Вечная жизнь не обещает вечного счастья

В висках все так же неприятно покалывает после препарата, ноги дрожат и всё норовят предательски подогнуться, но от каталки Роберт отказывается. Приставленный к нему солдат хмыкает и бормочет: - "как хочешь". Спидвагон встаёт с койки и оглядывает место своего заключения. Небольшая комната, чем то отдалённо напоминающая смесь больничной палаты и самой обычной комнатушки. Стены оббиты каким то мягким материалом. "Прямо как в психлечебнице", думает про себя Спидвагон. Но эта какая никакая альтернатива сырой и мрачной допросной. Обстановка максимально неброская: стол и стул прикрученные к полу металлическими штырями. Стены абсолютно голые, нет даже полок, что уж говорить о шкафе. Санузел отделен светонепроницаемой стенкой, окна перекрыты массивными решетками, а стекло по видимому пуленепробиваемое. Дверь бронированная, с небольшой щелью посередине. Кровать откидывается к стене. Роберт про себя хмыкает: подготовились немцы неплохо, в этой камере можно и медведя удержать. От рассматривания интерьера его отвлекает солдат, грубо сующий под нос маленькую бурую капсулу. - "Пей". Спидвагон морщится и отстраняет от своего лица чужую руку. - "Что это?" Солдат задумчиво шевелит губами пару секунд, а затем произносит с максимально заумным видом: - Это антидот для предыдущего препарата. Тот не позволил бы нормально с тобой разговаривать, поэтому герр Штрохайм распорядился позаботиться об этом. - Откуда я могу быть уверенным,что вы не накачаете меня очередной дрянью? Солдат пожимает плечами. - Без понятия. Да меня особо и не волнует. У меня есть приказ, а значит я обязан его выполнить. Правда мы же не животные тут, я даю тебе выбор. - Правда? Спидвагон искренне изумляется и заламывает брови. -И какой же? - Принять таблетку добровольно, или быть готовым к тому, что я могу нечаянно вывихнуть тебе челюсть при попытке помочь. Роберт морщится. Ну да, это было ожидаемо. Он напряжённо облизывает пересохшие губы, берет с чужой руки капсулу и напряжённо нюхает. Та не имеет абсолютно никакого запаха. Подозрительно. Он осторожно кладёт её в рот и пару секунд катает на языке. Оболочка от влаги начинает плавится и клеится к языку. Солдат грубо хватает его за плечо и тяжело произносит: - Давай глотай, я проверю. Спидвагон мысленно молится и глотает препарат. Кадык под кожей дергается и солдат удовлетворенно хмыкает. - Отлично, а теперь откройте рот, я обязан убедиться. Роберт злобно зыркает из под спадающих на лицо волос и открывает рот максимально широко, демонстрируя пустую ротовую полость. - Вот и прекрасненько. Солдат треплет Спидвагона по волосам, и тот раздраженно смахивает чужую руку. - Держите свои руки при себе, молодой человек, не забывайте я старше вас лет на 50. - Врать плохо, качает головой солдат и достаёт из кармана наручники. Не сочтите за грубость, почтеннейший, но предосторожность есть предосторожность. Спидвагон сокрушенно вздыхает и вытягивает вперёд руки. На запястьях защёлкиваются стальные браслеты. Металл неприятно холодит кожу. Его деликатно берут за предплечье и выводят в коридор. В лицо ударяет запах пыли и полиэстера, которым устлан пол. Этот коридор значительно светлее и действительно напоминает больницу. Белые стены, потолок и пол, резкий запах лекарств и что то еще... Роберт зябко ведёт плечом, что то неосязаемое будто давит на него, заставляет табуны мурашек пробегать по спине. Жуткое место. И вновь лифт, вот только на этот раз они спускаются на два этажа назад и оказываются в знакомом уже коридоре. Поворот, другой, вновь и они упираются в дверь с приметной табличкой: "Офицер герр Рудольф фон Штрохайм" Солдат стучит и услышав приказ открывает дверь, неловко переступая с ноги на ногу. -Я привёл его, офицер. Спидвагона торопливо подталкивают к стулу и силком усаживают. - На выход, бросает Штрохайм небрежно взмахивая перчаткой. Солдат отдаёт честь, разворачивается на 180 градусов идёт к выходу,выстукивая сапогами. Когда кабинет пустеет, Штрохайм переводит взгляд на Спивагона и натянуто улыбается. - Вижу вам уже лучше, мистер Спидвагон. Вчера у вас случился медикаментозный жар,поэтому пришлось срочно искать аналог антидота для предыдущего препарата. Вы знаете... - Давайте ближе к делу! Спидвагон нетерпеливо ёрзает на стуле и поджимает губы. -Вы наверняка притащили меня сюда не чтобы лясы точить. Рудольф утвердительно кивает головой и достаёт из ящика письменного стола лист бумаги,который при ближайшем рассмотрении оказался конвертом. - Узнаете? Когда мы привезли вас сюда, первым делом произвели обыск и нашли у вас в кармане вот это, мужчина помахал конвертом. Разумеется Спидвагон узнал его, именно этот конверт он должен был отправить Джозефу по почте. В уголке конверта были приклеены несколько ярких марок за 20 центов. Джозеф когда то серьезно увлекался филателией и просил отдирать марки с каждого присылаемого Спидвагону письма. У него скопилась внушительная коллекция, но со временем в его жизни появились развлечения более интересные, чем просто цветастые кусочки бумаги. Но Спидвагон бережно хранил и помнил о старых интересах юноши, и раз за разом шлепал на конверты марки с профилями президентов и миниатюрами мировых красот. Штрохайм поддел пальцем уголок конверта и уведомил Роберта: - Прошу прощения, но я считаю нужным ознакомиться с содержимым, не поймите неправильно, это для общей пользы, мало ли, вдруг я узнаю больше о тайнах каменной маски. Спидвагон почти безразлично пожал плечами, Пожалуйста,вряд ли вы найдёте там что-то интересное. Штрохайм шуршит бумагой и достаёт из помятого слегка конверта сложенный вдвое лист бумаги, и прокашлявшись зачитывает письмо вслух. Можно подумать,Роберт не писал его своей рукой меньше суток назад. "Джозеф, я искренне уповаю на то,что наш давешний разговор не станет поводом для ссоры. Я готов забыть всё, что между нами произошло. Так же я искренне уповаю на то, что наш давешний разговор не станет поводом для ссоры. Я готов забыть всё, что между нами произошло. Но пишу я не за этим, у меня чрезвычайно плохие новости. Тебе нужно срочно вернуться в Нью Йорк, это связано со Стрейсом,мисс Эрина может находится под угрозой, а твой хамон недостаточно силён ..." - Что же за "срочные" дела , мистер Спидвагон? Роберт хмурится: - Вас это совершенно не касается,это личное. - Ну же,зачем так резко, это связано как я понял в первую очередь с каменной маской. А этот Джозеф,он тоже владеет хамоном, так? Его тоже вы научили? Или он таким родился, а хотя нет! Штрохайм вскидывает ладонь, я и так сам все узнаю,сейчас это абсолютно неважно. Он складывает руки в подобие замка и смотрит Спидвагону прямо в глаза. - Старик, у меня к ва...тебе предложение, ты обучаешь меня и моих людей хамону и... - Погоди, перебивает Роберт, а что я получу взамен? Сделка выгодная лишь для одной стороны не является правильной. Рудольф хмыкает: - Жизнь. Ты останешься в живых и спокойно уйдёшь с своему этому Джозефу. Несколько секунд в комнате царит молчание, а затем Спидвагон заходится громким, каркающим смехом, его плечи трясутся, а руки, облачённые в железные браслеты, сжимаются так сильно, что костяшки белеют. - "Серьезно? Ты верно шутишь! Мне абсолютно не страшна смерть, если думал,что сможешь запугать меня этим ты глубоко заблуждаешься!" Просмеявшись, он внезапно вновь возвращает лицу и голосу серьезность и продолжает: - Думаешь я позволю нацисту вроде тебя обучиться хамону? Просто так взять, и передать в руки вражеским солдатам технику, способную изменять саму суть материи? Как наивно! - Единственный наивный тут ты, -с мрачным удовлетворением произносит Штрохайм, - Я предполагал, нет, я знал что ты именно так и скажешь, поэтому заранее подготовился. —И как же? Роберт выглядит максимально расслабленно, это часть образа. Штрохайм стучит пальцем по письму и наигранно улыбаясь, протягивает: - Ты без сомнения хорош, не бояться смерти это качество которому стоит поучиться многим из нас, но вот простейшим навыкам стратегии ты видимо не обучен. —Стратегии? -фыркает мужчина, - у нас тут не сражение. Рудольф в ответ качает головой, —Bойна бывает не обязательно масштабной и кровопролитной . Каждый день политики, бизнесмены ведут собственные войны - холодные, битвы не оружия, но ума и связей. В таких сражениях побеждают наиболее расчетливые и манипулятивные личности. И ты уже проиграл мне. - И когда же? Спидвагон немного начинает нервничать, он потихоньку осознаёт к чему клонит нацист. - Когда выдал главные свои слабости. - Глупость, и какие же? - Имена и местоположение своих близких. Сердце гулко ухает вниз и заходится лихорадочным стуком, качая кровь в гудящие виски. Страх липким комом встаёт в грудине мешая сделать вдох. Роберт вскакивает с места и перегибаясь через стол хватает нациста на ворот формы. Тёмная столешница болезненно врезается в бедро, но тот игнорируя боль истерично, срывая голос кричит: - "Не смей, не смей трогать их! Я не побоюсь собственноручно задушить тебя, если ты хоть пальцем тронешь мою семью!" Штрохайм откровенно наслаждается этой картиной, человек испуганный, сбитый с толку просто идеальная цель для самых простейших манипуляций. Приятно смотреть как эта неприступная, серьёзная оболочка рушится, стоить лишь немного надавить на болезненные точки. Спидвагона же буквально трясёт, под бледной кожей на запястьях вздуваются хитросплетения вен, зубы сжаты настолько сильно, что на щеках играют желваки. Штрохайм перехватывает чужую руку и сжимает с такой силой, что слышен хруст костей. - Остынь, дедуля, я уже сказал, все в твоих руках. Спидвагон отпускает немца и оседает обратно на стул. - Сволочь... Штрохайм пожимает плечом. - Я бы предпочёл назвать это патриотизмом, как никак я делаю все это ради блага и процветания собственной страны. А столь благородная цель оправдывает любые средства. - Ты не посмеешь... - Да что ты, правда? Ну что-ж... Штрохайм поднимает телефонную трубку и с треском прокручивает на пластиковом диске нужный номер. Затем произносит пару слов, грубо, чётко, будто лая. - "Встать!" Командует он, но Роберт игнорирует приказ, упрямо хмурясь и для верности цеплясь пальцами за край стула. Штрохайм встаёт и рывком поднимая мужчину со стула, буквально тащит его к окну, завешенному тяжёлой шторой. Каблуки Робертовых ботинок, которыми тот старательно упирается, в пол чертят на паркете кривые белые полосы с мерзким скрипом царапая дерево. Но нацист сильнее физически, и не смотря на ярое в меру сопротивление Спидвагон все равно оказывается впечатан носом в холодное стекло. - "А теперь смотри", то ли шипит тол и шепчет на ухо Рудольф. Вид открывается на пыльный открытый двор. По центру открытого для взглядов поля стоят несколько рабов, скованных между собой цепью. Костлявые ноги и руки покрыты струпьями и мозолями, лица осунулись и кажется, острые скулы вот вот прорежут смуглую кожу, облепленную застарелой грязью вперемешку с кровью. У Спидвагона глядя на этих людей ёкает сердце. Смирившиеся со своей судьбой, жалость к ним в какой то мере бессмысленна. Ведь они не видят в своей жизни кошмара, они не глядят на себя со стороны. Роберт не видит отсюда их глаз, но готов поспорить, что они пусты и безжизненны как пески Мексики. Перед рабами вряд выстраивается стройная шеренга солдат и тот, что стоит немного в отдалении выжидающе поднимает голову прямо на Штрохайма. Офицер поднимает вверх руку и выставляя большой палец опускает его вниз. Сквозь стекло звук не проходит, но у Спидвагона буквально в голове звенит громкий приказ на немецком. Солдаты как по команде вскидывают ружья и Роберт убеждается окончательно в своей ужасной теории. - "Остановись!" Кричит он, наотмашь пиная сзади стоящего ногой. Промахивается. "Черт! Немедленно прикажи солдатам убрать ружья! Это же живые люди, как ты смеешь лишать их жизни!?" Штрохайм молчит, лишь сильнее нажимая Спидвагону на загривок и вдавливая того щекой в стекло. Первый солдат делает выстрел. Мужчина в лохмотьях комично взмахивает руками и покачнувшись, заваливается на горячий песок. Вздымается облачко пыли, тут же осевшее на бездыханном уже теле. На грязных тряпках расплывается бурое пятно. Спидвагон чувствует, как в носу щипет. Он вжимает голову в плечи и еле слышно шепчет: - "Тварь, ты не человек даже, ты гадина..." И опять звонящая тишина. Вперёд выступает второй солдат и тоже делает выстрел. Чётко, не колеблясь не секунды. Будто перед ним не дивой человек, а картонная мишень. Из дула вырывается сноп пламени и облако дымы, рассеявшиеся через пару секунд. Внезапно маленький мальчик, полу-прозрачный от болезненной худобы падает на колени и судорожно цепляется пальцами за юбку стоящей рядом матери, тоненькие пальцы комкают ткань, потрескавшиеся губы судорожно распахиваются, хватая спертый, пыльный воздух, но хватка ослабевает и пальчики разжимаются, бессильно опадая вниз. Мальчик сползает вниз и падает в руки бледной женщине. Та пару секунд неверяще смотрит на своего ребёнка и нежно-нежно проводит пальцами по мягкой детской щеке, стирая слезу. Женщина как можно крепче прижимает сына к себе, пытаясь поделиться своим теплом с остывающим медленно телом. Внезапно она запрокидывает голову издаёт душераздирающий, беззвучный для Роберта крик боли. Женщина обливается слезами,те падают на детское личико и впитываются в песок, унося с собой частичку отчаянья матери, потерявшей своего ребёнка. Она осыпает поцелуями чужие щёки размазывая по ним грязные разводы от слёз. Женщина на коленях подползает к солдату и хватая его за штанины сбивчиво молит о чем то,заламывая тонкие запястья. Спидвагон не слышит её слов, но прекрасно понимает их ужасающую суть. Женщина молчит убить её, дать шанс вновь обнять своего ребёнка. Мир вокруг будто накрывается звуконепроницаемым колпаком, Роберт неверяще скребёт пальцами по стеклу одними губами шепча молитвы о пощаде тех людей. Он вновь ощущает то давление вины, обухом ударившее в ребра. Мог ведь спасти. Мог. Но не спас. Он обречён видеть чужие смерти по собственной вине. Будь он чуть сильнее, решительнее, увереннее, возможно был бы шанс... Но он сглатывает горечь и упрямо произносит: - "Я отказываюсь". Совесть бьется в груди раненным зверем, ревет, крошит рёбра, требуя послушать её. И Спидвагон рад бы, четное слово, но здравый смысл пусть тише, но все же говорит: " Те люди все равно умрут, они расходный материал. Может раньше, может позже, но в любом случае им не выжить. А на кону стоят миллионы, нацисты не пощадят никого, имей они навыки использования хамона. Ты сделал правильный выбор. Побеждает тот, кто оставался хладнокровным до конца, тебе ли не знать?" Да, правильно, но черт возьми какая же истина горькая, когда она оседает на языке. Штрохайм недовольно цокает и в последний раз вдавив Роберта щекой в стекло, отпускает чужой загривок. - "Ну что-ж, ты сделал свой выбор, -разводит он руками возвращаясь в кресло, -Тогда, раз ты не понял, я проясню общую картину событий, я избавлюсь от тебя, предварительно проведя пару десятков опытов для выяснения некоторых биологических аспектов твоих способностей, затем пошлю отряд своих солдат за Джозефом Джостаром в Нью Йорк, и пока ты ещё будешь жив заставлю его рассказать мне принципы работы этого самого хамона. Как я понял по этому письму, вы очень близки, он без раздумий сделает что угодно лишь бы сохранить тебе жизнь". Спидвагон замирает, черт, Джозеф слишком наивен чтобы догадаться как немцы будут использовать хамон, этот гад офицер прав, юный Джостар ради него пойдёт на любые жертвы. Нельзя показывать, что этот метод даст плоды. Спидвагон стараясь придать своему голосу как можно более беззаботный тон произносит: -" Чувствую, все не так просто как ты говоришь, что же ты сразу не похитил Джозефа? Ты явно чего то мне не договариваешь". Штрохайм еле заметно меняется в лице, но секунда проходит, и складка между бровей разглаживается, а выражение уверенного, спокойного превосходства возвращается к немцу. - "Я сказал тебе ровно столько,сколько посчитал нужным. Так каков будет твой ответ? Мы как никак цивилизованные люди, я прекрасно понимаю,что подобные решения не принимаются спонтанно. Я дам тебе ровно день на размышления, завтра в тоже время я задам тебе анологичный вопрос. Со своей стороны я обещаю сохранить жизнь Джозефу Джостару и Эрине, кем бы она не была. Так же я клянусь использовать силу хамона не во зло". Спидвагон горько хмыкает и качает головой. Все так говорят. И покойные Джонатан и старик Цеппели, и Стрейтс, поглощённый своими желаниями. Все они. Слова, обещания и клятвы. А конец одинаковый. Он и не замечает, как Штрохайм жмёт на незаметную кнопку и вызывает дежурящего за дверью солдата. Спидвагона уже привычно сковывают наручниками, подхватывают под руки и ведут запомнившейся уже дорогой, подводят к двери, снимают браслеты наручников и вталкивают в персональную каморку. Роберт как на автопилоте подходит к кровати и плюхается на неё. Пружины жалобно скрипят, а одна из них проходит сквозь матрац и больно выпивается в ягодицу. Но Спидвагон слишком поглощён своими мыслями,чтобы отвлекаться на подобную ерунду. Он поднимает ладони и долго пристально на них смотрит. Кисти немного трясутся от побочного действия препарата, но голова слишком уж ясная. Сейчас хочется забыться, впасть в сон, кому, да куда угодно лишь бы не вспоминать вновь о грузе ответственности в одночасье свалившийся на его плечи. Он так и не научился принимать решений. Если бы его поставили перед подобным выбором лет 50 назад, он бы скорее всего сиганул с городской ратуши вниз. И плевать на близких и друзей, долго живут ради кого-то, а он живёт для себя. Эгоизм, переросший в цель. В чём смысл зависеть от кого-то? Вечно терпеть мерзкую нервозность от ожидания чужих решений. Зачем это ему? Но затем все изменилось. После смерти Джонатана на сердце Роберта повис неподъёмный якорь скорби, рвущий вены и сухожилия каждый раз, стоило ему встретится с Эриной. И он решил сбежать. От прошлой жизни, липкой тенью тянущейся следом, от проблем и от той самой, о которую разбилась его хрупкая и донельзя наивная первая любовь. И теперь мысль о прыжке с ратуши не казалась такой уж заманчивой, если раньше это было жестом протеста скучной и однообразной рутине, то теперь больше походила бы на попытку суицида от неразделенной любви. Такой прискорбный и вместе с тем смехотворный поступок. Спидвагон даже спустя столько лет продолжал себя корить за знакомство с Джостаром. "Раньше твоя душа упорхнула бы из тела на волю,сейчас её сдерживают цепи страданий. Но сколько не пытайся,он прошлого не сбежать. Оно вечный рассадник кошмаров, неизменно тянущее тебя на дно,в пучину агоний и ужаса былых ошибок". Но Роберт был сильнее., и пусть потеря любимого полоснула по сердцу подобно ножу, оставив зудящий рубец на долгие года, но рана затянулась. Сквозь боль, слезы и отрицания она заросла, ушла под кожу, забылась. Но в итоге все мерзопакостное свойственно оставлять частичку себя. Так и это, пустило корни, обвившие саму человеческую суть тонким, паутинчатым коконом. На тонких еле прозрачных нитях блестят, покачиваясь капельки ядовитой жёлчи, одно неловкое движение и капля сорвётся вниз, и будет жечь и плавить. Именно это почувствовал Спидвагон,когда его ладонь схватили крошечные пухлые пальчики крохи Джозефа Джостара. " У тебя дедушкины глаза, Джозеф", - шепчет Спидвагон баюкая малютку на руках. В этих словах слилось столько боли, сожалений, ласки и отцовской нежности... И это сходство с Джонатаном плетью хлещет по застарелым шрамам, на все схожие черты непреодолимо хочется закрыть глаза, сбежать. У них и без Надоедливого Спидвагона всё было в порядке. А потом в дом Джостаров пришла беда. Отец, Джордж, человек с небесной синевой в глазах и гулом самолетов в душе, ушёл из жизни, погиб при исполнении военного долга. Всё выглядело до тошноты гладко и правдиво, но на задворках ворочалась мысль, о том что то не все так просто, как им сообщил скупой рапорт. И мать Джозефа вызвалась проверить это,ей самой до конца не верилось,что её муж мог умереть просто так. Она оставила сына, которому едва перевалило за год на попечение Эрине. А потом... Потом девушка появилась на пороге измазанная в крови и со взглядом человека, который ни о чем на свете не жалеет. Роберт был зол. Да что там? Он был просто в бешенстве, но несмотря на злобу, кипящую внутри он просто мог смотреть на страдания матери, обливающейся слезами раскаяния над кроваткой со сопящим мирно Джозефом. Он всё устроил: и фальшивые документы и новое гражданство в Коста-Рике, но сложнее всего было рассказать об этом Стрейтсу, который Элизабет считал своей кровной дочерью. Эрина до последнего умоляла его передумать, скрыть Элизабет в Лондоне, не разлучать её с сыном. Но Роберт был неприклонен, "Ты сильная женщина , Элизабет, но быть матерью ты не заслуживаешь. Ты сама того не желая втянешь во все это Джозефа, хамон, зомби, Дио, это все не для него. Мы с Эриной вырастим из него наследника, но даже близко не позволим рисковать, слишком многое из рода Джостаров умирают молодыми, этот порочный круг пора прервать!". Она все поняла, даже не заплакала, а лишь поцеловала на прощание Джозефа и ушла. Ушла насовсем, и совсем ещё маленький мальчик с глупой наивностью спрашивал: " Дядь, а когда вернётся мама?". Кап. Кап. Рвутся паутинки, падает кислота, а Джозеф все смотрит и смотрит грустными карими глазами в ожидании ответа. И Роберту безумно хочется соврать. Ляпнуть любую чушь в которую самому отчаянно хочется верить. Но он не может. Только не ему. И он отчаянно прижимает Джозефа к себе и шепчет сбивчиво: - " Я боюсь не скоро". Роберт хочет укрыть малютку ото всех бед, пусть они сыплются как раскалённый песок, пусть режут и уродуют, но Джозефа они тронуть не посмеют. Спидвагон прижимает удивленно хлопающего глазами кроху к себе, а внутри рыдает маленький мальчик, со светлыми волосами и несбыточными детскими мечтами. И ему только предстоит на своих хрупких детских плечах всю жестокость и несправедливость этого мира. Но Джозеф никогда этого не почувствует, Роберт не позволит. И этот мальчик, с забавным карим чубчиком и хитрой улыбкой маленького пройдохи никогда не узнает страданий. Дети не должны носить в себе только боли, им не должно хотеться к чертям уничтожить мир и построить на его руинах сказку. Чудесную сказку, в которой мать не бросает сына ради мести, в которой дети не должны заботиться о выживании и держаться за право выжить обрезая пальцы об острые кромки реальности , они должны расти и взрослеть постепенно, набираясь опыта и знаний. Жизнь не должна пинком выкидывать их на обочину со скупым багажом напутствий и равнодушным " Сам как нибудь протянешь". Дети не должны приносить миру таких жертв как собственное счастливое детство, для этого есть взрослые. Родители, опекуны, кто угодно для кого маленькое существо не является ненавистной обузой. И Спидвагон точно знает,что для него этот мальчишка с карими глазами и ослепительной улыбкой всегда будет роднее всех на свете. Он поднимает руку, раскрывает ладонь и пустым смотрит на грязную, скомканную марку. Этот офицер и не заметил когда тащил его к окну, что Спидвагон дотянулся до конверта так удачно лежавшего на краю стола, и оторвал марку. Замусолившийся краешек липнет к пальцам и Спидвагон с филигранной осторожность сгибает марку, сглаживает получившийся излом, а уже затем перекладывает её в подкладку кармана. Внезапно что то еще попадёт под пальцы. Роберт удивленно извлекает предмет и подносит к лицу осматривая предмет. Капсула. Маленькая,с парочкой налипших на оболочку соринок. Он тогда по инерции закатил её под язык, а затем незаметно переложил в кулак. Ему невероятно повезло,что ещё с вечера его мучалась жажда и оболочка капсулы не растворилась от слюны. Он ещё пару секунд бездумно вертит её в пальцах, а затем ухмыляется. Он сам выберется отсюда, шанс один на миллион, но он обязан рискнуть.