За закрытой дверью

Хаос никогда не исключает рациональность мышления и расчётливость, поэтому, когда о пол бьются два мёртвых тела, Чжан Исин думает только о том, как бы перехватить пистолет из оцепеневших смертью пальцев Тао. Можно сказать, это у него и получается. Человека, который играет на скрипке, называют скрипачом, рояле – пианистом, а флейтист он и в Африке флейтист. Человек с пистолетом в руках – убийца. Учитесь называть вещи своими именами. - Но… как… почему?.. Что же это такое?.. Фактически, потеря самоконтроля и власти над собственными чувствами и есть свобода. Но такого рода привилегия Чонину совершенно не нужна. Поддаться отчаянию значило бы признать смерть Кёнсу, такую глупую, идиотскую. А это уже за всякие рамки. Нет, Чонин отторгает мёртвое тело дорогого (во всех смыслах этого слова, пачки наркотиков, влитые в Кёнсу, далеко не безделушки) человека. Он может ослепнуть, если понадобится. - Чонин, не смотри туда, мы сейчас уберём трупы… Не смотри, - Чен возникает перед лицом Кима, как будто из тумана другой жизни. Он что-то продолжает говорить, махает руками, корчит из себя сочувствие. Чонину всё это не нужно. Ему нужен живой До Кёнсу. Как странно, что ещё минуту назад это было в пределах реальности. В одном из углов комнаты Сюмина артистично выворачивает желудком наружу. Сехун брезгливо морщится, не находя, куда бы ещё бросить свой взгляд. В конечном итоге, он выбирает жертвой фикус, это куда приятней, чем трупы, слёзы и вчерашний ужин на ковре. - Никто не задумывался на тему, какого чёрта тут происходит? – Исин вздрагивает всем телом, когда не просто слышит, а чувствует голос Чунмёна прямо у себя за спиной. Краем подсознания Ким уже что-то понял, но ещё не настолько, чтобы выразить это в материальную мысль. Он хватался за мелькающие тени, исчезающие за поворотами. Единственное, что он смог понять, так это то, что каким бы вывод не был, остановить ход событий не получится. Механизм уже запущен. Поэтому… - Что ты, мать твою, творишь!? Чен совершенно случайно теряет нить событий, он смотрит сквозь Чонина, медленно проходящего мимо него. Его кончики пальцев уже в миллиметрах от кодового замка, когда Сехун возникает из неоткуда, и мощным толчком отбрасывает Чонина на чайный столик, который, не выдерживая груза, разлетается вдребезги. Ким корчится от боли, почти не моргая и скаля зубы израненным зверем. Сехун так и остаётся у двери, рефлекторно думая о том, что Бекхён наверняка будет ругаться, если узнает, что сделалось с его любимым столиком. Ах, да, он же мёртв. Сехуну впервые за вечер больно, он абсолютно символически хватается за сердце, хотя прекрасно понимает, что, нет, не там, что болят воспоминания о Бекхёне, болят его чувства к нему, а это всё в голове, скальпелем не вырежешь. Лучшие нейрохирурги мира разводят руками. - Сехун? – Чунмён кривится в беззаботной улыбке то ли от того, что Чонину физически больно, то ли не всё в этом мире поддаётся объяснению. – Не разъяснишь? У О появляется отдышка, он сползает спиной по двери вниз, садясь на пол. - Ты идиот, - Сехун тычет пальцем в Мёна, прекрасно зная, что это неприлично. – И ты, и ты, и все. Этот чёртов придурок только что хотел нас всех подорвать и ввести неправильный код. - Бессмысленно, - Сюмин хихикает в перерывах между безостановочными приступами рвоты. - Ромео и Джульетту не читал, умник? – Сехун спиной чувствует тихо жужжащее кодовое устройство на двери, на которую он опирается, от этого как-то даже спокойнее. – Лучше бы спасибо сказал или перестал блевать, когда в тебе внутренности уже закончатся? Чунмён закатывает глаза, молча поднимая за ворот рубашки Чонина на ноги, тот всё ещё скалится, и почти сразу же отталкивает всякую помощь. А до боли неестественно распластанный на полу Кёнсу без лишних слов смотрит одними белками глаз в потолок. Его лишили права голоса. Он как битая шахматная фигура за пределами игровой доски. - Неправда, - сквозь оскал порывается у Чонина. - Я не самоубийца. Дыхание Сехуна сбивается, как будто он пробежал приличный километраж. Чтобы успокоиться и как-то отвлечься, приходится занять разум. Он думает. Думает и считает. Первым умирает Крис. Чанёль. Кёнсу. Тао. Хун спрашивает что-то совсем тихо. Его не слышат. Сюмин почувствовал влажность воздуха и зябкость сквозняка прежде, чем за окном началась гроза. - Я знаю, кто убил его, - первая вспышка молнии освещает мёртвым желтоватым оттенком лицо Чонина. Чен смотрит сквозь предметы. Он медленно, на протяжении всего вечера, пятится в сторону коридора, ведущего вглубь квартиры. Единственной неизменной и стабильной точкой в комнате до сих пор являлся пистолет в руках Исина. Чунмён может только отрешённо вздохнуть, когда беспомощно отпускает из рук Чонина. Затем вторая, третья, четвёртая вспышка. Грома не слышно. Или звук ударов кулаков об пока ещё живое тело и был громом. Исин жмёт на курок. Истерически, почти припадочно. Но ни одного выстрела. Хотя перед самой смертью, до того как он захлебнётся собственной кровью, кажется, слышит один глухой залп, последний удар своего сердца. Сехун видит, как остальные присутствующие теряют свои взгляды в случайных углах комнаты. Смотрят на декорации, а не на само действие. Впустую тратят билет в первые ряды. Он опускает голову. Почему пистолет больше не стреляет? Зачем надо было убивать Криса первым? Какой код? Бродя глазами по полу, Хун натыкается на умиротворённо прислонённое к стиральной машинке тело Чанёля. Где тут смысл? Был ли он с самого начала? Почему именно кодовый замок? Чонин мнёт кулаки об большой кусок мяса. Чунмён знает, что убийца не Исин. Но почему тогда он сейчас делает свой последний вздох? Мён с непривычным испугом скользит взглядом по стальной глади пистолета. - Зря теряешь калории, Чонин, - отстраненно от реальности выговаривает Сехун. – Не знаю, какие у тебя там аргументы, кроме мёртвого дружка, но это не он. - Он… - Чонин без сил на дальнейшее существование фактически рушится на пол рядом с мёртвым телом. – Он единственный, кроме меня, имел доступ ко всякой отраве. Он доктор Смерть. Сюмин вытягивает губы в удивлённое «о». - То, что он за деньги усыплял своих пациентов, ещё ничего не говорит. Конечно, он ведь чёртов труп. - Эй,- Сехун поднимает взгляд, на этот раз говоря чётко и громко. – Сколько патронов было в пистолете? - Было три выстрела. Сейчас пистолет разряжен. До текущей секунды Чунмён был уверен, нет, он знал, что Бекхёна убил Чанёль, а позже сошёл с ума и устроил весь этот спектакль. У него были все причины, чтобы так думать. Но с каждым новым словом Сехуна, он понимал, что убийца всё ещё среди них. Нет, все они тут убийцы. Все виновны. - Я не знаю точно, кто убил Бекхёна. Но я знаю, что с начала вечера Чанёль лишил жизни только одного. Остальных убили мы. Четыре человека в гостиной выдыхали ещё за шестерых. - Почему, когда Чанёль умер, убийца не признался? – спрашивает Чунмён. Выскуливая последние живые звуки, на полу корчился Чонин, глотая горсти таблеток из карманов Кёнсу. Прежде чем отправиться вслед за светом, он считает расставленные на одной из столешниц бокалы для гостей. Один. Два. Три. - Только если есть что-то ещё, в чём его можно обвинить. Что-то такое, в чём замешаны все. Что ставит под вопрос его безопасность, - Сехун заламывает пальцы, он почти, ещё чуть-чуть и понял. Четыре. Пять. Шесть. - Чанёль хотел убить всего троих, - Чунмён не слышит движения позади себя. – Одна пуля для Криса, одна для себя в случае чего, одна для виновного. Но почему он теперь не признаётся? Семь. Восемь. Девять. Десять. Чунмён максимально широко распахивает глаза. Он знает, почему. Теперь знает. - Его убил напарник! – Чунмён не успевает договорить, по его груди расползается алой кляксой кровь. Одиннадцать.