Потерянный уикенд

В воздухе как-то особенно по-весеннему разливался удушающий, резкий запах краски, почему-то казавшийся приятным и смешанный с приторными ароматами зацветающей черëмухи, растущей буквально повсюду. Медленно наступала пора полуденной жары, и яркий безоблачный день, тихий и знойный, постепенно воцарялся на обломках канувшего в небытие прохладного утра. – Под нею зелень пряная сияет в серебре. – продолжил Антон, когда братья Миранчуки, пытаясь убить время, предательски тянувшееся, словно жевательная резинка, пересказывали известное каждому стихотворение, плетясь по раскалëнному асфальту к подъезду Феди Смолова, где они договорились встретиться, и лениво смотря по сторонам, разглядывали простиравшуюся вокруг практически полностью пустую улицу, которая, однако, продолжала жить своей исключительной неповторимой жизнью: кто-то красил ограды в ярко-зелёный цвет, кто-то протирал свои мотоциклы; грузчики перетаскивали мебель, а рядом с начальной школой редкие прохожие гуляли с собаками или детьми, настойчиво разрушая хрупкие палисадники, где только начинали распускаться одуванчики. – А рядом, у проталинки, в траве, между корней, – продекламировал следующие две строчки Лëша, тащивший мангал и килограммовый походный брезентовый рюкзак, также найденный на балконе, где хранился всяческий мусор, в то время как Антон нëс только пакет неясно откуда взявшихся углей. Однако обоим было тяжело из-за нещадно палящего солнца, без сожалений сжигавшего кожу, отвыкшую за продолжительную зиму от нитей миллионов лучей, и несмотря на то, что парни были одеты в одинаковые кепки, лëгкие футболки и спортивные штаны, изрядно старые и покрытые потëртостями, (которые, проще говоря, было не жаль отнести на помойку после весëлых купаний в грязи и слякоти, которая, после затяжных дождей, покрывала всю территорию леса), им всë равно было жарко, и это, разумеется, не добавляло ни работоспособности, ни активности и, конечно же, ни в коей мере не улучшало настроения. – Бежит, струится маленький серебряный ручей. Слушай, Лëш, а может, уже перестанем повторять одно и то же? – капризно предложил Антон, переложив громоздкий и неудобный пакет в другую руку, пока его брат сел на ещë не покрашенный кованый низкий заборчик и прислонил к нему ржавый мангал, однако практически сразу же снова поднялся на ноги, посмотрев на часы и раздражëнно отметив, что они уже опаздывали. – Для этого кое-кому надо выучить хоть что-то новое, а не Есенина из начальной школы. – в тон всему разговору, категорично напомнил он, и Антон, прекрасно знавший, что тот скажет именно это, решив кинуть камень в чужой огород и перевести стрелки, закатил глаза, уже было собираясь продолжить дискуссию, заведомо не обещающую ничего удобоваримого но, к счастью, он так ничего и не сказал: за корпусами вечно-зелëный домов, выкрашенных в режущий глаз выцветший фисташковый цвет, наконец показался падик Смолова, и разговор пришлось прекратить, во избежание компрометирующего поведения, которое могло оставить двоякое и не самое приятное впечатление. И когда Миранчуки в тишине подходили к обшарпанному подъезду, целиком и полностью заклеенному объявлениями и рекламами, для которых, в теории, должен был быть отведëн особый стенд, они увидели сидевшего на скамейке Артëма, также приглашëнного Федей одним из первых, в довольно специфических целях: только он из его близких знакомых был совершеннолетним, и следовательно мог обеспечить всю их компанию алкоголем, так как втихую забирать его у родителей было крайним и радикальным вариантом. Однако Дзюба в узких кругах пользовался очень неоднозначной репутацией, поэтому решение Смолова вызвало у многих, включая Миранчуков, некоторые вопросы, так как те были с самого начала уверены, что приглашение этого, как его называл Акинфеев, «индивида», вступит в противоречия с убеждениями Феди, который, как человек, с первого класса учившийся в этой школе и прекрасно знавший историю взаимоотношений каждого с каждым, должен был понимать, что Артëм многим представлялся предателем и являлся фигуральным символом вражды между классами параллели, в которой они учились. Однако Лëша с Антоном так и не смогли выяснить причину, почему же Дзюба так воспринимался остальными, потому что никто отчего-то не хотел об этом говорить, избегая ответов на многочисленные вопросы, хотя тот факт, что Артëм перешëл из соцэконома в физмат, говорил сам за себя: эти классы самоотверженно и беспричинно ненавидели друг друга, предъявляя в качестве повода то недостаток воспитания, то просто низкий уровень образованности, но на самом деле это было лишь наиболее логичным оправданием, а истинная подоплëка всего этого была совершенно другой. И Миранчуки, сколько ни бились, не могли еë понять, из-за чего отреагировали на столь неожиданную встречу с Дзюбой довольно сдержанно, если можно выразиться подобным образом. – Привет, Тоха. – дружественно пожав протянутую руку, поздоровался Артëм, поднявшийся со скамейки и аккуратно установивший на ней свою открытую жестяную банку «Балтики», которую он приравнивал к величайшему богатству, по крайней мере тогда, когда она медленно исчезала с полок магазинов, в преддверии предстоящих майских праздников. – Не думал, что вы так рано придëте. – щурясь на солнце, словно извиняясь, добавил коротко подстриженный парень, и чтобы свериться со временем, торопливо выудил из карманов джинсов свой старый и основательно потрëпанный временем телефон, разбитый экран которого вполне мог претендовать на незавидное сравнение с чудовищем Франкенштейна. – Вообще-то, я – Лëша. – с улыбкой исправил Тëму стоявший перед ним Миранчук, который на самом деле, был сильно уязвлëн: его ничто не раздражало так сильно, как те моменты, когда его путали с братом, но впрочем, в этом нельзя было обвинять ровным счëтом никого, кроме злосчастной генетики, а тем более Дзюбу, который был знаком с обоими лишь поверхностно. Поэтому он только внимательным и немного удивлëнным взглядом рассмотрел близнецов, словно впервые отметив, что те действительно были идентичны. Полностью, если не считать одежды, которая, всë же, была частично разной: Антон без зазрения совести забрал на эти выходные Лëшину серую и растянутую футболку, покрытую странными мазками чëрной краски, которые символизировали то ли сердечки, то ли птичек или вообще галочки, в то время как сам обладатель этого дизайнерского шедевра откопал полосатое поло пастельных цветов, которое, по заверениям брата, подходило к его лицу, что, однако, было довольно спорным фактом. – Что ж, я постараюсь запомнить, раз уж на то пошло. – пообещал Артëм, вопросительно почесав затылок и обречëнно вздохнув. – Вы просто одинаковые, понимаете? – словно найдя себе оправдание, добавил он, и Антон, на пару с Лëшей, синхронно и практически одновременно рассмеялись, так как оба слышали подобное не в первый раз. Однако такие фразы всегда вызывали смех, сколько бы раз не повторялись, а вкупе с недоумевающим выражением лица они производили даже более сильное впечатление, чем отборные стендапы. – А мы не догадались, Дзюбиньо. Близнецы выглядят одинаково, офигеть! – раздался немного хриплый голос с явным акцентом, из-за которого слова были практически неразборчивыми, и на плечо Артëма по-свойски опустилась тяжëлая рука, принадлежавшая незнакомому Миранчукам чернявому парню, который с невозмутимым видом вклинился в ничуть не касавшийся его разговор, словно так и должно было быть. – Ты мне прямо Америку открыл, месье Колумб. – Дзюба закатил глаза, раздражëнно скинув чужую руку, и стыдливо покраснел. – Слушай, заткнулся бы ты лучше. – прошипел он, испепеляя своего собеседника взглядом, в то время как Лëша еле сдерживался от едкого «Милые бранятся?», а Антон по очереди смотрел на каждого из присутствующих вопросительными и непонимающими глазами. – Что-то вчера ты не был таким разговорчивым, или тебе напомнить о твоëм месте в пищевой цепочке? – Миранчуки мнительно переглянулись, пытаясь понять, о каком «вчера» шла речь. – А я смотрю, принцессочка, ты меня не представил. – прервал Тëмину истерику этот подозрительный парень с неопределённым местом в пищевой цепочке и улыбнулся, словно хищная рыба, почувствовавшая кровь. – Вы же Тоша и Лëха, верно? – соответственно показав на каждого, поинтересовался он, и Антон скривился от услышанной им формы собственного имени, в то время как Лëша с удивлением кивнул, отметив, что их впервые правильно идентифицировали. Причëм, незнакомый человек. – Что ж, а я – Азмун. Можно по фамилии. – представился новоиспечённый знакомый, тепло и слишком душевно пожав руку каждому из братьев до такой степени, что те чуть не лишились сознания и ещë долго тëрли ладони. – А вы вообще знаете, что я тоже иду с вами? – лица Миранчуков, как и Дзюбы, отобразили настоящий ужас, и Азмун скромно усмехнулся. – Ты неправильно меня понял, Сердар! – возразил Артëм, которого снова уволакивали в удушающие объятия. – Я тебя никуда не приглашал! И так каждый день, представляете? – обратился он к Лëше и Антону, пока Азмун забрал чужую «Балтику». – У меня вообще складывается ощущение, что он меня никогда не слушает! Я, конечно, всë могу принять, но и у наглости должен быть предел! И вообще, хватит уже меня обнимать! – В пятницу, после грузинского коньяка ты по-другому говорил. – расстроенно возразил Азмун, и когда Дзюба уже захотел ответить, чтобы осадить одноклассника, но за спинами с привычным шумом и писком домофона открылась входная дверь, а на пороге появился тащивший огромное количество сумок Смолов, с улыбкой разглядывавший скопление людей у собственного подъезда. – Салют, пацаны. – лениво бросил он, потом зачем-то отвесив комплимент Антону по поводу его футболки и с облегчением поставив на землю вещи, которые опустились на асфальт с ужасающим звоном. И вскоре, окинув скучающим взглядом Дзюбу, Федя впервые заметил Азмуна, которого не приглашал и знал только понаслышке: действительно, тяжело не знать единственного человека в школе, отращивающего усы. Однако брать его с собой на шашлыки он, конечно же, не собирался: он и без того сделал исключение, пригласив Тëма, а его одноклассников Федя не имел никакого желания видеть. Хотя, впрочем, он был в хорошем расположении духа, и вполне мог смириться с одним Азмуном, который, как известно, был довольно компанейским парнем, в меру скромным и приятным для общения, пусть и с Дзюбой тот вëл себя совершенно по-другому: для лучших друзей обычно выбирают абсолютно другую стилистику поведения, да и Тëма постоянно располагал окружающих к балагану, вечно дурачась и самостоятельно шутя на грани. Однако сегодня роль клоуна на себя доблестно принял Азмун, привыкший, что когда тесно общаешься с Дзюбой, то стоит привыкнуть к идиотским шуткам. – А ты что здесь делаешь? – спросил Федя у Сердара, тайком уничтожающего уже вторую банку Тëминого пива, которое стало тëплым и из-за этого приобрело противный ячменный привкус. И, в сущности, стоит отметить, что Азмун отлично вписался в эту скромную компанию, хоть его никто и не звал. – Впрочем, можешь оставаться, бог с тобой. Ты же умеешь жарить мясо? Грузин, всë же, как-никак. – Федос, он вообще-то туркмен. – поправил Лëша, на что Смолов безразлично отмахнулся, неразборчиво пробурчав себе под нос что-то по типу: «В сортах кавказцев не разбираюсь», а сам Азмун протестующе спросил, почему готовить шашлык будет именно он, пока Артëм развлекался тем, что собирал букетик из веток черëмухи, которая росла под окнами Фединного дома, а Антон, щурясь, наблюдал за звонко падающими на землю каплями талой воды, струящейся с крыши многоэтажки. – Потому что все мы собрались здесь, чтобы приносить пользу. – менторским тоном завëл нравоучения широко улыбающийся Смолов, выглядивший как настоящий дурак, зато довольно мило, и Лëха шуточно отвесил ему подзатыльник. – А что? Смотрите. Я – организатор, так сказать, ваш арендодатель. Лëшика я позвал для души, чтобы мне не было скучно, а Тоша, в принципе, совершенно бесполезный и идëт по дефолту. – Эй! Мне самому не особо хотелось переться сюда, так что следи за языком, Смолов. – мгновенно запротестовал обиженный Антон, оторвавшийся от своего «очень весëлого» занятия и кинув яростный осуждающий взгляд на Федю, любившего играть на чужих нервах. – Думаешь, это приятно, когда перед твоей мордой в пять утра, твою мать, в пять утра, – он произнëс это с восклицательной интонацией, повторив несколько раз, словно кто-то мог этого не услышать, например, жители ближайших домов и прохожие. Хотя, в принципе, о такой несправедливости действительно должны были знать все. – появляется долбанный пакет угля, а потом не менее долбанный озабоченный брат. Знаете ли, я в любой момент могу уйти и буду только рад. – Да ладно тебе, Тоха, остынь, смирись и расслабься. – прервал эту громоздкую тираду Смолов, чем вызвал у Лëши неконтролируемый приступ смеха, а Антона заставил ещë больше негодовать, к величайшей радости Артëма и Азмуна, ждущих хлеба и зрелищ. – Если ты так хочешь приносить пользу нашему пролетарскому обществу светлого социалистического будущего, – Федя снова получил душевный подзатыльник от щедрого Лëхи, который и вправду был человеком широкой души, – Да ладно тебе, Миранчук, весь в брата пошëл. Странно, что у в ваших жилах не течëт горячая кавказская кровь, а то вы по вспыльчивости похлеще нашего скромного и обожаемого Азмунчика. А вообще, я прав, так как буржуи, в лице Денчика, ещë не явились, начальство задерживается. – теперь пробрало Дзюбу, и он снова рассмеялся. – А так, возвращаясь к товарищу Антону Андреевичу, он будет выполнять самую важную функцию: будет тащить вещи и если что закрывать от вражеских пуль. Возражения не принимаются. – А я, не постесняюсь спросить, зачем вам вообще нужен? – поинтересовался Дзюба и протянул Азмуну комбинированный самодельный букет из черëмухи и одуванчиков, вместе смотрящихся даже не убого. – Это тебе, красавица. – лаконично сказал он, заставив бедного и без того многострадального Сердара подавиться пивом, а остальных забиться в истерике от смеха. – Ты, Тëма, у нас снабженец. – ответил Федя, критическим взглядом окинув банки пива и улыбнувшись тому, что теперь к всеобщему веселью присоединился и до этого хмурый отстранëнный Антон, забывший о своих горестях и искренне смеявшийся, пока прохожие обходили всю эту компанию как наркоманов и бросали косые цепкие взгляды. – А твоя супруга, ой, то есть Азмун, будет поваром. Неплохо, правда? – Артëм, тоже взбодрившийся, сгрëб Сердара в объятия, хлопнув его по заднице, и тот даже не успел возразить, так как на тихой улице раздался отчëтливый звук басов, раздававшихся из какой-то машины, и перед домом остановился ярко-красный Фольксваген. – А вот и буржуи, как я и обещал. – прокомментировал Федя, и из машины вышел, а вернее будет сказать, выполз, одетый в чëрные солнцезащитные очки Денчик Черышев. – Добрый вечер, господа. – путаясь в слогах и растягивая слова, произнëс Денис, который, изрядно шатаясь, еле доковылял до места встречи. – Я оставлю у вас свою тачку, вы не против? – делая огромные паузы и с трудом собирая предложение, поинтересовался он, забрав из рук Азмуна его банку пива и залпом допив его, даже поморщившись. – Конечно, всë для вас. – съязвил Федя, используя свой номинальный статус хозяина вечеринки и с жалостью разглядывая Черышева, от которого за километр несло перегаром. – А я смотрю, кому-то совсем плохо? – искренне сочувствуя, полюбопытствовал он. – И в честь чего же, разрешите спросить, вы вчера так бурно отдыхали, маэстро? – А у вас есть вода? – спросил Денис явно не от хорошей жизни, но ему ответили отрицательно: действительно, в наличии было только пиво, которое тот, вместе с Азмуном, не стесняясь уничтожал. – Понимаете, вчера у моих предков ужинал представитель посольства, вот мы и немного накатили... За дружбу, так сказать. – И это «немного» исчислялось в десятках бутылок? – без прелюдий, уточнил Лëша, улыбнувшись краем губ, но Черышев пропустил этот колкий вопрос мимо ушей, не придав ему должного значения: сейчас его интересовало одно. Как выжить при раскалывающейся голове. – Кстати, я совсем забыл! – воскликнул Ден, попытавшись подбежать к своей машине, но он просто потерял равновесие, выронив заветную «Балтику» и упав прямо на Азмуна, в голове которого закономерно родился логичный вопрос: «Зачем Федя пригласил этого алкаша». Однако алкаш вскоре начал снова подавать признаки жизни, и всë так же ковыляя, добрался до своего Фольксвагена. – Просто батя спихнул на меня сынка этого мудака, если вы понимаете, о чëм я. Ну, типа показать Кремль, Большой Театр... Эй, Марио! Estás vivo lá? [Ты жив там?] – Черышев с трудом открыл дверь, и на асфальт спрыгнул худой, долговязый и бледный парень, с улыбкой смотревший по сторонам. – Привет! – с ещë более чудовищным акцентом, чем у Сердара, поздоровался он, дружественно помахав рукой всем, кто стоял перед подъездом, и подбежал к ним, продолжая всë так же лучисто улыбаться и вертеть головой, рассматривая улицу, будто бы та была достопримечательностью или произведением искусства. – Меня зовут Марио. – по слогам и очень академично представился он, также заставив остальных гостеприимно улыбаться. – Я первый раз в России. – Антон приветственно дал ему пять, радуясь, словно ребëнок, и остальные сделали также, отметив, что Марио просто-напросто не мог не понравиться. – Ver? Eu não prometo a você o Kremlin, Mario, mas como os russos passam o fim de semana você sabe exatamente! [Видишь? Я не обещаю тебе Кремль, Марио, но как русские проводят выходные ты точно узнаешь!] – по-португальски, бегло сказал Денис, наблюдая, как его подопечный знакомился со всеми, с удивлением и восторгом глядя на привычных Черышеву людей, словно те были необычными. – Você não se importа? [Ты же не против?], – в качестве предостережения уточнил он, получив резко положительный ответ и робкий вопрос: «А вы возьмëте меня с собой?». – Ладно, Денчик, скажи, что он нам понравился. – после секундной заминки сдался Смолов, не устояв перед обаянием новоиспечëнного знакомого, за жизнь и здоровье которого, если честно, волновался, в том числе и за дорогой брючный костюм, явно не подходящий для шашлыков. – Если что, он может понести вещи. – чтобы не опровергать собственный постулат о КПД, добавил Федя, пока Сердар предложил уже медленно двигаться в путь. – Нет, мы ещë ждëм Саню Головина. Он должен был купить мясо, так что, наверное, зная его, можно сказать, что ближайшие полчаса мы проведëм у подъезда. – А Игоря-то ты зачем позвал? – повысив голос, внезапно спросил побледневший Артëм, вглядывающийся вдаль и явно чего-то испугавшийся. Ну, или кого-то, из-за чего у всех остальных этот вопрос вызвал смесь суеверного страха и немого удивления, даже у Дениса, не особо понимающего происходящее. И только Марио продолжал радостно смотреть по сторонам, с восхищением слушая чужую и отчасти непонятную ему речь и разглядывая странные граффити, машины, покрытые осевшей пыльцой и лепестками цветов черëмухи и не менее странных людей, выглядивших и ведущих себя почти так же необычно, как и фон вокруг. – Какой ещë Игорь, Тëм? – непонимающе и как-то равнодушно переспросил Федя, внезапно посерьëзневший и после укоряющего «Акинфеева, Смолов, Акинфеева» в исполнении Дзюбы, он сам посмотрел в сторону так называемой «гусиной лестницы», и вместо знакомого силуэта Головина, он увидел двух парней, медленно поднимающихся по неудобным и слишком протяжëнным асфальтированным ступенькам.