Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве, И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове. О, бойся Бармаглота, сын! Он так свирлеп и дик, А в глуше рымит исполин - Злопастный Брандашмыг
I Барьер между душами. Grizly man - Rokket to the sky …это был край. Самый настоящий край Земли, словно изгой, отделённый от мира с одной стороны царством смерти, с другой - резко заканчивающийся обрывом. А дальше – бесконечное море, сливающееся с горизонтом. Там, где стоял я, большая часть земли была обезвожена, неплодородна, имела много трещин. Её поверхность была сплошь покрыта ослепляющими, если на них посмотреть, белыми кристалликами соли. Они приятно хрустели под подошвами ног. Иногда на глаза попадались камни продолговатой формы – галька. Я поднял один из них и сразу же выронил - камень раскалился и обжёг руку: солнце не щадило никого. Оно застыло на небосводе и обрушивало оттуда на сей храм спокойствия свои убийственные лучи. Вечный летний жаркий полдень… Возможно, когда-то здесь была вода. А сейчас… а сейчас здесь гулял ветер. Он высушил мои губы, сделав их, как и соль под ногами, бледными. Они потрескались, стали болеть, и кое-где даже выступила кровь. А ветер не останавливался, не переставал, упрямо горячими порывами сушил кожу, развевал волосы. И ему было всё мало. Не успокаиваясь, он словно пытался что-то найти, но ему это не удавалось, сколько бы сил не тратил, оттого и злился. Я посмотрел вокруг: на километры вдаль раскинулась соляная пустыня. От этого пейзажа какая-то ноющая тоска и бессилие поселились на сердце, тяжёлым грузом они давили на меня, тянули вниз. Ни дерева на земле, ни облачка на небе. Ветер, солнце и вечная тишина. Тишина, от которой начинает звенеть в ушах, от которой сходят с ума. Не в силах больше её терпеть, я истошно закричал. Крик потонул, будучи поглощённым этой удушающей тишиной. Я закричал, но никто не откликнулся на мой зов. Тогда я сел на корточки и закрыл уши руками, чтобы услышать хоть шум моей крови. В ушах стучало, чувствовалось, как на виске пульсировала вена. Сердце больно колотилось о стенки грудной клетки как безумное. Тук… Тук… Тук… Пульс с каждым разом становился всё громче. Тук… Закружилась голова. Тук… Я устало осел на землю и прищурил глаза. Как и в моей душе в этом месте достаточно всего: есть и покой, и тишина, и простор. Только всё это мнимое. И моё состояние, как и состояние этого края, обманчиво. Посмотри на меня: я улыбаюсь, проявляю заботу, чего-то добиваюсь. Зачем? - Хорошо отвлекает: душа вся изранена, вся в трещинах. Есть всё, но главное отсутствует. Здесь нет жизни. А раз нет жизни, зачем упрямство, целеустремлённость, зачем, если почва не плодородна? Она уже подстроилась под условия, и только чудо изменит её. Так и в моей душе нет любви, а без любви не будет жизни.Но взял он меч, и взял он щит, Высоких полон дум. В глущобу путь его лежит Под дерево Тумтум. Он стал под дерево и ждет. И вдруг граахнул гром - Летит ужасный Бармаглот И пылкает огнем!
Я поднялся и сделал шаг назад, сразу же прислонившись спиной к чему-то холодному. Границей между двумя мирами был высокий корявый забор из почерневшего от времени металла, заканчивающийся острыми непропорциональными пиками, на воротах которого висел огромный замок, который, в отличие от забора, блестел на солнце. Отверстия для ключа не было. Создавалось впечатление, что этот замок никогда и никому не открыть. Но я прикоснулся к нему... И он поддался мне, открылся и рухнул, превратившись в ничтожную пыль. Он выполнил своё предназначение в этом мире. Всё. Путь открыт, можно идти. И тут мне стало страшно. Страшно покидать свой удел, страшно приоткрыть эти тяжёлые железные ворота и найти что-то новое, неизведанное и необычное, страшно к нему привыкать, открыть себя, пойти навстречу. А вдруг мне не понравится? Вдруг я не смогу вернуться назад? Вдруг там будет то, к чему я не готов? Вдруг…? Можно придумать ещё тысячи причин. Я оглянулся назад: ещё хуже уже не будет. Нужны перемены. Тогда я подошёл к витым железным воротам и решительно толкнул одну тяжёлую створку.Раз-два, раз-два! Горит трава, Взы-взы - стрижает меч, Ува! Ува! И голова Барабардает с плеч! О, светозарный мальчик мой! Ты победил в бою! О, храброславленный герой, Хвалу тебе пою!
II Мой прекрасный маленький принц. Alan Ke You Lun - Ling (Zero) (ost dorama Mars) Сразу после входа стояла большая, нет, огромная стеклянная теплица, оплетенная вьюнком. Так никого и не встретив, я зашёл внутрь. Как в любом другом обычном парнике, здесь было очень тепло и уютно, пахло землёй, и можно было увидеть, как в воздухе медленно плывут пылинки. Не хотелось уходить. Сразу вспомнились детские годы, как гостил у бабушки весной, и она обязательно заставляла перетаскивать ящики с рассадой из дома в теплицу, а потом всё время давала конфеты, шептала что-то ласковое на ушко и хвалила. Мне нравилось зимой прятаться в парнике и любоваться солнечными лучиками, проникающими через покрытую льдом стеклянную крышу. Они распадались на несколько цветов и отражались от поверхностей, причудливо мерцали, прыгая по предметам. Никто не знал, где я нахожусь, и от этого было радостно на душе. Взрослые не пережевали: все знали, что я послушный мальчик. А я сидел в это время в теплице и наблюдал за игрой света. Мне было тепло и спокойно. Так и сейчас сквозь запылённые стёкла, тут и там скрытые растениями, пробивались столпы света. Они освещали стоявшие посередине табурет и стол, на котором лежало несколько забавных рисунков, сделанных неумелой рукой, и рассыпанная радуга карандашей. Рядом, прямо на земле стояла голубая лейка. А вокруг - множество розовых кустов! Бордовые, фиолетовые, чёрные бутоны.… Даже разноцветные. Все изящные, нежные, капризные. Запах одних видов примешивался к другим, дурманил, бил в нос. Посмотрев на всё это великолепие, я не выдержал смешенья ароматов и вышел через другую дверь в конце розария, отправился искать садовника с ангельским терпением. За дверьми теплицы взору предстала прекрасная картина. Оставшееся место, то есть самый край, нависающий над морем, занимал густой луг. По лугу, сочная трава которого доставала чуть выше щиколотки, бегал необутый юноша с жёлтым летучим змеем, то устремлявшимся ввысь, то стремительно опускавшимся к земле. Морской ветер делал змея живым, весело трепал выбивающиеся из-под чёрной шляпы-горшка с короткими полями каштановые волосы мальчика, склонял головы редких ярко-алых маков, рассыпанных тут и там по земле. Одетый в завёрнутые кверху чёрные штаны с подтяжками и белую рубашку с закатанными рукавами до острых локтей, он беззаботно проносился мимо, даже не замечая меня. Вот он резко остановился, опустив руки и согнув спину, словно безжизненная марионетка. Змей и катушка с нитками упали рядом. Мне стало грустно. Тогда я разулся, тихо подошёл сзади, мягко ступая по траве, поднял катушку, схватил парнишку за руку и ринулся вперёд. Я ощутил, как мальчик вздрогнул от неожиданности, споткнулся, но когда я взглянул на его лицо, то оно было счастливым. На нём сияла белоснежная улыбка, а бархатные глаза цвета молочного шоколада, в которых вспыхивали золотые искорки радости, были устремлены лишь на меня. Рядом с ним я почувствовал, что я действительно нужен кому-то, поэтому я не пожалел, что решился тогда переступить границу и разрушить барьер между нами. Так мы пробегали, хохоча и веселясь, словно дети, ещё некоторое время. Когда начали задыхаться, оба повалились от усталости на землю, распластавшись на траве. Я перевернулся на спину и положил руки за голову, он прилёг рядом, повернувшись на бок, и начал рассматривать меня. Осмелев, садовник нежно дотронулся до моего лба, будто боялся, что я убегу, невесомо провёл рукой по развеваемым ветром непослушным волосам. Вдруг я услышал какие-то голоса. Они стали громче, но я не мог разобрать ни слова. Сильно заболела голова. Я встал, мне захотелось сбежать от раздирающей мою голову боли. Парень кинулся и обнял меня. - Нет, ты не можешь уйти, - он тянул меня на себя, дальше отводя от входа и всё больше отступая к обрыву. В его молящем голосе прозвучали нотки обиды и разочарования. Незаметно мы отошли к самому краю. Юноша отвернулся от меня и вдруг земля под ним обрушилась. Его повёрнутое ко мне лицо, искажённое гримасой ужаса и страха, застыло, на глазах навернулись слезинки, рот застыл в немом крике, протянутая ко мне рука хватала воздух. В груди спёрло, и слева что-то больно закололо, на лбу выступил пот. Я кинулся к нему, но лишь наши пальцы соприкоснулись в воздухе и выскользнули из моей руки. Безнадёжно. Я не успел схватить его. От осознания меня начало знобить и трясти. Словно я что-то важное потерял в своей жизни, упустил. Я закричал от боли, от злости на самого себя. - Я не хочу тебя терять! Тогда я разбежался и прыгнул за ним в пропасть. А в соляной пустыне пошёл дождь...Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве. И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове.*
*** Я открыл глаза, судорожно дыша. Было темно. Я лежал в каком-то железном ящике, обнажённый и накрытый лишь простынёй. Очень сильно болела голова, бил озноб, я был весь мокрый. Бешеный ритм сердца отдавался в ушах. Хотелось пить. Я упёрся руками в стены, но всё было тщётно. После нескольких неудачных попыток выбраться нога зацепила какую-то щеколду. Я открыл дверцу, выбрался из ящика. Повязал простынь вокруг тела. Оказалось, это был целый шкаф с такими ящиками. Морг? Послышались знакомые голоса, я свернул в коридор, зашёл в какую-то комнату. Там висела одежда. Я оделся и кое-как выбрался из здания. *- стихотворение Льюиса Кэрролла Честно говоря,мне не понравилось,как я написала эту главу.Она получилась очень тяжёлой не только морально,но и словесно.Я переписывала её очень много раз,и,в итоге,остановилась на этом варианте.