***
Прошла неделя. Осаму исправно появлялся в агентстве вовремя. На удивление коллег, он даже не шутил про суицид, а все сидел за компьютером, или играя в РПГ, или отписываясь в документах. Он старался не обращать на себя внимания. Возвращаясь домой, он валился с ног от усталости, но с утра вновь находил силы на работу. У него не было ни желания, ни времени разбираться с подсчётом калорий, а выбранная питьевая диета казалась самой лёгкой — в ней не было кучи цифр, которыми детектив еще не был озабочен. Но легко дались только первые три дня: у него были силы, энергия лилась через край. Осаму вдруг почувствовал себя человеком. Снова захотелось дышать и общаться, выходить с коллегами в кафе и пить горячий латте, засыпая в него дополнительный пакетик сахара. Каждый вечер он заходил в магазин за бутылкой гранатового сока — он вдруг полюбился эсперу. На четвертый день скрутило желудок, но Осаму, закинув в него анальгетик, позволил себе забыть о боли до вечера. Гранатовый сок вызывал отвращение. Но прерывать диету Дазай не собирался — он бросил себе вызов. После пятого дня питьевой на кофе и соках, анальгетики вызывали только тошноту, и Дазай перестал их пить. Ему начинала нравиться эта боль, вызванная пустым желудком, она как будто бы доказывала его силу воли. Благодаря углеводам из сладких напитков, одарённому удавалось сохранять активную умственную деятельность, и слабости в течение дня он не чувствовал. Интуитивно хотелось чем-то набить желудок, но Дазай отвлекал себя, как мог. Диета не мешала ему, наоборот, время освободилось для самосовершенствования, оказавшегося в итоге самокопанием, что привело к саморазрушению. Осаму вспомнил о микрокристаллической целлюлозе, которую рекомендовали как средство, заполняющее желудок и притупляющее чувство голода, и купил на все оставшиеся деньги несколько десятков пачек. Желание набить желудок было удовлетворено. На восьмой день, почти подведя итог делу о похищении, Дазая смутил сладкий запах, ударивший в ноздри на рабочем месте. Он — человек железной воли, но звериный инстинкт оказался сильнее. Осаму не понимал, откуда в его руках взялась плитка шоколада и почему долька за долькой она исчезает, оставляя на языке едкий приторный вкус. Его пальцы были измазаны чем-то липким, челюсть ныла от активного жевания, желудок неприятно сводило, но осознанность покинула его. Он остановился только тогда, когда от плитки осталась одна треть. — Что… — он закрыл ладонью рот. На испуганный вздох обернулся Накаджима, вопросительно смотря на наставника. — Дазай-сан, вы измазались. — хихикнул он, не подозревая ни о чем. — Вам нужна салфетка? Осаму отрицательно покачал головой. В груди нарастал страх, объяснить который было нельзя: он сорвался. Он сорвался и теперь все нужно начинать сначала — смерть снова отошла от него. Желудок будто жгло. Дазая затошнило, и попавшая пища подступила к горлу. Детектив стремительно выбежал. И, склонившись над унитазом и освободив желудок непроизвольно, он вдруг почувствовал небывалое облегчение: он будто бы и не срывался. Во рту было по-прежнему мерзко, голова кружилась. К липким бинтам цеплялась пыль. — Нет, никогда больше. — пообещал себе Дазай. — Никогда больше этого не повторится. Что он имел ввиду под словом «это» — срыв с диеты или же рвоту, он сам не знал. Его по-прежнему мутило от внезапно появившегося чувства голода, и одаренный ушел, так незаметно, будто его и не было на рабочем месте. «Только бы дойти до дома» — подумал он. Эспер понял: держать питьевую диету у него больше не осталось сил, хоть он и не ощущал психологического дискомфорта от ограничений. Это раньше, когда потеря аппетита была только симптомом, пустой желудок не доставлял проблем. Теперь, выйдя из фазы депрессии, он снова ощущал физиологические потребности, но кроме них появился азарт. Да, начинать путь к смерти с питьевой для неподготовленного организма стресс, нужно было все тщательнее обдумать. До дома Осаму добрался и обессиленно рухнул на тумбу в прихожей. Ноги тряслись, будто он принял психостимуляторы в большой дозировке. Он поднял глаза, и случайно заметил себя в зеркале, в которое не смотрелся уже неделю. Его глаза блестели, но кожа была бледнее. Одежда стала немного свободней. Дазай встал, опираясь на стену. Он не узнал себя — молодой человек в отражении больше напоминал подростка, но никак не сотрудника вооруженного детективного агентства. И, если бы не синяки под глазами, то можно было бы сказать, что он выглядел свежо. «Если бы не эта чертова шоколадка, было бы лучше. — внезапно подумал он, скинув на пол плащ и замечая припухшие губы. — Каким же я был… Неужели настолько…». Осаму нахмурился, удивившись собственной мысли. Ему даже показалась бредовой эта идея связи между съеденной недавно шоколадкой и тем, что могло бы быть сейчас. В желудке что-то кольнуло. Дазай вспомнил, что сегодня забыл выпить МКЦ, но, вроде как удовлетворенный результатом, он пошел на кухню и поставил вариться рис. Запах еды заставил мозг послать импульс: желудок скрутило, но есть не хотелось, и он с трудом запихал в себя пару ложек вязкой несоленой каши. К горлу снова подступила тошнота, но в этот раз он сдержал позыв. Спустя полчаса живот закрутило и затянутый на последнюю дырку ремень стал тесным. Дазаю было неприятно, ему казалось, что живот сейчас лопнет. Он расстегнул ремень и подошел к зеркалу. Он слишком привык ко впалому животу. Слишком привык к недомоганию. Несильное головокружение, начавшееся на четвертый день, было приятно: точно такое же чувство испытывал он, когда разбавлял прозрачную воду в ванне своей кровью. Нет, после пары ложек каши состояние не стало чудесным. Минутное удовлетворение в момент наслаждения вкусом свежесваренного риса сменилось чувством вины, которое из-за чего-то нарастало. Хотелось мстить себе за это болью, чтобы переключиться с терзаний душевных на терзания телесные, будто бы это помогло на более долгий срок, чем несколько часов; в приступе ненависти Осаму пару раз ударил кулаком отражение. По зеркалу прошла длинная трещина, разделив голову и тело. Дазай заплакал. Немного успокоившись, он догадался, что бурлящий живот вызван ни чем иным, как относительно твердой пищей, поступившей в организм после недели на жидкостях. В интернете, на сайте, созданном худеющими, посоветовали маложор, чтобы держать себя в форме, но для начала нужно было сделать выход из питьевой. Осаму хватило на два дня, и, хоть лёгкое чувство голода нравилось, он сорвался, накупив в магазине продуктов быстрого приготовления и запихнув их в рот в сухом виде, не раздеваясь и не ощущая вкуса. Лапша хрустела на зубах и раздирала глотку, проходя по пищеводу, но детектив не чувствовал ничего, просто ел, удовлетворяя животное желание, которое притуплял искусственно несколько дней. Поздно вечером уже его пожирало чувство вины, перемалывая кости, но к нему добавилась адская боль в животе. Остаток ночи одаренный провел в туалете: заглоченная еда не переварилась. Ему казалось, что он сдохнет от боли прямо там. «Что ж, — подумал он, в очередной раз теряя возможность дышать из-за спазма. — Любая смерть — это конец, так для чего же переживать.» На утро он выглядел еще изможденнее: синяки под глазами стали больше, щеки впали. В ремне была проделана новая дырка. И, хоть успех был на лицо, Дазай знал, что можно было лучше за собой следить и добиться больших результатов. К общей слабости добавился озноб: ему было постоянно холодно, несмотря на то, июнь выдался особенно жарким. Второй слой бинтов оказался спасением и решением сразу двух проблем — эсперу было немного теплее, а его потеря веса не так заметна для окружающих. Впрочем, коллеги старались не замечать происходящего; только пару раз перекинулись словами о наркотиках. Через пару дней сложное дело о похищении внучки мэра было раскрыто с помощью вернувшегося из отпуска Рампо. Руководители мафии и агентства договорились, что миссия по освобождению девочки будет общей. Это решение было встречено безрадостно с обеих сторон, но ничего менять директор и босс не собирались. — Нам обязательно просить помощи у мафии? — скривился Накаджима. — Разве похититель одаренный, и мы не справимся сами? — Похититель не одаренный, но он не один. Да и место опасное: они могут выпрыгнуть из окна вместе с девочкой, а предотвратить их падение под силу только одному мафиози. — предостерёг Куникида. — И да, Дазай, не смей куда-нибудь пропасть. — Ты же видишь, что я исправляюсь. — выгнулся Осаму от внезапной боли. — От работы дохнут кони, и я подумал, что если буду пахать и умру на рабочем месте, будет вдвойне здорово! Ведь ответственность повесят на тебя-а! — Спасибо за признание. — оборвал Доппо. — Хотя, знаешь, ты можешь идти. Эта миссия должна быть жестом к перемирию и… Но уйти Осаму не успел. — Здрасьте, сосунки! Что, без сильных людей справиться не смогли? — рассмеялся Накахара, поправляя плащ. — Кого я вижу! Дазай меньше всего хотел этой встречи. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы ничего не заподозрить. Каждый жест, каждое изменение тона что-то значило, и порой значило только для них. Эта значимость не утратила силы даже после ухода Дазая из мафии. Для Осаму операция по спасению девочки прошла незаметно, у него мелькали перед глазами какие-то яркие размытые пятна, потом он почувствовал несильный толчок в грудь и все кудо-то поплыло. В себя он пришел, когда ревущую девочку увез черный Мерседес. — Что-то у тебя глаза куда-то провалились. Все в порядке? — подошёл сзади рыжий мафиози и хлопнул бывшего напарника по плечу. — Да, Чуя, не беспокойся. — улыбнулся Осаму. — Работы много в последнее время. — Работы? — фыркнул мафиози. — На тебя не похоже, чтобы ты работал… Да и этот тон, странный какой-то. Будь у тебя все в порядке, ты бы как-нибудь выпендрился. — Твоя обеспокоенность тоже настораживает меня, и что? — хмыкнул Дазай, отворачиваясь: он не хотел, чтобы кто-то заметил перемены. — Слушай, не хочешь сходить куда-нибудь? В бар, к примеру. — предложил Накахара. — Сегодня как раз подходящий день. — Знаешь, давай не сегодня. — Да брось, Дазай, я давно простил тебя. Это глупо, из-за старых обид отказывать себе в удовольствии. — Да сдалось мне твое прощение. Но Дазай солгал: ему было важно услышать эти слова от Накахары, хоть он не хотел признавать, что до сих пор не отпустил прошлое. — Вот теперь узнаю твою дрянную натуру. А я уж думал, ты изменился. В черном плаще ты выглядел изящнее, кстати. — подметил Чуя. — Но я всё равно жду тебя на нашем месте сегодня вечером. — Я занят. — Нашел новую дурочку, с которой планируешь суицид? — У меня одиночный. — Сдохнуть ты успеешь потом. Жду тебя в семь! — прокричал Накахара вслед удаляющейся фигуре. «А ведь он был… живее.» — показалось ему. Осаму боролся с желанием пойти в бар — ему нужно было отойти от контроля. Но не хотелось общаться, не хотелось смотреть на ублюдские жующие морды, на пьяные смазливые глаза, на живых несчастных людей, нашедших земную радость в набивании желудка жирной пищей и слабоалкогольным дерьмом. Конечно, он, нашедший радость в голоде, никогда больше не поймет этих людей, а ведь раньше и он был таким же. Но его чувства едва ли были похожи на злобу, это была скорее зависть: разве кто-то из тех людей находил свое счастье в умирании? Бедные несчастные пьяницы проживали каждый день как последний, зная, что в любой подворотне их убьют такие же. Дазай же знал, что его никто не убьет, кроме него самого. Но теперь ему больше хотелось умирать, а не умереть. Он почти решился идти, но под вечер сил совсем не осталось: все «разрешенные» калории он проел с утра перед миссией, чтобы иметь силы на обезвреживание противника — на любом задании нужно быть готовым к неожиданностям, теперь же энергии не осталось. Детектив лег, надеясь отвлечься от урчащего желудка и уснуть, но пролежал до четырех, каждые четверть часа проверяя телефон: вдруг уже утро и он может позволить себе что-нибудь съесть. Дни шли как-то мимо него. Сил становилось меньше, а удивленные взгляды выматывали. Он больше не мог работать, но заставлял себя до последнего. Организм чаще давал сбои, стало трудно ходить, от густой копны волос не осталось и половины. Но с каждым днем казалось, что он становится больше, а его порции увеличиваются также. Рацион сократился до нескольких безопасных продуктов, любая лишняя крошка означала, что вся потребленная пища окажется вырвана. У Осаму не было весов — он ориентировался на внешние изменения, которые, увы, искаженное восприятие не видело. Метаболизм встал. Дазай понимал, что нужно что-то менять, но было страшно. Нужен был какой-то толчок.***
У Двойного черного была традиция: раз в месяц приходить в самую бедную забегаловку и напиваться дешевым элем — кто кого перепьет. В те времена всегда побеждал Осаму, но его наградой было дотащить напарника до дома и, пока тот храпит, залезть в тайник и выпить пару бокалов качественного дорогого вина; если же Накахара травился в забегаловке, то заботой забинтованного подростка становилась смена тазиков со рвотой. Когда Осаму покинул ряды мафии, пить дешевый эль стало не с кем, но пропахшая куревом таверна напоминала о светлых временах в их отношениях, и Чуя по-прежнему приходил туда раз в месяц, занимая дальний столик и наблюдая за беззаботными пьяницами. Он в глубине души надеялся, что Дазай однажды придет, и они вновь напьются до беспамятства и выскажут все, что накопилось за четыре с лишним года, а после — вместе пойдут домой, выкрикивая непристойности на каждом углу и пугая одиноких прохожих. Пятьдесят долгих вечеров скоротал в кабаке Накахара. В пятьдесят первый одинокий месяц он, наконец, дождался, утратив всякую надежду. В неярком свете слабых ламп Осаму отыскал сидящую в глубине зала фигурку и сел рядом, тупо уставившись в заплеванную поверхность стола. Ему не хватало смелости начать разговор, да и, впрочем, говорить было не о чем: в голове крутились цифры, говорящие, что сегодня он может позволить себе что-то еще. — Ходят слухи, что ты не появляешься в агентстве уже несколько дней. — начал Чуя, не поприветствовав пришедшего. — Что случилось? Вляпался во что-то и залёг на дно? — Я хочу отдохнуть. — так же без приветствия и немного раздраженно ответил Дазай, будто он не понимал, зачем пришел в кабак именно в тот момент, когда его там ждали. — О тебе переживают. Хоть бы объявился, сказал, что снова у тебя проблемы. Все бы поняли, во всяком случае ваш директор. — Нет у меня никаких проблем. — оборвал Осаму. — Я просто устал. — То, что ты устал, видно. — процедил сквозь зубы мафиози. — Злой, как псина голодная. Они замолчали, но повисшая между ними тишина давила на и без того оголённые нервы. Пьяный гогот начал раздражать Чую — ему хотелось стать частью бессознательного веселья. — Может, вспомним молодость, а, Дазай? — открыто предложил он, когда терпеть молчание стало невозможно. — Что? — переспросил детектив. — Ну, напьемся того дерьма, что здесь предлагают, а потом… — Я не пью больше. — оборвал Осаму. — Завязал. — Пиздец тебя выдрессировали в этой вашей конторке. — бросил Чуя презрительно. — Я сам себя выдрессировал. — отчеканил эспер: никто не смеет обесценивать его труд. По спине собеседника пробежал холодок. В темноте Чуя успел разглядеть лицо детектива: лишенные жизни глаза и, как ему показалось, острые точеные скулы, совсем как лезвия. — Психотропные какие-нибудь принимаешь? — спросил мафиози, и, получив отрицательный ответ, закричал. — Эй, хозяин, самой лучшей выпивки всем, кто здесь есть, за мой счет. — и, повернувшись вновь к бывшему напарнику, зашептал. — Тогда я развяжу твой язык. Когда перед ними поставили два стакана, Чуя поморщился — Четыре года я такого дерьма не пил, э-эх! — но стакан был выпит залпом, и одаренный шепнул вертящемуся рядом служке. — Заесть бы чем-то эту ссанину. — Только хлеб. — А… давай! Осаму пил медленно, отхлебывая по глотку из стакана. Истерзанный голодом желудок не очень хорошо реагировал на пенящийся низкосортный алкоголь. — На тебя смотреть жалко. — ухмыльнулся Чуя. — На, вприкуску с сухарями это пить терпимо. Съев пару сухарей из черного хлеба, Дазай наконец-то осилил стакан. — Мне надо подышать… — жалобно попросил он, и этот голос был похож на скулеж прибитой собаки. — А когда-то… — начал Чуя, но замолчал: какая разница, что было когда-то, когда есть только сейчас? На улице лил дождь. Было прохладно, и Осаму поежился, но дышать стало легче. — Да ты еле на ногах стоишь! — воскликнул Накахара. — Я… я не поверю, что стакан эля так на тебя подействовал… — Мне нужно домой… — Я не попру твою тушу в ваше общежитие. У меня переночуешь? — с воодушевлением протараторил тот, будто только и ждал, когда ему предоставится возможность предложить это бывшему коллеге. — Если можно… — Ну, тут в принципе недалеко. Прогуляемся? — Под дождем? — Я все деньги оставил в баре. Да и погода крутая, как раз протрезвеешь. — ухмыльнулся мафиози. Всю дорогу Накахара что-то увлеченно рассказывал Осаму, как в старые беззаботные времена, но Дазай его не слышал — он пытался прикинуть, сколько грамм хлеба впихнул в него собеседник. — Чуя, — внезапно прервал он рассказ мафиози. — сколько миллилитров вмещает в себя стакан из бара? — Что? — замолчал Накахара. — Тебе совсем не интересно, что я говорил? Или ты что-то задумал? — Ладно, забей. Остаток пути они молчали. Чуя корил себя за то, что мог ляпнуть что-то не то. Дазай корил себя за то, что пришел к Чуе. — Я схожу в душ? — спросил детектив, постукивая зубами, когда они вошли в квартиру. — Неприлично мне как свинье заваливаться к тебе ночевать, да и дождь этот всю пыль размазал, я ведь где только ни был последние дни, а до общаги не добирался. — Да пожалуйста, делай, что хочешь. — отмахнулся Чуя, скинув мокрый плащ, не смотря в темноте на бывшего напарника. — Тебе приготовить чего-нибудь легкого, а то с непривычки траванешься еще? — Мы же только из кабака вышли… — Так да или нет? — Нет. — раздраженно ответил Дазай и захлопнул дверь в ванную. — Ну… ладно, как знаешь. — пожал плечами хозяин квартиры и откинул назад мокрые волосы. Встреча с Дазаем давала ему надежду, что все у них еще может быть хорошо. Детектив не любил ванную напарника — в ней висело большое зеркало, в котором Осаму всегда видел монстра. И сейчас, раздевшись, он забыл о нем и повернулся — уродливое слабое тело показалось в нем, и детектив накинул на стекло рубашку — смотреться дольше не было сил. На трясущихся ногах Осаму залез в ванну. Он включил горячую воду, но отчего-то никак не мог согреться. Струя обжигала кожу, но идущий изнутри холод никак не отпускал. Шатен простоял под душем семь минут будто в трансе, и, так и не почувствовав тепла, потянулся за гелем. Ванная наполнилась ароматом цветущей вишни. Дазай прикрыл глаза, пытаясь насладиться запахом, но захваченное бредовой идеей сознание почувствовать приятное не позволяло: Осаму с ненавистью шоркал рукой кожу, впивался в нее ломкими ногтями и оставлял набухшие красные полосы. Кости выпирали недостаточно, чтобы к ним относились бережно, они были скрыты под мерзким, мерзким жиром. Горячая вода жгла разодранные раны, пусть — Дазай заслужил эту боль, потому что он недостаточно хорош, потому что он променял тощее тело на несколько сухарей, до сих пор лежащих камнем во вздувшемся желудке, в сухой грубый хлеб наверняка хозяин забегаловки залил масла. Он выключил воду. Его по-прежнему трясло, только уже не от холода, а от желания срезать с себя все, что скрывает идеальное тело. Но ни лезвия, ни хотя бы ножа в ванной мафиози не оказалось, тогда он с каким-то звериным желанием попытался отодрать от себя кусок кожи, но сил было мало, и на бедре остался только яркий след. Осаму отдышался: хотелось выть от безысходности, но незнакомая обстановка вернула его — он понял, что находится в чужой квартире. Насухо вытершись и замазав полотенце кровью, он замотался бинтами — их нестерильность не волновала. Тревожило другое — в одном слое он мог показаться слишком тощим для чужих глаз. — Чуя, мне нужны ещё бинты. — попросил Дазай, держась пальцами за бортик ванны. — Закинь мне их, только не заходи. Голова шла кругом, и он чувствовал, что ноги могут не удержать его. Он сделал шаг от ванны в сторону двери, чтобы принять моток бинтов, но вдруг стало слишком темно и тихо. — А не обнаглел ли ты? Куда тебе? Решил сделать ремонт в моей ванной и на плитку поклеить бинты? Или ты те испоганил? — спросил Накахара после паузы, удивленный тем, что Осаму, обмотавшись полотенцем, сам не вышел за ними, хотя знал, где Чуя их хранит — со времен, когда они звались «двойным черным» и Осаму периодически перекантовывался у напарника, они лежали в тумбе. — Дазай? Эй… — позвал он, не услышав из-за стены ни звука. — Эй, Осаму, отвечай… Молчание настораживало мафиози. Он знал, что Дазай может выкинуть любую шутку, перейти все границы и поставить на уши всех, но злое предчувствие не позволяло поверить в то, что происходящее — розыгрыш. Осаму показался слишком покладистым, слишком тихим и незаметным, а его агрессия, появляющаяся вспышками, выражала вполне реальную ненависть. Покладистость устраивала Чую: нет никакого шума, которого он не выносит; нет необходимости тратить силы на ответные колкости. Но нет больше и чего-то живого, что было в детективе, пусть и напускного, но без чего Осаму не был собой. Агрессия же наоборот задевала исполнителя. — Дазай, это переходит все границы. — серьезным тоном сказал мафиози, стуча в дверь ванной. — Если ты не ответишь немедленно, я вынесу дверь к чертям. И возмещать ущерб будешь ты. Раз… Два… — начал считать он, прислушиваясь к тишине. На «три» Накахара толкнул дверь. Несильного удара вполне хватило, чтобы приставленная к двери швабра отлетела. В ванной было душно. На сушилке висели брюки и галстук, смятая рубашка закрывала зеркало напротив ванны. Осаму сидел на полу, обхватив руками голову и растирая виски. Его тело покрывали только старые бинты. Детектив не слышал, как вошёл Чуя. В ушах шумело, но шум этот был каким-то немым и пустым. — Боже, Осаму… — только прошептал Накахара, медленно присаживаясь рядом с ним. Злость на напарника мгновенно сошла на нет, сменившись уже не беспокойством, а страхом. — Что же с тобой… стало? Дазай, ещё не отойдя от обморока и все ещё не слыша, почувствовал касание и повернул голову. На сухих обескровленных губах застыла кривая улыбка. — Чуя, я же попросил не заходить. — с сожалением выдавил он. — Я просто хотел… — Напугать меня? У тебя получилось… Накахара рывком поднялся и выбежал в коридор. Сердце колотилось, он не мог поверить в то, что жалкое существо, сидящее на полу его ванной — Дазай. Мафиози протёр глаза, набрал в грудь побольше воздуха и вернулся обратно. Осаму по-прежнему сидел на полу, только теперь его голова была запрокинута. — Чу-уя, — позвал он игривым тоном. — Ну, где же бинты? Я думал, ты принесешь их, наконец. — А, т-точно. — мафиози ушел, но быстро вернулся со своей старой футболкой. — Ты же и так в бинтах уже, мумия, одевайся, да пойдем отсюда. — протянул он руку, чтобы помочь подняться. — Дышать тут нечем. Оставшись, детектив облокотился на рельефную стенку. Ему снова нужно было врать, снова нужно было придумывать какую-то историю не его жизни. Рассказать Накахаре, чтоб быть осмеянным — нет, лучше уйти из квартиры, но никогда не вовлекать напарника в свою проблему. Но у него не было сил двигаться. Алкоголь в небольшом количестве ударил в голову, а идти больше было некуда. С огромным усилием Дазай напялил чужую одежду и вышел. В горле пересохло. Хотелось пить. — Ты чем-то болеешь? — обеспокоенно спросил Накахара, когда детектив оказался на пороге кухни. — С чего бы? — наигранно удивился Осаму, пытаясь сфокусировать взгляд на стоящем на столе стакане. — Ты сильно похудел. — Разве? — растерялся детектив. — По-моему, все, как было. — Да нет же! Ты посмотри на себя. — Я только что видел. — Ты ж зеркало завесил. — Да? А я и не заметил… — Так видел себя или нет? — Отстань, а. Чего ты привязался к моей туше? — буркнул Дазай. — Я… просто беспокоюсь. — Чуе не хотелось конфликта, и он решил не провоцировать бывшего напарника лишний раз. — Ладно. В зале разбери диван и ложись, я ж не на допрос тебя пригласил. Дазай был не в настроении отвечать что-либо. Тон напарника выбесил его. Когда Накахара пошел в душ, он заметил в сливе клочья волос и ощущение неладного укрепилось в нем. Он выгреб из-под ванны полотенце и цыкнул, увидев кровь. «Опять за старое взялся, идиот. Бедный больной идиот.» — мысленно пожалел он детектива. Любимый вишневый аромат и теплая вода не помогли снять напряжение. Вечер был слишком перегружен впечатлениями, усталость захватила эспера, но уснуть у него не получалось. Наконец, изведясь, он разблокировал телефон и стал искать все возможные болезни, симптомами которых являлась значительная потеря веса и изменение характера. Больше остальных подходили рак, анорексия и наркотическая зависимость; и если за то, что у Дазая могла быть онкология, Чуя реально переживал, то психическую зависимость от похудения он сразу же исключил — ну не может такой человек, как Дазай Осаму быть подвержен такой ерунде. Самой реальной причиной казались наркотики, но говорить о них было страшно, а просить помощи Чуя не привык. Когда Накахара проснулся, Осаму в квартире уже не было.***
Осаму вернулся только через полторы недели, еще больше похудевший и потерянный. Он вполне осознанно пришел к Чуе — в его понимании только он был настоящим человеком*, а не пустышкой, как все остальные. — Наркотики? — спросил Накахара с порога, не стесняясь выражений. — Только не ври, человек не худеет так сильно с нихуя. — Зависимость. — выдавил Осаму, от которого разило алкоголем. — Какая зависимость, черт возьми. — Я просто хочу сдохнуть. Большего Чуя не добился. Дазай проспал весь день, и у мафиози пока не было желания разговаривать с ним. Утром следующего дня тот все же вышел в кухню за водой. — Сядь. — приказал Накахара, и, дождавшись исполнения, продолжил. — А теперь объясни, что происходит. — А что? — слабым голосом спросил эспер. — То есть ты считаешь, что все нормально? Несколько недель назад я заметил, что ты какой-то пришибленный, но и то, ты тогда выглядел здоровее. Да даже после нашей встречи в баре на тебя еще можно было смотреть, сдерживая слезы. А сейчас? Ты как настоящая мумия, сколько ты вообще весишь? — Я не знаю. — Ладно, сейчас. Я ж знал, что ты рано или поздно встанешь. Ешь. — Чуя поставил перед Дазаем тарелку с омлетом. — Я жду рассказа. — Я не могу есть такое, мне трудно есть твердую пищу. — в тоне чувствовалась неловкость. — А это сильно твердо и… жирно. Не переварю. — Какие-то проблемы с желудком? — Нет, это… — Дазай замялся. — Я ж тебя насквозь вижу. Что бы ты не утаил, я узнаю, и не дай бог, твоя тайна будет надежна сокрыта — я всю мафию подниму, только тогда узнают все. — Не пугай, мне все равно. Чуя закусил губу, он предполагал, что получит такой ответ. — Слабак. — шикнул он. — Я много передумал уже, что с тобой. Все болезни страшные. Рак, наркомания… — он запнулся. — расстройства пищевого поведения, диабет… Я про все читал, и знаешь… — Анорексики худые. — оборвал Дазай, высказав мысль вслух. — Только не думай… — Ну, они даже в крайней степени истощения не видят этого. — У меня все под контролем. Это было отчасти признанием — сказать напрямую о проблеме, когда не видишь ее сам, наверное, слишком пафосно и самолюбово, Дазай остался жить у бывшего напарника. Чуя был почти круглосуточно на работе и зачастую даже не виделся с Осаму — он уходил, когда детектив еще спал, а возвращался уже затемно. Чую напрягало только то, что посуда почти всегда стояла нетронутой, а приготовленные специально для напарника легкие жидкие супы кисли, так и не съеденные. В лучшем случае он замечал в мусорке пачки творога и шкурки от огурцов, пару раз на полу стояли недопитые коробки чая. Но лишний раз провоцировать скандал не хотелось и Накахара терпел. Терпел до тех пор, пока через две недели этого пищевого безумия своего напарника не вернулся с работы раньше и не почувствовал в туалете запах рвоты. Осаму объяснил, что переел моркови из супа, и его стошнило, но Накахара не поверил. Теперь его утро начиналось еще раньше — нужно было пропустить через блендер порцию, предназначенную для Дазая. Теперь в раковине всегда стояли грязные тарелки, но детектив таял на глазах, а в мусорке снова стали появляться пустые упаковки магазинной еды. Каждый день для Дазая был равен пытке. Вставать было все тяжелее, и он безрадостно ждал своего конца, поверив названию диеты. Через неделю стало еще хуже. Это все видел Чуя. — Чем помочь тебе, Осаму? — Ты все равно ничего не сможешь сделать. Это только мои заморочки, только моя жизнь. — он замолчал ненадолго, будто пытаясь выбрать верные слова среди тех, что подсказывало ему расстройство. — Просто оставь меня. Дай мне спокойно умереть, я не хочу обременять кого-либо заботой о себе. Его слова были впервые за долгое время искренними: Осаму очень устал обещать напарнику, что когда-нибудь справится. Он сам не верил в свое выздоровление и не желал его. Он мечтал только о том, чтобы его сердце остановилось в одну из ночей. И он знал, что оборвать связь совсем не будет больно: расстройство уничтожило его личность, убило все чувства, и даже крутящийся рядом Чуя стал для него просто яркой точкой, но ничем более. Его не хотелось ни расстраивать, ни обнадёживать: исхода никто из них не знал. — Ты… совсем идиот? — прошептал Накахара, кусая губы, чтобы не разрыдаться на глазах у Дазая. — Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Или у тебя совсем уже голова не работает? — он отвернулся и зажал ладонью рот, но надо было говорить, надо было прояснять ситуацию. — Слушай, — наконец собрался он, выдохнув и повернувшись опять к Осаму. — Я понимаю, что сейчас тебе не хватит сил подняться на высотку и броситься с нее, не хватит сил дойти до моста и утопиться. Но до двери ты дойти можешь, и знаешь, где лежат ключи. — Ты намекаешь, что мне пора уйти в общежитие? — безэмоционально сказал детектив. — Хоро… — Я вывез из квартиры все таблетки, как только ты заехал сюда. — грубо бросил мафиози. — Скажи честно, сколько раз ты вызывал курьера? — Вот в чем дело, значит, — хмыкнул Осаму наигранно, и наигранность эта была хорошо заметна. — Один… — он вдруг почувствовал себя ещё уязвимее — авантюра с таблетками оказалась слишком быстро раскрыта. — Нет! — Четыре. — Больше похоже на правду. Что ты заказывал? — Да так… — Да отвечай же! — снова закричал Чуя. — Ты же понимаешь, что передозировка любым препаратом убьет тебя сейчас, твой организм не справится! Осаму посмотрел на бывшего напарника совсем пустыми глазами. В них не было ничего, даже тот океан страданий, ранее плескавшийся там, обмелел. Теперь от взгляда разило холодом и смертью, той смертью, что приходит внезапно и долго-долго ходит вокруг человека, но никак не может забрать. Накахаре было страшно от этого взгляда. Он видел смерть и будто бы сам отчаянно с ней сражался, но в одиночку одержать победу не мог. Мафиози чувствовал себя растерянно и беспомощно, но показывать Дазаю своей боязни не смел — пусть у того ещё остаётся маленькая надежда на то, что за него будут бороться до последнего. — Витаминки. — ответил наконец Осаму. — Видишь, все в порядке, не накручивай себя. — Витамины усвоятся только с пищей. — с долей облегчения сказал Накахара. — Но я же ем то, что ты для меня готовишь. — уверил детектив, надеясь, что его сейчас оставят в покое. — Я верю, Осаму. — улыбнулся Чуя и погладил детектива по голове. «Только вот улучшений не вижу.» — мысленно добавил он. — Я хочу спать, так устаю после твоих допросов. — А знаешь, как я устаю… — вздохнул в который раз Накахара и задернул штору. — Ладно, спи, восстанавливай силы. — сказал он и покинул комнату. Дазай посчитал до пяти и выдохнул. Ему не было стыдно за ложь. Он понимал, что Чуя — единственный человек, который может вынести его, но нужно ли Дазаю, чтобы его кто-то выносил? В его планы входило чистое самоубийство, за которое понесет ответственность только он и которое никому неприятностей не доставит. А что он имеет в итоге? То, что ещё немного, и его мышцы ослабнут до той стадии, когда ему придется ходить под себя? Что его мучают страшные головные боли? Что его конечности немеют, а на коже образовались пролежни? И что самое уродское — умирать он остался не один, а пришел к бывшему напарнику, который видит его слабость. В Осаму вдруг проснулась ненависть. Ему хотелось разбить что-нибудь ценное для Накахары, нарушить блядский уют в шикарной квартире, чтобы его возненавидели и прогнали как шавку, чтобы ему было совсем нечего терять; но сил не было. Злость окончательно утомила его, по-настоящему захотелось уснуть. «И больше бы не просыпаться» — подумалось ему, и он провалился в какую-то черную бездну дремоты. А в это время на кухне с бокалом вина сидел Накахара. Пить не хотелось — ранее любимый алкоголь вызывал отвращение, но было необходимо залить в глотку чего-то жгуче-крепкого, что привело бы в чувства и отрезвило ум. Эспера не отпускала мысль о том, что он делает что-то неправильно. — Обратиться к специалисту? — задал он вслух вопрос. — Но тогда Осаму точно упекут в психушку. И велика ли вероятность того, что после лечения он выйдет оттуда здоровым человеком, а не беспомощным овощем? Нет, конечно, я не оставлю его в таком состоянии… — неуверенно протянул он, щёлкая по бокалу ногтем. — Но выдержит ли сам Дазай себя? Это же страшно, когда ты только зовешься человеком, а на деле… — он замотал головой и рыжие пряди попадали на глаза. — Если я не заставлю его набрать вес, если я буду просто смотреть, как он доживает свои дни, я буду посредником. Вечно второй… — он взял бокал, но тут же поставил его обратно. — Дазай всегда отодвигал меня на второй план. Даже сейчас он выбрал почему-то болезнь, а не меня. Он позволяет себя убивать, медленно, но верно, идет за тем, что его губит. И как он вообще додумался до такого странного способа самоубийства? Накахара уронил голову на локти и беззвучно зарыдал. Когда слезы кончились, он поднял голову, вытер о рукав лицо и сказал себе: — Какая разница, на каком я плане? Мне важно, чтобы Дазай жил, и я хоть на последнем месте в его жизни буду стоять, но я вытащу его. Осаму… будет жить. Он достал из кармана брюк телефон и с усмешкой заметил, что ему несколько раз звонил босс. Желания разговаривать с начальством не было. Он набрал короткое сообщение и убрал телефон, так и не выключив беззвучный режим. Конечно, Мори не знал, по какой причине один из главарей стал халатнее относиться к службе, а если бы знал, то наверняка бы не понял их отношений. Чуе хотелось рассказать, чтобы бороться не в одиночку, но Осаму строго запретил ему рассказывать о происходящем кому бы то ни было: ни мафии, ни агентству. Чуя решил немного прогуляться, чтобы развеяться, но уходить далеко было нельзя. Заходящее солнце радостно заиграло в идеальных прядях, и эспер немного расслабился. Он неспеша обошел вокруг дома раз, другой, вернулся ко входу в подъезд, и вдруг застыл, уже ища в кармане ключ. «Точно, балкон!» — выстрелило в рыжей голове, и Чуя метнулся обратно. На земле, разбросанные в радиусе нескольких метров, валялись пустые блистеры. «Не обмануло предчувствие. — подумал он. — Хотя лучше бы я ошибся.» Он с трепетом поднял несколько упаковок, надеясь не увидеть там психотропных препаратов. «Кокандо бурак¹» — прочитал Накахара на первой. Название ничего ему не говорило, но было ясно, что никакие это не витаминки. Второй блистер был подписан как МКЦ и тоже не давал никакой информации. Чуя не стал собирать остальные. Он вернулся в квартиру, надеясь, что с желанием отдохнуть Дазай его не обманул. Пройдя в комнату, он присел на пол, рядом с кроватью. Осаму дышал совсем тихо, и казалось, что его дыхание вот-вот оборвется. Мафиози было жалко его будить и страшно расспрашивать. Но был ли у него другой путь? — Осаму, проснись… — легонько толкнул он Дазая, словно боялся его хрупкости. — Надо поговорить. Дазай промычал что-то невнятное, и Чуя отстал. Он смотрел на это немощное тело и не понимал, почему все, что он делает, впустую. Он давно думал, что напарник избавляется от еды, но верить в это не хотел. Догадки нужно было проверить: Чуя вспомнил, что в каком-то ящике валялись трофейные жучки. Ему стало мерзко от самого себя, но другого выхода не было — прослушка была установлена в каждой комнате уже через час настолько ловко, что шорох не разбудил спящего. Накахара чувствовал, что теряет дорогого ему человека, но он не знал, что делать. Вечно сидеть рядом не было ни возможности — босс ограничивал свободу подчинённых из-за обстановки в префектуре; ни смысла — Накахара, наверное, сам с ума бы сошел, если бы, не отвлекаясь на работу, смотрел на бывшего напарника, который либо спал, либо окаменело просто смотрел в потолок. Время тянулось очень медленно. Чуя развел в молоке питательную смесь и вернулся к Осаму. Тот как раз проснулся. — Дазай, что за таблетки ты пьешь? — Я же уже ответил, витамины. — Витамины, — Чуя показал пачку слабительных. — Объясни. — Я не могу сам. — Но если у человека запор, он не выжирает по полсотни таблеток за раз. — А мне не помогает доза меньше. Повисло неловкое молчание. — Сколько ты их пьешь? — наконец спросил мафиози. — Не помню… больше двух месяцев. — Пиздец. — только смог сказать Чуя. — Почему нельзя было раньше сказать, что у тебя такое… Я бы купил что-то, что поможет наладить работу кишечника, не знаю, клетчатку бы добавлял в эти твои йогурты, пюре и смеси. — проговорился он. — Ты и так устаешь. — А кто сказал, что работать на будущее легко? — Осаму ничего не ответил, и Накахара пододвинул к нему кружку. — Пей. — Что это? — Йогурт. Ноль процентов жирности. — соврал Чуя. — Ты угадал. — улыбнулся Дазай и отпил немного. — Вкусный. — Я рад, что угодил тебе.***
На следующий день Осаму проснулся, когда Чуя уже ушел. Он дошел до кухни. На столе стояли два стакана с чем-то белым, похожим на йогурт, и тарелка с перемолотым в пюре рыбным супом. Рядом лежала записка. «Я сегодня буду поздно. Кушай и поправляйся, Осамушка. Чуя» — прочитал Дазай. Ему стало очень стыдно, что для него стараются, а он даже не пытается ценить. Детектив сел на стул и закрыл лицо руками — слишком много заботы было в этой записке, слишком тепло звучало чуино «Осамушка». Дрожащей рукой он взял один стакан и сделал глоток. «Йогурт, ноль процентов жирности» — вспомнились слова Накахары. Дазай нарушил план диеты этим йогуртом, но на мгновение ему показалось, что расстройство отступило, почувствовав, что Осаму кто-то ценит. Стало немного спокойней, появилась уверенность. Он и сам устал от издевательств, но сказать с уверенностью, что откажется от идеи и поправит здоровье пока не мог. К своему удивлению, он не чувствовал ни капли вины за «срыв». Через пару часов Осаму вновь пошел на кухню — за вторым стаканом. Отпив, он почувствовал на зубах мелкие сладкие крупицы. Сердце заколотилось. Он взял ложку и подчерпнул со дна неразмешанную смесь. Внутри все рухнуло. Даже Чуя обманул его. Он потрогал свою спину — ему показалось, что ребра больше не выпирают. «Конечно, — думал он. — Второй день пить эту гиперкалорийную бомбу.» Содержимое второго стакана оказалось в раковине на кухне, суп-пюре, как всегда, отправился в унитаз. Но в Осаму был первый стакан. Дазай прикрыл рот, но делать было нечего, по крайней мере, он так думал. И, засунув в глотку пальцы, он выблевал питательную смесь, только рвота смешалась с кровью. У него не было сил подняться и смыть, лежа головой на унитазе, он рыдал от собственной беспомощности. Он не хотел умирать так. Через жучок Чуя слышал все, и сам еле сдерживал слезы. Сорвавшись с работы, он по крышам бежал домой с единой мыслью: только бы успеть, пока Дазай не сделал с собой что-нибудь страшное. Осаму не слышал, как Чуя оказался рядом, не помнил, как тот оттащил его от унитаза и умыл. Он не помнил ничего, придя в себя, только бледное, склонившееся над ним лицо, повторяющее: «я тебя больше никогда не оставлю!». — Давай договоримся, я досижу диету и начну восстановление? — предложил Осаму вечером, когда Чуя без слов лег рядом и обнял его. — А если ты не доживешь до конца, Осаму… У меня нет сил… — Там осталось три дня… Я не прощу себе, если не продержусь. — Давай обратимся в больницу. — опять предложил Накахара, но опять получил отказ. — Но почему? — Не люблю врачей. Дазай не сказал, что последние три дня диеты — голод. Эти дни для них прошли как в тумане. Чуя не тревожил Осаму, просто боялся, только иногда заходил в комнату проверить пульс. Он до последнего пытался верить, что Дазай захочет выбраться. Он начал изучать рпп-сайты, но утешения найти там не мог. «Кто-то поймет, кто-то умрет» сказал один блогер. Но Накахара с каждым часом терял надежду на то, что Дазай относится к первой группе. Ночью третьего дня его вера умерла. Чуя услышал глухой кашель из зала, который то затухал, то становился громче. Ему не хотелось идти туда из-за собственной беспомощности. «Да, я готов убить его, но не разрушить доверие. — убеждал он себя. — Пусть…умрет? Но на это невыносимо смотреть». Мафиози чувствовал себя эгоистом: он не был спасателем Осаму, да и не хотел им быть — для Дазая любой человек, который пытался помочь и залезть в его душу — враг. По крайней мере, так считал Чуя. И он не хотел быть его врагом. «Пусть лучше его не будет.» — думал мафиози каждый день с того момента, как потерял напарника, но, честно говоря, он и себя не представлял без него. Для Накахары Дазай был смыслом жизни, потому что научил его жить и искренне верить в собственную ценность. Но Чуя не был уверен, что сможет найти что-либо другое, что заставит его почувствовать себя вновь важным. Потому что никому, кроме Осаму, Чуя не был важен как человек*. — Чу… Накахаре показалось, что его позвали. Он не смог побороть чувство заботы и сорвался с места. «Собачка, которая на каждый оклик поворачивает свою лохматую голову, ни капли гордости нет.» — вспомнились слова Мори, но о какой гордости может идти речь, когда умирает тот, кто помог познать человеческие чувства*? Осаму сидел на диване, подавшись корпусом вперёд. С разомкнутых губ свисали нитями слюни. Чуя подошёл и вытер рукавом рот Дазая. — Зачем ты встал? Плохо? Что, совсем не можешь уже? Может быть, всё-таки ты решишься на медицинскую помощь? — Там не помогут… Все равно умру. — с трудом двигая челюстью, отвечал Дазай. — Тогда не все ли тебе равно, тощим или нормальным ты умрёшь? — выкрикнул Накахара со злостью, сжимая кулаки и едва сдерживаясь, чтобы не врезать детективу. — Я не знаю, мне уже все равно. — Тогда что тебе мешает просто сдохнуть? — сглотнул Чуя: ему тяжело дались эти слова. — У меня нет сил смотреть на то, как ты медленно убиваешь себя. Я умираю вместе с тобой, понимаешь? Я… Осаму ничего не ответил, только ниже опустил голову. Ему не хотелось быть причиной чьих-то страданий. — Прости. — едва слышно выдавил он. Повисла напряжённая тишина, но в голове Дазая звенели сотни колокольчиков, звук эхом носился в пустоте. От него тошнило, от него кружилась голова. Он пронзал нервы и скручивал их в узлы. Осаму казалось, что звон никогда не утихнет, даже если он умрет, он останется узником этого голодного пения. — И ты. Я сорвался. — ответил Накахара через несколько минут, врываясь в этот истошный вой. — Знаешь, я стараюсь понять, но до меня никак не доходит, как человек может сознательно рыть себе могилу? Да, к твоим… — Чуя замялся, подбирая слово, потому что «выебоны» в контексте прозвучало бы неправильно и обесценивающе, да и уже глупо. — В общем, к тому, что ты периодически предпринимаешь попытки самоубийства, все привыкли. Но что сейчас? Тебе захотелось больше острых ощущений? Нравится постоянно быть на грани между жизнью и смертью? Так ты и так там, одаренные всегда на этой грани… Но… — Ты не понимаешь, Чуя. — с усилием произнес тот. — Да, я не понимаю. Но ты сам то все понимаешь? Ты осознаешь, что с тобой происходит? — Хотел стать лучшей версией себя?.. — ответил Дазай неуверенно. — Думал, приду в форму и… — перед глазами замелькали какие-то огни. — Думаешь, я поверю в то, что однажды тебе не понравилось что-то в собственном отражении и ты решил немного скинуть вес в попытке привести себя в форму? Да бред. Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы поверить в это. Ты ходил в мафии как ободранец и тебе было плевать на внешность, ты вырядился в этот уродский светлый костюм и тебе было плевать, что тебе не идёт. Твоя цель — смерть, я знаю. Но ведь ты мечтал получить быструю и безболезненную, что же тогда сподвигло тебя на этот… кошмар? — Я предполагал, что смогу передумать стремиться к смерти и в один момент сниму ограничения. Жизнь начинает играть красками только тогда, когда уходит, а ухватиться за нее сложно. Только вот Осаму лгал. Лгал себе и всем вокруг. Да, жизнь особенно яркая в последние моменты, но это замечают только те, кто жил по-настоящему и кому есть, что терять. Он же, в своем стремлении, разорвал со всем миром, подпустив к себе только одного человека и отчаянно жалея об этом. Он уничтожил в себе все — чувства, эмоции, силы, только дурное сердце по-прежнему стучалось в груди, словно вечный двигатель. Но ведь и оно должно было когда-то сломаться. Расстройство пищевого поведения не только истощило тело, но и убило в нем личность, оставив только злость и боль. — Но ты же умный, Дазай, ты же понимал, что из этого нет простого выхода. — вздохнул Чуя. — Я думал, что смогу. Бред. Как он мог так думать, если он всю жизнь не мог противостоять тому, что убивало его? Вся его жизнь была тернистой дорогой к смерти, которую он пытался срезать, но только наворачивал лишние круги. — Дурак. — бросил Накахара. — И что ты думаешь делать? — Я не знаю, Чуя, я правда не знаю. Все зашло, наверное, далеко? Мафиози покачал головой. Хотелось знать все, что пережил Дазай за эти месяцы, чтобы понять, чтобы иметь малейшее представление о том, что нужно сделать, но спросить было страшно — он даже произнести название расстройства боялся, не то, что узнать всю подноготную. Ему было мало статей в интернете, написанных больными — казалось, что романтизирующие анорексию люди просто не сталкивались с тем, что видел он. Накахара закрыл глаза, собираясь все же задать этот вопрос, но не успел. Послышался звук глухого удара двух твердых тел. Детектив, видимо, соскользнув с гладкой накидки, упал. — Осаму? — распахнул глаза Чуя. — Ты… Он присел рядом с ним, тормоша его. Но эспер не отвечал. Как показалось Чуе, пульса не было.