Лишнюю пару минут

В тот самый день, когда мы впервые услышали пронзительный вой сирены, вызванный поломкой в реакторе, до моего ума, как ни старался убедить нас Синий, так в полной мере и не дошло, что то действительно был саботаж, а вовсе не ужасное стечение обстоятельств. Не готовый смириться с неприятной истиной разум никак не хотела покидать надежда на то, что всё же капитан мог ошибиться. Не туда посмотрел, не так понял, с кем не бывает, ведь верно? Я смотрел на членов экипажа за завтраком, во время ежедневного выполнения заданий, когда нам случалось пересекаться, и даже предположить не смел, кто из них мог быть способен на подобное. В их поведении совершенно ничего не изменилось. В назначенные часы мы всё так же собирались за столом, где ребята дружески болтали, обмениваясь впечатлениями. Циановый с Красным, как обычно, несли какую-то незначительную ерунду, совершенно не относящуюся к нашему обучению, завлекали таким образом в беседу Жёлтого с Оранжевым и в итоге радостно гоготали с шуток друг друга уже вчетвером. В то же время Чёрный с Зелёным, предпочитая, видимо, более спокойное общения, не обращая внимания на весёлые вскрики товарищей, переговаривались о чём-то в своём узком коллективе. Я же садился рядом с Кардаасом и просто в такт с ним молчал, наслаждаясь очередным приёмом пищи. Белый вроде как не был против моей компании, да и, сказать по правде, я бы не слишком удивился, узнав, что он вообще толком не замечал моего присутствия. На завтрак однокурсник умудрялся притаскивать с собой толстенный том с учебными материалами и внимательно изучал его содержимое во время еды. Когда же я спросил, мол, неужели ему недостаточно того, что нас заставляют делать на практике, он, нехотя подняв голову от книги и смерив меня холодным взглядом, ответил, что он вообще-то собирается окончить университет с отличием, и что для этого явно недостаточно какого-то там умения вливать топливо или выкидывать мусор. Я не стал с ним спорить, однако очень понадеялся, что смогу достичь того же самого и без столь беспрерывного зарывания в учебники. На деле я сам, в отличие от Кардааса, вовсе не стремился к каким-то невероятным успехам и признанию, мне это было вовсе не нужно. Но портило всё понимание того, что если я этого не добьюсь, то меня просто напросто закопает мой отец. Непринуждённая атмосфера в кафетерии ясно давала понять, что другие ребята тоже не особо всерьёз восприняли заявление о саботаже. Судя по всему, никто из них даже не пытался изобличить виновника. Никто, кроме Синего. Вот уж кто точно решил, что просто забыть об этой ситуации и жить себе дальше — не выход. Обычно слабо интересующийся нашими делами и вечно отсиживающийся в администрации, капитан теперь не только приходил проведать нас по вечерам, но и разгуливал по Скелду в течение дня, время от времени контролируя процесс выполнения работы. Я не раз слышал, как Циановый с Красным за глаза стебались над Синим, говоря, что у того совсем уже от паранойи крыша поехала. Я не поддерживал эти их шутки, но, признаться честно, в чём-то был с ними согласен, ведь пристально следящий капитан делал выполнение мною заданий практически невозможным: от волнения у меня сразу начинали дрожать руки, и всё, что я мог делать, так это надеяться на то, что Синий вот-вот удовлетворит своё неукротимое любопытство и пойдёт уже с проверкой к кому-нибудь другому. Однако вскоре всем, а не только капитану, стало не до смеха. Спустя четыре дня после проишествия всё повторилось вновь: вой сирены, мигающие красным светом лампы и вселяющий ужас голос бортового компьютера, сообщающий: «...ПРОИЗОШЛА УТЕЧКА КИСЛОРОДА...». Да, на этот раз проблема была не в реакторе, но лучше от этого совсем не становилось. Судорожно подпрыгивая вокруг взявшего на себя починку корабля капитана, я не мог перестать думать о том, что двумя часами ранее сам лично проверял давление кислорода, и всё было в норме. Неужели недосмотрел?.. Неужели это всё моя вина?.. Да нет же, глупость какая, думал я. Я ведь точно помнил, что всё проверил, и что всё было хорошо!.. Но почему же тогда сейчас произошла эта разгерметизация?.. Как? Почему? За что?.. Мозги кипели. После того случая я ещё долго не мог прийти в себя. А за ужином Синий вновь завёл старую шарманку: саботаж. И теперь это уже не было какой-то неожиданной новостью. «Саботаж» прозвучало как данность, как простое подтверждение моих наихудших опасений, которые я мог вдоволь обдумать пока безвылазно сидел в своей комнате после устранения утечки. Я, честное слово, тщательно перебирал все возможные варианты, думал, как же это могло так случиться, что произошла вторая за неделю поломка на новом, мать его, корабле!.. Но как бы я ни старался, эти события в моём сознании никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку. А Синий был в бешенстве. В тот же день он принял решение связаться с Фардроном и напрямую сообщить о том, что на корабле завёлся ненормальный, желающий, чтобы все мы тут подохли. Но проведя в радиорубке полчаса, он снова вернулся к нам в столовую в ещё более разгневанном состоянии: оборудование было повреждено. Связь с Фардроном была потеряна. И тогда я окончательно осознал всё происходящее. Заставил себя снять розовые очки и не придумывать более глупых объяснений последним событиям, исключающих злонамеренное вмешательство других членов экипажа. Тогда я понял, что это начало конца. Я поверил Синему. И, как оказалось, не я один. С того дня в воздухе повисло хорошо осязаемое напряжение. Никто больше громко не смеялся, да и не улыбался практически, а когда наступал час похода в столовую, все рассаживались по разным столам — кто группками, кто по отдельности. Так получилось, что меня взяли к себе в компанию Ронтур и Литкум (так звали Жёлтого), чему я был действительно рад, если, конечно, в такое время вообще оставалось место для радости. Все были напряжены, все подозревали друг друга, и мои приятели, понятное дело, тоже, хоть ничего об этом и не говорили, а напротив, старались разговаривать на отвлечённые темы, дабы разрядить обстановку. И, конечно же, я стал более критично оценивать всех тех людей, в порядочности которых ещё недавно нисколько не сомневался, и... Всё равно не смог определиться, кого я подозреваю в первую очередь. Сразу же отметались Оранжевый и Жёлтый — с ними я проводил достаточно много времени, чтобы понять, что они правда хорошие парни и в жизни не стали бы ничего ломать. В ту же категорию сразу уходил и Белый — как никак, я знал его полтора года, и он ни разу не был замечен ни в чём дурном. Следующим хотелось исключить Чёрного, ведь даже если, забыв о том, что он мне безусловно очень нравился (что было бессмысленно отрицать), судить полностью непредвзято, всё равно выходило так, что он был очень хорошим. Даже сейчас Чёрный старался по возможности всех приободрить, заверяя, что с этой нелёгкой ситуацией мы определённо справимся. А ещё он вместе с Зелёным активно помогал Синему в осмотре мест поломок и изучении записей с камер видеонаблюдения. И, собственно, Зелёного из списка подозреваемых я тоже вычёркивал из соображения, что такой уравновешенный и правильный человек как он не стал бы заниматься такими мерзкими вещами как порча космического корабля. По итогу оставались только Циановый и Красный, ну и тут было бы глупо не отметить, что иногда они вели себя как два полных дебила, но это ведь совершенно не значило, что они были способны на подобные злодеяния!.. И даже не так. Я в принципе не мог представить, каким же дебилом должен был быть человек, чтобы ломать корабль, зная, что в случае чего погибнут не только другие, но и он сам?!.. К выводу я тогда так и не пришёл. На следующий день, после внезапного вырубания всего освещения на корабле, Синий, не выдержав, объявил нам за ужином новые правила: приход в кафетерий в обед, который раньше считался необязательным, теперь обязан был происходить в строго определённое время, так же как утреннее и вечернее посещения столовой, а также в одиннадцать часов вечера теперь официально объявлялся отбой, после которого спальню нельзя было покидать вплоть до наступления восьми утра.

***

— Хей, Соррен. Услышав негромкое обращение, я поднял голову с согнутых колен, которые обнимал руками, и повернул её к соседней кровати, вмиг чувствуя, как сильно затекла шея. Ронтур сидел на краю постели, свесив на пол ноги, облачённый в свою голубую пижаму. Видно, готовился ко сну. Я бросил взгляд на настенные часы: двенадцать. Ну да, в принципе уже и пора бы. — Что? — силясь прогнать мрачные мысли, я натянул фальшивую улыбку, надеясь, что тон моего голоса не прозвучал слишком неприветливо. — Ну, ты просто уже очень долго так сидишь, пялясь в стену, — проговорил Оранжевый, улыбаясь и стараясь, чтобы это выглядело естественно, однако всё равно было прекрасно заметно, что и ему тоже нелегко. — Переоделся бы хоть. Сосед явно намекал на то, что на кровати я всё ещё сидел в своей фиолетовой форме, ведь как только мы пришли в каюту после начала отбоя, я сразу же уселся сюда и больше не двигался, принявшись мысленно анализировать всю свою короткую жизнь и задаваться вопросом, что же меня ждёт теперь дальше. И прогнозы на будущее пока что совсем не утешали. — Угу, — неразборчиво промычал я в ответ, однако не поменял своего согнутого положения. И Ронтур тоже продолжал всё так же сидеть. Спустя минут пять он произнёс: — Ну и как ты думаешь? — А? — я не сразу понял, чего от меня хотят. — Ну, в смысле, кто этот предатель, который ломает корабль? — он посерьёзнел. Я досадливо покачал головой. — Не знаю, — признался честно. — На самом деле даже думать об этом не хочу. Не могу поверить, что кто-то из наших смеет так поступать. — Да уж, — печально закивал сосед. — Понимаю. Остаётся только надеяться, что он не успеет полностью разворотить Скелд до нашего прилёта назад. Вот знаешь, вернусь домой — в жизни больше не стану ни в каких конкурсах участвовать, — Ронтур вновь улыбнулся, и я, понимая, что это была попытка пошутить, выдавил из себя невесёлую усмешку.

***

В ту ночь я спал неспокойно. Мне снились тревожные сны, связанные с крушением Скелда, невозможностью вернуться из космоса домой и множеством другой неприятной нелепицы. А проснувшись утром по будильнику, я с удивлением обнаружил, что моего соседа по каюте уже нет. Неужели проснулся раньше и ушёл куда-то без меня? А как же правило отбоя? В конце концов решив, что в любом случае встречу его в столовой и всё разузнаю там, я не спеша собрался и покинул комнату. В коридоре я встретил Белого, с которым впоследствии и дошёл спокойно до кафетерия, храня молчание всю дорогу. В столовой к нашему приходу собрались уже практически все. Чёрный с Зелёным стояли у панорамного иллюминатора и с выражением высшей серьёзности на лицах обсуждали что-то с Синим (я сразу подумал, что это касалось личности предателя), Циановый и Красный, что было весьма странно, расселись по разным углам кафетерия и даже не смотрели в сторону друг друга. Что, действительно поссорились? А мне-то казалось, что их тандем ничем не сломить. Впрочем, глупо было удивляться — в такой ситуации, когда нервы у всех натянуты до предела, разругаться было проще простого. Но если Красный сидел за столом в гордом одиночестве с угрюмым видом, то его товарищ зря время не терял и уже как ни в чём не бывало общался за другим столом с Литкумом. Жёлтый, увидев, как мы с Кардаасом вошли в кафетерий, одарил меня непонимающим взглядом: видно, рассчитывал, что Ронтур, как обычно, придёт со мной. А я-то и сам не имел ни малейшего понятия, в чём, собственно, заключалась проблема Ронтура, и где его сейчас только носило. И вскоре наш с Жёлтым общий немой вопрос решил озвучить Синий: — А где Оранжевый? Его голос прозвучал совершенно спокойно и бесстрастно, а я дёрнулся как припадочный, так как наш капитан имел одну очень нехорошую привычку — подкрадываться без предупреждения со спины. Обернувшись, я понял, что этот вопрос был адресован конкретно мне, а не кому-либо другому: два сощурившихся оранжевых глаза, казалось, прожигали меня насквозь. — Я... Я не знаю, — конечно же, я сразу стал заикаться. Любому бы сейчас стало максимально некомфортно, а что уж говорить обо мне. — Когда я проснулся, в каюте его уже не было. Услышав это, Синий заметно напрягся. Естественно, никому не понравится, когда нарушают тобой установленные правила. Да я и сам сейчас мысленно обвинял Ронтура в сущей безответственности. — Всё ясно, — заговорил капитан, растягивая слова, повысив голос так, чтобы его слышали все присутствующие. — Оранжевому, значит, закон не писан, — я наблюдал, как растут во время этих слов непонимание и некое волнение на лице Литкума. — Ну что ж, придётся нам тогда, похоже, идти его искать, — Синий хмыкнул и почти что обречённо развёл руками. Нас поделили на пары, после чего все одновременно разошлись по разным частям корабля. Мы с Жёлтым сразу направились в сторону склада. По пути на всякий случай заглянули в администрацию — никого. Дурное предчувствие не покидало меня, вызывая толпы неприятных мурашек по телу. В голове сотнями роились догадки — одна страшнее другой, так что я даже не рискнул высказать их вслух, дабы не нагнетать ещё больше. Приятель тоже молчал, переживая, явно, ничуть не меньше меня. Шествуя по этому бесконечному, металлическому, давно осточертевшему мне коридору, я готов был разреветься от осознания того, насколько же я устал делать вид, что всё нормально, притворяться, что держусь и что способен со всем этим справиться, когда на деле давно уже нереально боялся, до невозможности накручивал себя и мечтал просто закрыться намертво в своей комнате, залезть с головой под одеяло и ни за что больше оттуда не вылезать. Я никогда не был особо верующим, однако в этот момент я не мог перестать обращаться к высшим силам с отчаянным вопросом «за что мне всё это?», так же как и до этого, когда в очередной раз подвергался несправедливым нападкам со стороны отца, или же как когда, будучи подростком, с ужасом для себя начал понимать, что мне нравятся мальчики. Но что тогда, что сейчас, эти взывания к небесам оставались абсолютно бессмысленными. Бог не ответил. И в ситуации ничего не поменял. Мы подошли уже было к двери склада и собирались войти, как внезапно раздавшийся вблизи вопль моментально приковал нас ногами к полу, лишая возможности сдвинуться с места. Громкий и дикий, наполненный неподдельным страхом и ужасом, этот крик исходил будто бы из глубины души. На секунду он прекратился, словно у кричащего человека закончился воздух в лёгких, но после возобновился с новой силой, а спустя мгновение к нему присоединился ещё один точно такой же. Сердце, казалось, пропустило сразу несколько ударов, в горле встал ком. Одних этих звуков с лихвой хватило мне, чтобы понять, что в комнату ту я идти не хочу. Не пойду, не намерен, не заставите!.. Однако стоило Жёлтому, оттаяв, начать потихоньку продвигаться вперёд, как я тут же, словно под гипнозом, побрёл вслед за ним. Быть может, я просто боялся остаться тут совсем один?.. Через склад я прошёл в полной прострации, слабо отдавая отчёт собственным действиям. И вот уже нам с приятелем предстояло зайти туда, откуда доносились все душераздирающие вопли — в оранжерею. Как нам ранее объяснял Синий, она тут находилась, потому что растения, как ничто другое, способны были превосходно восполнять запасы кислорода на корабле, что было, безусловно, важно. Но когда я в этот раз перешагнул порог помещения, в нос мне тут же ударил стойкий запах железа, от которого мигом закружилась голова. Первыми в глаза бросились силуэты сжавшихся у стены Чёрного и Цианового, испуганные, безумные взгляды которых были устремлены куда-то в пол. Охваченный паникой, я нарочито медленно провернул голову туда, куда смотрели они. Там, между кадками с цветами и деревьями, по кафельному полу растекалась огромная красная лужа крови. Внутри всё похолодело, а сердце в груди припустило с бешеной скоростью, так что казалось, что совсем скоро оно уже не справится с такой нагрузкой. Но я-то своим замутнённым сознанием отчётливо понимал, что эта лужа — далеко не самое главное из того, что мне сегодня предстояло наблюдать, и поэтому, пребывая всё в той же непонятной прострации, я на ватных ногах совершил ещё несколько шагов вперёд. Эта пара мгновений, пока я шёл туда, показалась мне длиною в вечность, но в итоге, поравнявшись с двумя парнями у стены, я наконец увидел. Бездыханное тело Ронтура лежало на полу в неестественной позе, посреди цветочных горшков. Вся одежда напрочь была пропитана его же собственной кровью, что вытекала из глубоких ран на животе и груди и заливала собой всё вокруг. Лицо юноши было повёрнуто в нашу сторону, и распахнутые, остекленевшие голубые глаза словно бы заглядывали мне прямо в душу, словно бы намеренно желали заставить меня испытывать какое-то щемящее, сдавливающее внутренности чувство вины. Крик вырвался из меня раньше, чем я успел осознать, что закричал. Всё тело забила крупная дрожь. Наверное, тут бы я и свалился на месте, не стой я у стены. А так, с силой ударившись спиной о железную панель, я медленно съехал по ней на пол и, вцепившись руками в волосы, продолжил истошно орать, глядя на лежащего в луже крови парня. Что происходило дальше, я помнил с трудом. Знаю только, что другие ещё долго потом суетились вокруг Оранжевого, наверное, тоже будучи не в силах поверить в то, что его больше нет. Я же всё это время так и просидел у стены; не в силах успокоиться, в истерике вопил и размазывал по лицу горячие слёзы и сопли. Но вскоре, когда всеобщая паника хоть немного улеглась, Синий в приказном порядке разогнал всех по каютам. И истерика моя продолжилась уже там. Мне было так плохо и страшно, как не было, пожалуй, ещё никогда. В тот самый день я впервые в жизни своими глазами увидел мёртвое тело.