Оковы бессчётных чертогов разума

Кей предполагала, что заболеет после такого активного путешествия по крышам, и так оно и произошло. На следующий же день поднялась температура, и очередной поход в лабораторию пришлось отложить до лучших времен. Настроение, равно, как и ее состояние, было препоганое. За окном моросил дождь, глухо отбивал дробь по металлическим подоконникам и пожарной лестнице. Было темно, почти как в сумерки. Капли воды, стекающие по стеклу, переливались всеми цветами радуги, и по их цвету Кей угадывала, что именно сейчас транслировалось на рекламном экране на здании напротив. Делать было совершенно нечего, только размышлять, а это не приносило удовольствия в последнее время. Ее сильно тошнило, и непонятно от чего больше - от болезни или же от собственной жизни. Мысли упорно лезли в голову, как полчища тараканов, и нельзя было, как раньше, отбросить их подальше одним своим желанием. Это был, пожалуй, самый долгий месяц на ее памяти. Жизнь будто враз остановилась, замкнулась на ней одной, что неизменно вызывало ассоциации лишь с парализованным Валежником, которого она вспоминала теперь слишком часто. Эйфория первых дней новоприобретенной свободы быстро сошла на нет, и Кей внезапно обнаружила себя запертой наедине с собственным чересчур энергичным разумом. Он привык обрабатывать колоссальные объемы информации ежесекундно и, несмотря на отсутствие способностей и пониженную производительность, не мог быстро перестроиться под размеренный темп, а потому набросился на то, что оставалось - на саму девушку. Сначала Кей забросило в водоворот воспоминаний - заняться в кровати все равно было нечем - только спать и вспоминать. Как-то постепенно и незаметно для нее навалились все жизненные проблемы, которые она годами откладывала в долгий ящик благодаря своим способностям, и требовали немедленного разрешения. Не было больше удобной кладовки, в которую можно бездумно швырять любые приходящие в голову сомнения. Спрятаться от себя было негде, хотя она и пыталась. С каждым днем мысли и воспоминания становились все мрачнее, да и сам мир вокруг становился бледным и безжизненным, из него уходили ясность и спокойствие. В конце концов Кей просто устала от себя и сбежала в лабораторию, чтобы не вкалывать сыворотку хотя бы один день. И это принесло значительное облегчение. Разом отхлынули все противоречия и тревожащие мысли, вернулись легкость, уравновешенность и беспечность, и она снова почувствовала себя счастливой. Больно аукнулась лишь последующая ссора с Мэттом… Но это состояние быстро угасло. Стоило вернуться домой и продолжить прием сыворотки, как болезненное состояние разума вернулось с новой силой, как будто поджидая ее. Дополняя и без того большой букет проблем новыми открытиями. Она вдруг осознала, что разучилась таким базовым навыкам, как умение распознавать эмоции и намерения других людей. Глядя прямо в лицо мужчины, она могла считать лишь простейший и явно выраженный язык телодвижений и мимики, тогда как полутона оказывались для нее неясными. Долгие годы ее эмоциональный интеллект деградировал за ненадобностью, и теперь нуждался в повторном формировании, чем девушка и занялась в первую очередь, наблюдая за лучшим подопытным из имеющихся - за Мэттом. Кроме того, постепенно Кей начала подозревать, что подавление нежелательных мыслей и эмоций может быть не так безопасно, как она себе это представляла. Еще удивительнее было то, что Кей - дипломированный психотерапевт со стажем - осознала это только сейчас. Она давно замечала, что остается циничной к своим и чужим страданиям, не испытывает душевной боли, сильных моральных терзаний, страха или беспокойства, но всегда считала это вариантом деформации личности. Это было, как минимум, логично. Невозможно оставаться сострадательным и душевным человеком, когда представляешь собой сборную солянку разнообразных существ - от людей до мышей и птиц, основной жизненной целью которых, в отличие от человечества, является лишь непосредственное выживание. Как многие врачи с течением времени становятся равнодушными к страданиям других, так и Кей стала хладнокровной и безэмоциональной. Время способно вылечить и не такое, и Кей рассчитывала на перемены примерно через год-два… Но то, что творилось с ней в последний месяц, рушило всю ее стройную теорию. Нервы стали расшатываться все быстрее. Три-четыре дня последовательного приема сыворотки, и здравствуй мрачное настроение и гнетущие мысли. Кей убегала и пряталась за работой, за лабораторией и собственными делами с ремонтом и наймом сотрудников. Она пыталась занять каждую свободную секунду составлением планов, работой или приятным времяпрепровождением с Мэттом, лишь бы не думать и не вспоминать. Получалось плохо. Раз за разом гиперактивный разум кидал ее в омут со следами собственного насилия и жестокости, втаптывал в грязь ее самооценку и мусолил травмы разной степени тяжести… А теперь еще она заболела, и придется провести в этой опостылевшей кровати без малого несколько дней, с сывороткой и наедине с собой. Зря она все-таки вчера выпила пива. Без алкоголя было легче справляться с эмоциями, и не было бы тогда того чересчур бурного слезоизлияния на водолазку Мэтта. Было стыдно. Стыдно… Кей слабо ухмыльнулась. Она уже и забыла, когда в последний раз ей было стыдно - все подобное она сразу стирала из чужой памяти. Мэтт вернулся слишком быстро, с салфетками и водой, и отказался уходить, хотел поддержать, а сил спровадить его во второй раз уже не нашлось. И так не самый жизнерадостный момент, так еще и наедине с мужчиной, который чертовски много всего воспринимает, в том числе и сопли. Ффу, как же это, наверное, было противно… Кей перевела взгляд на Мэтта. Тот оккупировал диван и журнальный столик, и усиленно готовился к заседанию с новым клиентом. Слишком далеко от нее. По мнению Кей это можно было бы делать и на кровати, но Мэтт, как благородная натура, конечно же решил ей не мешать болеть. Решительно подхватив подушку и одеяло, Кей добралась до гостиной, по-хозяйски пристроила голову у Мэтта на коленях и, выхватив пачку документов из стопки на столе, погрузилась в чтение. Слышался лишь шорох переворачиваемых листов. Наконец Кей раздраженно выдохнула и стала перебирать скрепленные степлером бумаги, перечисляя: – Апелляция… Встречная апелляция… Встречный иск… Какие-то ходатайства… Снова апелляция! Кошмар какой!... – Кей закинула документы на стол и взяла новую пачку, продолжая чтение. – Неудивительно, что ты начал кулаками махать. Если каждого придурка судить, деревьев в лесу не хватит на все эти бумажки! Мэтт лишь усмехнулся и согласился. – Кулаками и правда быстрее… Но не так приятно. Кей непонимающе повернулась, вопросительно глядя в лицо мужчине. Она прекрасно знала, что чувствовал Мэтт во время драки - азарт, возбуждение, мощь, чувство собственного превосходства, и, не в пример этому, неуверенность, утомление, стресс или даже скуку во время заседаний. Мэтт вздохнул, пытаясь сформулировать ускользающее от него самого объяснение: – Победа в суде дает ощущение какой-то… правильности происходящего, что ли… Как будто за спиной стоит множество людей, и осуждает действия преступников вместе со мной. Подраться бывает приятно, но после всегда наступает откат, и приходят сомнения. И становится еще хуже. Кей отвернулась и снова взялась за бумаги. – Интересно, – вкратце резюмировала она довольно безразличным тоном, показывая, что развивать тему дальше она не хочет, и Мэтт вернулся к работе. Насколько эта мысль захватила девушку, стало ясно уже спустя пять минут. Она не перевернула ни страницы, по-прежнему внимательно разглядывая скучнейшую шапку с данными клиента и суда, вынесшего решение. Наконец, принимая свое поражение, девушка прижала бумажки к груди. А еще через полчаса ее организм все же сдался, и она заснула. Бумаги выпали из рук и рассыпались по полу. Мэтт не спешил их собирать, боясь потревожить сон Кей. В последнее время она редко спала спокойно, и все чаще просыпалась от кошмаров. На попытки поговорить она лишь отмахивалась, говоря, что привыкла к ним, и не стоит обращать на это внимание.

***

Кей выдержала постельный режим всего пару дней, и, как только температура спала, ответственно предупредила, что пробудет в лаборатории пару ночей. Мэтт не ждал девушку домой раньше этого срока, потому задержался на работе, а потом еще и на крышах, придя уже глубокой ночью. На лестнице чувствовался стойкий запах алкоголя и слышалось невнятное бормотание из гостиной. Кей сидела в полутьме под мерное гудение огромного рекламного экрана, зажав в руке практически пустую бутылку с портвейном. – Что ты делаешь? – мужчина остановился в проходе, озадаченно изучая вдрызг пьяную девушку. – Напиваюсь… Отсалютовав бутылкой Мэтту, Кей ненадолго приложилась к горлышку. – Есть повод? – А он нужен? Наступило продолжительное молчание. Мэтт внимательно изучил ее состояние, решительно подошел к креслу, забрал бутылку и отставил ее на столик рядом: – Пойдем, тебе надо в кровать. Проспаться. Кей не сопротивлялась, и Мэтт аккуратно донес ее до кровати, снял теплый свитер и принялся за обувь, присев на корточки. Девушка несколько раз плакала, об этом вполне точно говорили засохшие слезы на стянутой коже щек, на горловине свитера и рукавов. Ноги были насквозь мокрые, равно как и кеды, в которых она пришла и не потрудилась даже снять. Казалось, что она собрала все возможные лужи на своем весьма длинном пути - ведь дождя не было уже сутки. Ее тело горело в лихорадке, а ступни на ощупь были ледышками, и, поскольку Мэтт не знал сколько Кей просидела в таком состоянии, то тут же принялся растирать их. Кей безотрывно смотрела на все его манипуляции со своим телом. – Ты… – выдохнула невнятно девушка сквозь вновь наметившиеся слезы. – Как ты вообще выносишь меня?... Меня вот тошнит от себя самой. – Кого угодно будет тошнить после бутылки портвейна на голодный желудок. – отметил Мэтт, продолжая растирать ей ступни. – Ты же себя так убьешь. – Даа?... – Кей немного удивленно посмотрела на Мэтта и горько выдохнула – Тогда надо продолжать… Мэтт помог ей раздеться, уложил в кровать и накрыл одеялом. – Что же с тобой происходит? – это был больше риторический вопрос, и Мэтт не рассчитывал всерьез услышать ответ от почти бесчувственного тела, но тот все же последовал: – Смпазнание хренво… – мужчина едва разобрал невнятное бормотание Кей, которая уже уплывала в мутный океан забытья. Не разбудил ее даже очередной укол сыворотки на ночь. Утром Кей была готова убиться и от головной боли, и от сильного похмелья, и от слишком заботливого мужчины, кружащего над ней, как орел над своим гнездом. Последнее приносило в основном моральные терзания, и девушка была бы пожалуй больше благодарна за небольшую взбучку, нежели за терпеливый и участливый тон. – Тебе на работу что ли не надо? – протянула Кей, забираясь под подушку с головой. Голова так болела еще больше, но зато не было видно Мэтта, безжалостно заменившего теплое одеяло на совсем негреющий плед и теперь подошедшего с градусником. Температура снова поползла вверх, тут же вернулся кашель, и Мэтт все утро отпаивал девушку водой и имеющимися таблетками, коих было немного. Его аптечка традиционно была заполнена более ходовыми бинтами, стягивающими пластырями и обезболивающими. На его закаленном холодом и дождями теле простуды и гриппы не задерживались, а отравления он мог и сам избежать, хорошо ориентируясь по запаху. Единственное, что было в наличии и с достатком, это таблетки от похмелья. – Надо, – нехотя признал Мэтт. – Но я не пойду. Кей обреченно застонала, проклиная все на свете, и его, в том числе. Оставлять девушку одну мужчина тем более не собирался. Неизвестно, что еще может взбрести ей в голову, и проще было перенести заседание, запросив дополнительные документы, и отменить все назначенные встречи, чем потом отлавливать больную по всему городу. Насколько Кей поступила глупо, стало ясно уже через пару дней, проведенных с повторной высокой температурой. Кашель усилился, дышать стало тяжело, и Кей пришлось обратиться к врачу. Точнее, Мэтту пришлось насильно везти девушку в госпиталь, несмотря на сопротивление. Мужчина сразу обратил внимание на надсадные хрипы и уже второй день расписывал ей прелести осложнений запущенной пневмонии, а после угрожал привязать к кровати еще на неделю. Кей отчаянно протестовала уже потерянным к тому моменту голосом, сбиваясь на кашель, и боролась изо всех своих последних сил, постепенно скатываясь в безысходность и слезы, но мало что могла противопоставить физически крепкому мужчине, непременно желающему ее вылечить. Температура у Кей спала на следующий же день ближе к вечеру, а с утра, стоило только Мэтту уехать в офис, она сразу же дала дёру, как он и опасался. В лаборатории ее не оказалось, даже следов недавнего присутствия не было, зато Мэтт смог вволю побродить по пыльным лабиринтам стройки. Вернулась девушка спустя день, как обычно, в приподнятом настроении, нашпигованная всеми прописанными лекарствами, и Мэтт окончательно расслабился. Чтобы ни происходило в голове и душе у Кей, это что-то неизменно отступало после дня без сыворотки. Он успел уже заметить волнообразные колебания ее настроения и выявить закономерность со временем посещения лаборатории. На него теперь и ориентировался.