and my thoughts got rude

Баки сжимает пальцы на его шее, надеясь, что росчерки синяков послужат знаком «не подходи - убьёт», но волчьим нутром чует чужое безрассудство, и оно приторное, как клубничная лакричная тянучка и долбанный рахат-лукум в белой сахарной пудре. Гельмуту бы подкрутить шестерёнки, у него инстинкт самосохранения расшатан и вот-вот отвалится, но вместо этого он вжимается ближе, руками по ладоням, давит на пальцы, а взгляд – липкий и бесконечно черный, умоляет сломать. Когда Гельмут отрабатывает на нём свои фокусы, мысли Баки становятся грубыми. Одежда разбросана от двери до ванной, Баки хочет смотреть мимо, но смотрит в глаза, пьяные от боли – это лучший вид боли. У Гельмута губы алеют укусами, тяжело дышит и весь трепещет, пока пальцы Баки рисуют в полоску синим на шее. Баки горит, кожа слезает с него, обнажая кости и чувства, а Гельмут на вкус, как бог, он давится, метая взгляды из-под ресниц, и гребаные ресницы дрожат-дрожат-дрожат, дрожат и руки, ногтями царапает по груди, распадаясь в пыль между стонами. Совсем как, когда Баки сжимает его горло, лимитируя вдохи – один и делят поцелуй, два и Гельмут в агонии. Трахаться с ним, как новый виток безумства, но это лучше адского пекла. Он вздыхает, будто никогда не проигрывал войну, смотрит в душу, принимая в себя – это тоже магия. Неаппетитно, но Баки хочет обглодать его до костей, как волк, хочет проникнуть под его кожу и в его память, хранящую все эти странности, которыми Гельмут вяжет его, топит в темном взгляде. Презирать себя бесполезно, будто больше некуда было засунуть член, но это же Земо: наклон головы и тонко приоткрывшиеся губы, и Баки звереет, швыряет его в стену, и его швыряет в пресловутое запутанное безумство, пока трещат замки и пуговицы, сдаются, стонут, стонет Гельмут. Он смотрит так с тех пор, как пальцы сжимаются на шее впервые, будто приглашение, а Баки ловит себя на мыслях о нём и хочет перенести не-свидание. Но они танцуют смертельную партию, сталкиваясь оскалами, поцелуи выжигают всё человеческое. Запутанно и безумно – Баки ненавидит эту маленькую игру, но приходит за ней каждую ночь, воет на луну внутренностями, Гельмут воет, вцепляясь в простыни, давится горячими слезами, разрушенный и вывернутый наизнанку. Ему нужно отдать больше больше больше, нужно отдать всё, так что Баки мажет багровыми вселенными по бёдрам и его засасывает в этот закрытый космос и в черноту взгляда, разрывая пополам, а там... Ему так хорошо Ему так плохо Прошлое – дорожками соли на мокрых щеках, Баки лижет их одну за другой и трахает-трахает-трахает его до потери себя. И если Гельмуту плохо – от этого хорошо, его трясёт, а когда-то вчера сказал «ты холодный». Он ошибся, если думал, что Баки раньше не называли холодным. Баки любит эту маленькую игру, Гельмут теперь на треть – следы от его зубов, а остальное – клубничная лакричная тянучка.