С небес придёт эфирный ветер

      Кожа Скарамуша кажется почти нестерпимо горячей, – сжимая в ладонях обнаженные бока, Эфир чувствует, как пальцы плавятся от жара. Скарамуш раздосадованно стонет, когда их губы размыкаются, и его можно понять – ему нужно больше, больше тактильного контакта, и единственный, кто может обеспечить прикосновения, стоит вплотную к нему.       – Ну что ты медлишь, – сдавленно рычит Скарамуш. В нем нежности ни на грамм, равно как и терпения – он порывисто дергает Эфира на себя и зло цокает языком, когда мажет поцелуем по щеке, а не по губам. – Тебе особое приглашение нужно?       Эфир насмешливо хмыкает. Скарамуш смотрит на него как на предателя – сквозь мутную пелену возбуждения укор во взгляде едва ли виден, поэтому должный эффект произвести не получается. Он нетерпеливо переминается с ноги на ногу и неосознанно льнет всем телом как можно ближе, старается отереться, потрогать и сделать так, чтобы потрогали его. Сохранять невозмутимый, привычно горделивый вид у Скарамуша не получается, что, в принципе, ожидаемо – Эфир бы хотел посмотреть на человека, который останется при своем рассудке после попадания под воздействие мощного афродизиака.       Скарамушу вообще можно гордиться собой – он не только стоит на ногах, но еще и умудряется что-то требовать от человека, у которого пришел просить помощи. Даже в таком состоянии он не изменяет себе – маска надменного сучонка все еще весьма надежно держится на его лице.       Впрочем, это только пока что – Эфир намерен эту самую маску сдернуть с удивительно хорошенького личика и в очередной раз выяснить, что находится под ней. Не то чтобы он, конечно, этого не знал.       Эфир звонко чмокает Скарамуша в подбородок, прижимает его к себе и делает несколько шагов назад, затем упирается икрами в край кровати и заваливается на спину. Скарамуш недовольно выдыхает, его колотит мелкой, не совсем здоровой дрожью – он то и дело норовит дотронуться до Эфира, провести длинными пальцами по бокам, ребрам, плечам и постоянно отирается стоящим членом о бедро. С завидной периодичностью вместе с шумными вздохами с губ срываются тихие хриплые всхлипы – Эфир даже не уверен, что Скарамуш осознает, кто именно является их источником.       Скарамуш приглушенно охает, жмется щекой к груди Эфира и пытается вслепую найти чужой член. Эфир тянет его выше, заставляет сесть себе на живот и переплетает их пальцы, просительно заглядывает в раскрасневшееся лицо.       – Хочешь почувствовать меня в себе? – почти невинно спрашивает он. Скарамуш разочарованно, зло стонет, двигает бедрами назад, и тогда стонет уже Эфир – крепкие ягодицы проезжаются прямо по его члену.       – Что за тупые у тебя вопросы, кусок идиота, – рычит Скарамуш, крутится туда-сюда, словно стараясь насадиться без рук, и тяжело, рвано дышит – у него не получается. – Если ты не сделаешь сейчас хоть что-нибудь, клянусь, я…       – Двигайся выше, – соблазнительно улыбается Эфир, разъединяет их руки и кладет ладони на напряженную задницу. Скарамуша словно простреливает разрядом электричества – он вскрикивает, когда Эфир слегка сжимает ягодицы и заставляет его переступить коленями по матрасу выше. Какой чувствительный, просто очаровательно. Когда Скарамуш оказывается в непосредственной близости от лица Эфира, он улыбается совершенно по-лисьи и приглашающе говорит, облизываясь: – Присаживайся.       Скарамуш замирает – его слегка трясет, а грудная клетка ходит ходуном. От Эфира не укрывается мгновение промедления, за которое Скарамуш закусывает губу и прижмуривается, и внутри сладко тянет: видеть надменного гордеца таким – лучшая награда, которую Эфир вообще мог получить в своей жизни.       Неловко переставляя колени, Скарамуш перебирается выше, а затем весьма своенравно смотрит сверху вниз – учитывая, что его член нависает над лицом Эфира, выходит более чем просто смешно. Во взгляде Скарамуша похоть смешивается с нежеланием отдавать бразды контроля – тем больше эти самые бразды у него хочется отобрать. Поэтому Эфир обхватывает одной рукой его бедро, поглаживая внутреннюю сторону, а второй стискивает упругую половинку, проводя пальцами по атласной коже, затем – втягивает в рот мошонку.       Скарамуш несдержанно стонет, подается бедрами вперед – ему нужно больше, больше, еще!.. Он кладет ладонь на свой член, двигается назад, затем вперед, и Эфир, читая его желания, послушно скользит губами по всей длине ствола и в завершение целует яичко. На бледной коже отчетливо виднеются затвердевшие от возбуждения соски, и Скарамуш, будто услышав мысли Эфира, отнимает руку от члена и сжимает крохотную бусинку, катает ее между пальцами.       А мгновением спустя – громко ахает и кончает, когда Эфир широко лижет нежную кожу промежности. Капли спермы брызжут на лицо, но Эфира это не волнует – он чуть ведет головой в сторону, разглядывая выражение удовольствия на раскрасневшемся лице, и остается доволен увиденным. Под действием афродизиака член Скарамуша поднимается вновь практически сразу же, и тогда Эфир понимает – работы будет много.       Скарамуш елозит бедрами по лицу Эфира вперед-назад совершенно без какого-либо ритма – его ведет только хаотичная страсть, когда он то упирается ладонями в простыни, то стискивает волосы на затылке Эфира, то пытается ласкать сам себя. Эфир гладит его по ногам, ягодицам, спине, слизывает крупные капли смазки, стекающие по члену, посасывает яички и нежит колечко сфинктера, которое постепенно становится все более и более податливым.       Слюны много, она размазана практически по всему лицу, и зрелище Эфир, вероятно, представляет собой не очень симпатичное. Та же мысль приходит в голову и Скарамушу – он на мгновение откидывается назад и сварливо произносит:       – Какая же ты страхолюдина.       Вот как мы заговорили, думает Эфир, вскидывая брови. Энергия электро разгорается на пальцах, одновременно с этим – концентрируется на кончике языка. Он крепко сжимает бедра Скарамуша и притягивает его к себе, целует ягодицу прямо рядом со входом, затем проскальзывает внутрь и позволяет крошечной, незначительной искорке электричества соскочить с губ.       Скарамуша перетряхивает – он кончает, скулит и заваливается вперед, едва ли умудряясь устоять на руках и не рухнуть на постель, придавив собой Эфира. Эфир безжалостно разводит ягодицы в стороны, широко и жадно лижет розовеющую кожу, ввинчивается языком в колечко мышц, затем перемещает губы выше и контрастно осторожно обласкивает яичко. Скарамуш похож на больного лихорадкой – его потряхивает, у него алеют щеки, шея и уши, а радужки почти не видно за расширившимся зрачком. Электричество собирается на кончиках пальцев и оседает на горячей коже – Скарамуша снова пробивает дрожью, и он издает полустон-полувой, кончает повторно, после чего сгибается над Эфиром и переносит вес тела на локти. Эфир едва успевает повернуть голову в сторону, иначе можно было бы с легкостью задохнуться, ведь Скарамуш буквально лежит на его лице и пытается отдышаться.       Ему все еще мало – действие афродизиака и не думает спадать после трех оргазмов, и Эфир волей-неволей задумывается о том, где же Скарамуш умудрился такую мощную вещь раздобыть. Впрочем, когда Скарамуш вновь приподнимается на дрожащих руках и пытается насадиться на ласкающий его язык, эта мысль улетучивается.       Эфир перехватывает Скарамуша за бедра и переворачивается вместе с ним так, что тот оказывается лежащим на спине. Избежать захвата ногами за шею удается лишь чудом, и в ответ Эфир зарабатывает взгляд, возмущение в котором видно даже за поволокой похоти. Как же, не получил полноценный минет, на который надеялся и который так сильно ждал! Однако у Эфира есть свое мнение касательно происходящего, как и обычно, – он вжимается членом в пах Скарамуша, нависает над ним сверху и ловко перехватывает оба запястья, а затем прижимает их к изголовью кровати.       – Пусти, – сердито шипит Скарамуш, дергается и пытается выбраться, но на деле же жмется к груди Эфира и хаотично вскидывает бедра, отирается стояком о член и живот. Его конвульсивные движения не имеют под собой никакой цели, лишь коснуться, чтобы облегчить участь – и в этом Эфир готов ему помочь.       – Не-а, – лениво отвечает Эфир, ласково отводит прилипшую ко влажному виску прядь и чмокает в подбородок. Он задевает пальцами напряженный сосок, выбивая из Скарамуша приглушенный стон, и втихую радуется гиперчувствительности, благодаря которой из партнера можно сделать безвольную лужицу после любого невинного, казалось бы, действия.       Не дожидаясь ответа – или какого-нибудь изощренного ругательства, что более вероятно, – Эфир утыкается головкой в разогретый, податливый зад и медленно входит. Так, чисто чтобы немного помучить Скарамуша, посмотреть на жаждущее, нетерпеливое выражение его лица – вдоволь насладиться живой мимикой и реакциями, которые не заставляют себя ждать.       – Я же только вошел, – наиграно наивно тянет Эфир, разглядывая белесые разводы спермы на коже живота, – а ты уже кончил?       – Заткнись, – на выдохе отвечает Скарамуш и захлебывается стоном, когда Эфир делает пробное движение. Его ладони, надежно зафиксированные над головой, трогательно подрагивают, и Эфир не отказывает себе в удовольствии неуклюже погладить одну из них большим пальцем.       Внутри Скарамуша горячо и узко – тем не менее, он не зажимается и с готовностью подмахивает тазом, когда Эфир задает размеренный темп. Он закусывает губу, подавляя стон, но тот все же прорывается наружу, стоит только Эфиру склониться над его грудью и слегка прикусить сосок.       – Ты всегда был таким чувствительным? – удивляется Эфир и нахально улыбается, когда Скарамуш распахивает темные глаза и раздосадованно рычит:       – Заткнись.       – Ты повторяешься, – урчит Эфир, обводит языком одну ареолу, касается губами вершинки и позволяет крошечной частичке электро упасть на сосок. Скарамуш выгибается дугой, его бьет крупная дрожь, и он кончает в очередной раз; Эфир с нескрываемым удовольствием смотрит на заплаканные глаза и влажно блестящие от слюны губы и добавляет: – Оттрахал бы тебя до беспамятства, пока ты такой податливый.       – Так вперед, – цедит сквозь зубы Скарамуш чисто из принципа, упрямо, непокорно смотрит в ответ. Тело выдает его с головой – по тому, как он льнет под руки, как сжимается вокруг члена, легко прочитать его настоящие чувства, пусть даже навязанные афродизиаком. – Я бы поспорил, кто из нас вырубится первым, и что-то мне подсказывает, что это буду не я!       – Глупыш, – мягко смеется Эфир и, когда глаза Скарамуша наполняются гневом, вкрадчиво произносит: – Не стоит будить во мне зверя.       Скарамуш не успевает ответить – Эфир ловко ставит его на колени, вдавливает грудью в матрас и вновь входит до упора, на этот раз не собираясь церемониться. Ленивый, размеренный темп становится грубым и жестким – игнорируя разъезжающиеся по простыням колени и слабеющие руки Скарамуша, Эфир буквально втрахивает его в кровать, не жалея чудесную задницу. Ему хочется добиться того эффекта, чтобы Скарамуш был растянут идеально под размер его члена, чтобы запомнил каждую венку и изгиб и вспоминал о нем холодными одинокими вечерами.       Стонать Скарамуш не прекращает – не иначе как подвывает на каждом немилосердном толчке и даже старается подмахивать бедрами. Эфир стискивает его талию и пропускает между пальцев очередную искру электро, а после любуется тем, как мелко вздрагивает влажная от пота спина, как сводятся выпирающие лопатки. Скарамуш снова кончает – хрипло стонет и почти упирается лбом в матрас, но такой роскоши Эфир ему не позволяет.       Он перехватывает обе его руки за запястья, вынуждая прогнуться в пояснице и запрокинуть голову, и натягивает Скарамуша на член, а после принимается двигаться размашисто и резко, мастерски меняя глубину проникновения – то на всю длину, то лишь наполовину, а иногда оказываясь внутри только головкой. Скарамуш воет и всхлипывает, покачиваясь вперед-назад; Эфир вжимает его в себя, широко лижет солоноватое плечо и безжалостно вонзает в него зубы.       Кожа Скарамуша постепенно остывает, и это хорошо – по крайней мере, температура начинает спадать, значит, афродизиак прекращает свое действие. Уже неплохо, думает Эфир, целует основание челюсти, а после опускает Скарамуша на простыни боком, закидывает его ногу себе на плечо и вновь входит по самые яйца.       Пальцы покалывает от электричества – оно же простреливает вершинку соска, когда Эфир его сдавливает, затем щекочет щелочку уретры, стоит только Эфиру обвести по кругу головку. Он задает новый темп и одновременно с этим ласкает скользкий от семени член Скарамуша, подстраиваясь под ритм. Скарамуш, скорее, мешается, чем помогает – цепляется за руки Эфира, вынуждая сбиваться, и беспорядочно елозит из стороны в сторону.       В глазах его, впрочем, нет ни единого проблеска сознания – это можно понять, лишь заглянув в красное лицо, покрытое бисеринками пота, увидеть приоткрытый рот и искусанные влажные губы. Это значит, что война с афродизиаком близка к финалу.       Эфир целует икру, лежащую у него на плече, перемещает руку на грудь и вновь зажимает между пальцами сосок, пропускает через кожу искру электричества – и Скарамуш заходится в конвульсиях, бурно кончая в последний раз. Эфир кончает вместе с ним – вид Скарамуша, закатывающего глаза от удовольствия, намертво запечатлевается в его памяти, и достичь оргазма можно лишь вспомнив об этом моменте.       Опавший член без проблем выскальзывает из задницы, и некоторое время Эфир, не опуская ноги Скарамуша со своего плеча, чуть ли не с умилением любуется тем, как из растраханного прохода неторопливо вытекает сперма. Сам Скарамуш таки вырубается первым – лежит и не шевелится, утомленный, разморенный и совершенно обессилевший после марафона. Афродизиак выпил из него все соки, и Эфир с интересом думает, сможет ли Скарамуш подняться завтра с постели или нет.       Впрочем, шипеть и плеваться ядом даже будучи в лежачем положении ему ничего не помешает. Эфир с непрошибаемым спокойствием изучает бессознательное лицо Скарамуша, а затем нехотя свешивает ноги с края кровати и касается ступнями пола.       Нужно хотя бы помыть Скарамуша и помыться самому, иначе последствия будут куда более катастрофические, чем можно себе представить. Ругаться Скарамуш будет даже несмотря на то, что афродизиаком он умудрился отравиться самостоятельно.       О, Архонты, дайте мне сил, думает Эфир. Скарамуш-то сам по себе очаровательный, безусловно, но только в том случае, когда находится в отрубе, отлюбленный до беспамятства.