«Добрейший Князь, Князь Тишины»*
Звон церковных колоколов для лежащего на животе под столом Князева, в ужасе прикрывающему свой белый затылок дрожащими руками, звучал как самое большое издевательство во всём мире, как будто ему это делали назло, вот собрались всем монастырём и зазвонили в самый большой колокол, что только смогли найти. И пусть он время от времени замещался глухими громкими хлопками-выстрелами, доносящимися со стороны высокого мужчины в кожаном плаще, Андрей всё ещё чувствовал, как при каждом ударе маятника о позолоченные стенки его череп крошился с удивительной лёгкостью. Последний выстрел. Последний звон колокола. Однако сердце всё ещё быстро колотилось, доводя парня до тошнотворных позывов, и картину никак не скрашивала вязкая алая кровь, затекающая под грудь Князева, заставляя тонкую ткань футболки мерзко прилипать к торсу. Мужчина в плаще с характерным хлюпающим звуком подошёл к месту пряток Андрея и, одним резким движением оттолкнув от себя лакированный деревянный стол, посередине которого красовалось ещё горячее пулевое отверстие, крайне уверенно схватил лежачего за шкирку, подняв того на ноги. Они, естественно, решили не поддерживать своего обладателя в состоянии равновесия, а потому Андрей обессиленно упал на колени прямо перед стрелявшим, ощущая, как ноги тут же оказались в луже тёплой крови, а ладони то и дело соскальзывали всё по тем же причинам. Так странно, Князеву почудилось, словно бы прогремел ещё один до скрежета в зубах звон, исходящий из распахнутого настежь окна, где на ветру мягко развивались белые кружевные шторки, но стрелок ничего подобного, кажется, не услышал. Однако ничего из этого уже не имело значения. Почувствовав, как к его лбу приставили удивительно холодный тяжеловесный пистолет и одним чётким движением взвели курок, парень лишь испуганно зажмурил глаза, ни сказав ни слова. Ужасный город, эта Москва, и чего ему плохо в Питере жилось?***
За окном было жарко и безоблачно: солнце нещадно светило в приоткрытое окно, оставляя свои мягкие лучи на старом, ещё советском, магнитофоне, диски которого медленно крутились, слегка потрескивая и делая звук более глухим, чем он должен был быть. Играла на нём кассета с «Наутилусом» (Андрей не был в достаточной мере знаком с их творчеством, чтобы сказать, какая конкретно композиция звучала, однако то, что он слышал, ощущалось как нечто в крайней степени трогательное и личное), а рядом с прибором сидел высокий темноволосый мужчина, на коленях которого расположился чёрный потрёпанный плащ, и он курил мятую самокрутку, смотря при этом в даль тянущихся снаружи пятиэтажных хрущёвок. Квартира, в которой Князев проснулся на скрипучей кровати, оказалась, что показалось ему удивительным, его собственной — съёмной на время пребывания в Москве, и столица, после некоторых неоднозначных событий, стала для парня менее приветливой, чем показалась изначально. Несмотря на более благоприятную, чем в том же Питере, погоду, люди здесь были мрачнее, жёстче, страшнее, а общая атмосфера лёгкости была обычной фальшивкой. Князев попытался прикинуться спящим, дабы у него была возможность придумать план дальнейших действий по спасению своей драгоценной пятой точки, однако его крайне бдительный надзиратель, подойдя к уже трясущемуся от страха парню, лишь отрешённо предложил докурить сигарету, засовывая свободную руку в карман кожаных штанов. Отказывать крайне обаятельному бандиту, который неопределённое время назад перестрелял всех московских знакомых Андрея, Князев не захотел, а потому покорно принял дымящуюся самокрутку, сожжённую уже почти вполовину, и, втянув в лёгкие едкий дым, еле сдержал рвущийся наружу кашель. — Местный? — голос бандита оказался на удивление весёлый, да и сам он ни в руках, ни на ремне пистолет не держал, а потому страха вызывал куда меньше, чем в их первую встречу. — П-питерский, — Андрей непроизвольно заикнулся, стоило ему только открыть рот; пережитый ужас давал о себе знать, крепко сжимая тонкую шею, которая то и дело готова была надломиться. — Зачем в Москву приехал, питерский? — парень легко запрыгнул на дешёвый скрипучий стол, который от таких неожиданных действий жалобно покачнулся, и Андрею на секунду даже показалось, что вся конструкция с грохотом развалится, однако, к счастью обладателя кожаного плаща, этого не произошло. — Турист, — Князев всё ещё подрагивал от любого лишнего движения со стороны собеседника, хотя заикание начинало потихоньку уходить. — Ну, и как тебе Москва? — мрачный пристальный взгляд бандита и дрогнувшая на его бледном лице холодная улыбка заставила Андрея отодвинуться подальше, ближе к стене с обшарпанными цветочными обоями, однако такой жест был прерван строгим приказом: — Не дёргайся. — Дома лучше, — парень с превеликим усилием выдавил из себя нечто схожее с кривой улыбкой, и, на удивление, бандит никак на это не среагировал, лишь лениво встал со своего места, направляясь в сторону кровати, на которой сидел Андрей, и поднял с пола чёрную тканевую сумку с длинной ручкой. — Это хорошо, потому что отдых твой закончился, — закинув тяжёлую сумку себе на плечо, бандит щелкнул пальцами напротив Андреевого лица, указывая застывшему в удивлении парню на то, что и ему следует собрать вещички, и чем быстрее он это сделает, тем ему же будет лучше. С такой прекрасной мотивацией работа у парня шла крайне быстро, даже при том, что за всё время бандит, имя которого Князев так и не удосужился спросить, не отрывал от испуганного юноши взгляд, словно ожидая от Андрея попыток к бегству, однако парень с самого начала понимал, что в его положении наиболее выгодная тактика — безукоризненное подчинение. Как только полупустая съёмная комната была торопливо покинута, бандит тут же сжал в своей ладони руку Князева, потянув того в неизвестную сторону, чему парень не сопротивлялся по своей уже выработанной схеме. Да, он предполагал, что мужчина убьёт его в ближайшей подворотне с крайне большой степенью вероятности, однако мысль о том, что он запросто мог сделать это и раньше, немного успокаивала. Ноги время от времени путались сами в себе, заставляя Андрея спотыкаться на идеально ровной дороге, но бандит каждый раз терпеливо поддерживал его. Он будто бы предоставлял Андрею несколько минут, дабы бедный парень перевёл дыхание, хотя на лице мужчины то и дело отражалась ужасная плохо скрываемая раздражимость. Через не особо продолжительный промежуток времени, за который бандит ни разу не отпустил Князева, лишь хмуро подгоняя неторопливого парня, Андрей начал узнавать пейзажи постсоветского вокзала, с которого он сходил только попав в столицу. Вообще вся внезапная поездка Князева прочь из своего родного города им была крайне слабо обдумана. Он словно пытался убежать от самого себя, изменив своё окружение до неузнаваемости, а потому и оказался в ситуации, где он в луже крови на коленях молился всем богам, чтобы высокий человек в чёрном плаще не выстрелил ему прямо меж заплаканных глаз. Бандитская жизнь никогда по-настоящему не интересовала начинающего художника, но что-то в тот самый момент в его родном Санкт-Петербурге, в любимой квартире, в неприступной крепости в лице комнаты, изменилось на глобальном уровне. Андрей сам не заметил, позволяя эмоциям контролировать одурманенное алкоголем сознание, как его глупые недохудожества полетели со стола на грязный ковёр, вымазанные в красках кисти оказались снаружи его пятиэтажного блочного дома, а сам он, смотря в замызганное окно старого полуразбитого поезда, направлялся в Москву за новой, такой неизвестной и далёкой, жизнью. — Князев! — бандит больно хлопнул задумавшегося парня по плечу, немного не рассчитав силы, отчего Андрей поёжился и дёрнулся в попытке сбросить тяжёлую руку мужчины. Лишь через некоторое время осознав, что он уже достаточно времени сидит в душном купе поезда, обречённо смотря на всё реже и реже появляющиеся за окном дома, не выпуская из цепких рук сумку с вещами, Князев резко встрепенулся, фокусируя уже к этому времени спокойный взгляд на мужчине. Не став задумываться, откуда он знал фамилию Андрея, парень просто устало проследил, как бандит улёгся на противоположную койку, устраиваясь поудобнее и заводя руки за голову. Ехать парням ещё ой как долго. — Как вас зовут? — голос Князева уже даже не дрожал, просто был крайне тихий и удивительно расслабленный, словно парень выпил пачку таблеток неопределённого действия. — Для тебя — Горшок, — брезгливо бросил мужчина, отворачиваясь от столь пристально смотрящего юноши, созерцая пошарпанную стенку купе, медленно водя по царапинам на лаке большим пальцем. — А меня — Андрей, — ответом на довольно мило (на сколько Князев мог себе позволить) сказанную фразу послужило лишь короткое фырканье, однако парня это ничуть не смутило — он продолжил буравить взглядом бандита, изучая его выступающие изящные лопатки так пристально, словно бы никогда до этого спин не видывал. От такого загадочного поведения Андрея Горшок неловко поёжился, ощущая, как по телу пробежал ворох мелких мурашек, но поворачиваться или прикрикнуть на распоясавшегося Князева он не решился, лишь сильнее прижался к стенке, практически утыкаясь в старую преграду носом. — А почему я жив? На этот раз бандит не смог сдержать рвущийся наружу порыв: резко вскочил, смотря своими грозными кофейными глазами на до одури спокойного Князева, словно он спросил не причину сохранения жизни, а не хочет ли добропорядочный господин Горшок испить с ним чаю. В полной мере поняв столь неоднозначную реакцию собеседника, Андрей испуганно опустил мутно-сапфировый взгляд в пол, начав следить за слегка подпрыгивающим от тряски поезда песком на ламинированной кривоватой поверхности. — Потому что я так захотел, понятно тебе?! — рявкнул бандит, непроизвольно устрашающе сжимая кулаки, заставляя Князева потерять былое спокойствие и вжать блондинистую голову в плечи, зажмурившись в ожидании сильного удара в район лица, и парням сразу же стало понятно, что поездка для них продлится дольше, чем девять часов.***
Санкт-Петербург встретил бандита и его жертву на удивление приветливо: бабье лето даже поздним вечером дарило остатки тепла счастливым людям, возвращающимся после летних отпусков домой к свои родным и любимым, а потому на вокзале царила атмосфера долгожданного воссоединения. Только вот Андрею от такой картины стало необычайно тошно, и желания смотреть на счастливых родственников, обнимающих давно их не посещавших детей, становилось всё меньше и меньше, уступая давящему на сердце ощущению безнадёжности. Вновь почувствовав в своей руке чужую горячую ладонь, резко тянущую парня идти в неизвестном обратном от дома Князева направлении, не позволяя останавливаться нигде, ни на секунду и ни с кем не контактируя, парень лишь тяжело вздохнул, еле-еле перебирая ногами из-за продолжительного обездвиженного сидения в купе. — У нас мало времени, — коротко, но достаточно нервно, бросил через плечо Андрею Горшок, сильнее сжав влажную ладонь парня, — Про свой прежний дом забудь, и о Москве тоже, — мужчина притянул Князева ближе к себе, дабы они были на одном уровне и бандиту не приходилось кричать на пол улицы, — имя своё будешь использовать только при мне, ты понял, да? — активно закивав, Андрей попытался прочитать эмоции на лице Горшка, дабы понять, насколько серьёзен был бандит, однако тот в ответ лишь злобно глянул, и Князев моментально отвернулся, слегка краснея, — твоя новая кличка — Князь. Бандит буквально силой затащил ещё обрабатывающего полученную информацию Андрея на третий этаж хрущёвки, полуразвалившейся благодаря стараниям живущих в ней маргиналов, и Князева пробудил из транса резкий запах сырого бетона и мочи, который был настолько сильный, что парню пришлось прикрыть нижнюю часть лица воротником футболки. Забарабанив в самую неприглядную и побитую всех из четырёх дверей на этаже, Горшок нахмурился ещё сильнее, наконец-то выпуская руку Князева, которая к этому моменту уже была вся красная из-за крепкой хватки бандита. Услышав глухое тихое шуршание за стенкой, Андрей напрягся всем телом, прижимаясь ближе к Горшку, ощущая в нём единственную защиту, и тот никак этому не противился, лишь гадко хмыкнул, смотря на золотую макушку парня сверху-вниз. За дверью промелькнули грубые ругательства, за которыми лениво последовал звон ключа, щелчок верхнего замка, и вот, слегка приоткрыв дверь, но в достаточной степени, чтобы хозяин квартиры видел подошедших, в проёме появился среднего роста парень с выкрашенными в белый волосами, и поверх тощего тела была накинута длинная широкая белая кофта, которая лишь до бёдер прикрывала голые ноги. — Бля, ну тя нахуй, — только завидев высокого парня пробормотал блондин и поспешил захлопнуть дверь, заперев на все возможные замки, однако его действия были резко остановлены носком кожаного ботинка, ставшим прямо между косяком и дверью, и парень ещё пару раз попытался закрыться, но толку этого не давало, — пошёл нахер отсюда, ты ж в Москву поехал, говна кусок. Хуле тебе сейчас от меня надо? Хозяин квартиры не отрывал от Горшка свой зелёный ядовитый взгляд, не обращая ни малейшего внимания на трясущегося за спиной бандита Андрея, словно в общей картине парня никогда и не было, да и Князев не стремился проявлять себя, однако бандит посчитал, что в натюрморте ужас как не хватало изюминки: — Дай хоть слово сказать, мудак, — схватив стоящего за спиной за кофту и потянув ближе к себе, бандит разместил Андрея прямо перед собой так, чтобы хозяин квартиры просто не смог его проигнорировать, — вот этого спрячь у себя, я у Поручика перекантуюсь как-нибудь. — Думаешь, что впустит? — обратившись к Горшку, блондинистый парень при этом пристально разглядывал именно Князева, и на лице парня непроизвольно появилась неуклюжая улыбка, на которую хозяин квартиры ответил вопросительно изогнутой бровью. — Куда он денется, он же не ты, — бандит закатил глаза, пихая Андрея в плечо так, чтобы он уж точно попал в свой новый дом, чуть не сбив при этом блондина, — знакомься, кстати, Балу, — бросил напоследок Горшок и резко дёрнулся с места, буквально выбегая из здания, услышав, как в кармане плаща раздражающе запищал телефон. Оказавшись внутри однокомнатной квартирки, Князев сразу же заметил покоящиеся на полу горы мусора, не до конца снятые со стен обои и две закрытые банки с белой краской, поверх которых лежала широкая нетронутая малярная кисть. По левую руку расположился проход в зал, совмещённый со спальной комнатой, а справа виднелся коридор, ведущий на кухню, весь заваленный самым разнообразным хламом: от сломанного в трёх местах сварочного аппарата до открытой пачки гитарных медиаторов. Балу раздражённо прокашлялся, обращая внимание наблюдательного парня на себя, и махнул тому рукой, чтобы Андрей следовал за ним. Зайдя в достаточно просторный зал, хозяин квартиры крепко зевнул и развалился на скрипучем коричневом диване, указывая Князеву тоже располагаться и чувствовать себя как дома, раз уж они теперь сожители. — Эм, меня зовут А- — парень неожиданно прервался, и в его воспоминаниях удачно всплыла фраза Горшка о новой кличке, а потому, решив не испытывать судьбу, Князев решил последовать такому щедрому совету, — Князь. А тебя как? — Этот пидор всё уже сказал, — брезгливо сплюнул Балу, потянувшись к своей драгоценной глянцевой акустической гитаре, покоящейся до этого момента на кресле рядом, тут же меняясь в выражении лица на более располагающее, — пока что буду Балу, а там как карта ляжет. Начав как ни в чём не бывало наигрывать на инструменте первый попавшийся мотив, Балу вовсю погрузился в свой собственный мир музыки, да так резво, будто бы к нему каждый день бандиты подселяют случайных лохов с улицы. Не то чтобы Князев выглядел как гроза имуществу Балу, это скорее его имущество могло причинить тяжкие телесные трясущемуся как лист на ветру юноше, но всё ещё было жутко неловко ощущать полнейшее безразличие к своей персоне. Наконец-то поняв, что Андрей, вот чудо, чувствует себя как не в своей тарелке, хозяин квартиры отложил гитару на её законное место и медленно потянул Князева на диван, мягко касаясь тонкого запястья, и он, не ожидав таких деликатных движений в его сторону, неосознанно последовал им, заглядывая в притягательные травянистые глаза хозяина квартиры. — Слушай, если тебе повезёт, то в скором времени ты вернёшься в свою привычную жизнь, — парень подпёр голову рукой, слегка наклонив её вбок, и обворожительно улыбнулся, — Горшок просто уж больно благородный стал в последнее время, не знаю, что на него так повлияло. Поэтому, наверное, притащил тебя сюда. — Мне показалось, что ты его немного недолюбливаешь, — Андрей высказал своё предположение довольно сконфуженно, пытаясь не разозлить собеседника, однако он, похоже, злиться и не планировал, лишь кратко усмехнулся, ненавязчиво наблюдая за крайне забавно ведущим себя Князевым. — Да это я при нём так, для острастки, а то распоясался совсем, никакого уважения к музыкантам, — тряхнув головой так, чтобы белая чёлка упала прямо на полуприкрытые глаза, Балу протянул сожителю свою новенькую гитару, — умеешь играть? — Я-то? — Князев удивлённо вскинул брови, смотря то на хитро улыбающегося юношу, то на блестящую гитару, в отражении которой, парень мог поклясться, можно было разглядеть его лицо, — я по большей части, — слово «художник» застряло в горле Андрея, и он, не став произносить такое мерзкое и неприятное слово, отдававшее гнилой мертвечиной, избрал для описания себя иное, — студент, времени всё никак нет научиться чему-то такому. — Ну что же, жаль, — тяжело выдохнул Балу, устраиваясь поудобнее для исполнения очередной импровизационной мелодии.***
Спать на полу было крайне неуютно, но пока что терпимо — Балу удосужился выдать новому сожителю самые базовые вещи, такие как подушку с одеялом, однако уложил на старый ковёр, ворс которого был притоптан самими динозаврами, но грех было жаловаться, ведь альтернатив особо не было, а лезть в кровать к малознакомому мужчине желания пока что не возникало. Проснулся он то ли от боли в спине и шее, то ли от отборного мата, доносящегося через картонные стены с кухни, Андрею по большей части было всё равно, ему просто хотелось закрыть глаза обратно, оказавшись не в убитой квартире гнилой хрущёвки с совершенно незнакомым человеком, а где-то там, где Князева всегда ждут, где его все любят, оберегают, где нету убийств, наркотиков и бесконечно тянущихся долгов. Где-то, где нет Андрея Князева. Парень тонким чувством запахов похвастать не мог, однако кое-что отличить от прочей вони может с первых нот: жгучая гарь, оседающая в лёгких как при бушующем пожаре, тонкой струйкой тянулась от злополучной кухни. Испуганно вскочив с пола, несмотря на хруст в десятке-другом позвонков и лёгкое головокружение, Андрей ринулся к источнику гари, хватая по пути из гор мусора дырявую жёлтую тряпку, дабы иметь хоть какой-то способ тушения потенциального пожара. На кухне ситуация оказалась, что довольно закономерно, даже хуже, чем в зале: Балу стоял посреди заполненной обжигающим дымом комнаты, старательно отмахиваясь от него розовым вафельным полотенцем и выгоняя прочь в открытое настежь окно, при этом громко кашляя и совсем не обращая внимания на вошедшего, который сразу же принялся помогать хозяину квартиры избавляться от мерзкого запаха. Когда от прежних клубов дыма осталась только осевшая на тумбах грязь, оба парня в изнеможении присели на холодный плиточный пол, прислонившись голыми спинами к холодильнику, закуривая при этом Беломор (как будто им было мало приключений с огнём и газами), обреченно смотря на грязную чёрную плиту, на которой мирно покоилась виновница всего действия — сгоревшая сковорода. — Я завтрак хотел приготовить, — трагично, словно тот стоял на чьих-то похоронах, сообщил Князеву Балу, смотря на все свои прежние старания опустошённым взглядом. — Да ладно уже, никотина поедим, — в голове Андрея эта фраза звучала в крайней степени смешно, однако, с учётом неоднозначности окружения, в котором оказались оба парня, прозвучала она серьёзно, как никогда, но Балу всё же сумел выдавить из себя смешок, и от такой реакции лицо парня озарила лёгкая грустная улыбка. — Можем в магазин сходить, — парень тяжело вздохнул, поворачиваясь усталым лицом к Князеву и заглядывая тому в затуманенные сапфировые глаза. — Там опять нихера нету, последний привоз давно был, — общее настроение с каждой секундой лишь ухудшалось, и прервал их меланхоличное настроение, сопровождающееся тихим тиканьем часов, резкий стук в дверь, да с такой силой, будто бы били не кулаком, а носком ботинка. Раздражённо закатив глаза, Балу затушил сигарету о верх низенького холодильника, оставив бычок там же, и лениво направился в сторону глухого звука, бубня себе под нос очередные, уже такие привычные, проклятья, чему Андрей непроизвольно улыбнулся, наблюдая за изящной спиной удаляющегося парня, прислонив русую голову к дверному косяку. До ушей Андрея доносились лишь тихие остатки голосов, однако, благодаря такой прекрасной и удобной вещи, как картон вместо стен, Князев мог напрячь свои последние извилины, не отбитые после крайне удобного сна, и начать понимать некоторые реплики, хоть и не с первого раза, пропустив некоторую часть диалога: — На кой хер он тебе вообще сдался, Мих? — интонацию Балу было понять крайне сложно, учитывая некоторые мешающие преграды, однако в голосе чётко читалась некоторая раздражимость. — А тебе вот всё так и расскажи, — второй человек явно стоял вне квартиры, а потому Андрею приходилось некоторые слова додумывать самолично, хотя его голова не являлась таким уж надёжным источником, — да и вообще, сам ты не выглядишь особо недовольным ситуацией, — на секунду мужчина прервался, по предположению Князева о чём-то задумавшись, — Неужели педик Саня нашёл себе новую невесту? Не прошло и миллисекунды, как со стороны выхода послышался сдавленный писк, затем не шибко сильный грохот и увесистый хлопок тяжёлой дверью, за которым последовали грубые шаркающие шаги в сторону кухни. Андрей лишь через некоторое время ощутил жар по всему лицу, в особенности на впалых щеках, а потому не успел стыдливо прикрыть голову руками, дабы хозяин квартиры не узнал о столь наглом подслушивании. Но Балу узнал. Отвернув голову от вошедшего в комнату Саши, Князев застенчиво коснулся ладонью своего загривка, рассеянно улыбаясь в попытке убежать от яда соседних глаз. И только Андрей хотел было открыть рот, дабы начать с абсолютной неуверенностью оправдываться перед Балу, его ловко успели опередить: — Он звал тебя куда-то, — парень звучал глухо и подавленно, опустив голову так, чтобы его длинная чёлка прикрывала верхнюю часть лица, — одевайся и поспеши, я буду ждать к вечеру. Неуверенно кивнув всего один раз, что было несвойственно в общем-то активному Андрею, Князев быстро удалился в направлении зала, бросая на всё ещё сконфуженного хозяина квартиры многозначительный взгляд.***
Холод пробирал до костей, заставляя Андрея поёживаться от каждого дуновения порывистого ветра из-за отсутствия неблагоразумно оставленной в квартире утеплённой куртки, а потому парень грустно переминался с ноги на ногу в ожидании Миши. Погода поменялась с удивительной резкостью, и от прежнего ласкового солнца на небе остались лишь далёкие слабые лучики, перекрываемые плотным слоем грузных туч, и такой Питер Князев узнаёт — дышится в нём нисколько не легче, однако получать какое-то извращённое удовольствие от этого вполне возможно. И вот, на наручных часах парня маленькая чёрная стрелка прошла цифру «один», выведенную лёгким курсивом, знаменуя то, что Андрей торчит перед злополучным подъездом, куда забежал Миша по каким-то своим тайным бандитским делам, уже больше часа. Князеву, естественно, не терпелось узнать, что же там происходит, хотя понимание того, что картина там может стоять такая же, какую мог самолично лицезреть парень в Москве, очень резво понижала градус любознательности. Простояв ещё некоторое время, Андрей всё же не выдержал — забежал в приоткрытую парадную, моментально расслышав отдалённый бубнёж, чем-то похожий на приглушённые крики. Это послужило парню сигналом поспешить к эпицентру событий, резво пробегая лестничные пролёты, при этом ощущая, как под рукой трясутся железные перила, вот-вот готовые вылететь из бетонных ступенек, однако каким-то невиданным строительным чудом этого не происходило. Дверь в нужную квартиру удачно оказалась слегка приоткрытой, и Князев легко проскользнул внутрь, не тревожа звонок, а потому остался незамеченным для находящихся внутри. Осознав, что основные действующие лица расположились в самой дальней комнате, предположительно, спальне, Андрей моментально стал за ближайший угол коридора, ведущий к нужному помещению, дабы заняться своим самым любимым в последнее время делом — подслушивать разговоры. Хотя делать это могли даже ближайшие соседи хозяина квартиры, ведь кричали оба идиота знатно. — Ещё раз, с самого начала, херле он выжил? Заказ был на всех присутствующих, — обладатель дрожащего от старательно скрываемой ярости голоса звучал властно и требовательно, однако Мише было максимально всё равно на приказной тон собеседника, он и сам не был примером спокойствия: — А ещё в заказе было указано три человека, а не четыре, — Андрей легко мог представить, как в этот момент Горшок буравил второго мужчину своим пристальным чёрным взглядом, но того оказалось пробить не так-то и легко. — Приблизительно не равно точно, — за дверью послышался глухой скрип, как будто мужчина встал из-за стола, протащив стул по голому полу, — Похоже, придётся самолично разбираться с твоим дерьмом. Но это уже не важно. Надеюсь, ты смог его хотя бы привести. — Пожалуйста, не убивайте его! — выкрик Миши заставил Князева вздрогнуть и передумать уходить, когда услышал приказ второго мужчины, — Я уверен, он там оказался случайно, — повисло неуютное тягучее молчание, не перебиваемое даже тиканьем часов, которое длилось всего пару секунд, но Андрею этого хватило, чтобы понять, что пора возвращаться на прежнее холодное место, — Рене! — восклицание Горшка заставило собеседника встрепенуться и прокашляться, но голос его не дрогнул: — Я сказал веди. Андрей всё ждал, когда взявшееся и ниоткуда неслыханное везение подведёт его, однако Миша удачно долго спускался к выходу из парадной, задумчиво смотря себе под ноги и засунув руки в карманы кожаного плаща, нащупывая в них мятую пачку сигарет и треснувшую зажигалку. Парень опасался своего начальника, и того, что он может сделать с Князевым, на которого Горшок потратил слишком много своего драгоценного времени, чтобы его так просто убили. Грузно открыв дверь несоизмеримо сильным толчком плеча, бандит, как только полностью оказался на морозной улице, резко и грубо схватил ещё не полностью успокоившего дыхание от недавней пробежки Князева за локоть, без особых комментариев таща того во всю ту же злосчастную квартиру, при этом бубня себе под нос что-то крайне неразборчивое, но определённо грубое. Комната босса Миши была неказистой и маленькой: помещался в ней лишь дубовый (дорогой для обычного постсоветского человека) стол, перед которым стоял стул с красной обивкой, а сбоку расположился высокий платяной шкаф, из приоткрытой дверцы которого выглядывала отнюдь не одежда. Сам мужчина тоже выглядел странно, не вписывался в обстановку от слова совсем, со своей простой чёрно-белой клетчатой рубашкой, коричневыми стрелочными штанами и в тонких прямоугольных очках, небрежно висящих на носу. Жестом приказав Горшку отпустить Андрея, и выйти наружу, оставив парней в квартире одних, босс сложил руки за спиной, презрительно следя за начавшим было препираться Мишей, но тот на удивление быстро сдался, лишь показательно фыркнул, захлопывая за собой и без того на вид хрупкую дверь.***
«Я продолжаю петь, я вижу пожар»**
Теперь наступила очередь Миши ждать Андрея, который от тягучего безделья начал курить, сидя на жёлтой сырой лавочке и поэтично смотря на плотно затянутое тучами небо, глубоко задумавшись о ситуации, в которой парень оказался. Необъяснимое желание защищать Князева до последнего вздоха заставляло и так не особо ровные мысли Горшка путаться с ещё большей силой, затягивая клубок до такой степени, что скоро его не распутает уже никто, даже сам Миша. Может быть он и настоял бы на проживании у Балу, рядом с Андреем, но страх самого себя оказался гораздо сильнее, а потому бедному Поручику пришлось выдерживать не поддающееся рациональному объяснению поведение Миши, вынуждающее его поступать импульсивнее, чем окружающим хотелось бы. Он ещё в поезде не мог оторвать взгляд от заснувшего под самый конец поездки Князева, разглядывая того с ног до головы, запоминая каждую деталь на молодом лице: бледные треугольные бровки, блестящая серебряная серьга в ухе, миловидная ямочка на подбородке и выкрашенные в блонд русые волосы, остриженные ёжиком. Миша несколько раз порывался отвернуться от притягательного парня, но каждый раз взгляд словно специально находил что-то такое, за что можно было зацепиться и провести за наблюдением ещё пару тянущихся вечность минут. Хотелось прикоснуться. До дрожи в пальцах, будто бы перед Горшком спокойно сопел первый встреченный в его жизни человек и других он не видел, да и не увидит больше никогда. Вот если сейчас не прикоснётся к нежнейшему бархату слегка красноватых щёк, невесомым движением затрагивая край челюсти, то упадёт замертво прямо последи душного и тесного купе. Можно было бы открыть окно, потому что становилось слишком жарко, но словно прикованные к полу ноги Миши не слушались, он просто продолжал глупо стоять. Но парень испугался своих мыслей по отношению к совершенно незнакомому мужчине, он никогда не ощущал такого, а потому захотелось стыдливо рвануть с места и вон с идущего на полной скорости поезда, дабы оказаться как можно дальше от этого человека. Но он этого не сделал. Поэтому, прямо сейчас, стоя перед подъездом, из которого Андрей, возможно, никогда больше не выйдет, Горшок докуривал третью сигарету и еле сдерживал себя, чтобы не сорваться с места и побежать в треклятую квартиру босса, вызволив принцессу Князева из лап ужасного монстра. Но слава всем богам — вот он вышел из парадной как ни в чём не бывало, держа руки в карманах лёгкой ветровки, поёживаясь от резкого дуновения ветра и вжимая голову в плечи. Миша хотел было побежать к начальнику, расспросив того, что произошло между двумя мужчинами в пустой одинокой квартире, но Князев на удивление жёстко остановил его, сжав в довольно крепких руках плечо Горшка, силой разворачивая в противоположную от входа сторону и качая головой. Спорить он не стал, а потому единственный шанс узнать о произошедшем был расспрос отрешённо смотрящего в даль Андрея. В глазах парня мелькал то неподдельный животный страх, то холод, леденящий душу и заставляющий поджилки трястись, словно в бриллиантовые глаза капнули ядовитую ртуть. Это вынудило Мишу помедлить с допросом, лишь угрюмо насупившись и волоча тяжёлые ноги по вытоптанному газону, покрытому тонким инеем, ещё не растаявшим с самого утра. На самом деле Горшок подметил, что Андрей вёл себя чудно, как минимум потому, что самолично потащил его в какой-то подвальный забытый богом бар, в котором сидела лишь пара алкашей, а из ассортимента была исключительно водка (за дополнительную плату мог быть предложен боярышник). Но Князева ничего из этого не волновало — он как по заранее заданной программе сел за самый далёкий ото входа стол, при этом выбрав самый запятнанный не только алкоголем и жиром, но и чей-то затвердевшей коричневой кровью, и увиденное никоим образом не отразилось на лице парня. Буквально через пару секунд посреди стола уже красовалась мутная водка, больше смахивающая на палёный самогон, однако брезговать Горшок не стал — по какой-то неведомой причине побоялся. Андрей пил резко и резво, глотая стопки одну за другой, слегка морща свой ровный статный нос, явно дающий понять, что его обладатель заслуживает пить не палёнку в подвале, а вино на своей личной вилле. Но реальность была, увы, совсем другая: Князь выглядел устало, глаза его впали, бледные руки дрожали, как и верхняя губа, время от времени демонстрирующая белые клыки, и Мише всё меньше и меньше хотелось узнавать о произошедшем. За него все вопросы задал сам себе Князев, явно нехотя принявшийся на них отвечать: — Он сжалился надо мной, — Андрей говорил так сухо, отрешённо, словно выдавливал слова из горла насильно, параллельно тянувшись за очередной стопкой, — сказал, что я могу жить, пока не приношу проблем. Мне повезло, наверное. Залив в себя обжигающе горькую жидкость, Князев откинулся на спинку скрипучего стула, подымая обречённый взгляд на бетонный потолок, весь покрытый плесенью, трещинами и даже пулевыми отверстиями, от вида которых живот неприятно сдавило, а к горлу подступил ком. Миша же ничего не отвечал. Он спокойно лицезрел запрокинувшего голову парня, который словно в издевательском жесте обнажил свою невероятно красивую тонкую шею, демонстрируя слегка подрагивающий красноватый кадык. Вот опять, ему захотелось почувствовать, какова всё-таки кожа Андрея на ощупь. Может она не такая и бархатная, как можно было бы подумать? Может она грубая, как наждачная бумага, оставляющая на пальцах кровавые подтёки при каждом прикосновении? Даже если бы и так, Мише было всё равно, он бы продолжал хотеть предельной близости несмотря ни на что. Тяжело вздымающаяся грудь Андрея тоже завораживала. Несмотря на страх в глазах, дыхание его было ровным и чётким, как по часам. Широкая футболка позволяла Горшку лицезреть выступающие нежные ключицы, столь прекрасно подходящие под грубые рваные поцелуи, свежие налитые кровью укусы, быстро багровеющие засосы, коих бы Миша оставил неприлично много. Хотелось его испортить. Князев, естественно, заметил, как на него в открытую пялились кофейные глаза, это было крайне сложно упустить из виду, учитывая тот факт, что Миша не потрудился хоть как-то скрыть факт лицезрения обнажённых частей тела Андрея. Однако затуманенное палью сознание парня было уже в достаточной кондиции, чтобы как-то бесстыдно ответить на неоднозначное поведение бандита. Коснувшись носком кроссовка открытой голени Миши, буквально забираясь под широкую штанину, Князев пьяно усмехнулся, наблюдая за планомерно округляющимися глазами парня напротив, который хотел было вскочить прямо с места или хотя бы одёрнуть ногу, но ни одна мышца его не дёрнулась — подвела своего хозяина. Застыв, словно каменное изваяние, которое лишь слегка подрагивало от пододвигающегося всё ближе и ближе Андрея, так томно, но терпеливо заглядывающего в туманные глаза Горшка, Миша одновременно хотел и не хотел прекращения спектакля. Холодный кроссовок задел выступающую косточку, вынуждая парня сильнее вжаться в стул и нахмурить густые тёмные брови, что только сильнее позабавило и раззадорило Князева. Однако на этот раз он перешёл ту грань оцепенения Миши, когда так легко и непринуждённо дотронулся до лежащей на столешнице руки бандита, вынудив того вскочить со своего места, роняя при этом стул на грязный пол.***
Балу на самом деле ждал Андрея. Парню не очень хотелось, чтобы на его совести была смерть человека, пусть даже того, которого он знал всего-то день. Князев сразу показался Саше чересчур спокойным для столь кардинальных жизненных перемен, хотя в нём всё же чувствовалась какая-то скованность, спутанность, словно внешняя непоколебимость была напускная. Как только Андрей вынужденно переступил порог квартиры, Саша на подсознательном уровне ощутил, что и его жизни суждено перевернуться с ног на голову, хотя на первый взгляд ничего беды не предвещало. Парень не особо любил звук стука в дверь, потому что никто, кроме Миши, на его пороге сам не появлялся, только если по особенным обстоятельствам, что тоже приятным событием не назовёшь. Наверное, именно из-за этого факта у него выработалась привычка ненавидеть и материть любого, кто даже прикасался ко входной двери, не говоря уже об активном выбивании её из петель. Но на входе барабанил не Горшок — это делал Андрей, волочащий пьяного товарища за собой, да и сам он особо не отличался ясностью и чистотой ума. Показательно тяжело вздохнув, Саша нехотя распахнул дверь посильнее, дабы Князев смог затолкать еле подающего признаки жизни Мишу, при этом случайно не разбив тому голову о косяк. Бандит часто напивался, но крайне редко до состояния аморфного существа, поэтому Балу ещё с него спросит, но это будет утром. Сейчас же нужно было что-то делать. Уместив пьяного на диван, для этого подняв его над землёй, взявшись за ноги и под руки, двум парням ничего больше не оставалось, кроме того, как сесть на пол, от безделья подпирая своими спинами стену, обои с которой были сняты лишь с нижней части (Балу явно серьёзно распланировал капитальный ремонт). Голова Андрея казалась юноше ужасно тяжёлой, будто бы была залита свинцом, а потому то и дело норовила упасть прямо на грудь, отправляя того прямиком за мило сопящим Горшком в приятный и тёплый сон, однако рациональная часть Князя, которая по неведомой причине сохранялась, твердила о том, что завтра будут ужасные проблемы с позвоночником, вспоминая предыдущую ночь. Следовательно, Князеву приходилось постоянно фокусировать свой взгляд, дабы не потерять остатки разума, и делал он это на сидящем рядом. Придвинув колени к груди и расположив на них свою русую голову, Андрей улыбался Балу, заглядывая в травянистые глаза своими — хмельными и неконтролируемыми. Саша лишь криво усмехнулся в ответ, пренебрежительно отворачиваясь от навязчивого парня, и тот, грустно выдохнув от отнятой возможности созерцания, уставился прямо перед собой, погружаясь в бесконечный поток разнообразных мыслей. — Ты живешь один? — этот вопрос вырвался из уст Князева случайно, он об этом просто подумал, однако пьяные уста не были в таких уж и хороших ладах с мозгом. — А что, хочешь остаться со мной? — ответ прозвучал насмешливо, но оба парня где-то глубоко в голове поняли, что в скором времени однозначного ответа на это не будет. Они оказались скованными одной цепью, и она душила их с каждой секундой, проведённой вместе, всё сильнее и сильнее, ввязывая в водоворот событий гораздо быстрее, чем оба парня это замечали. Однако пока что всё было спокойно: далёкое сонное сопение Миши, размеренное дыхание Андрея, частые поглядывания Балу, которые проверяли, всё ли хорошо с пьяным сожителем, сопровождающиеся незаметными вздохами, лёгкий шелест листьев, доносящийся из открытого окна и тихое тиканье настенных часов. — Но прикольно, конечно, что ты выжил, — как-бы мимолётом сказал Саша, пихая Князева в плечо своим и коротко усмехаясь, — после Ренегата мало кто из гражданских уходит не вперёд ногами. — А ты? — удивительно резво отозвался парень для предположительно пьяного человека, Балу даже немного напрягся, — Ты гражданский? — Ну что-то в роде, — уклончиво ответил Саша, уводя при этом глаза в сторону храпящего на диване, — можно сказать, что я отошёл от дел. Не люблю бандитскую суету. Вообще было бы круто зарабатывать себе на жизнь музыкой, — парень мечтательно поднял взгляд к потолку, усмехаясь, — но мне и так вроде бы хорошо. Глаза Андрея были заинтересовано прикованы к столь поэтичному лицу собеседника, очарованно наблюдающие за ним в резко возникшей тесной близости. Саша не был особо против, он ко всему относился спокойно, пусть на первый взгляд так сказать было нельзя, но его и правда не так уж и волновали ситуации, в которых он оказывался — такой вот у него был характер. Всё равно. Всё равно на горячее дыхание, задевающее нижнюю губу и край щеки, всё равно на удивительно кристально чистые бриллиантовые глаза, на щекочущие лоб чужие короткие волосы, на желание облизать чужие губы, ощущая при этом вкус горького алкоголя, дабы увидеть, как они блестят при свете тусклой лампочки. Пусть его сейчас рассудит сердце, а не мозг. Пусть им управляют эмоции, а не логика. Ведь всё, что не делается — всё к лучшему. Спонтанный поцелуй ничего означать не должен. Он порывистый, резкий, обжигающий, такой, от которого не получать удовольствие невозможно. Саша вцепился в кофту Князева руками, притягивая того ещё ближе к себе, дабы их тела соприкоснулись, и он смог бы почувствовать ничем не обоснованное желание оппонента, точно такое же, как и его. Андрей обвил руками плечи Балу, одной рукой зарываясь в его выбеленные волосы, наматывая пряди на пальцы, то слегка их оттягивая, дабы вдохнуть побольше воздуха в ноющие лёгкие, то подталкивая продолжить страстный поцелуй, дурманящий своей запретностью и невозможностью.***
Проснулся Саша от барабанящего по подоконнику крупного дождя, льющего с серых небес как из ведра, оставляя на стекле видимые следы капель. Встав с кресла, в котором оказался неизвестными путями, переступая через спящего на полу Князева, укрытого тонкой тканью, взятой из гор мусора, он направился в ванную комнату, но дойти до неё было не суждено. На кухне к этому времени уже сидел Миша, хмуро потягивающий воду из-под крана в попытке избавиться от головной боли хоть как-то, расфокусированным взглядом смотрящий на включённый маленький квадратный телевизор, который достался Балу от прошлых забывчивых хозяев. По нему шли утренние новости, и предполагается, что с самого утра вам должны давать заряд позитива, или по крайней мере показывать погоду, но Горшок сидел бледный, как мертвец. Неуверенно окликнув парня, Саша прошёл в комнату осторожно, боясь напугать Мишу. Нехотя спросив, что же такого страшного произошло, Горшок в ответ лишь молчаливо ткнул указательным пальцем в экран, на котором молоденькая репортёрша с пышными волосами и накрашенным лицом что-то победоносно вещала: — Вчера был убит криминальный авторитет, Александр Леонтьев по прозвищу «Ренегат», в своей собственной квартире. Следствие деталей не раскрывает, однако нам удалось узнать, что малиновый пиджак был жестоко зарезан. Также были вынесены все ценные вещи, включая валюту… Девушка говорила что-то ещё, но парни её уже не слушали.