***
— Ты точно в порядке? Уверена, что точно ничего не болит? — Угу… Я чувствую себя вполне нормально… — Точно? А ты нас не обманываешь? — Точно-точно. И нет, ничего я вас не обманываю… — Тогда, может, ты хочешь чего-нибудь? Воды, поесть? Дети наперебой заваливали Эмму вопросами. Они толпились около неё уже целый час и, похоже, даже не думали никуда уходить. Самые младшие обнимались с ней, плакали, пока она ласково гладила их по головам и успокаивала. Те, кто был постарше, расспрашивали её, узнавали, всё ли с ней хорошо. Эмма даже не успевала толком отвечать: шквал вопросов был слишком огромным и даже не собирался останавливаться. А Норман всё это время молча наблюдал со стороны. Он сидел рядом и просто смотрел, не имея возможности хоть как-то к ней подступиться: дети окружили её со всех сторон, чуть ли не вытесняя его с кровати. Не то чтобы ему это особо нравилось, но он ничего не говорил. Всё же малыши за столь долгое время очень соскучились по своей старшей сестрёнке, и Норман прекрасно их понимал, ведь испытывал сейчас то же самое. Он разделял их чувства, и потому не возражал. Хотя ему, если честно, было не очень приятно. Однако он довольно скоро успокоился и даже сам начал улыбаться. Особенно, когда видел счастливых детей и Эмму. Он совсем не мог обижаться на кого-то из них: слишком сильно любил каждого. Да и места для обиды, даже для самой маленькой, у него попросту не осталось: Нормана переполняло счастье оттого, что Эмма наконец-то очнулась. Он просто не мог думать о чём-то плохом в такой момент. Тем более, когда рядом с ним улыбались самые дорогие люди. Поэтому он улыбался вместе с ними, совершенно позабыв о всех обидах. А вскоре к ним заглянул Лукас. Он с улыбкой оглядел детей и тихо посмеялся. Он и сам был рад тому, что Эмма наконец-то очнулась. Он был одним из первых, кто узнал об этом: Анна рассказала им с Юго в первую очередь. Эмоции Юго тогда было просто не передать словами. Лукас мог бы поклясться, что с его губ в этот момент сорвался вздох облегчения. Хотя он упорно всё отрицал и делал вид, что ему всё равно. В конце концов, в этом был весь Юго. Но сколько бы он ни пытался строить из себя саму безразличность, Лукас точно знал, что он тоже очень рад пробуждению Эммы. Это чувствовалось хотя бы в том, как заметно расслабились его плечи после слов Анны. Тем более, сейчас он пришёл вместе с ним, Лукасом, чтобы проведать Эмму, а это уже говорило о многом. — Ну всё, ребята, пора расходиться. Эмме нужен отдых, — нарочито громко, чтобы все услышали, объявил Лукас, из-за чего дети недовольно заворчали. Никому не хотелось уходить от Эммы. В особенности малышам. Они очень соскучились по сестре и хотели провести с ней побольше времени. Да и сама Эмма не особо хотела их отпускать. Даже наоборот, ей хотелось подольше посидеть с ними, пообнимать их. Но Лукас был непреклонен, и потому им всем пришлось подчиниться. Даже Эмме, которая несколько раз заверила, что она в порядке. Но дети, прежде чем уйти, пообещали, что зайдут к ней чуть позже, и лишь после этого разбежались. Лукас же, дождавшись, когда они уйдут, подошёл к кровати и присел на стул напротив. Юго пристроился рядом с Норманом. — Ну вот видишь, а ты боялся. Я же говорил, что всё будет хорошо, — обратился он к нему, похлопав его по плечу, пока Лукас осматривал Эмму и проверял её состояние. — Угу, вы были правы… — Норман слегка улыбнулся и кивнул. — Спасибо вам, мистер Юго, — помолчав немного, вдруг добавил он. — Хм? За что это? — Юго взглянул на него и вопросительно изогнул бровь. На его лице отобразилось искреннее удивление, и это заметил Лукас, из-за чего он слегка улыбнулся. Эмма тоже это заметила, но ничего не сказала. Просто стала молча наблюдать вместе с Лукасом. Ей явно было интересно, что будет дальше. — За то, что вы помогли нам. Если бы не вы, не знаю, как бы мы выжили, — Норман опустил взгляд и стал теребить свою одежду. Чувствовалось, что ему и самому было неловко. Но он действительно был благодарен этому человеку за то, что именно по его заслуге Эмма вообще осталась жива. Юго отвёл смущённый взгляд и пробормотал что-то неразборчивое. Это вызвало у Эммы и Лукаса тихий смешок. Они посидели у них ещё какое-то время, а потом тоже ушли. Норман остался, чтобы накормить Эмму. Хотя она говорила, что в состоянии поесть сама. Она даже повредничала немного для приличия, но в конце концов всё-таки согласилась. Да и сам Норман видел, что она отказывалась просто из вредности. Это его умиляло. Ему нравилось наблюдать за тем, как она забавно хмурилась и ворчала. В этот момент она была похожа на ребёнка. Невольно Норману даже вспоминались времена из детства, когда Эмма точно так же ворчала, будучи ещё совсем малышкой, пока Изабелла кормила её с ложечки. Тогда она выглядела точно так же, как и сейчас. Она вообще ещё с малых лет показывала, что она самостоятельная и независимая. Даже когда была пятилетним ребёнком, который толком-то и ложку держать не умел. Это проявлялось у неё и сейчас, когда она уже выросла. Норману это нравилось в ней. Но куда больше ему нравилось кормить её. Нравилось наблюдать за тем, как она хмурилась, ворчала, но всё равно кушала с ложечки. Совсем как в детстве. Да и в принципе ему нравилось заботиться о ней. Было в этом всё же что-то приятное. Когда Норман ухаживал за Эммой, он чувствовал себя сильным, нужным. Чувствовал себя самым настоящим мужчиной, стеной и опорой для неё. Он понимал, что всё-таки не бесполезен. А ещё он видел, что ей самой это нравилось. Какой бы недовольной она ни выглядела, по ней всё равно было заметно, что она тоже получала от этого удовольствие. Оттого было вдвойне приятнее. А вскоре она всё доела и Норман пошёл относить поднос на кухню. А ещё через какое-то время, как и обещали, пришли дети, и допросы продолжились.***
Они остались наедине только вечером. Дети не покидали их на протяжении всего дня. Бегали к ней по очереди небольшими группками, показывали рисунки, просто общались. Из-за этого у них с Эммой не было времени, чтобы нормально поговорить. Дневная суета затянула их с головой в свой сумасшедший водоворот, и потому времени друг на друга у них попросту не оставалось. Нормана, на самом деле, это несколько расстраивало. Ведь он очень хотел поговорить с Эммой. У него было кое-что очень важное, что он хотел ей сказать. Он думал об этом всё то время, что она была без сознания, но сомневался, стоит ли говорить. Но теперь, когда она Наконец очнулась, он понял: пора. Держать чувства в себе становилось уже просто невыносимо. Потому он решил, что скажет ей сегодня всё. Норман слишком долго молчал, считал, что в признании просто нет необходимости, довольствовался тем, что имел. А теперь он чуть ли не потерял её, самую любимую и нужную Эмму, и наконец-то осознал, насколько это всё серьёзно и важно. Поэтому он хотел рассказать ей обо всём сегодня. Потому что теперь он чётко понимал: другого такого раза у него может и не быть. К тому же ему как раз подвернулся отличный случай, ведь они наконец остались только вдвоём. Норман устало вздохнул и опустился на кровать рядом с Эммой. Зажмурился, потянулся. По всему телу разлилась приятная истома. За весь этот день Норман очень вымотался, поэтому был невероятно рад, что наконец-то мог отдохнуть. Но устал не только он один. Эмма, сидевшая рядом, выглядела измотанной, но крайне довольной. Она улыбалась, прикрыв зелёные глаза, и прижимала к себе одеяло. Она почти не вставала с кровати, но дневная суета забрала у неё много сил. Целый день она принимала посетителей, общалась с детьми и слушала их рассказы о том, что происходило во время её отсутствия. Но не то чтобы она была против. Даже наоборот, ей это нравилось. Она с удовольствием слушала малышей, гладила их по головам и смеялась над забавными ситуациями. И было неудивительно, что она очень устала. Но она, кажется, совсем ни о чём не жалела. И выглядела сейчас более, чем удовлетворённой. У Нормана это вызывало улыбку. Но было кое-что, что несколько волновало его. Он заметил, что Эмма выглядит какой-то задумчивой, ещё днём, когда они остались вдвоём во время тихого часа. Она выглядела так, будто бы думала о чём-то важном, серьёзном. Хмурилась, поджимала губы, смотрела в одну точку. Когда Норман спросил, что такое, она только отмахнулась. Это показалось ему странным, подозрительным, на неё непохожим, но спрашивать он не стал: не хотел давить. Да и понимал он, что после пробуждения ей нужен был отдых, поэтому решил отложить все расспросы на потом. А сейчас он снова заметил на её лице это задумчивое выражение. Но теперь его голову занимали совершенно другие мысли, и потому он опять не стал спрашивать. Сейчас у него были более важные дела. И ему нужно было всё как следует обдумать. Каждое слово, каждую букву, каждый звук. Потому что это признание, а оно всегда должно быть особенным. По крайней мере, так считал сам Норман. Вот он и сидел, тщательно обдумывая всё. Иногда он бросал краткие взгляды на Эмму. Она всё так же сидела, прикрыв глаза и прижав к себе одеяло, но теперь в ней что-то изменилось. Казалось, она собиралась с мыслями, будто бы хотела сказать что-то важное. Её хрупкие плечи были напряжены, тонкие пальцы крепко сжимали одеяло. Она смотрела в одну точку, казалось, почти не дышала. Норман пытался понять, что же с ней происходит. Что же скрывается там, внутри, в самой её душе. Но, к сожалению, он не мог увидеть её насквозь, прочитать всё, что она чувствовала и думала в данный момент. Поэтому ему приходилось только догадываться. На самом деле, Норман и сам был несколько напряжён. Его руки мелко подрагивали, сердце беспокойно билось в груди. Он сомневался, боялся, нервничал. Он не знал совершенно, что ему делать и какие слова подобрать. Такое с ним случилось впервые. Обычно Норман был собранным, серьёзным, рассудительным. Он всегда знал, как найти выход из даже самой безнадёжной ситуации. Но когда дело касалось его собственных чувств, он совершенно терялся. Он сам находил это крайне ироничным. Он был сильным и умным, мог выбраться из любой ловушки, но справиться со своими собственными чувствами ему было не под силу. Как глупо. Тем не менее, поделать с собой он ничего не мог. Он слишком сильно переживал. Ведь для него это было действительно очень важно. Поэтому он старался привести мысли в порядок, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Какое-то время они оба просто молчали. Тишину нарушало только прерывистое дыхание обоих. Норман всё время перебирал пальцы, пытаясь собраться с мыслями. Эмма сминала пальцами одеяло, что он один раз заметил. Похоже, она тоже нервничала. Это было видно ещё и по тому, как она кусала нижнюю губу. Ему это показалось странным. Почему же она переживает? Неужели ей тоже есть, что сказать ему? Или, быть может, она чувствует то же самое, что и он, Норман? Мысль об этом несколько приободрила его, придала ему сил. Возможно, если всё действительно так, как он предполагал, его чувства могли быть взаимными. Когда он думал об этом, у него внутри поднималась решимость. И, в конце концов сделав глубокий вдох, он наконец-то заговорил: — Эмма, я… — Не надо, Норман, — вдруг перебила его Эмма. Норман поднял на неё удивлённый взгляд, и его голубые глаза встретились с её зелёными. Он увидел в них что-то странное, ранее незнакомое. Понимание. — Не надо. Я знаю. В этот момент сердце Нормана, казалось, остановилось. На несколько секунд он даже перестал дышать. А потом его сердце забилось быстро-быстро, и он сам даже не знал отчего: то ли от волнения, то ли от радости. Но одно он знал наверняка: его чувства взаимны. И теперь он больше не позволит Эмме умереть. На этот раз уже точно.