LSD feat. Sia, Diplo, Labrinth — Genius
Незабытая девушка
Файв подлетел с кровати как ошпаренный. Растворяясь и появляясь, снова. Мотая головой по сторонам комнаты и залезая в шкаф и под кровать. В голову с самого пробуждения ударило воспоминание. Ясное и абсолютно точно незабываемое. Но её не было. Её, сука, не было. Проносясь по комнатам ураганом и ударяясь пару раз об углы плечами и ногами, не вписываясь в повороты, которые даже не силился представить правильно, забывая о предметах на своих местах и, наконец, падая плашмя, чувствуя подножку. Разбивая, кажется, нос, Файв понимает, что иллюзия исчезла. Его иллюзия взорвалась, как Долорес в апокалипсисе. Он проснулся во сколько? В шесть вечера? Значит, это то время, когда уходят сны? — Эйнштейн, зря калечишься, — его потянули за рукав, поднимая. — Всех на уши поставил. Погром такой, будто тут завёлся полтергейст. Файв проверяет нос, крови нет, но что-то выбилось из головы. На руке чернила растёрлись. Но он продолжает вглядываться в синий мазок. Там, где татуировка зонта, будто всю жизнь было написано что-то ещё. Что-то такое же значительное. Что стёр сон и нос. Или кто-то ещё намеренно, желая поиздеваться. Кто пикси такой, настоящий полтергейст и трикстер, Файв не знает. Судьба? Не помнит. Стоит в забытье пару секунд, пялясь на руку без ожидаемой крови. Осознаёт, что нос в этих чернилах, как в крови чего-то важного. Какой-то необходимой детали, записи, которая светилась на руке, которую заботливо обновляли каждый день, забив на рак кожи. Потому что нужно было не забыть. «Точно, Нонемо», — дёргается Файв после скоростного штурма своего мозга. — Отвали, — хотел снова прыгнуть он, отбрасывая руку под локтем, но сил не хватает. Они предательски мелькают синим пламенем у рук и затухают, мол мы переработали, братиш, мы спать. Файв со злостью пинает деревяшку стены, а та с хрустом ломается пополам. — Я похерил такую возможность! — он рвётся бежать на своих двоих, прихрамывая, ибо нога не железная. — Ты похерил только отношения с семьёй и нервные клетки, — его останавливают за шкирку и толкают в другую сторону. — Я говорю, что Клаус сказал, что Бен сказал, что девчонка сказала, что пошла в магазин за шоколадкой. Чтобы, когда ты проснулся, не слишком баламутил здесь всё, но, сука, мы же не перемещаемся! Будь уважительней, когда тебе все кричат остановиться на секунду, — Диего высказал всё, что хотел и закричал на весь дом по рации: — Отбой, ребята, поймали, сказали! Файв сначала по инерции пошёл в холл, куда его толкнули, а потом нахмурился уже в спокойствии, подумал, разбросал варианты, хмыкнул, обернулся и пнул Диего под коленку. — Спасибо конечно, но ещё раз взломаешь замок в комнату, прикончу. И теперь Файв стало на душе куда спокойней. Потом не очень, потому что девушка всё не приходила. Но он верил. Больше ничего не оставалось. Он слушал диктофон и прилежно записывал, только часто отвлекался и буквы летели мимо строк. Хотя бы было ясно, что он не сбрендил, она была и никуда уходить не намерена. Пока что, а там Файв с этой проблемой разберётся. Что там делают люди, слушают других? Обязательно. Поддерживают? Попробуем. Целуют? Всех, возможно нет, но отплатить, может, надо? Может, она ждёт этого? Правда, ждёт, кажется, только Файв. Он три года ждёт, нельзя поспешить? Не может выбрать из шоколада что-то определённое? Три года вбивал себе в черепушку хотя бы её существование, а она даже, похоже, и не сильно благодарна. А должна ли? — Караулишь, сыщик? — резко прозвучало от девушки, сидевшей напротив, с лицом кого-то невнятного, а потом и эти явные черты начали тускнеть. — Давно пришла? Файв нагнулся к дневнику, дописывая предложение и открывая новую страницу — на диктофоне места не было. А он уже слишком переволновался, что упустил что-то новое и важное, как например, почему у него не разбит висок от падения в обморок, или почему она осталась и всё-таки пришла, если не рада, что не забыли. Запись «чтобы не забывали» до сих пор круглым почерком висит в досье. И Файв улыбался, глядя на запись. И лишь бы обморок был в последний раз при ком-то. Поэтому ли он избегает взгляда? Будто и не ожидал её тут встретить, был так занят (её биографией), что забыл о ней. Ну надо же недоразумение! Взгляните, как произошло! Фиаско. Файв вздыхает сам же над своей глупостью и качает головой. — Ну, даже если бы я старалась, чтобы меня заметили, ты всё равно продолжал бы играть в психолога или исследователя. Может, хватит записывать наши разговоры? Не хочу чувствовать себя на допросе с видеокамерой. — Точно! — Файв подлетел, потом вспомнил что-то. — Никуда не девайся! — и растворился. — Может, всё-таки маньяк? — девушка не привыкла к таким бурным реакциям на свои слова. — Бывает, — простучали по столу длинными и короткими ударами кто-то из здешних призраков. — Слушай, — появился он снова с огромным штативом и камерой, — давай сфотографируем тебя? — Ты такой мутный… — ноет она, чувствуя себя подопытной крыской, но потом вполне уверенно продолжает: — Но я предполагала это, вот, держи, — девушка достаёт фотографию из чего-то смутно напоминающее карман, — но это вряд ли чем поможет. Файв смотрит на фотокарточку. Но если он концентрируется на глазах, то всё остальное забывается сразу же. Тоже самое, что и её лицом. Но утешает хотя бы то, что от маленькой фотографии мутит меньше. А нужно просто запомнить, Файв спец по вбиванию в голову всего подряд. Только вот. Возможно ли это сделать? — А в зеркало-то ты себя видишь? — всё ещё вглядывался Файв в фотографию у носа, которую держал двумя руками. Лупы не хватало. Честно не хватало. — Ну я примерно привыкла к такой штуке. Есть способы. Можно просто представить, что я блондинка и это запомнишь лучше, чем отражение, — Файв думает, что это не способ, а самообман, но слушает, продолжая заглядывать на фотографию и параллельно записывая черты внешности. — Можешь разделить фотографию на частички и не соединять вместе, — Файв не хочется иметь только разобранный пазл. — Типа такого, со временем привыкаешь и запоминаешь. Так что да, вижу, но запомнить себя намного легче. О себе не забываешь. Только мелочи иногда. Не знаю, сиди и дрочи на фотографию, говорят, в возбуждении легче запомнить. Файв пропустил шутку без желания смеяться над ней, отметив в голове, что в принципе это неплохая идея. «Интересно, а она использовала это сама? Дрочила на себя в зеркале?» — думает Файв, а потом резко понимает сколько способов она придумала не забывать свои же имя и внешность. Считалочка. Короткое имя. Замена смысла в нём. Запоминание внешности по частям. В возбуждении. А он только один — запись. И почему-то сглатывает комок в горле. Хочется запомнить. Подать знак, что раз он может её заметить, значит она существует. И может иметь друзей. Реальных людей, которые ответят ей и увидят её. Поэтому он дописывает и прочитывает её внешность с бумаги. Интересно, если он сам её нарисует, как функцию по показателям, то увидит полную картину? А она просто сравнит, укажет недочёты. — Ты вообще это не контролируешь? — спрашивает Файв, всё ещё не смотря на неё. — Умник, это Вы люди можете контролировать силу, потому что она не Ваша. А мы такими родились. Даже имена. У всех одно и тоже. Изгаляемся, пытаемся доказать, что особенные, а в итоге все Нон Немо. Это одно из самых популярных имён у нас. Фамилии тоже никто не выбирает. Никто просто не может запомнить другие. Файв слышит грустную усмешку. Файв слышит интонацию в голосе. И Файв практически уверен, что она улыбается. Потому что помнит что губы мягко-розового оттенка. Только вот Файв не видит причины. Он не слышит ничего весёлого. Но ведь теперь Файв всё равно уяснил, что все люди одинаковые, но разные. Это же не зависит от внешности. Так почему она переживает именно из-за этого. Из-за одинаковых имён и фамилий у всех. У всех них. Файв что-то начинает понимать только сейчас, вспоминая самостоятельно в голове без записей её слова.—…Ну, ваши людские забавы с тюрьмами и наказанием. —…Вы люди… — У всех… —…у нас.
— Кто мы? — поднимает, наконец, он голову на неё. — Раса мёртвых, — после молчания говорит, фыркает и начинает смеяться — он понял, но для этого нужно было помнить. Для этого нужно было помнить её слова и собирать в кучу, где воспоминания расползаются, как пауки. Как и черты её лица. Она смеётся, кашляет, давится и продолжает снова, будто кассету зажевало на джазе или регги. Думает, что не зная правду о своём отце, он всё равно догадался по разбегающимся паукам. Он гений? Нонемо, конечно, слышала об этом от других Харгривзов, но ни разу не наблюдала за ним действительно мыслительных процессов. И, кажется, они кончились, потому что ответ для него оказывается неразвёрнутым. Расползлись тараканами не его воспоминания, а слова, написанные его же почерком и его же мысли. Она усмехается. Это какое-то фиаско с его стороны. — Что? Я же тебя вижу. — Других мёртвых, дурачок, — «гений», — поправляет себя девушка мысленно, продолжая улыбаться с гордостью за мальчика. — Мёртвых в смысле тех, о ком не вспоминают, тех, кого не замечают, тех, о ком не думают. Тех, кого отчётливо видят только мёртвые. — Так ты не человек? Или человек? — глупо переспрашивает Файв, сталкиваясь с этим впервые. — Не сильно отличаюсь, знаешь ли, только редуцированием отличительных черт, по которым вы запоминаете друг друга. Будто на мне вуаль. Редуцирую вашу собственную память, так сказать. Да и рождена от потомков с другой планеты, приспособившихся не выделяться. Считай меня инопланетянином. Типа себя. Не сильно разнится, но всё же нас много, а Вас пока семеро могу насчитать. Тайна, но наши семьи дружат, — если бы Файв видел её лицо, то понял бы, что она подмигнула. — Придумай почему. С гением грех не поиграть в угадалки, особенно, когда он снова, похоже, планирует свалиться в обморок, иначе не объяснить, почему он с шоком уставился на неё. Можно, конечно, найти причину попроще, вроде того, что в сказанное сложно поверить, слова сложно принять и проглотить. Но Нонемо не любитель лёгких путей. А ещё она хочет, чтобы он поверил ей без новых проверок. — Отец любит всё странное? — Он тоже рождён не тут, дурачок, но ты тоже прав. Была межпланетная война между расами, пока Вы спали спокойно. У нас не воевали, знаешь, про карликовые планеты часто забывают, — шутит она, будто это смешно. — Только подорвали, потому что забыли, что кто-то был. Предки сбежали, ещё когда начало пахнуть жаренным, — шутит снова, а Файв знает, что шутят либо когда врут, либо когда врут, что их это не заботит. — Я живая мёртвая на Земле. Смешно, — говорит она своё сокровенное, а Файв хмурится, закатывая глаза, и отворачивается. — Оборжаться. Ты в курсе, что так дела не делаются? Если задают вопросы… Нонемо видит, что он снова получил ответ, который не ожидал, в который не верит, считает уродским решением своей задачи. И она думает, что вряд ли сокровенное нужно вообще кому-либо тогда говорить. —…нужно отвечать честно. Сыщик хотел ответов. Сыщик их получил. Можешь стирать записи и выкидывать дневник. Если ответы слишком сложны для тебя, сыщик, то зря тратил время. Она хотела уже развернуться и уйти, но её остановили. — Какая же ты всё-таки невыносимая. Остановись, послушай, нет? Где-то хмыкнул один Диего, который говорил Файв тоже самое недавно. Где-то за углом. Совсем рядом. — По-моему, вполне нормальная реакция сначала не поверить. Будь человеком, а не вываливай такое сразу. Я жил среди людей, у которых просто были силы. А ещё я жил без людей. Так что будь терпеливей. Где-то в дымке своего лица теперь хмыкает Нонемо, потому что тоже самое говорила теперь она этому засранцу. — Пара вопросов, и опыты кончаются. — Пара вопросов, и кончаются. Допустим. Сколько тебе лет? — Плутоновских или земных? — усмехнулась она с пренебрежением. — Если знаешь и то, и то, напиши здесь, — Файв протянул ей дневник. — И место, где тебя можно найти. — Мне нет и месяца на Плутоне, — говорила она сквозь улыбку, что явно слышалось, но уверенно записывала, — а по земным, наверное около 16 или 18, трудно считать, знаешь ли, когда наш год равен 248 вашим, а день 6 387 ваших. День я уже прожила. Значит, — девушка задумалась, — лет семнадцать? Обычно я путешествую. Очень легко с такой фотографией в паспорте, знаешь ли. Могу слать открытки. — В смысле открытки, — оторопел парень. — Не хочешь? — Но… — Но ты меня искал? — Нонемо хлопает дневником, небрежно роняя его на стол. — Оправдание. Сколько ты будешь верить дневничку вопрос спорный. И судя по нему, я тебе как человек вообще не сдалась, не то что интересна. Всё черкать пришлось и очищать своё имя, — она листнула на досье, показывая перечёркнутые слова. Где-то начали отстукивать ритм, пытаясь терпеливо и спокойно убедить девушку не начинать полемику. Но она продолжает, пока Файв стоит и принимает всё это. Потому что она не права. И знание этого, помогает ему спокойно выслушать всё, что она скажет. И он бы рад забыть всё это, но знает, что этого не случится. Голос с диктофона вбился в голову. Стал различим до интонаций. Стал абсолютно своим. Её манера говорить с «типа», «знаешь ли». Все придуманные названия для него «дурачок», «сыщик», «автобиограф» теперь его. И он не отпустит. Раньше люди не интересовали его совсем. — Типа это всё месть или у тебя реальная паранойя? Не хочу проснуться когда-нибудь разобранной по кускам. Диктофон, камера, детектора лжи не нашлось? А то бы притащил. Стук становился громче. Бен протестовал. Бен злился. Бен боялся. А Файв знает, что она права — притащил бы. Это не смешно, быть забытой, но более смешно бы было то, что даже техника смогла её забыть. Техника не врёт, как и почерк. И Файв залез бы к коммутатору бесконечности, чтобы своровать кадры с ней. На правду не обижаются, ведь так? И он стоит, продолжая слушать, но не подходя. Не боялся, знал, что не стоит. И только её эмоции он понимал и принимал. Она похожа на него в своём недоверии и экспрессии, но абсолютно другая без веры в своё будущее. Файв уверен, что остановит апокалипсис в её душе, а она его. — Тебя зацепил поцелуй? Прости, знала, что ты это запишешь, но не думала, что запомнишь. Заигралась с гением. Стакан упал от дрожи ударов по столу. Либо Бен просто его смахнул в порыве злости, что всё идёт по пизде, а девчонка ломает свою жизнь, как Клаус. Закрывается, так и не попытавшись. Самостоятельно становится мёртвой, избегая удачный случай, который только может закончиться опять вопросом: «Кто ты?». Звон разливается по комнате. Девушка, наконец, замолчала, и Файв не запомнил, но знал, какие были её глаза. Он знал, какие слёзы на вкус, и как они стекают, где именно капают с лица. Рассчитывал каждую упавшую каплю, чтобы понять каков изгиб её щеки. — Ты в курсе, что тебя невозможно забыть? Он спрашивает о нескольких годах её поисков. О страхе, который испытывал, и нервозности. О не совсем трезвом состоянии, в котором находился его мозг, когда Файв думал слишком много, боялся, что спятил, свихнулся и бредил. — Я не плачу за надежду, что ты существуешь.