Billie Eilish — my strange addiction
Девушка никто
Каждый день февраля Файв посещал один из пунктов в записной книжке. Он не спрашивал о ней, это было бесполезно, никто не сможет внятно ответить. Он просто искал глазами никакую девушку. Ни высокую, ни низкую, ни старую, ни молодую, ни красивую, ни уродливую, ни с каким-то явным оттенком волос или глаз. Девушку, которая будет стоять в стороне, а глаза не будут останавливаться на ней. Пропускать. Каждый день ни в поздний вечер, ни ранее утро он перемещался по стране, в места с названиями, содержащими слово «Харон». И это была проигрышная затея с самого начала, ибо как он заметит то, что заметить невозможно. «Не невозможно, а сложно, Файв, — успокаивал он себя, смотря на руку с записью. — За попытку и надежду платить не надо*». Файв начал вычёркивать список с тех широт, где погода была никакая в это время года. У каждого посещённого места появлялась пометка с датой «1 февраля», «2 февраля»… И вот появилась пометка «18 февраля» у восемнадцатой выбранной строчки. Но в каждом месте ему сочувствовали утрате в его раннем возрасте. Файв мило улыбался и кивал, уходя. Правда, утрата ещё не наступила, но обещала. Всё чаще появлялась мысль сдохнуть и шароёбиться с Беном и Клаусом, раз только мёртвые имеют право на рандеву с никакой девчонкой из царства усопших. Но жалели его только молодые и красивые (на вкус не то чтобы Файв, а как будто бы всех и сразу) «лица» агентств, а он искал никаких. Все они отдалённо напоминали стандарт, немного отличавшийся в разных штатах и городах. И Файв терялся. Когда именно никакая становится стандартом и обычной? Ведь она не единственная ординарная и незапоминающаяся. Все люди такие. Все одинаковые. И чем больше он понимал простую истину, тем сильнее его сковывал страх неудачи и проигрыша. Тем больше, он убеждал себя и убеждался, что все одновременно разные обычные и в сумме никакие. Просто люди. Но ведь если есть разные цифры, значит где-то должен быть ноль. Хотя он же не натуральный. Существует ли он на самом деле? Файв вернулся домой, где ничего не происходило. Где-то ещё висели шарики со дня Святого Валентина. Никто ничем конкретным не занимался, кроме Файв. Он прошёл в столовую и увидел шоколадку. — У кого-то праздник ещё продолжается? — повертел он её в руках. — Нет, — покачал Диего с газетой в руках и подтаявшей откусанной плиткой шоколада, — приходила какая-то девчонка, вроде с Клаусом, не понял, подарила всем по шоколадке в день своей страны. Твоя шоколадка, кстати. Диего не смотря махнул на Файв, держащего свою шоколадку в своих руках. А ещё, кажется, подарок на день Святого Валентина. Живой подарок за все его труды, старания и ещё за что-нибудь, что он придумает. Запоздалая награда. Тешило самолюбие и близкий день влюблённых. Файв вообще всегда рад потешить своё самолюбие, которое разрослось достаточно, но эта девчонка его подточила. — Где она? — всполошился Файв, вспоминая, что сегодня день Плутона. И не понимая (прекрасно осознавая), как он мог забыть об этом. — Не знаю. Может, уже ушла? — Диего оправил газету от поднявшегося небольшого ветра из-за перемещения Номера Пять. — Чёрт бы его побрал, сбил с абзаца. В статье рассказывалось о молодом герое в латексе спасающего кошек. — Клаус, где она? — заорал Файв в его комнате, оглядываясь. — Кто? А. Бен говорит, что послал её в твою комнату. — Спасибо. Спасибо, Бен! — Не за что, — вдогонку крикнул Клаус, перелистывая комикс. — А за что действительно? Неужели этот старик меня похвалил? Первое спасибо было же мне, да? Улыбающийся Бен кивнул головой, а Клаус поднял уголки губ, задирая нос. Файв открыл свою дверь с резким порывом ветра. Штора всколыхнулась, играя светом на тени человека в комнате. Ноги остановились, всё тело замерло. То ли от бега и перемещений, то ли от тайны перед ним, в ушах билось гулко басами сердце, глуша шорохи. Файв глубоко выдохнул через рот, прикрыл его для серьёзности вида, сглотнул, выпрямился и прошёл, осторожно крадясь, в свою комнату, закрывая дверь. Боязнь закрыть глаза нахлынула в тот момент, когда он, кажется, успокоился. Плечи опустились, открывая жилистую шею, напряглись, как нервы, вытянувшиеся в струны. Но кто-то затягивал колки на головке гитары всё сильнее с каждым оборотом в секунду. На кровати, ровно под записями, будто под ярлыками, сидела она. Это её ярлыки. Они давили и оседали ей на плечи, крича, что это та, которую нельзя забывать. И в тоже время это всё были титулы и её знамёна над головой, её корона. То, что заставляло помнить о ней. Величественна в его безумии, она сидела на его кровати, но казалось будто на троне, не сбегала, давала смотреть на себя прямо, не пряталась в углу или за кем-то, потому что так правильно и верно. Потому что так они не забудут частички их жизней, а не хотя бы каплю её. Она уйдёт на задний план, чтобы слиться с темнотой и пустотой. Но в тишине нет ответов, которые нужны Файв, поэтому она попытается дать их, наблюдая с неподдельным интересом и небольшой снисходительностью. Она единственная, кто смотрит и видит. А его попытки уцепиться взглядом забавны и, кажется, ни к чему не приводят. Хотя чего можно было ожидать от человека? И всё-таки что-то не давало Файв и попытки разглядеть внешность. Запомнить, как она выглядит. Но как только он отводил взгляд, образ выветривался, как пепелище на ветру. А Файв хотел искру, фейерверк, который ждал так долго. Файв же имеет на это право? Так почему она не контролирует свою силу? Или она не может как Ваня? Есть ли у неё лицо? Оно же вроде было, это сложно не заметить. Но Файв чувствовал, что собирает пазл при землетрясении. Частички не подходили, цвета переливались, видение то размывалось, то резко подменялось образами каких-то людей, ходивших по улицам, лица которых мозг неосознанно запомнил. — Ты такая же как мы? Как Харгривзы? С силой? — начинает Файв, боясь отвести взгляд от губ, потому что не размыты только они. Чёткие и резкие. Возможно, они просто его представление, какими он запомнил их в тот момент. Но рвота подступает к горлу всё равно. Уже сложно понять, кружится ли мир вокруг него, или только она в глазах. Он даже не уверен, что её нос на месте носа, уши существуют и глаза не на лбу. Волосы только что были, кажется, до плеч, но вот Файв уверен, что посмотрел на них снова, и теперь они до поясницы. Какими они были миллисекунду назад, какие они сейчас, какие на самом деле, и всегда ли они были и будут такими? Файв, чёрт возьми, не понимает, где заканчивается его мысленный образ и начинается реальность. Память путается, заставляя отвести взгляд. Но он пытается сопротивляться. Потому что знает, какого ей в этот момент, наблюдать за его потугами. Или думает, что знает. — Ну, смотря какой из Харгривзов… — кажется, задумывается девушка, потому что Файв почему-то плохо различает эмоции на её лице. — Что ты имеешь в виду? — Страшную вещь, конечно, скажу, — смеётся она рвано, будто помехами, — но ваш папочка мне ближе, чем вы. Такие как Бен заставляют чувствовать жизнь. Они намного ближе ко мне и смерти, а, значит, всегда знают, как правильно быть живыми. Файв ничего не понимает, а она, кажется, и не пытается объяснить по-хорошему. Поэтому он спрашивает снова. — Ты же не могла расти всё это время с нами? Может, мы не заметили? — Нет, конечно, дурачок. Это абсолютно бесполезно. Я приходила играть в детстве, Ваш отец дружил с моими родителями, но это довольно скучно, когда тебя забывают и не ищут. С мёртвыми Клауса я подружилась быстрее Клауса, только вот он подружился с травкой в то же время. Поэтому просто заходила посмотреть, как живут психи. У меня в отличи от вас есть семья, которая понимает меня и любит, но… —…не помнит? Даже твоя семья? — Это длинная история, а у тебя не много времени, кажется. Ты же не отключишься на полу? Не пытайся всмотреться так тщательно и щепетильно, это практически бесполезно. Нужно много времени. Слишком много. — Я уже прожил одну жизнь. Могу повторить, — усмехается Файв храбрясь, но взгляда не отводит, щурится, промаргивает слёзы и накатившую усталость на веки, напрягая глаза до боли в висках. — Тогда не переусердствуй, имей терпение хотя бы чуть-чуть. — Я могу задать вопрос? — А тебе он нужен? Похоже, это я та, кто должен задавать вопросы, — она хмыкнула на стену, приваливаясь на руки за спиной. — Это, знаешь ли, порицается. Сталкинг и всё такое. Ну, ваши людские забавы с тюрьмами и наказанием. — Я больше, чем уверен, что ты «незаконно» пробиралась в наш дом чаще и знаешь о нас достаточно, чтобы ответить на пару вопросов. Не обломишься. — Ну задавай, сыщик. — Как тебя зовут? Девушка фыркнула, но ответила. — Прости, не расслышал. Девушка засмеялась, как сбежавшая пластинка, на весь дом, но прослезившись повторила, а Файв снова будто бы забыл. Осознав масштаб её шутки, он подбежал к ней с дневником, открыл его на новой странице и сунул ей ручку. — Запиши, пожалуйста. — Какие мы вежливые, не боишься отвести взгляд теперь? — вроде с доброй улыбкой написала. — «Моё имя None Nemo», — прочитал он запись. — Никто Никто, думаешь, это смешно? — С латыни вообще бред получается Никто Нет. Может что-то вроде Никого Нет? Как думаешь? — засмеялась она, а потом серьёзно процитировала. — Ego spem pretio non emo. — Это конечно да. Сдаваться не надо. За надежду платить не надо, но… — non emo. — Не плати? Что? — None Nemo. Легко забыть, потому что это моё имя. Non emo. Nonemo. Не плати. Что-то значит, но не моё имя, сможешь легко запомнить, раз знаешь латынь. Ego spem pretio non emo. Ego spem pretio non emo. Я за надежду не плачу, — повторила она несколько раз, как детскую скороговорку, отстукивая ритм по покрывалу пальцем. — Можешь называть меня просто Нонемо. Нон Немо слишком официально. — А если без фамилии и просто по имени? Нон? Немо? — У тебя с личным пространством вообще никак? Может, мне называть тебя просто Ф? — она профырчала, и Файв подумал, что уж точно оплюёт его с ног до головы. — Легко же, да Ф? Или может, имя самой придумать? Почему ты номер? Давай я буду звать тебя Куинси? Куинс, звучит? Значит, кстати, тоже «пять». Файв фыркнул. — Да понял, понял, Нонемо. Такая болтливая. — Ну, когда разговариваешь раз в год с кем-то неосознанно начинаешь болтать, простите, — она цыкнула, закатывая глаза. Файв поднимает бровь и хлопает по плечу. Но абсолютно без поддержки, просто будто бы проверяет жива ли девчонка, которая вдруг замолчала. Но это единственное одобрение, на которое его хватило, он ведь понимает. Сам болтает с куклой. — Ладно, рассказывай, — смиряется он. — Не каждый день я могу записать тебя на диктофон, — он достаёт из кармана устройство, которое прихватил по пути в комнату, крутит, показывая красный огонёк, и ухмыляется. Её злой взгляд многозначительно говорит, мол, что ещё рассказывать, в пору вызывать врачей. — Будешь слушать мой голос на ночь, пытаясь разобрать какой он, и созерцать свои живописные стены? А, поняла, хочешь открыть секрет вселенского масштаба? Я вот верю, что рептилоиды среди нас. Тебе об этом рассказать? Не сильно вдупляешь или боишься забыть и оставить вопросы без ответа, хотя еле держишься на ногах? — Всё вместе? — неуверенно предположил Файв. — Наш отец, Бен, которые мертвы, — начал Файв загибать пальцы, — Харон и Плутон, редуцирование, считалочка для запоминания своего же имени. Так жива ты или нет. Существуешь или нет. Наша сестра или нет. Редуцирование памяти или что? Девушка поджала губы в одобрении. — Ну вот, умный же малый. Не знаю, почему Клаус сказал, что ты совсем из ума выжил. Я даже испугалась, что на маньяка наткнулась. Он мне сказал, что у тебя мозг соплями через нос вытекает! Откуда он этой хрени понабрался. «Да», — кивает серьёзно Файв, осознанно понимая, от кого именно он этой «хрени понабрался». Файв отдаёт отчёт в своих действиях. Иногда. И абсолютно точно не считает себя маньяком, поэтому кивает изо всех сил. Потому что смешно до ужаса, если честно. Он одержим видением. Воспоминанием, которого у него уже нет. Оно только на бумаге. Глупо осознавать, но Файв верит только своему почерку, хотя себе ни капли. И вопрос в том, до какого времени ему будет не противно верить буквам. Он спрашивал себя об этом много раз и до девчонки. Он верил записям всегда. Он верил им, когда прыгал в своё настоящее. И хотя он ошибся, он верит, что бумага не подводит. Только вот прыгнул ли он? И его мозг прыгнул. Файв почувствовал, что и правда летит. И летит не через время и пространство, летит мягко. И сейчас он чувствует тепло и верит всеми фибрами души, что всё-таки прыгнул и спасся. Верит в то, что сказала девушка Никто. В свои записи, потому что больше нечему. Иначе можно сойти с ума. И он бредит постепенно, плавно. Не видит ничего перед собой, и это не пугает. Тьма обволакивает, как мать, ласково и нежно. Сердце сбивает бешенный ритм, дышится легко. Файв держится за что-то, и это не реальность. Он держится за аморфную идею, за решение задачи, которое маячит, но не вырывается из руки. Но Файв всё равно вцепился в него, боясь отпускать. Под ногами пусто, но знание того, что некуда падать лижет виски и макушку изнутри черепа. Файв наконец-то нашёл замену никаким денькам и спит как убитый, после своих затянувшихся поисков, увенчавшихся успехом. Никакие деньки пахли шоколадом и его кофе, смешанным с потом от перебежек и суетой. А раз Файв запомнил их запах, значит, запомнит больше, станет замечать их чаще, потому что больше и не остаётся после апокалипсиса делать. Он не осознаёт, как девушка держит его тело у пола, потому что тот покачнулся плавно, и она успела его подхватить. Мысли крутились вокруг того, что не стоило выходить из тени и угла напрямую в первый день. — Ого, всё-таки отключился. Твоя взяла, я думала, пройдёт меньше времени. Как думаешь? Может, стереть все стены и уйти с дневником? — Но он же запомнил тебя. Не просирай свою жизнь. Когда ты мёртвый, тебе даже пойти некуда и поговорить не с кем. У тебя есть шанс, — отстукивает Бен по столу азбукой Морзе. — Моя жизнь не лучше твоей смерти, Бен. В досье ручкой изменились записи необычным округлённым почерком. «Имя: None Nemo, Nonemo. Откуда: