Монстры тоже плачут

      — Бэла!       Тишина, которая была ответом Альсине на призыв дочери, стала неприятной. Её девочки всегда появлялись сразу, стоило лишь единожды их позвать. Но сейчас Димитреску не услышала привычного тихого шелеста маленьких крыльев, за которым обычно следовало появление одной из них. Губа дрогнула, а чувство тревоги начало нарастать из ниоткуда.       — Бэла?.. Бэла?!       Но ответом была лишь тишина, и Альсина закричала, резко выпустив свои когти. Она прекрасно понимала, что это значило, но не могла поверить: Итан Уинтерс убил её дочь.       — Нет! — заорала Димитреску, проводя когтями по стене холла. — Я найду тебя и уничтожу!       Она не обращалась к нему конкретно, но точно знала, что он где-то рядом и наверняка слышит её слова. Альсина готова была разорвать его в клочья, оставалось лишь найти грёбанного ублюдка. Нужно было срочно сообщить об этом Матери Миранде, пока всё не пошло к чертям.       Спрятав острые когти, Альсина быстрым шагом направилась в свои покои, чтобы совершить телефонный звонок. Ей нужна была поддержка, но ярость медленно отступала, оставляя место лишь боли.       Тягучей, вязкой боли.       — Что ты сделал с моей дочерью?!       Прокричав это в пустоту, Димитреску захлопнула дверь в свои покои и медленно опустилась на стул перед туалетным столиком. Дрожащими руками набирая заветный номер, она принялась слушать гудки. Долгие и мучительные.       А злость… Злость сменилась новым чувством.       Опустошением.       Боль, застилающая глаза, и полнейшая пустота в душе. Нет сил держать себя в руках, когда все вокруг знают её как сильную женщину. Димитреску готова поклясться, что даже она умеет любить. И она искренне дорожила своими девочками.       — Карл?.. — голос дрогнул, но Альсина постаралась это скрыть.       Держа возле уха телефонную трубку, Димитреску сидела и смотрела в зеркало. Там находилась женщина с глазами, полными печали и растерянности. Чёртов Итан Уинтерс просто взял и сделал это… Посмел тронуть её девочку, её сокровище.       «Он заплатит, он мне за всё заплатит…»       Она прислушалась к голосу в трубке и вновь посмотрела в глаза своему отражению, отмечая, насколько ясно все её эмоции отражались на её лице. По щекам текли алые слёзы, стекая по подбородку, но Альсина даже не пыталась их смахнуть. Она всё так же сидела прямо и покусывала губы, чтобы не выдать свои всхлипы собеседнику на том конце провода.       — Нет, это было не так, — тихо выдавила Альсина, сглатывая противный ком в горле, появившийся от непролитых слёз, и сжала свободной рукой край туалетного столика.       Она больше не могла держать это в себе, а Карл, казалось бы, издевался, задавая свои глупые вопросы. Она позвонила ему вовсе не за этим. Совершенно не за этим. Димитреску просто искала утешения, отчаянно борясь с желанием найти Итана Уинтерса прямо сейчас и насквозь пронзить его когтями. Но Альсина не могла подвести Матерь Миранду…       Отчаяние, с каждой минутой нараставшее в её груди, твердило обратное.       — Этот человек…       Голос едва ли не сорвался на всхлип, и Димитреску вовремя зажала рот рукой. Карл ни за что не должен был узнать о её слезах. Он не должен был знать, насколько ей больно и страшно. Да, ей было безумно страшно, что она потеряет и других двоих дочерей. Альсина боролась с желанием позвать их к себе, обнять и не отпускать ни на шаг.       — Я послала их вместе, — ровно выдохнула она, а слёзы всё так же текли по щекам. — У него не было ни единого шанса.       Сжав зубы, Альсина уже успела пожалеть, что позвонила Карлу. Всё, чего она хотела, — это вернуть свою Бэлу и отомстить тупому мужлану, что ворвался в её дом. А ведь в этом был виноват и сам Карл, но у Димитреску не было сил высказывать всё это ему. Она желала лишь поскорее бросить трубку и зарыдать, не сдерживая эмоций. В сердце зияла огромная дыра, оставленная смертью дочери. Димитреску на самом деле дорожила каждой из её девочек, потому что они были её единственной семьёй.       И неважно, насколько такая семья была настоящей.       — Bela mea /моя Бэла/… — прошептала Альсина, отстраняя телефонную трубку на расстояние вытянутой руки, чтобы Карл не услышал её всхлип, а затем приложила её обратно к уху и добавила: — Доставь её ко мне, Карл!       Она не стала ждать ответа, зная, что он не ослушается и обязательно передаст Миранде о том, в каком состоянии находится сейчас дом Димитреску. Только вот самой Альсине было абсолютно плевать. Казалось бы, весь мир замер в это мгновение, и горе хлынуло на неё волной, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Сердце словно вырвали из груди и сдавливали всё сильнее с каждой секундой.       Она не могла поверить, что её девочки больше нет в живых. Как она могла такое допустить?       — Он дорого заплатит, — выдохнула Альсина в пустоту и опустила голову, чтобы не видеть своё жалкое отражение.       Слёзы начали стекать на гладкую поверхность мраморного стола, и Альсина больше не была в силах контролировать их. Она была разбита и изранена, отчаянно хотела лишь защитить свою семью.       Зачем он это сделал? Уинтерс должен был заплатить за всё, абсолютно за всё.       — Он будет страдать. Я заставлю его страдать, — прохрипела Альсина осипшим от слёз голосом и прикрыла на миг глаза.       — Итан Уинтерс будет мёртв к концу дня.       Альсина дёрнулась, не сразу поняв, на самом ли деле слышит она этот спокойный голос или ей померещилось, что он принадлежит Миранде. Может, она просто сходит с ума?..       В висках стучало от волны охвативших её эмоций, а внутри ощущение было такое, будто сердце буквально разрывали на части. Обернувшись, она действительно заметила в комнате силуэт женщины, что медленно вышла на свет. Димитреску взглянула на неё: ответ, данный ей, вовсе не удовлетворял. Ярость, постепенно заглушающая боль, накатывала всё сильнее в этом гнетущем молчании. Альсина не могла допустить того, что кто-то другой сделает это за неё. Она должна была сама показать этому уроду, что значит причинять вред дому Димитреску.       И дело было вовсе не в знатном имени.       Она отчаянно хотела убить его, всадить свои когти в его тело и медленно разрывать на части, пока он не подохнет от боли. Он должен был получить своё.       — Нет! — воскликнула хозяйка замка, уже не замечая собственных слёз, что бесконтрольно текли из глаз, пачкая её очередное прекрасное платье. Она хотела лишь мести, хотела, чтобы на душе стало не так горько. — Не будет никакой церемонии! Nimic /Ничего/!       Ей было абсолютно плевать на эту чёртову церемонию. Ей было плевать сейчас на всё: на Миранду с её целями, на уважение, на собственные принципы. Она отчаянно хотела разорвать на куски того, кто посмел притронуться к тому сокровенному, что составляло часть самой Альсины. Димитреску столько лет мечтала об этих девочках, отчаянно пробовала всевозможные методы, а сейчас одну из них просто убил какой-то выродок. Альсина готова была сделать всё, чтобы ему было в десятки или сотни раз больнее, чем её дочери перед смертью.       — Я оторву ему голову собственными руками! — прорычала Альсина, с силой ударяя по туалетному столику напряжёнными ладонями.       Он не выдержал такой силы удара и с громким хрустом сломался пополам. Димитреску вскочила на ноги, чувствуя, как внутри всё клокочет от гнева, и приблизилась к Миранде. Альсина не хотела сохранять жизнь Уинтерса, посмевшего залезть в её дом, обокрасть и убить её дочь!       Она не могла больше контролировать собственные эмоции и слёзы, поддаваясь своему горю и буквально утопая в нём. Казалось, что это отчаяние никогда не прекратится и будет преследовать её долгие годы. Поэтому она и должна была отомстить. Ей станет легче, обязательно станет.       Наверняка станет.       Она должна была выпустить кишки грёбанному Итану Уинтерсу!       — Кассандра и Даниэла скоро будут здесь, — тихо и всё так же спокойно проговорила Миранда.       Димитреску слышала в этом голосе упрёк и понимала, что он вполне оправдан. Нужно было срочно привести себя в порядок, потому что она не могла предстать перед кем-либо в такой подавленном состоянии. Такой её могла видеть лишь Матерь Миранда, но Альсина отчаянно жаждала расправы, а ещё… А ещё она мечтала об утешении.       Качнув головой, Димитреску посмотрела на Миранду, возвышаясь над нею.       — Я обещаю тебе: мистер Уинтерс заплатит за все преступления против нашей семьи, — всё так же тихо сказала Миранда.       Альсина смотрела на неё сверху вниз, встречая прямой и строгий взгляд. Не выдержав больше, Димитреску сбросила свою шляпу и медленно, словно в чём-то сомневаясь, опустилась на колени перед Матерью, уткнувшись своим лбом в её. Слёзы хлынули с новой силой, растекаясь по щекам и шее. Димитреску больше была не в силах контролировать это, она отчаянно взвыла, закрыв глаза, и ухватилась за плечи Миранды.       Та, в свою очередь, обняла свою Альсину, прижимаясь влажными губами к её лбу и оставляя лёгкий поцелуй.       — lubirea mea /любовь моя/, — проговорила Миранда, поглаживая Димитреску по волосам, нежно перебирая их пальцами.       Альсина уже ничего не могла ответить, всё внутри неё отчаянно кричало. Чувства давно смешались и слились воедино. Она уже не могла отличить ярость от боли, отчаяние от злости. Ей было до безумия плохо, впервые в жизни настолько. Она никогда раньше не ощущала такого опустошения и сейчас хотела лишь навсегда забыть, что в мире существует такая боль. Лишь тёплые руки Миранды успокаивали, поглаживая её щёки и невольно размазывая по ним кровавые слёзы.       А ведь все говорили, что монстрам не больно.       Нет, сердца их болели точно так же сильно.       Альсина прижалась ближе к Миранде, уткнувшись мокрым от слёз носом в ямочку на её ключицах. Матерь обнимала своё творение, оставляя хаотичные поцелуи на лице Димитреску, желая успокоить. Она прекрасно понимала всю боль, что словно просачивалась в неё саму.       Отчаяние будто повисло в воздухе, заволакивая, отгораживая от мира обеих женщин, что стояли почти неподвижно, обнявшись. Альсина не смогла бы потушить пламя своих эмоций сама. Ей было так горько, что она готова была пожертвовать всем, лишь бы унять эту боль. Слишком много лет она не ощущала такого сильного эмоционального всплеска. Все барьеры были разрушены сегодня, сломав её изнутри. Альсина всё ещё хотела его смерти.       Догнать, найти, убить.       Разорвать в клочья и наслаждаться тем, как разлетаются в разные стороны части его тела. От этих мыслей становилось легче, а ещё от тёплых рук Миранды на щеках.       — Я должна видеть, — выдохнула осипшим голосом, — как он сдохнет.       — Я позволю тебе, — тут же отозвалась Миранда. — Doar nu plânge /только не плачь/…       — Iți promit /я обещаю/, — тут же кивнула Альсина, поднимая голову.       Она, не открывая глаз, нашла губы Миранды и накрыла их, вовлекая в мягкий и спокойный поцелуй. Альсина почувствовала, как Матерь потянулась к ней, жарко отвечая, проникая языком глубже, лаская. Димитреску облегчённо застонала, сильнее хватаясь руками за Миранду, словно находя в ней спасение, и продолжила целовать, блуждая руками по хрупкой спине. Альсина чувствовала, как Миранда гладила её по щекам, нежно выводя коготками узоры.       Димитреску расслабилась, полностью садясь на пол и привлекая к себе Миранду.       Та не сопротивлялась, опускаясь на колени к Альсине, чувствуя её нежность и боль, что потрескивали в воздухе. Странное чувство обволакивало и успокаивало Димитреску, и она отчаянно продолжала целовать Миранду, нежно сжимая в своих объятиях. Она не могла отстраниться, ощущая, как её будоражит эта связь, словно наркотик. И, казалось, Миранда была совсем не против.       Альсина целовала её лицо, опускаясь ниже, к шее. Она оставляла влажные следы на коже, касаясь алыми губами. Помада давно размазалась, смешавшись с кровавыми слезами. Отметив, как красиво и странно выделяются эти алые пятна на бледном лице Миранды, Димитреску вновь накрыла её губы своими.       Больше не было боли, она медленно отступала с каждой новой секундой их поцелуя. Их языки сплетались — нежно и мучительно медленно. Димитреску придерживала голову Миранды, посасывая её тонкие губы, замечая, что та прикрыла глаза. Она отвечала ей так же трепетно и аккуратно, ощущая, как расслабляется её строгая и сломленная женщина.       — Не позволю ему тронуть их, — прошептала между поцелуями Миранда, зарываясь ногтями в на удивление мягкие волосы Альсины.       — Nu-l voi lăsa să ne rănească familia /я не позволю ему навредить нашей семье/, — едва слышно пробормотала Димитреску на родном языке и вновь прикоснулась губами к щеке Миранды. — Он заплатит…       — Я же обещала, — проговорила Миранда, — любовь моя.       Альсина знала, что она не врала.       Никогда не врала ей, любила искренне и так открыто, что Димитреску не имела права сомневаться в её словах. Миранда была тем самым лучом света, что подарил ей мир… Мир, которого Альсина никогда не знала. Подарила господство и власть, дала самое ценное и дорогое — любовь.       И жизнь.       А ещё её девочек.       Её славных, прекрасных дочерей.       — Верни мне её, — задыхаясь от чувств, попросила Альсина, шепча в губы Миранды.       — Ты же знаешь…       — Te implor /я умоляю тебя/, Миранда, — взмолилась Альсина, целуя лицо женщины в своих руках.       Она не могла просто так всё это отпустить. Не могла позволить себе не попросить, не узнать, есть ли ещё шанс. Матерь прижалась к щеке Альсины и тихо вздохнула, собираясь с мыслями.       — Я посмотрю, что с этим можно сделать, — твёрдо проговорила она. — Но ничего не обещаю.       Прижавшись лбом к щеке Миранды, Альсина не хотела выпускать её из своих объятий, чувствуя спасительное и успокаивающее тепло. Ей хотелось забыться в этом моменте хотя бы ненадолго, чтобы не чувствовать пустоту, разъедающую изнутри. Было больно до одури, но только Миранда смогла унять эти чувства.       — Зови девочек, — прошептала Миранда, поглаживая щеку своего создания.       Она почти нежно прикасалась к её коже, лаская, и чувствовала, как расслабляется её сильная и строгая женщина. Оставалось лишь подарить надежду, что всё скоро будет хорошо.       — Нет, aşteaptă /подожди/, — проронила Альсина, соприкасаясь губами с Мирандой. — Побудь со мной.       — Только если недолго, — выдохнула Матерь, прикрыв глаза, — совсем недолго, draga mea /моя дорогая/…       Иногда мгновение покоя дарит правильные чувства, и Альсине оно требовалось сейчас как никогда.