чук и гек

они были горячи в тамбуре тогда и оба выдыхали да силы на исходе а Чук и Гек долго не выходят

- Доброе утро, мои родные люди - шепеляво доносится из соседнего купе. Вот ведь... И какой Попов додумался радио в семь утра настраивать? Оптимистически настроенные товарищи явно были горды собственными успехами в области связи. А у Олега голова болит и каждый шорох слышится в десятки раз оглушительнее. Волчий, чёрт его дери, слух. Стук колёс расслаблял и дарил ощущение дорожной романтики. Первые два часа. А потом въелся в мозг и звучал скорее траурным набатом. Да ещё и маршрут такой... Из Петербурга в Сибирь. Ну что он, декабрист какой? В оппозицию не вступал, с криминалом дел не имеет. На царя-батюшку интриг зловещих не плетёт. Чист как над Невою лёд. Ну или где там чистота, невинность и прозрачность? Разрозненные мысли наполняли и без того пульсировавшую голову. "А ведь Серый хихикал ещё, пить он не умеет. Айтишник недоученный! Проводили, называется" - хмуро думалось Олегу. Вслед за невесёлыми мыслями явились и воспоминания. Воспоминание. Волков с трудом спустился с верхнего яруса, босыми ногами нашарил отброшенные беспечно тапки и поплёлся в сторону туалета. Так и не обретённое равновесие на пару с ощутимой тряской заставили его прислониться к окошку. Ничего нового оно не показало. Лес, как и час назад, как и шесть часов назад, сливался в нечто аляпистое и абстрактное. Попеременно шатаясь и оседая на чьи-то так неосторожно выставленные в проход ноги, он всё же прибыл в пункт назначения. Мысленно поздравив себя за успехи в пространственном ориентировании, Олег опёрся руками о раковину. Яркое, цветастое пятно воспоминания отчётливо виднелось прямиком под ключицей. Засос. Лицо порозовело и кокетливо оттеняло этот "непримечательный синячок". Чтобы хоть немного взбодриться и проснуться, а также провести мало-мальский анализ реальности ситуации, Волков плеснул себе в лицо водой. Раз, другой, ворот серой футболки совсем намок, а лицо всё так же пылало. По классификации питерских светофоров оттенок его лица символизировал следующее: "красный - цвет опасности. Прямо сейчас в опасности мой рассудок. Просьба мыслям-пешеходам незамедлительно прекратить движение". Но, как это часто бывает, преждевременное предохранение должных результатов не дало. Мысли всё пестрили, мешаясь с воспоминаниями его проводов. Вот он говорит Серёге, что отчисляется. Вот Серёга, не отвлекаясь от каких-то чертежей говорит, что из-за таких вот шуток его и не взяли в студенческий КВН. Острить в ответ не очень хочется и он молчит. Разумовский резко вскидывает голову и недоверчиво оглядывает его. Глаза-алкотестеры, невероятно. Вот он, неловко переминаясь, продолжает. Много всякого говорит. Серёжа слушает. Вот уже он сам слушает. Серёжа кричит. Вот они на кухне неловко переглядываются попеременно прикладываясь к остывшему чаю - лишь видимость. Кухня сменяется парадной, чай каким-то пойлом. Пойло сначала обжигает рот и пищевод, да так сильно, что Разумовский невольно кутается в потрёпанный шарф, а потом горячит рассудок. Они вновь говорят много и долго. За парадной были ещё места - набережная, проспекты, закоулки, самые неприглядные, их закоулки. Сережа ведь даже не сразу понял, что они прощались. Он просто доверчиво шёл за ним, по их памятным местечкам и погружался в воспоминания. А потом вокзал, перрон и поцелуи в тамбуре. Так непоследовательно, смазано, неловко. Поцелуи и взгляды, ни слова о любви. Потом только поцелуи и поцелуи. Окрик проводницы, первый толчок поезда и брошенные уже с земли "до скорого. волче" Плеск воды, гул в голове и нетерпеливый мат за дверью вернули Волкова в реальность. Уже уходя, он бросил ещё один взгляд на след под ключицей. Вышел Олег с пугающе широкой улыбкой, что незамедлительно донёс до него стоящий у туалета хмельной мужичок. -Дыши свободно и проживи в любви этот день - уже не так противно звучало из приёмника.