Цена свободы

      Плавный поворот, в котором едва удалось удержать мотоцикл, — и вот ее дом показался в конце улицы. Мышка дрожащими пальцами вывернула ручку газа сильнее, стремясь поскорее скрыться в гараже. Автоматические ворота, повинуясь сигналу с байка, поднялись, пропуская внутрь, и начали плавно опускаться.       Наконец одна! Наконец можно расслабиться и скинуть с лица маску безразличия! Наконец!..       В глубине помещения зашевелилась тень. Глаза, непривычные к темноте после яркого света, сощурились, рука метнулась к оружию на бедре...       Из полумрака к ней сделал шаг высокий рыжий мужчина.       Сердце замерло и затрепетало! Она с трудом подавила крик.       Как смог добраться он сюда?! Как узнал, где живет?! Как попал в дом?!       Что делает в ее гараже вражеский генерал?!       Ладонь обхватила рукоятку бластера и рванула его из кобуры.       — Ей, детка, детка! Это же я! — голос бархатный, ласковый и глубокий. Тот, который она не слышала уже очень давно.       Принадлежащий высокому рыжему мужчине.       Сердце Карабины оборвалось.       Не предупредив, именно сегодня Троттл вернулся на Марс!       На когтистом пальце сверкнул перстень, всколыхнув неприятные воспоминания. Высокий рыжий мужчина сидел, расслабленно развалившись в удобном кресле. Холодные голубые глаза, не таясь, рассматривали ее, как будто не преградой им была зеленовато-желтая генеральская форма Борцов за свободу. Откинув назад длинную челку, главнокомандующий крысиной армии как-то хищно ухмыльнулся и начал медленно пролистывать привезенные документы.       — Странное место для встречи, Мейс! — серая марсианка окинула взглядом гостиную небольшой квартиры, в которой вражеский командир явно жил постоянно. Она сидела на диване напротив него, не касаясь идеально прямой спиной мягкой спинки и сложив руки на плотно сжатых коленях. Девушка старалась не ерзать и не мять ткань форменных брюк в чуть подрагивающих пальцах, чтоб не выдать того, как ей неуютно в этом неподобающем для переговоров на высшем уровне помещении. Все время, что она находилась в ставке командования крыс, ее не покидало чувство тревоги, которое Карабина старательно гнала прочь. Она не показала, как сжалось все внутри, когда по прибытии ее вежливо, но настойчиво попросили сдать оружие и обыскали. Не подала вида, что испугалась, когда вместо войсковой части адъютант их командующего привел сюда.       Мышам как воздух было нужно это соглашение, поэтому она позволила диктовать себе условия подписания договора, столь необходимого ее народу. Она — взрослая, уверенная в себе женщина в одном из высших армейских чинов. Не устраивать же истерику, как малолетней девчонке, оттого что из-за приоткрытой двери спальни виднеется кусочек широкой кровати? Что может сделать один генерал другому на официальной встрече?!       — В смысле, почему не в конференц-зале? Нам ли с тобой, так много времени проведшим когда-то плечом к плечу, — он многозначительно ухмыльнулся, намекая на период, когда он шпионил для Плутарка в штабе Борцов за свободу, — встречаться в официальной обстановке! Полномочия принимать решения у меня есть, ручку найду, договор ты привезла. Так к чему тратить время и куда-то идти?       — Тогда зачем вообще было вызывать меня сюда? Передали бы документы с курьером! — Карабина, пробежавшись глазами вокруг, отметила, что не видит мест, где могла бы быть спрятана камера или иное записывающее устройство. Данные на ее командирском браслете, сигнализирующем в случае прослушивания, подтверждали наблюдения. Отчего-то стало очень тревожно от понимания, что она наедине с этим мужчиной в его личных апартаментах.       — А затем, генерал, что есть еще один пунктик, который я не стал прописывать, но без которого не акцептую наше маленькое соглашение... — его глаза хищно блеснули...       Она сжалась.       Почему именно сейчас? Ну почему не завтра?! Не через неделю, месяц?!       Карабина и подумать не могла, что однажды будет ему не рада. Что застынет, скованная страхом, перед любимым.       В животе шевельнулся склизкий комок, в очередной раз за день накатила тошнота.       «Он поймет!» — обреченно подумала мышка.       Вздохнув, сняла шлем и посмотрела в лицо своему мужчине.       Троттл сделал шаг ей навстречу, порываясь обнять, а потом замер. За стеклами очков четко было видно, как расширились зрачки, когда он заметил покрасневшие, потрескавшиеся по краям губы. Они всегда выдавали ее, когда их многократно и влажно целовали.       Или когда она облизывала их, пересохшие от крика.       — Негласный пункт? И какой же? — девушка вскинула голову, показывая, что бесстрашно принимает вызов. Вот оно! То, что тревожило все это время! Она слишком хорошо знала Мейса, чтобы не ожидать какой-то подлости! Но какой был у нее выбор, если единственный, кто был готов вести переговоры с мышами, — это печально известный шпион и предатель, после цепочки интриг поднявшийся на самую вершину власти одного из марсианских видов?       Борцам за свободу была нужна подпись генерала Мейсона.       — Ты хочешь мира и союза между нашими народами, генерал? — крыс откинулся на спинку кресла, глядя на нее с легкой улыбкой. — Так я не против! Только за! Такое выгодное для вас, мышей, соглашение: мы перестанем дышать в спину, угрожать внезапными атаками, поделимся позаимствованными у Плутарка технологиями, чтоб помочь распространить ту растительность, которую вам удалось сохранить, по всей нашей планете. Ммм, этот союз будет прекрасен, позволит сохранить тысячи жизней! — Мейс даже закатил глаза, изображая восторг от перспектив, которые представлялись его мысленному взору.       — В обмен на что? — она уже поняла, что сейчас ее ждет какой-то крайне неприятный, не оговоренный на предварительных заседаниях, сюрприз. И приготовилась принять эти дополнительные условия.       — Ты дашь мне себя трахнуть...       Мышь сделал несколько шагов и остановился в полушаге от своей женщины. Втянул носом воздух и стиснул зубы так, что едва не сломал их.       Она и сама знала, чем от нее пахнет. Сексом с другим.       На глазах выступили слезы.       — А вот этого не нужно! — резко сказал он. Как хлыстом ударил. — Не стоит устраивать сцен и рассказывать, что это было случайно и ты не знаешь, как так получилось! — Его голос дрожал от ярости.       Он спешил к женщине, которая, как он думал, любит и ждет.       Перед ним женщина, которая в его отсутствие согревала постель другому.       — Что?! — она вскочила, шокированно глядя на ухмыляющегося крыса. Кровь бросилась к лицу мышки, в мыслях был кавардак. Что он от нее хочет?!       — Ты дашь мне себя трахнуть, генерал, — его голос был так спокоен, будто он предлагал чашку чая.       — Да как ты!.. да как тебе... пришло такое в голову!.. Нет!.. — Если б на въезде у нее не отобрали бластер, она бы выстрелила в него! Ее дрожащая от возмущения рука почти коснулась магнитного замка входной двери...       — Тогда не будет соглашения, Карабина, — равнодушный, даже как будто скучающий голос прилетел в спину, заставив замереть. — Как думаешь, сколько марсиан погибнут за твое нежелание переспать со мной?..       «Ты же сам сказал — тысячи!..»       Рыжая рука поднялась вверх, и девушка непроизвольно перестала дышать. Она ожидала удара, которого заслужила за измену. Но сильные пальцы неожиданно легли на щеку, скользнули к волосам, убирая их в сторону, и чуть повернули голову. Троттл зарычал, сжал и больно дернул черные пряди за ухом, яростный взгляд сквозь стекла очков устремился на шею.       Туда, куда впивался зубами ее враг.       Где горели его метки.       — Я не буду уговаривать, генерал. Ты имеешь полное право ценить себя дороже, чем жизни наших бойцов, — Карабина, все еще стоя к нему спиной, зажмурилась, пытаясь подавить крик. В висках застучала кровь, на долю секунды перед глазами потемнело, и сознание поплыло. Она ухватилась за косяк, чтоб удержать на ногах.       Ее солдаты. Гражданские, терпящие лишения. Ее народ. Ее планета. Солдаты... врага. Жизни марсиан. Свобода Марса.       Ее тело. Которое принадлежало лишь одному любимому мужчине. Ее верность все эти годы. Ее честь.       Девушка сглотнула, надевая на лицо маску безразличия. Она не боится, не боится, не боится!       Медленно обернулась:       — И каковы гарантии, что после ты подпишешь договор?       — Гарантии? Мое желание жить, — он ухмыльнулся, понимая, что она попалась. — Думаешь, не осознаю, что не акцептуй я после соглашение, буду трупом? Это могло бы стать отличным способом навсегда посеять ненависть между нашими народами, но мне такой вариант банально не выгоден. Я устал мотаться по галактике, Карабина! Хочу мира на планете, где я так удачно имею влияние, хочу, чтобы Марс стал пригодным для жизни, поэтому и уговорил наше правительство пойти на переговоры. Мне самому не интересно, чтобы информация о нашем маленьком дополнительном пунктике вышла за пределы этих стен, и твой рыжий примчался из отсталого мирка, на котором засел, чтоб свернуть мне шею. Так что я подпишу и буду трепетно оберегать нашу тайну. Или... поищу другой пригодный для комфортабельной старости край. Земля, Венера, Юпитер... красивых мест много!       «Он блефует! Блефует! Если ему нужен мирный Марс, подпишет, даже если пошлю его в выхлопную трубу! Но... если нет? Имею ли я право проверять и рисковать тысячами жизней?»       — Почему я, Мейс? — вопрос был задан на автомате, скорее чтобы потянуть время. Она со всей силы сжала кулак, вогнав ногти в ладонь: хотелось боли, чтоб очнуться от этого кошмара и понять, что рядом спит Троттл, а все это — лишь ужасная игра воображения. Но это была явь. Девушка кинула взгляд в сторону небольшого окна: в душе всколыхнулась безумная надежда, что вот сейчас, через секунду она увидит точку, стремительно превращающуюся в черный «Харлей», и любимый мужчина, каким-то чудом уловив ее ужас, ворвется сюда, спасет и заставит крыса подписать договор. Но... секунды шли, а рев мотора не становился реальным. Перед внутренним взором возникли весы, на одной чаше которых была одна маленькая серая мышка, а на другой — многие, многие судьбы. Она однозначно знала, какая из них устремится вниз, а какая ничего не будет весить. И ее, и Марс некому было спасать.       Он рассмеялся:       — Да всего лишь потому что ты — единственная баба в вашем командовании! — просто ответил крыс. — Без обид, Карабина! У меня нет лично к тебе никаких особых претензий или, упаси Фобос, чувств! Всегда хотел отыметь того, кто вершит судьбы планеты, только и всего! Не Стокера же трахать?.. — Он хохотнул, видимо, очень позабавленный такой идеей. — Вот такая у меня эротическая фантазия, которую я могу удовлетворить. А я не люблю себе отказывать в исполнении желаний! Так как, генерал, раздвинешь ноги во имя родного мира?       — Я так верил тебе! — Он брезгливо отдернул от нее руку и отступил на шаг назад. — Как ты могла?!       Как ответить? Что сказать? Правду, чтоб оправдать измену? Объяснить, что не было выбора? В подробностях рассказать, как отдалась гадкой крысе?       Ей хотелось крикнуть прямо в лицо байкеру, что это его вина! Что это он не защитил ее! Не огородил от войны! Что это он должен был ехать в ставку к врагу! Да вообще не должно было их быть, этих переговоров, он должен был уничтожить предателей Марса! Должен был возглавлять сопротивление вместо нее! А она б ему детей рожала!       Как она могла?!       Она просто защищала родной мир всеми доступными ей способами.       Пока он спасал чужую планету.       Она почти выкрикнула ему в ответ эти страшные слова, но остановилась.       Что станет с душой Троттла, услышь он это? Что останется от единственного, кого она любила, после них? Каково будет тому, кто всегда стремился защитить слабых, узнать, что ей пришлось сделать для спасения их мира? Какую цену заплатила его женщина за то, что прославленного марсианского героя не оказалось рядом тогда, когда помощь требовалась ей?       Поэтому она молчала и лишь смотрела ему в лицо, стараясь навсегда запомнить любимые черты.       По серой щеке все же скатилась одинокая слеза.       Своим молчанием Карабина приговорила их.       И теперь взглядом прощалась с тем, кого любила.       Он приоткрыл дверь в соседнюю комнату и пригласил мышку войти в полутемную спальню. Кивнул в сторону широкой кровати:       — Раздевайся и вставай на колени! Люблю сзади... ты как к этому относишься?       Кровь снова застучала в висках, из горла рвался крик. Карабина с трудом подавила дрожь, безразлично кивнула и заставила собственные непослушные пальцы расстегнуть форменный китель. Сама, кнопку за кнопкой. Мотоботинки, брюки. Она не верила, что это происходит с ней. Такого просто не может случиться!       Ей никогда не было важно — как. Ей было важно только, чтобы с Троттлом.       «Это цена свободы Марса и тысячей жизней, генерал!»       Крыс не сделал ни одной попытки помочь снять с нее одежду. Если что, не будет ни малейшего шанса сказать, что она не добровольно отдалась врагу.       Он не торопил, привалившись плечом к дверному косяку и только наблюдая за тем, как обнажается, повернувшись к нему спиной, женщина, едва не кричащая от отвращения к тому, что сейчас происходит.       Форменная футболка упала к ногам. Мышка судорожно вздохнула, оставшись в одних трусиках. Зубы застучали то ли от холода, то ли от едва сдерживаемой истерики. Девушка на мгновение зажмурилась, стиснула челюсть. И заставила себя снять последнее, что прикрывало наготу.       Сделала шаг к кровати. Теперь ей нужно было встать на колени так, чтобы мужчина мог воспользоваться ее телом.       Карабина с трудом подавила рвотный позыв, замешкалась, непроизвольно обняв себя хвостом и руками, не в силах заставить себя покориться.       — Да ладно тебе, генерал! Как целка, право слово! — насмешливый голос хлестнул, как кнут. В глазах защипало. — Я же знаю, что твой рыжий тебя по всем углам гарнизона зажимал! Была б девочкой, разве б я на тебя покусился? Я ж не зверь какой!       Ей захотелось кричать! Но она не произнесла ни звука. Не рассказывать же врагу о том, что в жизни ее был лишь один мужчина, тот, которого любила всем сердцем, тот, которому поклялась в верности, пусть и не скрепили они еще обещания официальным браком. И о том, что в самых жутких кошмарах не видела, что будет принадлежать кому-то другому.       «Такова цена свободы Марса и тысячей жизней!»       Сзади послышались шаги, шуршание ткани и застежек, звякнула металлическая пряжка. На каждый шорох сознание все громче вопило «Нет!» А потом в комнате раздался звук несильного, но унизительного до тошноты шлепка. Ягодица загорелась там, где ее коснулась грубая, так не похожая на руку Троттла, ладонь.       — Забирайся давай, не тяни! И ноги раздвинь пошире!       Она заставила себя сделать, как велено. Кусала пересохшие и растрескавшиеся губы. Нервно облизывала их, беззвучно шепча давно забытые молитвы. И мысленно уговаривала себя, что ей не страшно.       Между лопаток надавили, принуждая опуститься грудью на кровать. Ноздри забил запах незнакомого тела, пропитавший чужую постель. Карабина вцепилась зубами в одеяло, чтоб не завыть, и украдкой вытерла о него повлажневшие ресницы.       — Слушай, а ты и с рыжим своим такая? И что он в тебе нашел тогда? Бревно же бревном!       Напоминание о Троттле резануло, словно стеклом по венам, и мышка зажмурилась. Сознание зацепилось за идею о том, как дома, выполнив этот постыдный долг, сможет запереться в душе и резать себя до тех пор, пока весь пол не зальет красным. Лишь кровь сможет смыть то, что сейчас с ней происходит.       Что-то щелкнуло:       — Хвост убери, а! Ну что, учить тебя, что ли?       «Такова цена свободы Марса и тысячей жизней, генерал!»       Она послушно выполнила команду, заглушив совсем девчоночий всхлип в душащем чужим запахом одеяле, и почувствовала, как что-то холодное полилось меж ягодиц. Грубые пальцы размазали смазку, бесцеремонно скользнув внутрь. Девушка, давя в себе вопль отвращения, вцепилась в простыни. Рядом с лицом упал и прокатился флакон лубриканта.       — Ну что, моя хорошая, поехали? — Он дернул на себя ее бедра, заставляя сильнее выгнуться не сопротивляющееся тело. Карабина зажмурилась. — Не слышу тебя, генерал! Мне же можно тебя трахнуть?       Он хотел ее ответа. Хотел согласия. Хотел, чтобы она сама сказала, что позволяет ему то, что он сейчас делает. Крыс вел себя так, будто для него происходящее было обычным сексом. Он даже старался не делать больно, только рвал душу своими вопросами. Она стиснула в зубах одеяло, не в силах выдавить из себя ни звука. Зачем он так? Ведь она не сказала б никому! Кому бы смогла рассказать женщина про это унижение?       — Генерал, так как? Мне остановиться? Или продолжить?       «Остановиться!» — кричало все в ней.       И тогда еще тысячи погибнут за то, что не готова зажмуриться и потерпеть в себе чужую плоть несколько минут.       — Продолжить, — голос прозвучал глухо.       — Скажи, что я могу тебя поиметь, моя мышка! — в словах Мейса слышалась похоть. У самого входа терлась влажная, горячая головка, но мужчина не двигался внутрь, ожидая, когда своим собственным ртом она пригласит его войти.       Из глубины сознания выступил образ Троттла. Ее нежный, осторожный мужчина, не жалеющий времени на долгие, распаляющие ласки. Не торопящийся, дающий время действительно захотеть близости. Никогда не позволявший малейшего унизительного действия.       Ее первый и единственный мужчина...       — Ты можешь меня поиметь!       «Такова цена свободы Марса и тысячей жизней, генерал!»       С торжествующим рыком бедра дернули, и девушка не сдержала крика, когда ее непроизвольно зажавшиеся мышцы раскрылись под грубым напором каменно-твердого члена, вонзившегося по основание.       ...навсегда первый! Но больше не единственный...       Крыс задвигался, сразу набирая бешеный темп и вбиваясь на всю длину. Когтистые руки гладили ягодицы и ноги, как будто пытаясь разжечь огонь и в ее дрожащем и сжимающемся от отвращения теле. Хриплые частые вздохи мужчины всего пару минут спустя переросли в протяжные стоны удовольствия.       Карабина кусала губы до крови, жмурилась, стараясь не кричать, и молилась, чтоб врывающемуся в нее врагу милостивые боги скорее послали разрядку. Чтобы хоть как-то отвлечься и не потеряться во времени, она начала считать про себя, складывая секунды унижения в минуты.       «О Фобос, да когда ты уже!» — сознание выло, душа горела. Хотелось, чтобы все наконец закончилось, но Мейс, кажется, был неутомим, меняя темп и намеренно обрывая оргазм при самом его зарождении.       — Ох! А ты такая горячая внутри, генерал! Хочется растянуть удовольствие! — тяжело дыша и не прекращая резкие толчки, от которых его бедра со звонким хлопком бились о ее ягодицы, прорычал мужчина.       Девушка задохнулась. Его слова обещали ей еще долгие минуты этого кошмара, который сознание отказывалось воспринимать как реальность. Но можно попробовать сделать так, чтобы это длилось чуть меньше.       Карабина, сжав каменно-твердый член крыса в себе, толкнулась навстречу.       — Охх!! Да! Да, детка, да! — Когтистые руки сжали узкую талию, оставляя царапины, и он ускорился. — Сделай так еще!       Подавив дрожь отвращения, она послушно повторила.       Крыс зарычал, толкнул ее на одеяло, коленом развел шире ноги и всем телом навалился сверху, что есть сил вбивая в кровать. Острые зубы вцепились в шею, терзая болезненными поцелуями, его руки поймали хрупкие запястья, полностью обездвижив. Даже вздохнуть под весом разгоряченного похотью крупного мужчины было сложно.       Но девушка знала, что все вот-вот закончится.       Мейс застонал, сделал еще несколько мощных движений и замер, изливаясь в дрожащую женщину.       Карабина, уткнувшись в одеяло, всхлипнула от облегчения: еще пару минут, и, она надеялась, ей позволят уйти.       Тяжело дыша, крыс скатился с нее и откинулся на спину, довольно щурясь.       — Ну вот! А строила из себя невинность! Самой же в итоге понравилось, так на член насаживалась! — он расхохотался.       Мышке захотелось взять бластер и застрелить этого подонка. А потом застрелиться самой.       «Такова цена свободы Марса и тысячей жизней, генерал!»       — Подписывай соглашение, Мейс, — тихо проговорила она, отворачиваясь от него и сжимаясь на краешке кровати. Надо было встать и одеться, но сил не было. Накатила дикая апатия, как будто вся энергия покинула тело. Даже слезы больше не жгли глаза.       Крыс, радостно насвистывая, поднялся и, не застегивая штанов, взял папку с бумагами. Полистал, еще раз просмотрел текст и поставил размашистые уверенные росчерки.       — Ну вот, Карабина! Теперь мы союзники! — от этих слов мышку снова затошнило и чуть не вырвало. Она сжала бедра, между которыми гадко хлюпало. — Я в душ, детка, когда выйду, можем еще раз отметить заключение мира между нашими народами!       Скидывая форму прямо на пол, очень довольный Мейсон скрылся за дверью.       Женщина почувствовала, как душат слезы. В самом прямом смысле перекрывают кислород, не давая сделать вдох. Боль сдавила грудь, она выгнулась на смятой кровати и застонала. Паника накрыла сознание: неужели дыхание не вернется и вот так ей суждено умереть, голой, в постели ненавистного врага?! Она просто не могла позволить, чтобы кто-то узнал о произошедшем с ней!       Поэтому она загнала все, что было, на самый край памяти и надежно заперла там. Заставила тело сделать судорожный, короткий вход. Воздух, разрывая легкие, толкнулся внутрь, снова заставляя грудь подниматься.       Один.       Короткий хрип.       Два.       Она смогла вдохнуть немного больше.       Три.       Сознание перестало уплывать.       Четыре.       Ей нужно подняться и одеться.       Пять.       Забрать документы, проверить подписи и уйти.       Шесть.       Навсегда забыть то, что здесь было.       Семь.       И никогда не вспоминать.       Восемь.       Приехать домой.       Девять.       Вымыться, чтоб навеки смыть с себя этот мерзкий запах.       Десять.       Сделать так, чтоб об этом никогда не узнал Троттл.       Троттл пятился от нее, не сводя полного боли и горького разочарования взгляда. Полного злости. Полного презрения.       — Как ты могла?!       Как? Стиснув зубы. Забыв про боль. Наплевав на честь. Понимая, сколько жизней она сохраняет. Меряя на одной чаше весов всего лишь одну мышку, а на другой — целый мир.       Он бы понял, если бы она попыталась объяснить. Она знала, что понял бы.       Но это все равно не спасет их. То, что она сделала, навсегда разрушило ту нежность, ту трепетность, что была между ними. Как сможет она смотреть в глаза своему мужчине, зная, что позволила другому владеть ее телом? Все годы, что они с Троттлом были парой, она искренне гордилась тем, что даже в разлуке хранила абсолютную верность своему единственному, и ждала. И пусть, объяснись она, он не уйдет, сделает вид, что принял, понял, даже разделит ее боль... но Мейс навсегда останется между ними. А еще чувство вины, которое, Карабина была уверена, навеки поселится в груди ее любимого мужчины.       Так зачем и ему жить произошедшим? Пусть лучше думает, что она — шлюха, не способная удержать похоть. Это он пережить сможет в отличие от понимания, что, спасая чужой мир, вынудил свою женщину позволить над собой насилие.       Для нее же оно все равно навсегда останется в душе и памяти, выжжет навсегда. Так пусть сгорит лишь она одна!       Троттл резко оседлал байк и вылетел из гаража, лишь только в воротах показался просвет.       Карабина осела на пол у стены, обхватила руками и хвостом колени, сжимаясь в комочек и пустым взглядом провожая мужчину.       Больше не единственного.       Но навсегда любимого.       Ее плечи задрожали, из глаз полились долгожданные слезы, и мышка, кусая губы, протяжно завыла. Оставшись одна, позволила себе поддаться истерике, которую сдерживала столько времени. Что есть сил откинула голову, ударившись затылком в стену. А потом снова и снова. И с каждым ударом, с каждой вспышкой боли, с каждым криком, наконец вырвавшимся из груди, в голове зажигалась, не давая сойти с ума, единственная мысль: «Такова цена свободы Марса и тысячей жизней, генерал!»