The whole nine yards

Ему нужно несколько секунд. Всего лишь жалкий отрезок от бесконечности, мизерный промежуток между вдохом и выдохом, кратчайший миг, чтобы хоть попытаться собрать мысли, разлетевшиеся в разные уголки сознания. Ведь это так ничтожно мало, но такого подарка ему не сделали. К нему склонилось бледное лицо и он заглянул в бездну серого безумия, отчаянно пытаясь найти в ней хоть малейшую надежду на спасение, тщетно стараясь увидеть там мизерный проблеск всегда трезвого и расчётливого разума. Он знал этот взгляд, знал слишком хорошо опьянение страстью, плавающее сейчас в самой глубине зрачка, и понимал, что бороться с этим не имеет уже никакого смысла. Человека, стоящего напротив, поглотило безумие. Оно обрушилось неожиданно, как поток обжигающей воды, и какие бы слова ты ни говорил, что бы не пытался сделать, тебя не услышат, не поймут, не примут оправданий и объяснений. Сейчас ты в ловушке, ты — добыча, ты — сладкая и долгожданная награда, ты — приз, за который шла борьба каждый день, каждый час, каждую минуту. И лучшее, что ты можешь сделать, это не оказывать сопротивления, смириться и затихнуть в когтях хищника, надеясь на ослабление хватки, рассчитывая на то, что охотник, утратив бдительность, на миг выпустит твоё безвольное тело. Покорность и приятие реальности. Он — приговор, палач, смерть. Согласись и погибни… — Джон, ты напуган? — мягкий голос врывается в сознание, и мужчина вздрагивает, выныривая из наваждения этих бесконечно длинных секунд страха, охватившего всё его существо. Он мягко улыбается и видит, как исчезает складка на переносице, образованная слегка сдвинутыми бровями. Серую сталь взгляда разбавляют хитрые золотые искорки, а уголки губ приподнимаются, и всё лицо словно освещает внутреннее сияние. Тонкие пальцы легко касаются щеки и тёплый шёпот разгоняет сомнения: — Нет, скорее ты просто не знаешь, как тебе поступить. Я прав? Сейчас ты хочешь остановить меня, но сам так глубоко увяз в своих ощущениях, что не видишь выхода, — пальцы, переместившись на шею, проводят по пульсирующей жилке, вынуждая нервно сглотнуть. Джон глотает комок, застрявший в сжавшемся горле, и Шерлок в точности повторяет за ним, резко двигая кадыком и не отводя взгляда. Губы, приблизившись к уху, размыкаются, выливая слова-яд: — В игру, Джон, в игру… Только ты и бездна. Пугающая своей бесконечностью и манящая своей чернотой-неизвестностью. И бьющие импульсы-молнии: «Шагни, познай, почувствуй, упади, разбейся. Не страшно, не жалко, не опасно. Уступи, сдайся, смирись. Тебя примут мягко, нежно, жестоко-сладко». Нет, не нужно думать! Сейчас мысли — враги, отбрось их, уничтожь, это твоя битва, твоё поле боя, твой полигон, и ты обязан победить в этой схватке! Вдох-выдох, оглушающее тиканье наручных часов, и, сливающийся с этим звуком утекающего времени, стук пульса. В игру, Джон, в игру… Во взгляде проявляется холодная расчётливость солдата, воина, и Шерлок удовлетворённо улыбается, кивая головой, отстраняясь. Именно этого он и добивался, именно этого и желал, он разбудил стихию, до сих пор скрытую от него, сдерживаемую, спрятанную за доброжелательностью и всепрощением. Джон прекрасен в этом облике, и Шерлоку до боли в груди хочется познать, что же скрывается за привычной ширмой невозмутимости и терпеливости. Губы, слегка приоткрывшись, останавливаются в опасной близости и пьют мягкий выдох, плавно и нежно приласкавший чувствительную кожу. Глоток этого родного, знакомого до самых тонких, неуловимых ноток запаха силы, уверенности и надёжности, опьяняет в мгновение, вынуждая желать большего, требовать ещё и ещё. Шерлок почти готов просить этой милости, он может наплевать сейчас на все свои убеждения, на дикую непокорность, и молить Джона о невыносимо желанном даре — поцелуе. — Джон… — слова, готовые сорваться с губ, жадно выпивают, не позволяя унижаться и ломать гордость, тщательно оберегаемую все эти годы. Шерлок вздрагивает, когда его рот мягко, но настойчиво накрывают тёплые губы. Джон слышит стук сердца и не может понять, чьё именно выдаёт сейчас этот бешенный речитатив страсти. Он осторожно обнимает талию Шерлока, притягивает к себе, другой ладонью проводя по его шее, укладывая пальцы на загривок, и чувствует на ладони толчки пульса. Его безумно, пугающе-обречённо привязало к этому невозможному человеку, и Джон не видит смысла в дальнейшем сопротивлении. Он пропал давно, сгинул, растворился, стал тенью детектива, его ангелом-хранителем, с желаниями демона в самой глубине сознания. Шерлок, как истинный гурман, осторожно, почти невесомо пробует вкус мужчины, слегка прикусывая его губы, проскальзывая между ними языком, но не позволяя Джону усилить нажим, плавно отстраняясь, как только тот пытается перехватить инициативу. Не искушённый сам, он искушает. Коварно, дерзко, почти жестоко. Его дыхание плавно и размеренно, лишь только бьющаяся на шее жилка выдаёт всю силу бушующей внутри страсти, которую он выпускает по капле, чуть сильнее прижимаясь к Джону, чуть резче толкаясь языком, чуть настойчивее гладя спину партнёра рукой. Джон проклинал эту иссушающую, выпивающую волю игру, и наслаждался ею, ловя каждое движение тонких пальцев, каждое проникновение языка, каждый глухой удар сердца. Сейчас он был в руках музыканта, и тело, отзываясь на прикосновения, начинало стонать, рождая внутри, под кожей, на кончиках нервов мелодию дрожи наслаждения. Шерлок слышал эти тихие, звучные аккорды и упивался этой музыкой. Губы, плавно скользнув по шее, втянули нежную мочку уха, и Джон, не выдерживая, протяжно застонал, почти задохнувшись от образа из его сновидения, вспыхнувшего яркой картинкой-мгновением, как только язык Шерлока обвёл нежную кожу. А Шерлок продолжал вкушать необычность и восхитительность ощущений. Зубы осторожно и бережно прикусили шею, и пальцы, переместившись на затылок Джона, нежно, но настойчиво отклонили его голову в сторону, открывая чуть больше доступа, давая возможность охватить ласками больший участок бархатистой кожи. Джон резко и часто дышал, раскрыв пересохшие губы. Вдруг Шерлок замер на мгновение и с силой прижался пахом к его животу, тихо шепнув в горящую шею: — Дотронься до меня. Джон, растворяясь в этом умоляющем голосе, положил ладонь на обнажённый подтянутый живот и, на мгновение задержав пальцы у резинки белья, плавно провёл по возбуждённому члену, невероятно гладкому и упругому. Шерлок дёрнулся всем телом навстречу чутким пальцам, вскинул подбородок и застонал, зажмуриваясь и закусывая уголок нижней губы. Его лицо исказила мучительная гримаса, словно ему было невыносимо больно, но Джон знал это мученическое выражение. Так выглядит высшая степень наслаждения, неизвестного, пугающего и одновременно желаемого. Он продолжал водить пальцами, сквозь ткань касаясь чувствительной головки, пульсирующей и влажной, перебегал вниз, к основанию, ласково обнимал поджимающиеся яички, и возвращался к вершине, легко сдавливая её пальцами. Шерлок, навалившись, прижал его к стене, уткнувшись в прохладу кладки горячим мокрым лбом, и рвано стонал команды-мольбы: — Сильнее… Верх… Здесь, так… Ещё вниз… Лёгкая дрожь вначале перешла в озноб, и Шерлок всё резче толкался в сжимающие его член пальцы, порыкивая глухо и почти неслышно, когда они сдавливали головку, раздражая трением ткани до одури чувствительную уздечку. Джон, не упустив момент пика удовольствия, резко прекратил ласки и убрал руку. Шерлок, балансируя на грани, уже тонул в непроглядной, угольной черноте предоргазменных импульсов, когда не ощутил больше той силы, что толкала его к неизбежному и великолепному. Его бёдра всё ещё продолжали двигаться, но сознание заставило выдавить сдавленный хрип: — Что… Что это?.. Как же?.. Джон обнял его вздрагивающие плечи и мягко подтолкнул к кровати, с удовольствием наблюдая, как туман, окутавший всегда ясный и холодно-насмешливый взгляд, тает, возвращая разум из глубины «Чертогов». Джон стащил с себя свитер и бросил его на пол. Принявшись расстёгивать пуговицы рубашки, он сверкнул глазами на растерянного детектива, и объяснил охрипшим голосом: — Я просил быть со мной. Как ты думаешь, что это значит? — Джон медленно наступал, заставляя мужчину двигаться по направлению к ложу. Когда ноги Шерлока упёрлись в край кровати, Джон скинул рубашку и закончил: — Это означает: быть целиком, а не использовать. Поэтому сейчас, Шерлок, я покажу тебе, что значит «целиком и полностью». Поцелуй был горячим и болезненным, дополненный укусами и жёсткими толчками языка, настойчиво раздвигающего губы, зубы и врывающегося с дикой, необузданной силой. Джону необходимо полностью завладеть мыслями Шерлока, отключить его от подпитки реальностью и фактами, и увести в мир сияющего желания и неподвластной осознанию страсти. — Джон, я… — Нет, Шерлок, «мы»! — Джон толкнул вспыхнувшего партнёра на кровать и резко сдёрнул с него бельё. — Больше нет никакого «я», это в прошлом, запомни! — губы обхватили член и резко двинулись вниз, стягивая нежную кожу. Шерлок, хватаясь пальцами за простынь, выгнулся дугой, отрывая поясницу от кровати. Его стон был похож на вой зверя: — Джо-о-обоже-е-е! И на этот зов в спальню ворвалось безумие. Джон с силой и каким-то отчаянием принимал в себя твёрдую, обжигающую губы плоть, задевая её зубами, вырывая из груди Шерлока яростное шипение. Толчки смешались с поглощением, и оба мужчины, рыча, стремились к победе над соперником-любовником. Шерлок яростно вцепился в светлые пряди, пригибая голову Джона к своему блестящему от пота паху, на что получал злое сжимание губ на члене и надавливание пальца на промежность. Два сумасшествия столкнулись, высекая искры развратных стонов и рваных движений. Два тела боролись за право превосходства здесь и сейчас. Проиграть — недопустимо, невозможно, непозволительно. Соперничество двух стихий, бушующих и грозящих разрушить, уничтожить всё живое. Но кто-то должен сдаться, покориться, сломаться, и получить утешительный приз, невероятно сладкий и обидно-приятный. Джон вывернулся из цепких пальцев, подхватил Шерлока под бёдра и резко рванул вверх. Хрустнули позвонки спины, но на это не обратили внимания. Шерлок был невероятно красив в партере, с дико сияющими глазами, гневно сведёнными бровями и искусанными влажными губами. Джон, не раздумывая, опустился на колени перед кроватью и вжался губами между разведённых бёдер. Его пальцы раскрыли узкий вход, и сильный язык толкнулся внутрь жара, увлажняя, смачивая, прорываясь как можно глубже. Торс Шерлока поднялся, замер на мгновение, а затем рухнул обратно. Джон, не останавливая ласк, не прерывая наслаждение, осторожно погрузил во влажную стянутость палец. Поразительная нежность, обнявшая медленно продвигаемые фаланги, восхитила Джона, и он застонал от мысли, что скоро заменит руку своим мощным членом. Шерлок затих, мелко дыша и вздрагивая бёдрами, только пальцы, похожие сейчас на когти, вцепились в скомканную простынь. Он беззвучно шевелил губами, закрыв глаза и слушая ощущения, волнами текущие по перенапряжённому, измученному удовольствием телу. Ему казалось, что он не выдержит, что сейчас произойдёт взрыв и рухнет всё его сознание, хороня под обломками гордость, убеждения, уверенность и хладнокровие. Шерлоку было слишком хорошо, и это пугало до безумия. Ещё миг — и он взмолится о пощаде… Джон вновь оборвал ласки, и Шерлока прорвало. Он закричал, вкладывая в крик всё отчаяние, всю неудовлетворённость, всю силу и жажду, голод и боль: — Освободи меня от этого, я больше не могу, помоги! Его услышали и мягко опустились сверху, поднимая и сгибая колени, нежно целуя грудь и плечи. Он почувствовал давление на раскрытый и ждущий вход, а потом его поглотила боль от коротких толчков. Шерлок закусил губу и утробно застонал, зажмурив глаза. Джон был бесконечно нежен, медленно продвигаясь вперёд, стараясь дышать ровно и сократить дискомфорт первых движений до минимума. Шерлок вздрагивал на каждый толчок и выгибался, тихонечко жалобно всхлипывая. — Потерпи, родной, — Джон уже готов был прекратить эти мучения, не в силах смотреть, как лицо партнёра морщится, но почувствовал, что Шерлок сделал движение навстречу, сладостно застонав и приподнимая брови. Джон резко подался вперёд и Шерлок, распахнув глаза и сильно сдавив его плечи, жарко ахнул: — Ещё! Движение, плавно-мягкое, и стон «та-ак». Потирания влажного члена о живот Джона, и вновь движение. Ожидание и награда — «да-а-а!». И в спальню проникает нежность. Неторопливая, ласковая, она укрывает мужчин бархатом ощущений, и движения становятся идеально-синхронными. Взгляды с поволокой неотрывно смотрят друг в друга, и стоны сплетаются в единую музыку наслаждения. Шерлок охватывает свой член и водит пальцами, покручивая кожу, давя на взбухшие вены. Джон наблюдает, как его взгляд темнеет и опускаются веки, бросая на щёки тени от пушистых ресниц. Мокрые волосы разметались вокруг головы, ложась в прелестной хаотичности, и Джон чувствует кисловато-горький запах, аромат розы… Он вливается в ноздри и тело обречённо дёргается в последний раз, взрывая нервы оргазмом не физическим — души. Дыхание останавливается, словно его оборвали, и лишь запах розы, его великолепного и колючего цветка, заполняет сознание. Шерлок чувствует внутри тела горячую влагу семени, и останавливает движения руки, сжав член. Его пресс сокращается, выдавая волны спазмов, и на живот брызгает сперма. Шерлок молчит, и только сильно стиснутые челюсти показывают, насколько сильно потряс его огненный поток удовольствия…

***

Цветок, простоявший в вазе неделю, безжалостно брошен в горящий камин, и мужчины, сидящие в креслах напротив друг друга, одновременно улыбаются. На Бейкер-стрит всегда будет жить лишь один шипастый красавец, с тёмной копной кудрей. Шерлок — великолепная роза для Джона…