«У тебя, вроде как, свои два красавчика есть»
Не то чтобы он считал Дубина красавчиком, но что есть — а есть светлые пушистые волосы, васильковые глаза и лисий нос, — того не отнять. Гром тоже пусть и не в Серёжином вкусе, но всефакультетно признанный «номер один». Не стыдно Пчёлкиной при таких спутниках, которые, кажется, в рот ей смотреть готовы, на чужих парней заглядываться? То есть, поправляет себя Серёжа, не на чужих. А просто, ну, на парней. Никому не принадлежащих. «Так ты всё-таки заинтересован?»«Не твоё дело, Пчёлкина»
Серёжа заклинанием отправляет последнюю записку так, чтоб она шлёпнула девушке по лбу, отворачивается, демонстрируя нежелание продолжать разговор, и натыкается на вопросительный взгляд Олега. Ещё раз для приличия покраснев, Серёжа отрицательно мотает головой и закапывается в свой учебник. У него нет ни малейшего желания обсуждать с кем бы то ни было свою личную жизнь и тем более её отсутствие. Нет у него времени ни на болтовню, ни на всё вот это. Он заинтересован в том, чтобы сдать зимнюю сессию на отлично, закончить теоретическую часть вступительного проекта для вуза и приступить к практической его реализации. Он заинтересован в том, чтобы получить стипендию в ЛМА, комнату в общежитии и лучшее образование из тех, что может предоставить магическая Англия. Серёже просто некогда быть заинтересованным в чьей-либо нахальной ухмылке и непослушных тёмных волосах. Олег для него — это не более, чем случайный одногруппник, мимолётное, ничего не значащее общение. Глупо заводить дружбу за полгода до выпускного. Еще глупее влюбляться в человека, который в сопли избил последнего, кто предположил в нём склонность к гомосексуальности. А Серёжа, между прочим, один из самых умных студентов на потоке. Что об этом думает сам Волков, Серёжа не знает и знать не хочет. У них и без разговоров по душам полно тем на поболтать — хватает и на отработки, и на переменки, и на записки во время уроков. По вечерам же, когда Разумовский читает, пишет, конспектирует, просчитывает, ищет формулы в учебниках по нумерологии, Олег, как правило, валяется в соседнем кресле с приключенческим романом или просто дремлет, согретый теплом камина. Он не обременяет себя подготовкой к сессии, а у Разумовского банально нету времени даже высказать ему на эту тему. Взрослый мальчик, решает Серёжа. Сам разберётся. В конце концов, кто ему Серёжа, чтобы делать замечания? Они даже не друзья. А в воскресенье накануне сессионной недели Разумовский вдруг, наконец, замечает. — Ну Серый, — гундит ему под ухо Волков, мягко тянет за рукав. Ужасно мешает сосредоточиться на конспекте. — Да это часа на два максимум — прогуляемся до деревни и обратно! У меня вот-вот рахит начнётся, между прочим. Мы с тобой когда в последний раз на солнце были? Сережа отрывается от учебника, поднимает на Олега рассеянный взгляд, отнимает руку. Как бы между делом брошенное «мы с тобой» заставляет нахмуриться. «Мы с тобой», как неразлучники Гром-Дубин-Пчелкина. «Мы с тобой», как будто друг без друга выйти до Хогсмида уже просто немыслимо. — Иди один, — отрезает Разумовский, дёргает плечами раздраженно. Внезапно хочется оказаться в одиночестве — пусть и посреди общей гостиной, зато без внимательного взгляда над душой. — Отвали, Волков, некогда мне. Если ты думаешь, что к промежуточной сессии можно и не готовиться вовсе, то я считаю иначе. В отличие от некоторых я рассчитываю чего-то в жизни добиться. Звучит несколько грубее, чем хотелось, но зато помогает. Олег хмурится, расправляет плечи, становится словно бы шире, выше. Поднимает подбородок, поднимается сам, накидывает свой зимний плащ на плечи, а Серёжин небрежно кидает на подлокотник кресла. Серёжа смотрит Волкову в спину, пока тот в несколько шагов пересекает гостиную и выходит наружу. Вина и сожаление — не те чувства, какие Серёжа привык испытывать, поэтому их сила, физически ощутимый болезненный ком в солнечном сплетении, в первое мгновение едва не заставляют Разумовского кинуться вслед за Олегом. Серёжа трет длинными пальцами лоб, переносицу, закусывает губу и остаётся на месте. Долгожданное одиночество — то самое, которое в толпе, обрушивается на него сразу и отовсюду. В этом нет ничего страшного. Он жил так шесть с половиной лет. Он живет так столько, сколько себя помнит. Это чувство ему привычно и знакомо — нельзя отвыкнуть от него за один несчастный месяц, не так ли? Серёжа вешает тёплую мантию на спинку кресла, чтоб не мозолила глаза, вцепляется в учебник так, что белеют костяшки пальцев. Чёртов идиот. Ты чёртов идиот, Разумовский. Ты всё сломал, как всегда. Ты, как всегда, всё разрушил. *** Олег возвращается за полчаса до отбоя. В принципе, ничего критичного, и всё же Серёжа, успевший напридумывать себе столько и всякого, едва сдерживает вздох облегчения. Волков швыряет на столик перед Серёжей хрустящий с мороза бумажный пакет из Сладкого королевства и со стоном усталого облегчения валится в кресло. — Я обошёл там, кажется, все магазины. Не чувствую ног. Серёжа смотрит на него непонимающе, прикусывает губы. Олег его… не ненавидит? Волков потягивается, капли растаявшего снега с его мантии сыплются на ковёр, на обивку кресла. — Я, — он зевает посреди фразы, — не знаю, что ты любишь, поэтому взял на свой вкус. Надеюсь, ты не фанат лакричных тянучек, потому что я их просто не переношу. Серёжа прочищает горло: — Нет, совсем нет. Это первые его слова за последние пять часов. Первое, что он произносит после обидных, необоснованных нападок в сторону Олега. Волков разглядывает его, как диковинку в зоопарке, пару мгновений ищет в нем что-то, а затем, очевидно, не найдя, вздыхает. — Ладно, не буду тебе мешать. Завтра экзамен по Трансфигурации — постарайся выспаться. Серёжа провожает взглядом его напряжённую спину, а затем подскакивает и, не обращая внимания на то, что в гостиной всё ещё полно студентов, несётся следом. Ему удаётся догнать Волкова лишь у дверей спальни: Серёжа хватает друга за влажный рукав, разворачивает его, ловит его взгляд. Слова не идут, застревают где-то чуть ниже кадыка. Олег не спешит ему помогать — смотрит в ответ прямо, с любопытством. — Прости, — наконец выхрипывает Серёжа. Прости за грубость. Прости за то, что не умею дружить, за то, что отталкиваю. За то, что из-за меня ты ввязался в драку и теперь вынужден ходить на отработки и озираться, проходя по тёмному коридору. Прости за то, что ты всё время рядом, а я только сейчас это заметил. Прости, что не подпускаю слишком близко, но, видит Мерлин, на то есть причины. — Всё в порядке, — легко улыбается Волков. Серёжа ждёт фырканья, насмешки, дружеского хлопка по плечу, поэтому совершенно теряется, когда Олег неожиданно притягивает его ближе и обнимает. Серёжа высокий, а Волков ещё выше, и он сжимает Серёжины плечи крепко, колючим подбородком прижимается к его виску. Серёжа не помнит, когда и с кем в последний раз обнимался — мисс Потс, добросердечная хозяйка приюта, каждый раз расстроенно рыдающая во время проводов Серёжи на вокзал, не в счёт. Олег вздрагивает, когда кто-то из младшекурсников случайно толкает его плечом, проходя мимо, и выпускает Разумовского из объятий. — Всё в порядке, — повторяет он. Серёжа встряхивает волосами, прячет за ними алеющие щёки. Ничто не в порядке, но Олегу об этом знать вовсе не обязательно.