Epsionage

Вдох-выдох, она уже почти приехала. Через несколько минут погрузится в мир роскоши и всеобщего веселья. Ей будет некомфортно. Лучше уж дома с чаем, но ее мечта стоит выше социофобных наклонностей. Быть историком, который до мозга костей боится больших скоплений людей, публичных выступлений и внимания в свою сторону — страшный приговор, несовместимый с этой профессией. Но есть другие качества: желание докопаться до правды, терпение, интерес. Ее мечта стоит этого. Добавить бы ей уверенности. Форд подъезжает к светскому зданию, сегодня вся знать здесь. Как она тут, девушка не из Марли, Либерио, ну или даже не из Парадиза, а из другого государства, здесь оказалась? В первую очередь нужно поблагодарить героев-элдийцев, что спасли ее родину. Ее страна осталась не тронута гигантами. Она к монстрам не была причастна, в эпоху ускоренной индустриализации, которая проводилась лет десять назад, Союзия изготовила несколько бронепоездов и других противогигантовых установок. Есть ещё один фактор: она здесь не как историк или журналист, который пришёл искать информацию для своей новой книги, а скорее турист. Многие знают неизвестного историка, которая и раньше писала какие-то статьи, не больше. Именно поэтому ее социалистическое государство разрешило ей выехать в ненавистное для всех Марли. Она подходит ко входу, уже слышен любимый Джаз. Может здесь она встретит своих любимых исполнителей, но встреча назначена с другими людьми. Официанты раздают закуски. Есть не хочется, вино тоже лучше не брать, не отмоется. Просит апельсиновый сок. По-детски. Никто не угадает ее профессию по внешнему виду - слишком молода, плюс женщина. Ещё в детстве в какой-то книжке она прочла, что историк — мужская профессия. Посмеялась, смеётся и сейчас. Она выглядит молодо, ее щечки только подтверждают этот факт. Но наряд для своего юного возраста выбрала взрослый: длинная юбка до щиколоток, невысокий каблук - удобство превыше всего, белая рубашка с расстегнутыми первыми пуговицами, ну и пиджак, подстать коричневому цвету юбки. Она жалеет, что не собрала волосы в достойную причёску, потому что не умеет. Выглядит слишком особенно среди других дам. Ей лучше не выделяться, она за делом: вот гости уже здесь. Рядом с балконом, словно это для них отдельный островок, со своими сидениями и столиком, расположились герои. Девушка отпивает сока. Вкусная буржуазная зараза, в ее стране такой вкус в дефиците. Внимательно разглядывает каждого. Уже решено: к через чур мужественному Брауну она не подойдёт, он выглядит странно, словно психически подавлен. К хмурому Спрингеру тем более, разговорить не выйдет. Как и к Кирштайну - тоже недовольный. Остаётся Арлерт — милашка из оперных мелодрам, обычно таких отшивают лучшие подружки. Есть, они ушли со своего островка и направляются в центр веселья. Она просит ещё один бокал и идёт за ними. Единственное, кого ей нужно опасаться, так это девушек из их компании. Пик похожа на неё, слишком проницательна, внешне заметно. А Леонхарт выглядит так, будто сейчас сможет превратиться в сильнейшего гиганта и убить на месте, хоть и свои способности потеряла два года назад. Она подходит, разворачивается к ним спиной, делая вид, что с кем-то разговаривает. Косится боковым зрением, жалеет, что не взяла очки. Начинает первый акт: когда ощущает жертву за спиной, резко поворачивается и случайно разливает сок на элдийца. План оказывается провальным с осознанием того, что эта фигура выше Арлерта, а блондин должен быть ниже ее, а сейчас перед ней словно шкаф, но не широкий (бронированный) Браун, кто-то другой. Она понимает кто, когда слышит возмущение: — Какого черт побери?! Все поворачиваются, этот осел слишком громкий, ещё и вспыльчивый. — Прошу меня простить, дурёху! — девушка быстро достаёт приготовленные салфетки из сумочки и начинает вытирать пиджак Кирштайна. — Я так виновата! Не переживайте, это всего лишь сок. Он отступает, точно не ожидал, что она здесь его обтирать начнёт. Но не просит останавливаться. Девушка поднимает свои щенячьи глаза, и он уже не думает ругаться. — Как мне загладить свою вину перед вами, сэр? Давайте, я отдам ваш костюм в прачечную. За мои деньги, разумеется. Он удивленно смотрит, и тут у неё начинает появляться мысль, что она не прогадала с жертвой. — Внизу есть прачечная, — заявляет Арлерт, — Жан, глупо отказываться от помощи. Армин выглядит рассудительным, умным. Хорошо, что она его не выбрала. А факт, что именно этот мальчик убил прародителя позабылся из-за его кукольного личика. — Хорошо, я не против. Она ликует. Даже девушки ничего не заподозрили. Фигнер скептически посмотрела, а потом все же смирилась, а Леонхарт вообще было все равно. Она же Жана не убивать идёт и не насиловать. Казалось, все шло по плану. Даже в прачечной никого, кроме их и персонала не было. Кирштайн держался отстранённо, был хмур. Они все там, что ли, такие кислые? Что же такого им удалось пережить в той битве… — Снимайте одежду, — вежливо проговорила чужеземка с улыбкой. Жан хмыкнул, но все же стал раздеваться. Снял серый пиджак с жилетом, которые впитали в себя весь сок, белая рубашка же осталась чистой. Он передал одежду работнице, та ответила, что прачечная не успеет отдать вещи сегодня, мол времени до конца работы останется только на стирку. — Тогда доставьте ко мне домой, — она пишет свой адрес на листе с заметками специально для клиентов. — Я сама потом доставлю Мистеру Кирштайну. В прачечной находиться смысла не было, это осознавал и сам Жан. Поэтому предложил прогуляться в соседнем парке, что вёл прямо к ее дому. — На Острове прачечных нет? — с ухмылкой задаёт вопрос девушка. Жан лишь кивает. — Ни прачечных, ни стиральных машин. Тазик и холодная вода. Парадиз отстаёт от всего мира лет на 100 точно, ну или отставал. Она замечает, что Жан выглядит куда лучше без пиджака. Подвернув рукава своей рубашки, он обнажил красивые сильные руки. Это стройный молодой человек с бородкой и странной причёской. Должно быть, юноша пользуется гелем, предварительно убивая несколько минут времени перед зеркалом. Но стоит отдать должное, его причёска не выглядит глупо. — А на вашей родине, там есть стиральные машины или автомобили? — прекратив молчание, спрашивает парень. — Я не говорила, что приезжая. Странно, где прокололась? Может, Кирштайн любитель истории и читает ее статьи? — Ваш акцент странный. — подмечает он. — Я вдоволь пообщался со многими людьми. Здесь остались жители других, уже уничтоженных государств, у вас какой-то северный, жёсткий акцент. — Да, я из Союзии. Закрытой и большой страны, она соперничает с Марли и точит зубы на Парадиз из-за страха перед гигантами. — Гигантами? Их уже не существует. — Жители моей далекой страны возможно никогда и не видели этих тварей. Может, Парадиз просто обманул нас? Но Союзия не боится. Отвечаю, на ваши силы у нас есть технологии. — Вы держите нейтральную сторону, как я понял, раз уж здесь. — И да и нет, у меня свои цели. Но есть одно, — она остановилась, крепко сжав руку Жана. — Спасибо вам за спасение моей страны, семьи и прочего. Я не знаю, как отблагодарить вас. — Ничего не нужно, — Жан отвечает спокойно. — Мы бы могли спасти больше… Несмотря на победу, он ненавидит себя, что спас так мало жизней. Почему они затормозили, что происходит с островом сейчас и на какой стороне он? — Вы ведь хотите вернуться на родину? — Да, у меня там родители, друзья, но на данный момент это затруднительно… Жан осекся. Он не должен был это никому рассказывать, ещё бы поведал…болван! Но больше его насторожило ее эмоции, радость от услышанной секретной информации. — Простите, зря я это, — извинилась девушка, — вы переживаете много, можете выговориться. — А ещё, я даже представиться забыла. Кира Годунова. — Жан Кирштайн. — резко выдал он. — Вы шпион, поэтому докапываетесь? — Нет, я не шпион. Я всего лишь пишу энциклопедию про геноцид 1934 года. Но заменю год на 854, в честь Парадиза. У вас же такое летоисчисление? — С чего бы мне все это? — ответил парень, останавливаясь. — Даже если вам просто интересно… Вы можете лгать. — Я понимаю, поэтому можем зайти ко мне домой, который находится в этом районе, и вы проверите все сами. «Не иди» — произносил про себя Жан. Но он сам по себе был безумно любопытным: что в детстве лез во всякую поебень, что мать потом его, огромного, от всего мыла и отчищала, не забывая сюсюкаться, что сейчас, спустя двенадцать лет, идёт к какой-то еле знакомой девице домой, где может его поджидать хоть что. Думается, это все потому, что ему и вправду интересна ее личность, и что такого, если его завела игра. Впервые ей привести кого-то домой не стыдно. На Родине девушка живет в совсем уж, даже не в однокомнатной, маленькой квартирке. Зато она полна уютом. Она приглашает Жана, и они уже оказываются в главной комнате. Кира снимает этот дом, который больше напоминает номер в отеле. В одной комнате есть все необходимое: от кровати до холодильника. — У тебя неплохо, я живу в похожем номере. — Спасибо, только здесь ещё есть кухня и мой личный сад. Хочется иметь дом только из-за жилой территории на открытом воздухе. Приятные разговоры о жилище не могли продолжаться долго, все же они сюда пришли за делом. Жан сразу находит ее работы - их трудно не заметить, учитывая, какой на ее столе бардак, а та самая свящённая книга про Парадиз лежит раскрыта — бери не хочу. — Вполне себе неплохо, — даёт вердикт Кирштайн, пролистывая страницы чтива, — где-то даже есть правда. — Очень смешно, — Кира закатывает глаза. — Я просто додумываюсь до фактов. Мне нужна помощь, я вроде убедила тебя, что это пока в личных интересах. Ну хочешь письменный договор согласно ГОСТу составим? — Не стоит. — выдаёт Жан. — Я… предположим, верю. — Ну раз так, рассказывай. Давай, я вся во внимании. — С каких это пор ты решила, что я возьму и просто так начну говорить? — Хмычит Жан, складывая руки на груди. Он что-то от неё ждёт, словно какой-то игры. Взамен? Ну она может его печеньками угостить. Именно это уже и хочется предложить ему. Что плохого в дружеском чаепитии Парадиза и Союзии? Но резко вспоминаются карты в ящике под столом. — Давай так, — девушка достаёт колоду простых карт и начинает ее тасовать. — За каждую не выигранную тобой партию, ты будешь отвечать на мой вопрос. Он подходит совсем вплотную, хоть Жан и выглядит уже на все двадцать шесть лет, но она знает, что он моложе, совсем ещё ребёнок. Она не должна так бурно реагировать на его детские попытки закадрить даму. Кирштайн медленно тянет руку и с такой же медлительностью в движениях забирает колоду, не забывая дотрагиваться до ее пальцев. — Давай в мою игру, — начинает тихо говорить вчерашний школьник. — Выигрываешь ты — можешь задать три любых вопроса. Побеждаю я — просто ухожу… — Я это и сказала… — Нет, — перебивает он. — Ты озвучила итоги игры, я про другое… Мы будем играть на раздевание, кто первый оголится, тот и проиграл. Куда ее вообще занесло… Девушка с самого детства отличалась чувством страха, и у неё не было потребности лезть куда попало и тяги к азарту. До сегодняшнего вечера, до встречи с Жаном Кирштайном. — Хорошо, я согласна, — внутренний голос отдергивает, говорит остановиться. Она же дико стеснительная, вроде как… Они расположились на полу, возле кровати, так по-подростковому. Перетасовав карты, Кира стала их раздавать. Решили играть в обыкновенного дурака. Все шло своим чередом, первую партию взял Жан. На его лице блистала приторная победная улыбка. Честно, захотелось ударить. Ну жалко портить такое красивое личико. Но решив оголиться перед ним — значит проиграть, поэтому она просто разулась. — Что? Мы не обсуждали, что именно для нас одежда. У меня меньше, чем у тебя. — Тогда играй лучше. Это Жанчика завело не по-детски. Кирштайн взял и следующую партию, а ей, после победы соперника, пришлось снять пиджак. Хорошо играет. Давно, или только в Марли научился? — Давно играешь? — невзначай спрашивает, пытаясь отбить неприятные вольты соперника. — Не совсем долго, Райнер научил. За два часа она поняла главную вещь — Кирштайн — не дурак. Может, его Браун научил играть на острове. Тот факт, что Райнер Браун и другие дети из Либерио были на задании, известен всем. Она берет следующую партию, как оно и ожидалось, парень избавляется от туфель. Четвёртая. Победа снова за ней, элдиец остаётся без рубашки. Кира не может смотреть спокойно, торс у парня красивый, стройный, но не перекаченный. Он точно сможет закрыть ее собой. Как же хочется провести по выпирающим кубикам пресса, насладиться теплом его тела. Из-за своей невнимательности, вызванной ожидаемым перформансом, она лишается бдительности. Поэтому — проигрыш. Приняв все за и против, решает снять рубашку. Жану играть все тяжелее, все было вполне нормально, но осознав, что они идут до конца, тело юноши начало подводить его. Жан всеми силами старался спрятать охватившее его возбуждение от глаз напротив. Главное, не лишиться штанов в ближайшее время. В следующей партии у неё херовые карты, причём, и после бито попадались отвратительные, поэтому через двадцать минут пришлось снять ещё и юбку. Важная партия для обоих, никому нельзя проиграть. Она изначально сидела с сильными картами, но это не означало победу. Жан играл достойно, но и она карты не выбрасывала. Ранее карты были, мягко говоря, дерьмовыми. Кира обыгрывает, радуется, но в конце Жан умело подбрасывает две сильных. Проигрыш. Он не ликует, не говорит раздеваться, нет, просто ждёт ее решения. Ей стыдно, сама предложила — сама проиграла, а он снял всего две вещи, черт с ним, одну рубашку! Но проигрывать нужно уметь, они договорились. Она выпрямляется и тянется за застежку на спине. Мгновение, и лифчик слетает, обнажая грудь. Жан видел подобное впервые, такого у него не происходило. Ладно в журналах, нелегально добытыми им, да и в его мечтах с Микасой. А сейчас прямо перед ним, на коленях сидит голая девушка, в одном только нижнем белье. Жан отпивает вина, предоставленное хозяйкой заранее, прямо из горла бутылки. Она впервые ощущает на себе такой желанный взгляд, в котором читается похоть. Это заводит. Она хочет приблизиться к нему, но не торопится быть побеждённой и в этой схватке, поэтому делает вид, что движется, просто наклоняясь вперёд. Это работает — Кирштайн движется к ней первым, приближается вплотную, касаясь своей рукой девичьей талии, прижимает ее к себе. — Думаю, у нас ничья. — шепчет Жан, непроизвольно прикусывая нижнюю губу и откровенно любуясь пейзажем ниже. — Думаю, да.