Комета

      — Джо-о-о-о! — Кира, не скрывая эмоций, перешла почти на ультразвук. Сшибла бы с ног, наверное, если бы Джони не был заранее готов к встрече и не успел ее обнять. У него вообще был поразительный талант — он умел находить контакт буквально с любым ребенком. Ох, сколько раз ему на концертах всякие малявочки, по ощущениям только научившиеся ходить, но уже наизусть знающие «Комету», таскали то цветы, то игрушки, а потом пищали, когда Джони их вот так же, как Киру сейчас, на руках носил… половина потом отказывалась к матерям возвращаться, так им на сцене нравилось с ним.       Диана смотрела на Джо и Киру и чувствовала, как начинает медленно таять. Пришлось отвернуться, чтобы немного проморгаться — глаза были на мокром месте. У нее. На мокром месте. Это же шок. Сенсация уровня Лохнесского Чудовища.       Сегодня у Крокодила была только утренняя репетиция. И Диана правда до сих пор благодарна тем, кто, увидев Джони без маски, сохранил тактичное молчание. На Адель и ее компанию пришлось, естественно, в профилактических целях рыкнуть, но в целом все прошло спокойнее, чем Диана ожидала. Только Васька, один из самых лучших ее друзей, после репетиции подошел к Джони, и они о чем-то очень серьезно разговаривали, периодически посматривая на нее. Сути ни один так и не рассказал.       А потом Ди пришла очередная смс-ка от мачехи с просьбой — ладно, что уж скрывать, требованием — забрать Киру с садика пораньше, потому что она не успеет, а Ди повернулась к Джони и предложила съездить вместе. Они так раньше постоянно делали. Добавила, что Кира будет очень рада, потому что правда по нему соскучилась… А он, на самом деле, был согласен и так. Диана мысленно закончила, что соскучилась по нему не только Кира.       Это было помешательство.       — О, а кто тебя укусил? — внезапно спросила Кира. Да, Джони щеголял без крокодильей маски, зато с припухшей от укусов губой. Парень привычно лучезарно улыбнулся, повернулся к Ди и, так и не отведя от нее взгляд, пояснил:       — А, это… бешеный котенок покусал. Еле отбился.       — Бешеный котенок, который сейчас идет следом, чтобы его доесть, — съязвила Диана в ответ. Котенком ее — а именно Ди искусала ему нижнюю губу во время поцелуя — еще точно не называли. Но Джони всегда был горазд на милые прозвища… и сейчас улыбался ей так, что Диана со своей злостью почувствовала себя неловко. — Кхм, ладно. Погнали, побудем хоть вместе.       Рядом с садиком как раз была маленькая детская кафешка, с расчетом на то, что мамочки, приводя или забирая своих чад, обязательно туда завернут. План владельца сработал на ура. Не успела позавтракать, потому что вы проспали в сад? Вот тебе прекрасный кофе и пирожное для поднятия боевого духа! Надо где-то посидеть и успокоиться, пока твой ребенок переживает привыкание к саду? Пожалуйста! Чадо отказывается идти домой? Прикупи ему леденец или мороженое в виде любимого героя из мультика!       Всю дорогу Кира без умолку болтала с Джони, рассказывая ему все, что он пропустил — начиная с того, как они всей группой переболели ветрянкой, и заканчивая ее третьим женихом за последний месяц, Димкой. Джони ее слушал с искренним интересом, периодически что-то уточняя и вставляя свои комментарии. Диана плелась чуть позади. Все ее существо, то самое, мерзкое, темное, ядом отравляющее душу, фырчало на их идиллию и немного ревновало — о родной старшей сестре Кира явно забыла. Но… было что-то еще. Что-то, заставляющее ее периодически отворачиваться, чтобы скрыть улыбку.       Кира как-то спрашивала, когда они поженятся. Праздника ей захотелось. Джони ей тогда ответил, что если бы не семейные традиции, по которым он может сыграть свадьбу только после старшего брата, они бы уже давно были женаты.       Диана поджала губы, подняла глаза к небу и в очередной раз подумала — что она вообще творит? Это же правда было помешательство. Как бы она не старалась стереть все из памяти, Джони слишком глубоко въелся под кожу, стал буквально второй половиной ее сердца… Да, Ди приняла решение прекратить их отношения и, казалось бы, не должна была в нем сомневаться. Но почему так сложно было рядом с Джони оставаться истеричной стервой?       Он, кстати, правда не знал, что она будет участвовать во втором сезоне, думал, что еще побережет ногу. И интересно, это уже можно назвать тем самым судьбоносным совпадением, благодаря которому начнется эпическая история любви, или пока еще подождать?       Даже несмотря на то, что детей было забирать еще рано, в кафе оказалось достаточно многолюдно. В основном, посетителями были сонные и очень несчастные молодые мамочки, никак не отреагировавшие на появление новых лиц.       — Это все потому, что их дети еще не доросли до возраста, когда рыдаешь двадцать пять на восемь, почему у тебя нет такой любви, как в песне того чувака с «Кометой», — хихикнула Диана на ухо Джони. — Ну, или ты просто сегодня не очень выглядишь, да.       Джони, привыкший к ее попыткам уколоть его из вредности, но знавший, что все слова Дианы в таких случаях надо воспринимать наоборот, ей в ответ улыбнулся. А потом, по старой привычке, помог Кире снять куртку…       И в ярком свете кафе, из-за задравшегося под курткой рукава платья Диана заметила то, что не увидела во время торопливых сборов в садике — темные синяки на бледной ручке сестры.       — Кира, это что такое? — шокированно спросила Диана, резко потянув сестру на себя. Кира успела только пискнуть надрывно:       — Я в садике упала!       Если бы она упала в садике, об этом первым делом сказали бы воспитатели. Ди только сейчас поняла, почему Лариса Дмитриевна, передавая ей сестру, смотрела так… странно, как будто бы хотела что-то сказать, но не могла. Разом побледневшая Диана повернулась к мрачному Джони. Просто… в той статье верно отметили, что отец у нее известный. Достаточно известный для того, чтобы обычная воспитательница не решилась лезть в его семейные дела.       — Стой. — Джони перехватил ее трясущиеся от разгорающейся злости руки. — Давай я.       Да, ему Кира точно расскажет больше. С мачехой Ди обычно старалась ругаться без младшей сестры, но иногда… бывало, да. Кира не любила их ссоры и, конечно, понимала, что Диана не сдержится. То есть… неужели эта женщина посмела?..       Ди кивнула невпопад, направившись к милому парню в костюме льва, исполняющему тут роль официанта. Джони повел Киру к столику. Как бы Диана не пыталась успокоиться, пока заказывала кучу вкусностей для сестры, руки все равно продолжали трястись, и тьма внутри урчала, предвкушая хорошую ссору. Возможно, даже с элементами драки — это уже в зависимости от того, что мачеха скажет в свое оправдание.       Кира была последним звеном, связывающим Диану с погибшей мамой. Кира унаследовала от нее все. У нее были мамины голубые глаза, мамина улыбка, мамина доброта, мамина мудрость — пока еще на детский лад, но… Она иногда даже говорила мамиными фразами, хотя просто-напросто не могла их запомнить — маленькая была. И Диана ничуть не преувеличивала, когда говорила, что за Киру порвет глотку любому…       Особенно нежно «любимой» мачехе.       Когда Диана вернулась к своим спутникам, Кира немедленно выскочила из-за стола и умчалась порисовать. Джони же выглядел еще более мрачным, чем до этого.       — Кира хотела взять что-то из ее, — и без уточнений понятно, о ком речь, — косметики. Она увидела. Схватила ее за руку и так и держала, пока ругала. Кира говорит, что было больно, но ваша мачеха ее убедила, что именно так и поступают с воришками. Сказала, что всем надо отвечать, что упала в садике. Особенно тебе. — И прежде чем с губ Дианы начали срываться самые страшные проклятия, Джони обнял ее и притянул к себе. Ди страшно рыкнула куда-то ему в шею. — Кира боится, что ты пойдешь с ней ругаться.       — Предлагаешь сидеть спокойно, пока эта грымза делает больно моей сестре?!       — Предлагаю быть умнее. Кира правда боится.       Ди все-таки зашептала себе под нос проклятия, обнимая парня в ответ так, что у самой немного заныли руки.       И Ди правда старалась все время, пока они были в кафе. Улыбалась, смеялась даже, долго восторгалась рисунком, который Кира все-таки отдала, и чуть не всплакнула от ее поздравления с днем рождения, который в очередной раз праздновали с опозданием… в общем, старшая из сестер никак не затрагивала тему с синяками на руке. Ди считала, что она молодец, только, судя по встревоженному взгляду Джони, получалось у нее так себе. Кира тоже была в расстроенных чувствах и, надеясь разрядить обстановку, поинтересовалась, не сошлись ли они снова, на что получила категорическое «нет» от Дианы.       Одним словом, обстановка была напряженная. Но Ди правда старалась до последнего давить свой гнев… А потом, когда через пару часов они затормозили перед отцовским домом, контроль был потерян.       — Я ей голову оторву, — одними губами прошептала Диана, повернувшись к Джони. Кулаки были сжаты. — Я ей ее медленно-медленно откручу…       — Малышка…       Диана тряхнула головой, вспоминая, что на заднем сидении все еще сидит Кира. Пришлось до боли впиться ногтями в ладони, чтобы немного отвлечься и остудить голову. Ди уже, кстати, все продумала — она отведет Киру в комнату, оставит ее там поиграть, закроет дверь, а сама устроит разнос отцу и мачехе на кухне. Да. Главное сохранить спокойствие до момента, пока Кира не будет… достаточно далеко от падающей кометы в лице собственной сестры.       — Спасибо, что подвез, — больше оскалилась, чем улыбнулась Диана, по привычке целуя Джони в щеку. А потом коснулась его руки, посмотрела в глаза и тихо пообещала: — Я разберусь. Тихо, мирно. Все будет хорошо.       Диана и «тихо», «мирно», «хорошо» — вещи несовместимые, но Джони после их разлуки — а не виделись они с момента расставания — почему-то начал верить в ее благоразумие.       Поднялись в лифте — Диана держалась. Прошли по подъезду — Диана держалась. Открыли дверь и зашли — Диана держалась. Но потом эта женщина вышла их встречать с визгом «Какого черта ты приводишь ее так поздно и не берешь трубку?!», и Диана окончательно послала самоконтроль гулять на все четыре стороны.       — А ты какого хрена позволяешь себе орать на мою сестру, запугивать ее и делать ей больно? — пугающе спокойным тоном поинтересовалась Диана, сначала раздевая сестру, а потом и сама скидывая куртку и ботинки. Лицо мачехи перекосило. Нервный взгляд переместился на затихшую Киру. — Я знала, что ты тупая, но не настолько же! У меня, напомню, был день рождения, и мы пошли в кафешку. Думаешь, я не заметила бы синяки?!       — Сбавь тон, Ди. — С кухни вышел очень серьезный отец. Судя по следу помады на шее, Диана прервала их на самом интересном месте. — О чем она говорит? — спросил папа, повернувшись к своей замечательной жене.       — Я не знаю! — с надрывом воскликнула она. Глазки-то заблестели сразу от наигранных слез. — Кира, что произошло?!       — Я упала в садике… — прошептала Кира.       — Так упала, что аж следы от пальцев остались, — рыкнула Диана, начиная распаляться. Она повела сестру к отцу и задрала ей рукав. — Пап, ты тоже так падаешь, что остаются, чтоб ее, именно следы от пальцев?!       Мачеха стремительно начинала бледнеть. Диана, наоборот, начинала улыбаться все шире. Где-то внутри снова проснулась эта детская надежда на то, что сейчас у папы откроются глаза, он вышвырнет эту женщину из дома, и они снова будут жить как раньше, только без мамы. Но Ди недооценила силу их «любви» — на деле привязанности к красивому телу и этого «она принимает меня таким, какой я есть».       — Я ничего не делала, Паш… — проскулила мачеха совсем жалко. — За что она так со мной?! — А затем повернулась к Диане и, снова изменившись с успехом, прошипела: — С таким же успехом я могу сказать, что ее лапал этот твой кавказец!       — Во-первых, азербайджанец, — сказала в ответ Диана. — Во-вторых, я разве давала слово шалавам?       Стерва дважды за день покусилась на самое дорогое.       Диана чувствовала, как стремительно дуреет. Как пелена какая-то перед глазами была. Руки снова сжались в кулаки, и она, обманчиво мягко улыбаясь, шагнула к завизжавшей мачехе, которая ничуть не сомневалась, что Диана может спокойно расквасить ей нос… и это в лучшем случае! В последний момент между ними вырос папа, сжавший плечи Ди так, что она зашипела от боли.       — Успокойся! — гаркнул он. Откуда-то из угла раздался тихий плач. — Кира, что произошло?! — ничуть не смягчив голос, спросил папа у младшей из сестер.       Почему-то Ди думала, что сейчас Кира расскажет правду, что поверит в то, что сестра ее от всего защитит, что поможет раскрыть папе глаза… Но в ответ прозвучало дрожащее:       — Я упала в садике!       Ди не учла и того, что дети будут стараться делать все что угодно, чтобы в семье было спокойно.       Папа посмотрел ей в глаза, и этот взгляд определенно не обещал Диане ничего хорошего.       — Маш, отведи ее в комнату, — мрачно попросил папа. Зареванная и «ужасно напуганная» мачеха попыталась забрать Киру от Ди, но тут ее ярость достигла апогея. Оторвать бы голову этой женщине, спасти от нее всех, но… нет. Просьбу Джони быть умнее Диана растолковала не так, как следовало.       Потому что папа должен увидеть. Потому что папа должен понять!       — Да ты посмотри, ты сам посмотри, перестань думать не головой… посмотри! Побудь, мать твою, хоть раз нормальным отцом!       — Ди, мне больно!       Только сейчас она поняла, что снова потащила сестру к отцу за больную руку. Только сейчас поняла, что сжимала ее так сильно, что явно добавила новых синяков. Только сейчас поняла, что Кира смотрела на нее полными ужаса глазами, потому что… потому что она Диану боялась. Это было похоже на полет этажа так с десятого. Падаешь — и лежишь себе на асфальте, вся переломанная… умираешь медленно.       Ноги почти подкосились.       Тьма внутри была в полном восторге, потому что разрослась, занимая собой всю Диану.       Папа что-то кричал. У него на лбу вздулась вена — Ди его еще ни разу таким злым не видела. Эта женщина все-таки увела Киру, которая даже не посмотрела на сестру. Ди на ходу обулась, успела схватить куртку, а потом папа вытолкал ее за дверь и сам вышел следом.       Ди думала, что он сейчас ее ударит, и уже готова была подставить щеку, потому что она заслужила.       В ушах звенело. Болели руки. Закипевшая кровь медленно становилась ледяной. Папа неожиданно холодно отчеканил:       — В конце недели мы улетаем.       — Надолго? — тупо спросила Диана, смотря сквозь него. Из головы все не шли глаза сестры, и подсознание ехидненько шепнуло — она и на мачеху так смотрела. У стервы появилась не менее чудовищная преемница? Диана закусила губу, отчаянно качая головой. Нет, она не такая. Нет, нет, нет, она лучше этой стервы, она…       Она не учла, что ее ненависть может зацепить не только мачеху.       — Навсегда, — бросил отец. Сообщать о том, куда, он явно не собирался. — Я достаточно терпел твои истерики и срывы, Диана.       Дошло до нее не сразу.       — Нет!       Тоненькая ниточка, связывающая ее с мамой, треснула. В каком-то отчаянном порыве Диана упала на колени перед отцом, но он одним движением поднял ее.       — Прекрати!       — Я не смогу без Киры! — И это была чистая правда. Кира была связью с мамой. Кира была солнышком. Кира умела заставлять почувствовать себя нужной. Кира… Кира была ее спасательным кругом. Как и Джони.       — Ты слишком заигралась, — словно и не услышав ее, сказал папа. — Ты бросаешься на мою жену, клевещешь на нее, пугаешь свою сестру…       — Эта стерва говорила Кире, что она воровка, она ее запугала, она…       Сейчас был бы красивый момент для пощечины. Но папа не стал. Возможно, для того, чтобы она почувствовала себя еще более отвратительной?       — Я не желаю этого больше слышать. И не желаю тебя видеть. Если ты еще раз приблизишься к Кире или к Маше, мне придется пойти на крайние меры. — Под крайними мерами подразумевалась, наверное, обещанная мачехой дурка? — Ты сама довела до этого.       И он ушел. Вот так вот. Закрыл дверь.       Навсегда.       В сумке у Дианы лежал рисунок всей их семьи — без мачехи, но с мамой в образе присматривающего за ними солнца.       Слезы, оказывается, все-таки не жгли ей щеки.       Ди не помнила, как добралась до дома. В голове было пусто. Телефон вибрировал то от звонков, то от сообщений — Джони явно чувствовал, что что-то пошло не так… но даже не подозревал, насколько. А может, и подозревал? Ему ли не знать, что все, к чему притронется Диана, неизменно обращается в пыль? Ему ли не знать, что единственное, что она умеет делать — причинять боль?       Прислонившись лбом к стеклу такси, Диана уже не плакала. Только думала — почему рядом с ней вообще есть люди? На нее же табличку надо повесить «Осторожно! Зона повышенной опасности!». Ее запереть где-нибудь надо. На отшибе мира. Чтобы никого не видела. Чтобы никому больно не делала.       А перед глазами все еще напуганная Кира… Диана не умела ничего делать правильно. И Джони, и Киры она лишила себя сама. Сама все испортила. Сама… сама довела до такого. Папа правильно сказал — заигралась. Правильно. А теперь мир пустой. В мире ничего нет. Никакого смысла. Все. Пусто. Баста.       Ей хотелось искать виноватых. Дома Диана одним движением снесла со стола вазу с пионами, смеясь, как больная, над цветами в осколках на полу. Порвала Кирин рисунок, потому что не могла на него смотреть. Не заслужила. Мерзкая. Разрушения дома удовлетворения не принесли. Ей хотелось искать виноватых, и с искусанных губ срывалось:       — Ненавижу… ненавижу… ненавижу…       А подсознание заботливо заканчивало: «Себя… себя… себя…».       Это не люди вокруг виноваты. Люди, наоборот, были весьма к ней расположены. Черт знает, почему. Даже эта женщина сначала о Диане заботилась… А она… а что она? Таких людей, как она, нельзя выпускать в общество. Таких людей надо отстреливать сразу, как только родились.       — Я, я, я!.. — взвизгнула Диана, смеясь над самой собой. — Я!       Она опять ни о ком, кроме себя, не думала!       А Киру увезут, Диана в словах отца нисколько не сомневалась. Наверное, какое-нибудь выгодное предложение в условной Греции… море рядом, красота… Ди не сомневалась, что папа сделает все, чтобы она не смогла даже предположить, куда именно они улетят. Наверное, очень долго готовился, с визами там и прочим… Или, возможно, это было под вопросом, но Диана очередной истерикой заставила его принять окончательное решение. Или просто помог кто-нибудь из многочисленных друзей.       Киру увезут. Продолжать отравлять собой жизнь Джони она не может. Одна. Одна осталась. Заслужила. Мысли отрывистые. Правдивые зато. А еще пару часов назад казалось, что это круто — быть стервой, истеричкой, спорить до хрипоты, отстаивать свое мнение кулаками, язвить направо и налево… но все как-то меркнет, когда младшая сестра смотрит на тебя, как на последнюю мразь.       Защитить хотела. Уберечь. Но… Диана нихрена не умеет делать хорошо.       — Я самый бессмысленный и отвратительный человек на планете, — заверила саму себя Диана, замирая перед окном и до боли сжимая подоконник — единственную опору. Иначе упадет, будет кататься по полу в воде и в осколках и проклинать себя за то, что не умерла еще в утробе. Нихрена ее жизнь не стоила.       Киру увезут. Папа уедет. Все. Одна.       Конченая тупая истеричка. Токсичная. Мерзкая. Ни о ком, кроме себя, не думающая, а потом рыдающая. Кому сдались ее слезы? Это малая цена за все то, что она делала людям.       Киру заберут. Папа все правильно решил. Она и Джони отпустила по той же причине. И Киру надо. Киру надо от нее спасти. От нее всех надо спасать. И не от мачехи защищать, а от себя…       В кармане куртки продолжал вибрировать телефон, но Диана не слышала.       Ее правда запереть надо. Только и умеет, что портить, ломать чужие жизни, делать больно… ничего больше не умеет. Бессмысленное существование. Запереть. Или…       Диана смотрела на один из осколков, выглядевший особенно острым, и тьма внутри нее улыбалась, подталкивая к единственно верному решению, напоминая о вчерашнем разговоре с Мариной. Что же, это была… почти пророческая беседа. Так всем будет лучше, и теперь подозрения Марины уже не казались такими смешными. Так всем будет лучше.       И ей. Может, хоть сдохнет красиво, а?