* * *
Маленькая лодочка стремительно плыла вниз по течению, уносимая мощным потоком, вспухшим от прошедшего ливня. Ничем не отличимая от сотен других таких же рыбацких скорлупок. Воды у её хозяев было сколько угодно, рыба плескалась вокруг в изобилии, а хлеб, фрукты и мясо путники, не рискуя заходить в порты больших городов, предполагали покупать, буде в том возникнет нужда, в небольших прибрежных деревушках: Агниппа оставалась бы стеречь лодку, а Мена и сын Катути отправились бы за покупками. К счастью, пока ничего подобного не требовалось. Боги хранили царевну и её товарищей от каких-либо приключений. Сын Катути ни о чём, похоже, не догадывался: он вообще мало чем интересовался, кроме возможности раздобыть где-нибудь выпивку. Мена решил не причаливать на ночь к берегу, а продолжить путь, и сам остался за веслом. Правду сказать, сильно грести и не требовалось, река сама несла их судёнышко. Через несколько часов, в предрассветной темноте, бывший лазутчик фараона осторожно, держась в тени больших кораблей, провёл лодку мимо роскошных причалов Мен-Нефер. Нижний Египет! Дельта. По плану Мена им не следовало даже показываться в морских портах. Поэтому, уже засветло миновав пирамиды второй столицы, там, где основное русло разветвляется надвое, давая начало Дельте, их лодчонка скользнула в Сену , восточный рукав, что нёс свои воды к блестящим городам Иуну и Хут-Варету . На следующий день, благополучно миновав оба опасных места, путники достигли Палестины, в те времена принадлежавшей Та-Кем. До укреплений Пер-Амуна, морской границы, оставалось всего девяносто схенов . Тут, у небольшой деревушки, царевна и её советник попросили сына доброй Катути пристать к берегу, где с ним и попрощались. Тот, счастливо пересчитывая полученные деньги, отправился в обратный путь, а Агниппа и Мена – к хижинам сельчан. Советник быстро договорился о найме повозки до Мигдола, караван-сарая под защитой приграничной крепости: последней стоянки караванов перед Вратами Египта Пер-Амуном. Два медных кольца решили дело, и к вечеру путники уже отдыхали в уютных комнатах. Никто не обратил внимания на старика и мальчишку: на закате в Мигдол прибыл большой караван сирийских торговцев, и в сумерках, в суете и многолюдье, стража Мигдола, даже если и заметила Мена и Агниппу, решила, что они прибыли с сирийцами и направляются в Та-Кем. Агниппа тревожно ворочалась на кровати полночи, опасаясь каждое мгновенье услышать за дверями звон мечей и голоса стражников, но в конце концов усталость взяла своё и девушка уснула. Мена не сомкнул глаз. Утром он, заперев спящую царевну в комнате, вышел во двор и, разыскав хозяина каравана, приобрёл двух прекрасных коней, ничем не уступающих оставленным у Катути. Даже масть подобрал ту же: белого и вороного. Сирийские скакуны считались лучшими в мире, но и позволить их себе могли только богатейшие люди. Зато догнать такого на обычной лошади было невозможно. Купец, конечно, несказанно удивился, получив царскую плату от человека, весьма бедно одетого, но все свои домыслы предпочёл оставить при себе. Он торговал давно и успел повидать так много странного за свою жизнь, что научился не задавать лишних вопросов. Наполнив седельные мехи водой и припасами в дорогу, путники в самый полдень, в толчее и суматохе, как можно незаметнее выехали из Мигдола и отправились дальше, к границе Египта и Финикии. Основные опасности остались позади, и теперь Мена беспокоился лишь о разъездах патрулирующей дороги стражи.* * *
Уже восьмой день беглецы держали путь по степи, вдали от караванных путей, пастушьими тропами. И если, покидая Мигдол, советник вынужден был рискнуть и ехать без остановок до захода солнца, то уже со следующего восхода путники старались двигаться в сумерках, лишь на рассвете и закате. Мена боялся потерять дорогу в темноте, поскольку не очень хорошо знал здешние края, но и скакать средь бела дня по пустой, как стол, равнине считал опасным. Для стоянок он подбирал укромные места: или сухой овраг, или расщелину в скале, или небольшую рощу у родника. Пока обходилось без приключений. Агниппа с восторгом смотрела вокруг, удивляясь совсем другой природе. Палестина… Синее высокое небо, каменистая земля, жухлая низкая трава выгоревших под солнцем пастбищ. Скромные цветы. Облачка пыли из-под конских копыт. Редкие оазисы. До финикийской границы оставалось всего тридцать семь с половиной схенов. Путники ехали неторопливо в предрассветных сумерках, направляясь к небольшой пальмовой роще, что показалась на горизонте. Тридцать семь с половиной схенов! Агниппа не могла скрыть радостного возбуждения. Неужели все опасности позади? Она почти в Финикии! Мена, напротив, походил на туго натянутую тетиву и напряжённо вглядывался в утреннюю мглу. Его взор то внимательно останавливался на кипах деревьев впереди, то изучающе окидывал горизонт. - Мена! – не выдержав, воскликнула Агниппа. – Ну что ты? Вокруг никого, граница близко, и скоро мы будем в Финикии. Всё позади! Расслабься. Она ласково погладила руку своего верного советника. Мена не смог сдержать скупой улыбки, мимолётной, но тёплой. - Да, о царевна. Но всё же мы ещё в Египте, и граница близко. Надо быть очень осторожными. - Вокруг никого нет! Мы бы на этой равнине любого путника заметили издали. Мена вздохнул. - Агниппа… Знаешь… Настоящий воин может спрятаться и на голой земле! А Нефертити наверняка приказала укрепить границу. Царица умна. Она, перекрыв египетские порты, знает, что мы пойдём через Финикию. Знает и ждёт. Что касается меня, то я успокоюсь только тогда, когда мы прибудем в Афины! - Ты слишком мрачно на всё смотришь, - с мягким укором покачала головой девушка. – У меня сердце за тебя болит. - Поедем быстрее, о царевна, - только и промолвил в ответ старый лазутчик фараона. - Мы успеем проскользнуть до восхода? Мена нахмурился. - Н-нет… - наконец с запинкой промолвил он. – Боюсь, что нет. Придётся нам провести ещё один день в Египте. Укроемся вон в том оазисе, что впереди. А когда совсем стемнеет, отправимся в путь. Огонь сегодня разжигать не будем, обойдёмся остатками вчерашней еды. Девушка кивнула и подстегнула коня. Вскоре густой подлесок оазиса сомкнулся за спинами путников. В сердце небольшой рощи царил глубокий зеленый сумрак. В вышине покачивались густые кроны обвитых лианами пальм, а из земли, тихо журча, бил кристально-чистый родник, в котором дробилось и дрожало утреннее солнце, лившееся сквозь листву. Мена и Агниппа спешились, наполнили фляжки чистой водой и пустили напиться коней, а сами, сев у родника, скромно позавтракали, разделив пару лепёшек, сыр и несколько фиников. Оба хранили молчание. Мена напряжённо вслушивался в тишину, а Агниппа, не желая ему мешать, просто думала о своём. На губах её блуждала светлая улыбка. Вздыхал ветер в кронах, пели птицы, журчал ключ, пофыркивали кони. В воздухе разливался тонкий аромат ладанника. Царевна ободряюще похлопала своего советника по руке. Мена ответил ей улыбкой, но глаза его оставались тревожными. - Ты сам не свой, - одними губами прошептала девушка, покачав головой. Мена упруго поднялся. - Пойду-ка осмотрюсь. - Только возвращайся быстрее, - кивнула Агниппа. Она не считала тревоги Мена обоснованными, но рассудила, что, быть может, тот успокоится, если своими глазами убедится, что вокруг на многие схены никого нет. Бывший лазутчик фараона скрылся за деревьями. Агниппа проводила его взглядом, а потом, обхватив колени руками, запрокинула голову и загляделась на небо и на короны пальм, покачивавшиеся в вышине. И вновь улыбка тронула губы девушки, нежная и светлая улыбка… Царевна улетела в мечты. О чём? Кто знает… О чём может думать девушка в восемнадцать лет, сердце которой свободно?.. Объявленная преступницей, в бегах, переодетая мальчишкой – на пороге новой жизни… и в шаге от смертельной опасности? Кто же угадает стремление её мысли… Спокойствие царевны прервал громкий треск кустов. Их ветки тряслись, раскачивались, шумели – через них, не скрываясь, кто-то отчаянно бежал. Агниппа вскочила. Через мгновение на поляну из зарослей выдрался Мена – с взлохмаченными волосами, весь покрытый оборванными листьями и сломанными веточками. Глаза его лихорадочно горели. - Скорее!.. – только и крикнул советник, бросаясь к своему коню и взлетая в седло. Девушка смертельно побледнела. Сердце ее замерло. Как никогда отчётливо она осознала, что они ещё в Египте. - Скорее, Агниппа, скорее!.. – вновь крикнул ей спутник. Конь его, фыркая, нетерпеливо гарцевал, чувствуя тревогу всадника. Царевна глубоко вздохнула и заставила себя встряхнуться. Ни о чём не спрашивая, она бросилась к своему скакуну. Советник тут же пустил своего жеребца в галоп, топча молодую поросль тамариска и ладанника. Девушка, вскочив верхом, помчалась вслед за Мена. Она молилась всем богам о защите, приникнув к шее коня. Мена скакал не оглядываясь. Он прекрасно слышал топот вороного Агниппы, и этого было довольно. Лазутчик фараона последними словами ругал себя за неосторожность – но кто ж знал, что всё так получится? Осматривая оазис, он спугнул пасшуюся на опушке лань – и животное выскочило на равнину. Прямо на отряд вооружённой стражи, что, патрулируя границу, проезжал мимо буквально в двух схенах. Мена замер, затаившись в кустах тамариска и боясь даже дышать. Как он молился, чтобы солдаты не придали значения выпрыгнувшей из оазиса четвероногой беглянке! Но воины, похоже, своё дело знали. Коротко посовещавшись, они развернулись и, разбившись на два крыла, двинулись к роще. «Окружат и начнут прочёсывать с двух сторон, - понял Мена. – Человек десять. Можно спрятаться, но куда деть коней?.. Их найдут – и уж тогда эти вояки землю на четыре локтя вглубь перекопают, а нас разыщут. Нет. Только бежать. Граница близко, у нас есть шанс уйти. Помоги нам, Амон!» Более не думая об осторожности, старый лазутчик кинулся назад, к царевне – и сейчас мчался напролом, сквозь заросли, прокладывая ей дорогу. Они вылетели из тенистой рощи на яркое полуденное солнце под самым носом у солдат, которые, замкнув цепь, уже готовились начать прочёсывание. Двумя стрелами понеслись беглецы в степь, к границе. - За мно-ой!! – раздался громогласный рёв за их спинами – и вдогонку, понукая коней, ринулся весь отряд. Командир летел впереди на гнедом жеребце. Вот это была скачка! Агниппа приникла к шее своего вороного, пряча лицо в его гриве от встречного ветра, и слышала, как гудит земля под копытами. Сирийский скакун прижал уши, вытянулся как струна – и нёсся, подобно вихрю. Несколько томительно долгих минут… Стон земли, свист ветра, вкус пыли на губах. Слепящее глаза солнце. Запах конского пота и степных трав. Ничего впереди, кроме спины Мена, пригнувшегося в седле, да белого крупа его коня. Агниппа рискнула осторожно глянуть через плечо. Расстояние меж беглецами и погоней стремительно увеличивалось. Её советник знал, каких коней брал! Поспорить в быстроте с сирийскими красавцами могли лишь персидские скакуны, но кто бы преподнёс такой дар обычным служивым? Каждый подобный конь стоил многолетнего жалования простого воина. Поняв, что они уходят, девушка почувствовала, что по лицу её невольно расползается улыбка – широкая и довольная. Мена с тревогой оглядывался, придерживая своего бешено летящего в галопе скакуна, – всё же царевна, как-никак, отставала от него, опытного всадника, – но Агниппа лишь подмигнула ему на всём скаку и коротко махнула рукой, чтобы её верный советник не волновался. Сирийским коням ничего не стоило унести своих хозяев от погони! Командир отряда тоже понял, что беглецы уходят, и крикнул: - Стреляйте, ребята, стреляйте!.. В ту же минуту воздух наполнился свистом стрел. С ядовитыми наконечниками. Этот яд снискал себе всемирную славу как быстро и верно действующий. Рецепт его – равно как и его противоядия – знали только египетские жрецы. А мастерство египетских лучников, первых во всей Ойкумене, превращало напоённые этим зельем стрелы в страшное оружие. Приказ командира отряда долетел и до ушей Мена. - Пригнись к шее коня, о царевна! - крикнул он, но девушка, которая тоже не жаловалась на слух, и так зарылась лицом в гриву своего вороного. Сердце её стучало быстрее конских копыт и, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Жар солнца. Холод ветра. Гул земли. Запах полыни. Пение ядовитых стрел. Над головой. Иной раз – над самым ухом. Впереди показался десяток конных копьеносцев. За ними, примерно в схене, – второй, уже в другой форме. Неужели разъезд? Граница? Иначе одетые воины – финикийцы! Их даже на беглый взгляд было намного больше, чем египтян. Человек тридцать… Только бы прорваться! Стрела свистнула и вонзилась в плотную кожу седла, чудом не задев ногу. Агниппа вскрикнула от ужаса, выдернула стрелу – и, отшвырнув её, отчаянно замолотила пятками по бокам вороного. Она чувствовала, что седло стало липким от стёкшего с наконечника яда. Ноздри раздражал резкий, непривычный запах. Со сжимавшимся от жалости к вороному сердцем Агниппа пустила в ход плеть. Никогда раньше она не позволяла себе бить своего скакуна. - Прости, милый… Ещё чуть-чуть… Прости… - шептала она, нахлёстывая конские бока. В глазах её стояли слезы. Вороной понёсся как ураган. С удил закапала белая пена. Он поравнялся с конем Мена. Вырвался на полкорпуса… Обогнал… До Агниппы с леденящим ужасом дошло, что она оказалась впереди. Неумолимо приближаясь к воинам разъезда. Боги, что делать?.. Начальник египетского пограничного отряда давно наблюдал за приближающимися всадниками. Здесь, в диких степях, одним из немногих развлечений было побиться об заклад, чей конь быстрее, потому скачки тут давно стали любимой забавой. Его люди тоже с интересом наблюдали за погоней, которую принимали за состязание. - Хорошо идут, - мечтательно протянул командир. И обратился к ближайшему солдату, не отрывая глаз от всадников: - Как думаешь, Хеза, кто придёт первым? Особенно вот эти двое. Они далеко опередили остальных. Что за кони! Ах, что за кони! Как идут! Как легко, быстро… изящно! Как думаешь, кто – белый или вороной? Пограничный отряд остановился. - Не знаю, - ответил Хеза. – Но одно могу сказать с уверенностью: остальные от них безнадежно отстали. Солдаты заспорили, кто победит. Делали ставки. Уже появились любимцы. Болельщики кричали и подбадривали. - Гляди, вороной вырвался! Ну быстрей, быстрей!! - А, Сетх!.. Белый отстает!.. Ну давай, давай чуток! Ну!.. Куда ж ты ему позволяешь?! Финикийцы тоже с интересом глядели на «состязание», хотя и не столь бурно выражали свои эмоции. Между финикийским и египетским разъездами пролегало всего около схена . Нейтральная земля. Граница… Командир вдруг схватил Хеза за руку. - Смотри-ка! Да ведь в них стреляют! Это не скачки, это погоня! Ну-ка, ребята, оружие на изготовку! Попытаются объехать – мы им объедем!.. Отряд ощетинился копьями навстречу девушке. Их наконечники ослепительно сверкали под полуденным солнцем. От ужаса Агниппа уже не могла думать. Сзади погоня с отравленными стрелами, впереди разъезд! Не сознавая, что делает, беглянка послала коня в прыжок – и перелетела через копья над головами ошарашенных стражников. Тут же, не дав им опомниться, за ней последовал Мена на своём белом коне. Финикийцы в некотором замешательстве взирали на это. Их командир колебался, надо ли помогать египтянам ловить беглецов или нет. Агниппа, не пытаясь уйти, мчалась прямо к его отряду – и на всем скаку бросила командиру кошелёк с золотом. - Отъедем, ребята, - негромко велел финикиец своим солдатам, ловко подхватив мешочек. – Зачем мешать добрым людям? Они, посмеиваясь, отвели коней в сторону. Вороной Агниппы пересёк границу – и вдруг, захрапев, рухнул. Девушка едва успела соскочить – и изумлённо обернулась на верного скакуна. Стрела. Последняя стрела. Она ещё покачивалась, вонзившись в его ногу. Преследователи больше не стреляли, опасаясь попасть в своих. Увы, последний выстрел достиг цели. Благородное животное погибло. Мена остановился, протягивая царевне руку со своего седла. Девушка лихорадочно оглянулась. Нет, им нельзя вдвоём на одном коне… Решение пришло мгновенно. Она подбежала к начальнику финикийского разъезда. - Умоляю, дайте коня! Второй мешочек с деньгами скользнул ему в руку. Финикийцы – известные торгаши. Ради денег они готовы на всё. Поэтому многие и презирали их – как хитрый, лживый и продажный народ. Начальник разъезда взвесил кошелёк на ладони – и махнул одному из своих солдат: - Спешиться! С любезной улыбкой командир предложил освободившегося скакуна девушке. Дивный конь! Золотисто-буланый, поджарый, изящно гарцующий. Агниппа вскочила в седло и подъехала к Мена. Всё это не заняло и минуты. Патруль, преследовавший беглецов, тем временем доскакал до пограничного разъезда, и оба отряда приблизились к финикийцам. Похоже, они просто собирались арестовать Мена и Агниппу, но командир «детей ветра» преградил им дорогу. - Эй, приятель, куда едешь? Здесь уже Финикия! - А ну, с дороги! Ты способствуешь бегству важных государственных преступников. Я требую их выдать правосудию! – не смутился начальник патруля – высокий седеющий человек с горделивой осанкой. Финикиец – поджарый и смуглый, с живыми и острыми карими глазами – оглянулся на свой отряд, примерно на треть превосходящий оба египетских – и по губам его скользнула насмешливая улыбка. - Вздор. Может, в Египте они и преступники, но в Финикии они ничего не сделали, они – честные люди… - он, ничуть не смущаясь, любовно поглаживал кошельки, данные Агниппой, которые успел спрятать за поясной ремень. - Мерзавец! – уже не сдерживаясь, возмущённо рявкнул египтянин. Он тоже понимал, что соотношение сил не в его пользу. – Где же твоя честь?! Ты их пустил только потому, что они дали тебе взятку! Финикиец откровенно расхохотался, запрокинув голову. - Моя честь? Вот как? Моя честь! Ишь, какой благородный. А чем мне семью кормить прикажешь? Жену, детей? Честью? Проваливай, если ничего умнее не придумал. А то ведь, не ровен час, решу, что вы этакой вооружённой толпой незаконно границу хотите пересечь. Обрати внимание – людей у меня больше… - Я пожалуюсь царице! Финикиец сделал большие глаза. - Да хоть самому вашему богу Амону! – великодушно разрешил он. Египтянин задыхался от возмущения и бессилия что-либо сделать. - И тебя не пугает гнев владык Египта?.. – растерянно спросил он. – Если мы объявим Финикии войну… Что ты запоёшь, когда Египет двинет на вас свои колесницы? Финикиец зевнул – и усмехнулся. - Ну да, вот прямо к самой царице отсюда и побежишь… - Он снова зевнул. – Выше сотника не пойдёшь. И самое большее, что он сделает – это накажет тебя за нерасторопность и халатность. А даже если вдруг ваши владыки и решат поиграть в солдатиков, то это дело царя, а не моё. - Как не твоё?.. – египетский воин решительно не понимал логику своего противника, словно тот был из другого мира. – Если тебя не волнует благополучие твой страны, твоей родины… то... у тебя же, ты сам сказал, есть семья, есть дети. Кто их будет кормить, когда ты уйдёшь воевать? Кто спасёт их от рабства, а твою жену и от позора, когда ваш город возьмут?.. А ты говоришь… - Я говорю, - нетерпеливо перебил его речь финикиец, - что на войне драться будут только идиоты вроде тебя. Умные люди вместе с семьями вовремя смоются за границу – в Грецию, например. Вот так-то, мой недалёкий благородный друг. Египтянин молчал, глядя в наглое лицо финикийского командира. На скулах его ходили желваки. Всё, что было в Та-Кем свято, всё, чем жили и дышали воины фараона и солнцеподобной – всё разбивалось о торгашескую логику этого презренного человека. Объяснять ему что-либо, взывать к совести, к воинской чести… Бессмысленно. «Умного» финикийца этим не прошибить. И взяться бы за оружие, но… Во-первых – чужая страна. Что ни говори, но незаконное вооруженное вторжение чревато. И пусть бы! В конце концов, победителей не судят… Только вот выйти победителем шансов немного. И это – во-вторых. Он и его люди в меньшинстве. Египтянин вздохнул. Что-что, а дураком он не был. И хотя единственный оставшийся выход немыслимо претил его душе, но иного воин не видел. - Хорошо, - примирительно произнес он. – Ладно. Забудем споры. Не надо нам ни войны, ни драки… Сколько этот мальчишка тебе заплатил?.. Я заплачу вдвое больше. Выдай мне их. На лице финикийца впервые отразилось колебание. Египтянин обернулся на свой отряд. - Скинемся, ребята? – обратился он сразу ко всем. – Ради чести египетских воинов! Раздался нестройный хор согласных голосов, и все дружно закивали, выражая одобрение. Египтянин вновь, уже увереннее, повернулся к финикийцу. - Втрое больше! – с улыбкой объявил он. Спор закончился полной победой солдат Та-Кем, но Агниппа и Мена, получив коня, во время этой перепалки незаметно отъехали в сторону – и теперь были уже далеко за горизонтом. Финикийский командир обнаружил это, только когда обернулся, чтобы выдать «нарушителей границы», – и лишь философски развёл руками. Гонять свой отряд по степи, разыскивая беглецов, он отнюдь не собирался. Всё равно у египтян не хватит денег, чтобы оплатить труды всех его ребят. А они своё время и силы ради чужих за просто так тратить не станут. Ещё и начальству сообщат. А он… Он-то уж точно ничего не потерял. А умный человек должен знать, когда вовремя остановиться. Примечания: Каласирис – род платья. «Дорога зеркал» - система светового «телеграфа» в Древнем Египте, специальные башни, расположенные друг от друга на пределе видимости. Частота вспышек имела определенный код. Днем сообщение передавалось за счет солнечного света, ночью – за счет пламени костра, разводимого на вершине. Использовалась для передачи на большие расстояния чрезвычайно важных и секретных сообщений и распоряжений фараона. Таким образом, приказ из Фив в Дельту можно было передать практически со скоростью света. Сену или Пер-Амун – древнеегипетское название города Пелусий, библейского Сина. Восточный рукав назывался в честь этого города: нам он известен как Пелусийский. Иуну – Гелиополь, один из крупнейших городов Древнего Египта, центр поклонения богу Солнца и девяти связанным с ним божествам. Хут-Варет – Аварис, был столицей Древнего Египта при гиксосах, за 300 лет до описываемых событий. Схен – 445,2 метра.