Завещание фараона

Агниппа проснулась от радостных возгласов. – Да как же это? Да не надо было… Благослови тебя боги! – Это лишь небольшая плата за твоё гостеприимство, – негромко ответил голос Мена. По губам девушки скользнула улыбка. Потянувшись, царевна резко села, мотнув головой. Без привычной тяжести волос, кажется, можно было взлететь. – А, вон и мальчонка проснулся, – улыбнулась хозяйка. – Ну-ка, вставай, пойди умойся – и к столу. Умывальник на дворе, за коновязью. Там же и сарайчик нужный, если что. Нужный сарайчик и правда требовался. Улучив минуту, когда Мена отвлёк хозяйку, Агниппа натянула высохшую одежду, которую советник предусмотрительно положил в изголовье своей госпоже, и встала. Хлипкий стол, отроду не видавший разносолов, сейчас заполнили яства. Нежный сыр, варёное мясо, молоко и финики, а главное – свежий хлеб! – В деревню прогулялся с утра, папочка? – невинно осведомилась царевна. – Ух ты, какой догадливый, – весело хмыкнул Мена. – А ну, давай-давай, ноги в руки, и не заставляй нас ждать. Брысь умываться! – «Брысь умыва-аться!» – сделав большие глаза, со смешком передразнила Агниппа, поцеловав советника в морщинистую щёку. – Ой, какие мы строгие… Катути чуть нахмурилась и внимательно вгляделась в Агниппу. Не заметив этого взгляда или не придав ему значения, девушка, смеясь, выпорхнула во двор. На земле темнели лужи. Небо звенело высью – невозможно, немыслимо прохладное: жара, оглушённая вчерашним ливнем, ещё не набрала силу. Воздух, прозрачный, как ледяной ключ, казалось, можно было пить, черпая полными горстями. Нил, ещё мутный и всклокоченный, стремительно мчал свои воды под самыми мостками, унося к Дельте щепки, ветки и прочий мусор, сброшенный бурей. Солнце блестело на волнах. Вдохнув полной грудью это сияние, Агниппа зашла за коновязь. И, бросая пригоршни воды на лицо, не таясь, смеялась. В этот самый момент её могли бы уже вести к жертвеннику… Но впереди ждёт роскошный завтрак – и дорога. И целая жизнь… Покончив со всеми делами, юная царевна вприпрыжку вернулась в домик. Мена и Катути уже сидели за столом. Советник с набитым ртом только кивнул девушке на свободное место и потянулся за кувшином, налить себе молока. – И мне, и мне! – падая на хлипкий табурет, выдохнула Агниппа. – Ещё и тебе… – проворчал старик, наливая ей полную кружку. – Свои руки отсохли, что ль? Девчонка проказливо показала ему язык – и налегла на финики. Она с детства их обожала… Мена только покачал головой. Царевна шутила и смеялась без удержу, и старый воин, не тая нежности, смотрел на неё, подкладывая всё новые и новые кусочки. – Мне хватит! – протестовала девушка. – Наедайся, впереди долгий путь… – А далеко ли вы едете? – осведомилась Катути. На сей раз Мена опередил свою приёмную дочь. – До Мен-Нефер , – спокойно ответил он. – К тётушке в гости. – Да, не близко… – вздохнула крестьянка, но больше ничего добавить не успела. Дверь скрипнула, на стол упала тень, и в комнатку ворвалось густое облако винного духа, а с ним и его источник – молодой парень в одной набедренной повязке. В руках у него, неведомо каким чудом уцелевший, наблюдался некий глиняный сосуд – похоже, он-то и помогал бедолаге сохранять равновесие. – Всем… привет! – с порога объявил незваный гость. Мена резко поднялся. – Откуда взялся этот бродяга? А ну, пошёл вон! Парень перевёл подёрнутые поволокой, полные недоумения очи на Катути. – А чего он тут раскомандовался?.. Катути тоже вскочила и затараторила: – Тихо, мил человек, это сынок мой, сынок! Ты откуда тут взялся, глаза б мои на тебя не смотрели, образина бесстыжая? – напустилась она на «сынка». – И опять напился, мерзавец ты этакий!.. Солнце встать не успело, а ты дёрнуть успел! Вчера такая непогодь была, где только переждал? Гляньте, ему и буря не буря! Да что ж это такое делается, люди добрые? Совести нет совсем, мать вся в долгах из-за него, а ему хоть бы хны! А ну дай сюда!.. – она хотела вырвать у парня кувшин, но «сынок» вовремя отшатнулся – чуть не упав на пол. – Не, не, не… – погрозил он пальцем маме. – Опять разобьёшь… А там вино-о-о… – Я тебя, недоумка, в город посылала? Заработать я тебя посылала?.. Что это за явление?.. Опять прогнали, что ль? Что молчишь?.. Деньги где? Парень тупо кивал в такт словам Катути. – Посылала… Прогнали… Ничего не дали… – А нажрался ты на какие шиши? – вкрадчиво вопросила крестьянка, прикрывая двери. И рявкнула: – Кувшинчик этот на какие шиши ты купил?! Я вся в долгах, боюсь людям на глаза показаться, а ты?! Скоро подать платить, что я сборщикам предъявлю, по твоей милости?! В рабство угонят!.. Очухаешься, да поздно будет! Где покупал?! Он замотал головой, пытаясь выговорить: – Да… н-не… покупал я… Я нашёл!.. Катути скрестила руки на груди. – Ага… – с сарказмом протянула она. – Кувшинчик вот этот нашёл?.. – Нет… Я иду… а на дороге… валяется кошелёк… тридцать колец… Золотом… Я и купил… – Угу… – ласково кивнула женщина. – Купил. За тридцать колец. Золотом! Придумай что поумнее! Кто такие деньги посреди мостовой оставит, помилуйте боги! Ну, раз принёс, что теперь? Не пропадать же добру! Ставь на стол. – Мама… – сын расплылся в глупой улыбке. Катути взяла кувшин, критически оглядела со всех сторон – и с размаху разнесла о стену. – Мама!.. Это же вино!.. – взвыл пьяница, мгновенно трезвея. – Ничего. Наглеть не будешь, – наставительно вымолвила Катути. Агниппа давилась смехом, переглядываясь с Мена. Советник тоже с трудом удерживался, чтобы не рассмеяться. И тут со двора донеслось громкое ржание, которому откликнулись кони под навесом. Все невольно вздрогнули. В дверь требовательно постучали. Все, кто находился в комнате, побледнели и обменялись взглядами – кроме сына Катути, который, стоя на коленях, обливался слезами над разбитым кувшином. Агниппа невольно сжала пальцами воротник рубашки. Катути облизнула пересохшие губы. – Это те, кого ты ждала вчера вечером? – негромко спросил Мена. Крестьянка судорожно вздохнула и коротко пожала плечами. Взгляд её беспомощно скользнул вокруг. Стук повторился. Ещё раз вздохнув, женщина распахнула дверь – и лицо её стало белее погребальных полотен. Во дворе, на колеснице, запряженной прекрасными скакунами мышиной масти, ожидал вельможа. На тонкой рубашке с широкими рукавами, нарамнике, блестя под солнцем золотом и красной эмалью, лежал широкий ворот, ускх, а концы пояса, стянувшего талию визитёра, изящно ниспадали по складкам верхней схенти, под которой угадывались несколько нижних – впрочем, ничуть не стесняющих движений владельца колесницы. Строгое худое лицо казалось треугольным в обрамлении красно-белого полосатого платка-клафта. Золото посверкивало в утренних лучах на упряжи коней. Катути покачнулась и схватилась за косяк двери. – Здравствуй, Катути, – бесстрастно произнёс незнакомец. – Здравствуй, господин мой, – пролепетала несчастная. – Итак, ты приготовила подать? В ветвях дерева прошумел ветер. Крестьянка провела языком по губам. – Я, господин мой… Добрый господин мой… – она опустила глаза и еле слышно прошептала: – У меня ничего нет. Ты же знаешь, какой у меня сын… Я же платила… я исправно платила всю жизнь! Сжалься, господин мой. Сделай снисхождение по моим затруднениям. Дай мне срок… не присылай стражу… Клянусь всеми богами, господин мой, я всё заплачу, – она молитвенно сложила руки, ловя взгляд приезжего. Вельможа утомлённо вздохнул. Лицо его не выразило ни малейшего участия. – Катути, почему меня должны волновать твои проблемы? – осведомился он. – Засуха ударила по всей деревне, не только по тебе. Если я всем начну делать поблажки, мне, глядишь, нечем будет и перед казной отчитаться! Между тем ты одна не можешь заплатить. Все остальные нашли средства. – Но, господин мой, я вдова. Мой сын… – Ты задолжала всему селу. И мне больше всех. Я строго наказал своего управляющего, когда узнал, сколько он дал тебе в долг, пользуясь тем, что я был в столице… Если бы служба не призывала меня постоянно находиться при гарнизоне, уверяю тебя, ты не получила бы и медного кольца, цена которому – шати . Посчитаем, сколько этот ненормальный дал тебе? Корову для вспашки поля – это я оцениваю, с процентами, в двенадцать медных колец; два мешка зерна – пять медных колец. Мешок муки – десять. Кувшин масла – девять. – Сжалься, господин мой… – Итого тридцать шесть колец медью. Тридцать шесть, Катути! Три медных дебена! – Откуда же у меня такие деньги, господин мой? – прошептала крестьянка. – И девять колец – сумма подати. – Вельможа не спеша похлопывал свёрнутой плетью по открытой ладони. – Что прикажешь мне делать с тобой, Катути? Я ведь мог сразу прислать своих людей, но я решил сначала поговорить… И вот твоя благодарность за моё великодушие? Женщина судорожно вздохнула и медленно опустилась на колени. – Умоляю, господин мой… Сжалься! Я найду… я найду деньги на подать! – А долги мне? – осведомился всадник. Катути молчала. – О чём ты думала, когда занимала?.. Что я не узнаю? Это почти воровство, Катути. – Господин мой… – С меня хватит нытья. Ты не можешь заплатить – что ж, прекрасно. Я пошлю своих людей. Твою утварь и домишко продадут, а тебя с сыном угонят в рабство, как всех несостоятельных должников. Не знаю, сколько я получу с такой тощей скотины, как ты, но, думаю, долг покроет… – он хмыкнул, скользнув по женщине оценивающим взглядом. – Прощай! Вельможа взялся за поводья, но Катути, забыв себя от отчаяния, вцепилась в борт колесницы. – Сжалься, господин мой!.. Воин ударил крестьянку по голове рукояткой плети, оправленной в золото, и Катути упала в пыль, почти под копыта. – Остановись! В этом звонком, полном негодования голосе звучал приказ. Мужчина придержал коней и с удивлением обернулся. В дверях хибарки стоял тощий мальчишка в бедной еврейской одежде. Чёрные глаза его гневно сверкали. Вельможа изумлённо приподнял бровь, глядя на этого наглого щенка, что осмелился так дерзко себя держать. – Сколько должна тебе эта женщина? – спросила Агниппа, ничуть не смутившись под надменным взором владельца деревушки. – Тридцать шесть медных колец, – медленно ответил воин, словно раздумывая, тратить ли время на разговор или прямо сейчас огреть нахала плетью. – И ещё девять за подать. Мальчишка держался до странности уверенно и смело, и это настораживало… По губам парня скользнула презрительная усмешка. – То есть сорок пять. Всего-то? И ты из-за нескольких медяков хочешь угнать эту несчастную женщину в рабство? Я заплачу за неё! Более того, я внесу подать за десять лет вперёд, чтобы ты оставил Катути в покое. Мужчина расхохотался, запрокидывая голову. – За десять лет?.. – он прищурился. – То есть её долг, тридцать шесть медных колец, и девяносто – за десять лет податей? Разумеется, считая текущий год. Сто двадцать шесть. Это полтора дебена, больше одного золотого кольца! Ты держал такие деньги в руках хоть раз в жизни? Агниппа только пожала плечами. Из-за пояса появился увесистый кошелёк, и девушка, подойдя, протянула вельможе одно золотое кольцо. А затем отсчитала пять серебряных, каждое стоимостью в кидет. – Всё точно? – холодно осведомилась она. Вельможа нахмурился. – Да… – рассеянно протянул он. – Что ж… – Эта женщина освобождена от подати? Мужчина молчал. Потом, словно проснувшись, улыбнулся. – Разумеется, – легко ответил он. – Я ведь не какой-то злодей, которому только и забот, как обижать беззащитных. Мне всего-то и хочется, чтобы всё было по справедливости… Когда всё по справедливости, у меня никаких претензий. Погоди, Катути, вот тебе грамота, что у тебя заплачено. – Он порылся в седельной сумке и протянул ошеломлённой женщине папирус. Агниппа подала Катути руку, помогая подняться с земли. – Благодарю тебя… господин мой… – только и смогла прошептать несчастная. – Что ты! При чём тут я? – ещё шире заулыбался военный. – Благодари не меня, а своего спасителя… – Взгляд его не отрывался от Агниппы – цепкий и нехороший. – Сами боги, не иначе, привели этого гостя в твой дом. Кто же твой благодетель? Ты, мальчик, путешествуешь один, с такими деньгами? Далеко ли? – Да не один, не один! – зачастила Катути, бочком оттесняя Агниппу к домику. – Не изволь беспокоиться, господин мой, за мальчонкой есть кому приглядеть. С отцом едет. Вот, на ночлег попросились. И то, сам знаешь, какая буря вчера разыгралась! – Да… – с неприятной улыбочкой поддакнул вельможа. – Буря вчера была – не приведите боги. Ко мне за час до полуночи гонец из Уасет добрался, еле живой. Вот только сегодня утром дальше поехал, а мне велел известить всех жителей деревни… Ты ж у нас на отшибе живёшь, вот и послушай, и потом не говори, что не слышала. Преступников опасных ищут, и награда обещана немалая. Столько золота, сколько весишь ты сам. Катути широко распахнула глаза. Мужчина усмехнулся. – Да-да. Куча золота… Сказать, как они выглядят? Крестьянка облизнула вмиг пересохшие губы. – Как не сказать? Скажи, господин мой. Кто ж это так прогневил наших милостивых владык, что гонец аж в бурю скакал?.. Вельможа чуть слышно хмыкнул. – Пресветлая. – Царевна?.. – ахнула Катути. – Родная сестра?.. Да как же это так могло случиться?.. Агниппа невольно отступила на шаг и отвернулась. На глаза навернулись слёзы. Воистину, родная сестра травит её, как дикого зверя! – Да, сама пресветлая. Говорят, она и её советник замыслили заговор против нашего божественного владыки, а теперь, когда всё раскрылось, удрали. Ничего, не убегут далеко. Дадут боги, их схватят! – А как же не схватить? – покачала головой женщина. – И так простым людям несладко живётся, а тут ежели ещё б и смута началась… Ох, сохрани Исида! Так как же эти злоумышленники выглядят, господин мой? – Царевне восемнадцать лет, и она несказанно красива. Вторая красавица Египта, что тут скажешь!.. – А кто ж первая? – простодушно перебила Катути. Вельможа не сумел сдержать улыбки от такой наивности. – Всем известно, что первой по уму и по красоте, добрейшей и милосерднейшей является царственная дочь Ра, солнцеподобная Нефертити. – Ах, ну да, ну да… – невольно смутилась крестьянка. – Так, значит, пресветлая красива. И всё?.. – У неё рыжие волосы, как у всякого отродья Сетха. Видимо, неспроста ей пришли в голову тёмные замыслы! Да… Рыжие волосы, белая кожа и чёрные глаза. Как такую не заметить? Но, скорее всего, девчонка переоденется. – Рыжие волосы и белая кожа?.. – поразилась Катути. – Воистину, неисчислимы чудеса богов! – Ничего чудесного тут нет, – пожал плечами мужчина. – По матери она эллинка, вот и похожа на дочь моря. – Да никогда в жизни я эллинов не видала… – задумчиво поскребла в затылке Катути. – Но рыжие волосы сразу замечу, не сомневайся, господин мой! Военный криво усмехнулся, скользнув взглядом по замершей чуть поодаль Агниппе. Та стояла под деревом, не смея поднять голову, и делала вид, что её крайне заинтересовало что-то на стволе. Солнце переливалось на её пышных рыжих волосах. – А при ней мужчина лет пятидесяти, – как ни в чём не бывало продолжал вельможа. – Её советник и воспитатель. Его легко опознать: шрам у него на виске. – А-га… – задумчиво протянула Катути, прищурившись. – Зовут этого человека Мена. Имя царевны, наверное, ты знаешь – Агниппа. Если увидишь вдруг кого похожего, скажи. – А подумай ты… – восхищённо протянула женщина. – Страсти такие делаются на свете, а мы тут в глуши и не знаем ничего! Ой, спасибо, надоумил, господин мой! Век не забуду! Это ж столько золота за них обещают… Сколько ж я вешу, интересно? Это ж можно и дом новый, и от податей откупиться, и лошадку, и корову, и птиц, и поле прикупить… Можно… – Да, – перебил её военный, тая усмешку в мягком голосе. – Да, Катути. Можно и дом… в Ниуте купить. С прислугой. – Эвона хватил, господин мой, с прислугой! – отмахнулась крестьянка. – Чем я их кормить-то стану?.. Почитай, на городской дом все денежки и уйдут. Нет, мне б чего попроще, попривычнее. В деревне домик справный, хозяйство… И сыну, глядишь, непутёвому на жизнь останется. – Дело твоё, Катути, – улыбнулся мужчина. – Останется и на дом, и на корову, и от податей откупиться… пожизненно. Так, значит, не видела ты этих людей? Катути в негодовании даже глазами сверкнула. – Шутить изволишь, господин мой? Если бы я видела, разве ж не сказала б за такую-то награду?! Расспросить, что ли, моих постояльцев-то? – пробурчала она себе под нос. – Только так, чтобы они сами не догадались… Ведь это и дом, и корову, и… – Ну, значит, не видела, – нетерпеливо прервал её собеседник. – Что ж, очень жаль. Прощай! Он насмешливо взглянул на белую, как мрамор, Агниппу и пустил коней колесницы в галоп. Катути, прищурившись, проводила его долгим взглядом из-под ладони и, стремительно развернувшись, почти бегом кинулась к Агниппе. Схватив её руку жёсткими холодными пальцами, она резко дёрнула девушку к себе. Агниппа невольно вскрикнула и отшатнулась. – Слышал ты?.. – с горящими глазами выпалила хозяйка. – Ты слышал? Столько золота, сколько сам весишь! Многим такие деньги и во сне не пригрезятся! Что молчишь? Понимаешь? Царевна осторожно выдохнула и попыталась высвободиться из цепкой хватки. – Да. Это очень большая сумма, – мягко ответила она, едва сдерживая дрожь в голосе. – А попадись они таким вот бедным людям, как я, думаешь, многие поразмыслят, выдать али нет? Вот мне бы они попались, как думаешь? Смогла ли бы я корову, скажем, купить? Себе на достойное погребение что оставить да сыну на жизнь, чтобы людям не стыдно было в глаза глядеть? От страха Агниппа не знала, что сказать. Не заплакать! Только бы не заплакать! Что подумает эта крестьянка? – Да… – презирая себя за то, что голос срывается, пролепетала беглянка. – На такие деньги многое можно… купить! И Катути отпустила её. И ласково положила сухонькую ладошку на плечо девушки. – Вот и думай наперёд, госпожа моя. Эх, сердце доброе да чистое, вот и меряешь всех по себе… Сама по жёрдочке ходишь, а туда же – бедную тётю спасать! – Катути невесело покачала головой. – Видела, как этот коршун глянул на тебя? Видела?.. Опасный он человек, девочка. – Я… – начала было ошеломлённая царевна. – А ты и не говори ничего. Времени мало. Знаешь, куда он поскакал? Так я тебе скажу. За стражей. За своими людьми. Бежать вам надо, да поскорее! И лошади вам тут не помогут. – Но… – Молчи, девочка, молчи! Вот что, дам я вам лодку. До самого моря на ней справно доберётесь и никаким шпионам глаза мозолить не будете! – А как же ты, Катути?.. – еле смогла вымолвить девушка. – Они же накажут тебя! – За что, помилуй светлый Гор? – лукаво ухмыльнулась женщина. – За то, что я путешественникам лодку отдала в обмен на двух прекрасных коней?.. Так сделка выгодная, что ж тут подозрительного? А дурочкой я исправно умею прикидываться! – Но они заберут их! – Коней-то? – хмыкнула Катути. – Конечно, заберут. Не волнуйся, госпожа моя! Не о том ты думаешь, не во гнев будь тебе сказано, о пресветлая. Всё, хватит! Она снова схватила царевну за руку и потащила к дому. Сын Катути, всё ещё дуясь, сидел за столом и за обе щёки уплетал остатки завтрака. Мена, стараясь скрыть волнение, мерил шагами комнату из угла в угол. Завидев Агниппу, советник непроизвольно двинулся ей навстречу, но замер, заметив её встревоженное лицо. – Что?.. – начал было он, но Катути не дала ему закончить. Она подошла к сыну и положила ладонь ему на плечо. – Послушай, выводи-ка лодку да свези наших гостей до моря. – Чего-о?.. – протянул сын, поднимаясь с табурета и уставившись на мать. – Ещё что придумаешь? Эка хватила, до моря! – А ну не дерзи матери! – упёрла руки в бока Катути. – Делай что сказано! – А с какой радости? Женщина вздохнула. – Послушай, – мягче сказала она. – Клянусь богами, в конце пути эти люди дадут тебе денег на вино, и, Исида свидетельница, это вино я не отниму у тебя! Верзила хмыкнул, пытаясь скрыть довольную улыбку. – Ну… Раз Исидой клянёшься… Пойду отвязывать. – Я помогу, – живо поднялся Мена, которого крестьянка не осмелилась просить. Мужчины вышли. Агниппа со слезами на глазах взглянула на свою спасительницу. – Как я могу отблагодарить тебя?.. – прошептала она. – Не ты меня, а я тебя должна благодарить, моя госпожа, – серьёзно ответила женщина. – Если бы не ты, этот негодяй угнал бы нас с сыном в рабство. – Нет… – покачала головой Агниппа. – Ты бедная, простая женщина, ничего не знаешь о нас. Тебе рассказали про ужасный заговор. Выдай ты нас, царица озолотила бы тебя… А ты рискуешь… – Э-э, госпожа моя, – невесело улыбнулась Катути. – Над царями боги есть, и не всё в мире на золото меряется. Нешто я не понимаю, что все эти россказни о заговоре – выдумки от начала до конца? Невинное дитя и старик, который души в нём не чает! И заговорщики?.. Ох, вразуми твоих брата с сестрой светлый Гор… Нельзя так наветам верить! А я не могла поступить иначе, моя госпожа. Не могла – и всё тут. Пойдём. – Погоди! – Агниппа со слезами благодарности смотрела на Катути. – Погоди… Я тоже могу награждать по-царски. Вот… – Девушка раскрыла сумку, и глаза Катути невольно расширились при виде драгоценностей, лежавших там. – Возьми! – Царевна протягивала своей спасительнице золотой браслет тонкой чеканки, украшенный редкими, прозрачными фиолетовыми аметистами. – За одни камни дадут восемнадцать дебенов золотом и четыре кидета серебром. – Царевна! – ахнула Катути. Агниппа замотала головой. – Твоя доброта стоит много больше! Прими это не как царский дар благосклонности, а как человеческий долг благодарности! – Не могу, – вздохнула крестьянка. – Если меня будут обыскивать и, не дайте боги, найдут эту безделушку… Мне не поздоровится. – А ты зарой его! Не в доме, а во дворе, Катути. А потом… – А потом как я объясню, откуда у простой крестьянки взялось богатство? – снова улыбнулась женщина. – Нет, вам он нужнее. Оставь себе. И поспешим, поспешим, во имя богов! Агниппа опустила голову и смахнула с глаз непрошеную слезинку. – Значит, я ничем не могу тебя отблагодарить? Мне ничего не остаётся, кроме молитв великому Амону? Да, я буду молить его за тебя! Катути кивнула. – И это немало, моя госпожа. А я буду молиться за тебя Исиде и Хатор. Они, даровав тебе красоту, не допустят, чтобы она отцвела напрасно. Ты ещё будешь счастлива, Агниппа, ты встретишь человека, полюбишь его, выйдешь замуж… У вас будут дети. Всё будет хорошо, но поспеши сейчас. И уповай на милосердных богов. Агниппа с благодарностью обняла Катути, и женщины вышли из домика. На дощатом причальчике всё было готово. Маленькая одновёсельная лодочка, которую сын Катути и Мена столкнули в воду из крохотного сарайчика под мостками, ждала, покачиваясь на нильской воде. Её удерживала лишь верёвка, привязанная к старому дереву. Мена уже скинул в лодку мешки с деньгами и сейчас сидел на доске, заменявшей скамейку, рядом с хозяином, ожидая свою госпожу. Царевна бросилась на шею Катути. – Прощай! Да хранят тебя боги! – Тебя пусть сохранят они, моя девочка. – Спасибо. Спасибо, Катути! И прощай! Девушка легко спрыгнула в лодку. Мена подхватил воспитанницу и помог ей сесть. А потом перерубил верёвку мечом. Сын их доброй хозяйки оттолкнул судёнышко веслом от причала, и лодочка, покачиваясь на волнах, развернулась носом вниз по течению – к Дельте. Гребец направил её к середине Нила. Катути стояла и смотрела им вслед. Агниппа, сидя на корме, махала крестьянке, пока крутой изгиб берега не скрыл и маленький причал, и стоящую под деревом женщину, и кособокую хижину у обрыва… Примечания: Мен-Нефер – одно из древнеегипетских названий Мемфиса. Шати – мера веса эпохи Нового царства, равнялся 7,6 грамма. При денежных расчетах считался наименьшей единицей стоимости. Составлял 1/12 дебена. Дебен золота весил 91 грамм, мог делиться также на 10 кидетов. Из-за отсутствия денег в современном нам понимании расчеты производились в изделиях из золота, серебра или меди соответствующего веса, чаще всего – в кольцах или слитках. 18 дебенов золотом и 4 кидета серебром равнялись тяжёлому золотому вавилонскому шекелю: 16,8 кг. Дебен весил 91 грамм, а кидет был его десятой частью.