You'll Be Mine: Despite All the Hardships between Us / Ты будешь моим: несмотря на все трудности между нами

Emily Browning – Close Enough to Kill

      Эти линии плавные, эта чернота прожигающе-опасная, этот взгляд один из немногих, что одаривал Пака чувством превосходства сучьей породистости. Роли сменяются, рука с кисточкой над его лицом подрагивает в такт ненавязчивому треку на фоне, багровость пятен этих выученных обляпанных стен и ни грамма стеснения.       Как удалось взять на спор – загадка пяти минут и трёх стопок текилы, чья соль была зарыта глубже по специфике их уединения. Ким вёлся, прекрасно осознавая игру растрёпанности паковских матов между делом. По шее удавкой стелется чёрная тонкая кожа, ноги обтянуты до скрипа, а глаза горят размалёвкой лучшей шлюхи сеульских дорог. Так бы сравнил Сонхва, не будь у него весомого мастерства в этом навыке. А шлюхи такого недостойны.       – Та-а-ак... Не вертись, блять... Я почти...закончил, – улыбка ровной белизны и невообразимая грация соскальзывания с кимовских колен. Хонджун бы заказал на "повторить". Хонджун бы многое заказал из получасового списка его статических мучений.       – Я почему-то уверен, Хва, что вниз нам спускаться сегодня... – оборот к угловому зеркалу, замирание и резкий ахуй.       – Я знаю...       – Хва... Это...       – Это мой фетиш, о который я заебался тереться с пятницы на субботу в правую! – Пак хватает бывшего гонщика по плечам, впечатывая назад в стул, а затем седлает в прежней манере. – Сегодня, – шёпот смазливой дряни, – я буду делать это с натуры.       – Натура не возражает... – ответный игривый.       – Натуру не спрашивали, – рука зарывается в синеву и оттягивает с болевой отдачей назад, оголяя шейные линии, бросая тусклый ночной свет на источник первой и главной потери контроля.       В этой спальне, на втором этаже, происходили лучшие откровения, самый долгожданный секс и медленно-тянущиеся диалоги за полночь. В этой бордовой клетке случались иные переходы на личное и безобразно-извращённое понятие доверия. Здесь творилась их история, морозилась задвижка и заново разжигалась адовым пламенем под паковские стоны вперемешку со всё ещё приятными матами. Заглуши мотор, оставь его и отойди... Новая порция вдарит тебя с удвоенной, но ей потребуется время.       Пак хлещет двойной энергетический с водкой, осушает до капли, попутно пролизывая кимовскую шею, что пульсирует загнанной сукой. Доводов в ноль о том, что сподвигло и что стало причиной. Есть горячая кровь, что жжётся изнутри, есть прокрашенные дымчатой чернотой глаза Хонджуна, глубина которых может поспорить с глубиной падшего на самое дно Пака в свои пятнадцать. И есть сама правда, которая вас заново сближает и сбрасывает ненужное объяснение.       – Хочешь прогнуть?.. – кимовская манера безупречной собранности перекрывается кимовской твёрдостью чуть ниже. Пак на ней уже освоился, не спеша оголять.       – Всегда ведь прогибал, – смех рваный и запечатывающийся на кадыке Хонджуна следом, – но иначе.       – Равных тебе не было...       – И не будет, Ким, – намеренная черта в обращении, от которой дрожал каждый ёбаный волос на теле. От неприятия к дворовой команде, по которой сам Хонджун даже временами скучал.       – Будешь? – шот перед плывущими малёванными глазами, Пак выгибается обратно, отводя руку в сторону, загребая стопку и поднося её к открытым кимовским губам. – Вот так...       – Спаиваешь, когда оппонент согласен?       – Проверяю выдержку... – обхват длинными ногами под стулом, подтягивание выше, по вздутой ширинке, фиксация головы подальше от собственных губ. – Хуёво справляешься.       – Хва...       – М-м? – изворот по кривой, с прикусом уха, ласковым тембром и мягкостью дрожащих горловых нот. Пак заведён, невъебически сосредоточен и малость разочарован в своей слабой хватке.       – Твоя возьмёт, – прострел стушёванных до правильности линий глаз, одна секунда и итог, – или я возьму. Выбирай...       – Да ёбанный ж... – выдох Сонхва оказывается чрезмерно нервным, а влажная размазанность о кимовскую скулу следом добивающей себя самого на финал-аут.       – Правильный выбор, – оскал нового лица, за которое так старательно корпéлись* паковские руки, вымеряя ракурсы и подбирая насыщенные оттенки. Эта ухмылка задавит и прожжёт, а Пак будет бешено гнаться урвать из всего этого безумия хотя бы долю кислорода, промазывая мимо губ, пока Ким проволочит их обоих до кровати...       В горле ком противного спирта, но Пак его не ощущает, пока обоюдное вылизывание становится всё более крепким и саднящим. Хонджун отталкивает на постель, что редко бывает заправлена для случайных гостей. Их здесь не ждут. Лишние глаза и уши, лишние дополнения и вязкость надуманной щедрости. Это место только для них, это место – оплот их соперничества и бесспорной выгоды каждого в случае поражения. Участие считается главной наградой, смыслом всего и запечатыванием в фольгированную россыпь золотой пыли. Дышать ей до разъёба и загнанных лёгких, Пак на такое согласен.       – Порвёшь блять снова, будешь новые...гхм...покупать...Ким, – Сонхва урывает секунды для протестов и выговора, но не успевает понять, как же слегка заторможенный, недопьяный Ким так ловко его раздевает.       У Пака рвутся сегодня не джинсы, без того изодранные в коленях, у Пака рвутся нервы. По каждому выблядку, где тонкими венами струится дрожь, нашаривая точки соприкосновения с разрядом. Пропусти его – и ёбнет. На глаз, на поверку, на умелое обращение кимовских пальцев и губ, что обходят всё тело от живота кверху.       Хонджун всегда начинал с него, Сонхва знает. Сонхва с этого ахуевал всю первую неделю их окрепшего и личного уединения. Это вставляло и вымазывало по кровати, разжигало синим огнём по кромке дымного шота и тушило залпом, собирало в кучу эмоционального взрыва и ударяло по голове пустым выхлопом. Это являлось пиздастически важным. Это являлось лично паковским.       Ким заглядывает в заволочённые глаза, облизывает нижнюю, сильно прикушенную, благо Пак постарался, а затем долго и нечитаемо наблюдает за выражением лица Сонхва, пока одна его рука оттягивает вниз спущенное бельё, освобождая член, как берёт его спустя секунду и лениво надрачивает по спусковому таймеру выдержки заведённого блондина. Этой стати не набраться вслепую, эту голодную тягу не выпотрошить одной лаской по пяти минутам после душа. Такой напор нужно травить и тщательно поддерживать должной интенсивностью. Хонджун иногда ощущает эту безрассудную паковскую молодость тела. Ему нужно больше и ярче, смелее и выше, сильнее и жёстче. Ким усваивает и разделяет грани. Сам в этом затягивается и получает кайф. Сам же рискует.       – Джун...давай...не тяни, – скулежи подброшенного у двери, размокшие по лбу пряди, полная потеря связующих перед собой мельтешений.       – Ты не готовился, Хва, – говорящая здравость где-то на периферии, которая у Сонхва вышла подышать. Подышать нахуй.       – Да поебать... – травящая душу улыбка, блуждающие руки по Киму, который восседал перед ним, стаскивая лишнее. Пак ухватил последнее, что ему понравилось из увиденного. И это уже обнадёживало на приятный шаг в последующем.       Ноги раздвигаются шире, привычно сгибаются. Это не смущает. Это становится личным, и только здесь, над багровыми мазками потолка, увиденным. За такое есть повод удержаться и при этом не потерять первоначальное, о чём сложилось главное шокирующее, намертво зарубленное, вольно-совместное.       Хонджун сбегает всего на пару секунд, мельком снуя между раздвоенного зрения паковских окуляров, возвращаясь ветреным теплом на прежнее место, ближе к разомлевшему и едва не кончающему Паку.       – За это ещё скажешь спасибо, – мягкое продавливание, поступательные в два приёма, и невероятное чувство заполнения.       – Пошлю...нахуй, – зарывание обеими руками в синюю копну, стягивание до побеления своих же пальцев. Боль ощутима, но уместна. Она доставляет отрезвляющие нотки к мозговому содержимому расклеенного до усрачки Пака.       – Это проходили...       Это проходили. Впериваясь до глазного выжима наружу, сжимаясь и не находя никакого свободного воздуха для передышки. Было понятно, что терпеть, было нестрашно казаться уродски-ущемлённым, было легко показывать, на что ты готов. Сонхва так и делал. Почти всю свою жизнь.       Когда Ким сменяет пальцы, натужная статика обволакивается вокруг на замедление собственных ощущений. Пак ведёт полосами по голой спине, кадром продавливаний впечатываясь на возвратное и вновь поступательное. Темп замедленный, голос над ухом неразборчиво-шипящий, а сам Сонхва растерзанный до пиздастического апогея. Хонджун прикладывает особые усилия в том, чтобы не сорваться на подгон, выдушиваясь по мокрому Паку, который окончательно отлетает в решающей цели.       – Хва...       – Бля-я-я-ять... – искорёженность после одного прямого и точного взгляда. Чернота съела и выплюнула, ей пресытились.       Сонхва дрожит мелко-часто, и лишь по одному его ослабленному виду Ким сравнивает скорость обхвата на паковском члене со своими толчками. И это становится новой паузой, за которой замирает каждый. Стон глубокий и поочерёдный, полосующий не хуже короткий ногтей по разодранной в красноте коже. Живой и естественный, посаженный в глотке под усиленными продыхами. Хонджун кончает, не выходя, вдавливаясь сильнее. Сонхва его рефлекторно пережимает, обмазываясь на свой живот, кусает до изнеможения дальше, прихватывая весь вспухший рот, доставляя больше кислородной голодовки...       – Мне завтра на встречу... – лёжа параллельно, не скрывая ни единой улики произошедшего, Ким рассеянно шипит от растянутой в мясные клочья губы и пары саднящих следов на шее.       – Пойдёшь таким уродом, – омуты паковской закалки подпитываются сучьей зарядкой, глядя на уставшего Хонджуна, – заслужил, – голова поворачивается прямо, рассматривая тошнотворную расцветку бордовых переливов. – Глаза только сотри.       – Хва... – сжигающий сканер по краям твоего страха. Ким всегда пугал переходами от шуточного к бездонно-личному. – Я всё ещё люблю тебя, ты ведь знаешь...       – Знаю...       – Если этого когда-нибудь станет мало... – выдох отяжелённый, а рука за головой неудобная изначально.       – Я пошлю тебя нахуй, Ким, чтобы не выёбывался, – Пак перебивает неприятное, фильтрует по-своему, гасит напряжение кимовского неуместного сейчас монолога.       – Так тоже сойдёт... – мгновенная лёгкая улыбка, а следом болевое шипение и неразборчивый спизженный с паковского языка мат.