Следующее утро началось со странным ощущением удивления от
того, что будильник ещё не прозвенел. С трудом разлепив веки и приподнявшись на мягкой кровати, я интуитивно потянулся к телефону, наверно уже ожидающему меня каждое утро.
На экране высветилось время: 9:05. Сбоку не горело уведомление о том, что будильник вообще звенел. Сам не знаю почему, но в первую секунду я списал отсутствие будильника на то, что сегодня выходной день.
Но стоп, какой выходной день, если вчера была среда?
И только когда осознание этого пришло ко мне, я тут же
подорвался к шкафу, после чего нацепил на себя мятую футболку с логотипом группы Metallica и тёмные джинсы. Выбежал из комнаты и прямиком в коридор. Пока я обувался ко мне приблизились тихие, бережные шаги, как будто их владелец берёг пол от того
топота, который обычно устраивал я.
— Ты только встал? — тон маминого голоса был весьма непонятливым. Сегодня у неё выходной, поэтому она наверно тоже крепко спала до того момента, пока я не стал прыгать по комнате в спешке одеваясь.
— Блин, мам… потом отчитаешь. Отцу только не говори, — я
взъерошил непослушную чёлку, в раздумьях какая на улице вообще погода и что лучше одеть поверх футболки. Как всегда решил, что джинсовка в принципе подойдёт на все случаи жизни. — он кстати во-сколько вчера заявился в итоге?
Мама поджала губы и вымученно сложила руки на груди.
— Он вчера не пришёл.
Я остолбенел от того, как сильно в этот момент забилось сердце. И вот почему: каждый раз, когда отец не приходил ночевать домой, это означало, что он может не прийти и неделю, и две, а потом заявиться домой под ручку с водочкой и разумом с белочкой, а там остаётся только надеяться, что руководимые ею же, руки оставят квартиру в живых. Ну и нас желательно…
— Понятно, — коротко кинул я и выбежал в подъезд.
Не то, чтобы я не привык к таким новостям, я скорее не привык с ними мириться, каждый раз загоняя себя в состояние, когда любой, кто со мной заговорит, познает в полной мере какой злостью в душе может обладать сын бывшего полицейского, который сейчас живёт в своё удовольствие, довольствуясь низшими потребностями.
Дорога до школы мне показалась ещё короче, чем за всё время
до этого. Как будто я выбежал из дома и сразу оказался в классе, по пути откидывая всевозможные мысли о том, что может произойти, когда он вернётся. Когда этот демон вдоволь нажрётся алкашкой и начнёт пожирать наши с мамой нервы. Боже, и почему она не уйдёт от этого черта…
После короткого «здрасте» и тупого оправдания о том, что я
ходил в больницу — от меня быстро отстали, благо учительница по биологии была самой спокойной среди всех наших преподавателей.
Сев на своё место, я сразу обратил внимание на то, что с
Игнатом что-то не так. В тетради записана лишь тема с числом, хотя учитель явно диктует конспект. Чтобы Игнат и не записывал каждое слово? Да и сидит он, практически скрючившись в три погибели, нервно теребя в руках ручку. Вообще, он довольно часто нервничает из-за чего может трясти ногой под партой, ломать карандаши или вертеть другие письменные принадлежности вокруг своей оси. Причину своего состояния он никогда не называл, но конечно это итак было довольно очевидно.
Записав число и списав у Игната тему, я тоже не стал писать
конспект, тем более, что оставалось две минуты до звонка. Но всё же я поинтересовался:
— А ты-то чего не пишешь? — из моих уст это конечно
звучало странно, но не спросить я тоже не мог, переживая о том, что творится у Игната дома.
— Да тема… не особо важная, — как-то неуверенно проговорил он, чем вовлёк в меня ещё большие сомнения.
Однако приставать к нему с расспросами у меня более чем не
было настроения, учитывая, что и у самого назревали в семье немалые конфликты. Наверное, это конечно неправильно. Всё же друзья должны познаваться в беде, не смотря на то, что у них у самих в жизни всё идёт крахом. Наверно… отчасти я просто позволил себе слабость, поставив свою беспомощность выше безвыходного
положения Игната.
Когда прозвенел звонок, я вновь погрузился в мысли об отце и
о том, как сейчас наверно переживает мама. Скорее всего она пытается до него дозвониться. Дозвониться, чтобы снова умолять прийти домой трезвым. Услышит ли он её? Ага, конечно…
От размышлений об одном и том же меня отвлёк толчок сбоку.
Обернувшись, я увидел Перца, который не мог не зацепить меня проходя мимо, вот только свой «коронный» убийственный взгляд он направил на парня, что сидел рядом со мной. Это повергло меня в непонимание.
Вчера я слил весьма интересную фотографию, где он принимал
главное участие и разве он не должен смотреть подобным взглядом на меня? Хотя я сделал это с фейка, так что он точно не может знать кто так напакостил. Если конечно не считать того обстоятельства, что незадолго до его слива, произошёл мой… Нет, я прекрасно осознавал, что он скорее всего быстро вычислит кто мог ему поднасрать подобным образом, но ведь прямых доказательств у него не было, да и
такого компромата на него у меня не могло водиться. Саня бы не выдал своего участия, чтобы его, как минимум, не отпиздили, так что возможно мне вообще показалось, что сегодня он ведёт себя особенно враждебно по отношению к нам, а на самом деле всё просто как обычно. Странно только, что не съязвил, а молча прошёл дальше со своей компашкой.
Видимо, пока я раздумывал об этом, то сам не заметил как
стало чуть чуть холодновато от таких размышлений. Будто мороз по коже проник ко всевозможным внутренним органам.
— Дим, — тихо позвал меня Игнат. — ты бледный. Может домой
пойдёшь?
Я недоуменно посмотрел на него. Только пришёл, отсидел две
минуты урока и уже должен свалить? Классуха не оценит.
— Да ну, итак сегодня опоздал.
Игнат закусил губу, но промолчал в ответ, после чего стал
готовится к следующему уроку.
Алгебра никогда особо мне не давалась, но в десятом классе
создалось такое чувство, будто она и показываться-то не очень хотела. Все эти косинусы, синусы, тангенсы, котангенсы будто проплывали мимо моего мозга и выходили из головы куда легче, чем делали попытки в неё проникнуть. А учительница по математике что? Да ничего, ей по большому счёту абсолютно всё-равно поймём мы что-то или нет. Главное заполнить гору бумажек на уроках, чтобы потом не сидеть за ними вечером. И нет, это не мои слова.
Весь урок мы ничего не делали и я задремал прямо на парте. Точнее попытался. Естественно сон абсолютно не шёл, а бошка прямо-таки взрывалась от воспоминаний, как отец катал маму за волосы по полу или бил об стенку. Один раз кинул бокалом ей в голову, благо не попал по артерии. В общем надежды на что-то хорошее, если честно, не было от слова совсем.
В очередной раз дождавшись звонка, я с горем пополам отпросился у нашей классной, чтобы действительно пойти домой и не начать истерику в школе, как недавно произошло с Игнатом. Та долго дула губки и стучала длинными ногтями по учебнику, пока наконец не отпустила.
Я даже не стал прощаться с Игнатом, в спешке направившись
домой.
А в квартире меня ждали уже такие знакомые всхлипы из кухни. Я даже подумал, что отец вернулся, но быстро прибежав на источник звука, увидел лишь маму, которая сидела и, положив на стол локоть, упёрлась щекой на свою ладонь, роняя слёзы на скатерть гиацинтового цвета и перебирая другой рукой её край.
— Мам… — тихо позвал я.
Она быстренько смахнула слёзы с обеих щёк и с улыбкой,
полной боли, посмотрела на меня.
— Дим, ты почему не в школе?
Увидев подобную картину я и сам почувствовал как глазницы
застилает предательскими слезами, но, на какое-то время отвернувшись от матери, разглядывая старую микроволновку, вычищенную до блеска, всё же подавил в себе порыв в конец разрыдаться, послав всех кто говорит, что «мальчики не плачут». Знали бы эти глупые люди сколько в своё время прорыдал я, не смотря на то, что вся ситуация уже превратилась в привычку. Да, видеть как избивают дорогого тебе человека, когда он пытается изо всех сил защитить тебя — это привычка. Это норма. Так у многих…
— «Представляешь, у нас сегодня всего три урока…» —
усмехнулся я, прекрасно понимая, что она мне не поверит.
Она конечно понимала, что я переживаю нисколько не меньше
неё и просто горько усмехнулась, вытягивая руку, чтобы я упал к ней в объятия. Собственно, так я и поступил, отринув всякую гордость. Да и о какой гордости может идти речь рядом с рыдающей матерью?
— Давай уйдём от него? Мам… пожалуйста… — в который раз
просил её я, пока она гладила меня по тёмным волосам, собранным в неаккуратный хвост. Даже в этом отношении — мама меня поддержала, зная как я люблю исполнителей с длинными волосами и как я обожал именно такую длину. А вот отец мягко говоря не оценил.
Я стараюсь как можно реже вспоминать о том, как он, схватившись за эти самые волосы, пытался меня образумить, засовывая голову в тазик, наполненный ледяной водой и покрывая матом, чтобы «педик одумался». Тогда мама вовремя пришла с работы. Если конечно можно сказать «вовремя», учитывая, что потом ей досталось за ненадлежащее воспитание
его сына. Вот так, сыном я становился только тогда, когда надо было похвастаться «мужиком в семье», а не в моменты, когда мне нужно было покупать одежду или банально приготовить покушать, чтобы я не сдох от голода.
— Дим, ты помнишь чем это обернулось в прошлый раз. Успокойся… — чуть ли не переходя на писк, ответила мама.
Ах да… прошлый раз. Сразу после переезда в этот город отец
опять забухал и мама, в порыве злости (что для неё не характерно от слова совсем) выкинула все его вещи с окна третьего этажа. Громко проматерившись на улице, он собрал все свои манатки и свалил к друзьям-алкашам, приобретённым в этом городе подозрительно быстро, но также быстро слившимися. Вот только буквально через несколько дней жизнь вновь стала невыносима — этот придурок приходил к матери на работу, буянил, встречал меня со школы и приставал с вопросами «с кем там сейчас трахается мать, что решила меня выгнать?». Полиция бездействовала, спихивая всё на то, что это наши проблемы. Потом он как-то протрезвел, на коленях извинялся у нас под окном и в какой-то момент мама впустила его обратно.
Каждый раз, прокручивая в голове каждое из этих событий, меня охватывала настоящая паника. Ни к кому в случае чего нельзя обратится за помощью. Всем по большому счёту на тебя положить.
В итоге мы с мамой решили выключить телефоны, чтобы отец не
мог до нас дозвонится и сели смотреть сериал. Честно — я даже особо не обращал внимания что там происходило на экране и от карамельного попкорна, который решила приготовить мама я тоже категорично отказался. Мой разум больше волновало то, что происходит здесь, в реальности. Наверно поэтому я сам не заметил как заснул на коленях у мамы, пока она перебирала запутанную чёлку, убирая её с глаз, чтобы ничего не мешало мне вот так лежать и бесшумно плакать.
Проснувшись лишь вечером, я ощутил тяжёлые боли в голове, а под ней, вместо маминых коленок, уже лежала диванная подушка. Сама мама, как я понял, вновь сидела на кухне и разговаривала с кем-то по телефону.
— Лен, да я сама уже устала…
Хоть говорила она довольно тихо, но я прекрасно всё слышал, даже не обращая внимания на то, что в голове всё как-то перемешалось. В школе Перец, дома отец, ещё и Игнат после смерти своей бабушки со своим странным поведением не даёт покоя. Ощущение, что всё это происходит не со мной и на самом деле я просто лежу в психушке, окончательно сходя с ума и выдумывая весь этот тотальный пиздец. Да чёрт возьми, я был бы рад, если бы так оно и было.
Я перешёл из зала в свою комнату, окинул взглядом нагромождение плакатов на стене и тяжело вздохнул, понимая, что музыка сейчас действительно единственное средство хоть немного привести чувства в порядок, раз даже крепкий и, как выяснилось, пятичасовой сон не смог убрать чувство тревоги. Я принял таблетку от головы, пачка от которых лежала на столе ещё с того дня, как мы узнали про смерть той тётки с остановки. Как-то с тех пор совсем неуютно заглядывать в новости города, а так как весь мой какаду раньше состоял из комментариев этих самых новостей — новых постов там не появлялось. По поводу негативных комментариев даже сказать не могу… давно не заглядывал.
Расположившись поудобнее на кровати, я наконец включил телефон, намереваясь послушать какую-нибудь Арию, чтобы просто отвлечься, но то, что я увидел в школьном чате…
«Вы сейчас попадёте под статью, понимаете или нет?» — писала
наша классуха под ником «созидательница»
Дальнейший сообщения поступали от Перца и его «товарищей».
«Да кому он нужен-то?»
«Он сам напросился!»
«Меньше фотошопом пользоваться надо»
«А кто сказал, что это фотошоп? Ты мож там реально по
голубкам, Пэрчик?»
«Я те в понедельник так по твоему пэрчику пропишу»
«Хех… ну я ж говорил)»
Я как-то не то что потерял суть разговора, я даже ухватить
её не смог, пока Саня не прислал мне видео и не написал такое сообщение:
— «Эт случаем не этот твой…?»
Из-за плохого качества обложка видео или же стоп-кадр была
весьма размытая, так что толком не понятно кто на нём, но отчётливо виднелась фигура, лежащая на траве и прикрывающая голову рукой, а над ней двое человек. Заподозрив чья джинсовка мелькает на этой фигуре, я тут же открыл видео и опешил.
Камера у телефона, на который снимали всё действо была не
самой лучшей, но эти кудри и весьма невысокий рост человека точно указывали на то, что на этой грязной траве лежал Игнат с испуганным, как никогда, лицом и умолял прекратить. Что прекратить? Как минимум пинки Перца по лицу, поддержку
его друзей, которые были по спине и тупые насмешки:
— «Ты чё блять, чувырла немытая? Чебурашка нахуй. Попутал
или чё?» — голос принадлежал Стоянову.
— «Хватит! — громко завопил Игнат, но затем, после резкого пинка по лицу заверещал ещё громче: — А-а-а! Больно! Хватит, пожалуйста!»
Досмотрев до этого момента, я уже и сам не заметил как широко раскрыл рот и стал тяжело дышать, сдерживая приступ паники. Глаза нервно задёргались, палец так и висел над кнопкой паузы, но опустить я его не решался…
— «Ебать меня почеши… отпустить его. А ты хули из себя
самого умного-то возомнил? Говори блять, откуда фото взял? Тьфу ты, как нафотошопил?» — со всей мочи орал Перец. Орал так, что даже сквозь телефон мне стало жутко от его воплей. Орал так, что сам себя вывел на ещё более агрессивную реакцию и резко нанёс ряд пинков по лицу Игната.
— «Ебать ты канеш беспалевный» — усмехнулся над Перцем Дудь.
— «Заткнись нахуй», — буквально заревел на него пацан, затем плюнул в Игната.
— «Отпустите…» — тихо послышалось от него, так что на
видео совсем плохо слышно.
— «Иди вон блять, с дерева чебурахнись нахуй, тогда
отпустим».
Игнат испуганно посмотрел на дерево и заревел ещё пуще
прежнего.
— «Ну его нахуй, пацаны. Он ж вроде хуи любит пососать», —
сказал Женя Жук.
— «Не понял…» — ответил Перец.
Жук сказал «оператору» слегка сдвинуть камеру, видимо, чтобы
не было видно его генеталии и… на Игната полилась какая-то струйка. На этом моменте телефон окончательно выпал у меня из рук и я спрыгнул с кровати, тут же подходя к окну и распахивая его на максимум. Погода была довольно тёплой, вот только в такое время мою хату, вместе с плюс-минус прохладным ветерком, посетила туча комаров и я тут же опять закрыл окно, стараясь отдышаться сугубо тем воздухом, что был в комнате, но сказать честно — в этот момент мне его катастрофически не хватало.
Я стремглав снова поднял телефон, увидел сообщение Сани о
том, как у нас «весело» и тут же закрыл с ним чат, намереваясь как можно быстрее написать Игнату:
«Игнат».
«Игнат, блять».
«Это что за хуйня».
«Ответь!».
Но, судя по одной тусклой галочке, сообщения до него не
доходили от слова совсем. Я решил, что у него опять не оплачен интернет, (тем более, что бабушки теперь нет) и позвонил. Звонил я ему безостановочно целый час, пока телефон не сел, но никто не брал трубку, хотя гудки шли. Поставив телефон на зарядку, я снова стал писать ему уже в СМС, потом в какаду, потом опять в СМС, не находя себе места.
Как так вышло, что за ту грёбанную фотографию получил Игнат? Да, у него тоже есть зуб на Перца, но ровно как и у меня. По каким таким причинам, сука, получил Игнат, а не я? Он же точно был против такой мести и ещё долго отговаривал меня сделать нечто подобное, когда я также получал от Сани снимок с тем, как Перец пьёт водку на фоне школы! Я виноват! Я! Ему-то за что такие страдания?
Сердце не находило себе места и стучало так громко, что, видимо, в какой-то момент у меня поднялось давление и перед глазами снова всё почернело, как когда мне втащил Перец и холод проникал под кожу, не желая покидать тело ни на миг.
Ну как? Как? Они и правда поджидали его после школы? Они били его возле школы? Блять, да! Это дерево… На это дерево мы не раз залезали после уроков, из-за чего получали от проходящих мимо учителей, а здесь человека бьют около этого дерева в послешкольное время и никто не видел? Что за бред?!
С тяжёлым сердцем, я лёг обратно на кровать, тупо пялясь в
стенку и мысленно повторяя одно и тоже, раз за разом:
— Я виноват, прости. Я виноват.
Затем, за самобичеванием, последовал неудержимый гнев от
собственной беспомощности и ощущения бесполезности, маты каруселью проносились сквозь воспоминания. Ненависть к Перцу перевалила через край, не давая покоя ни на секунду.
— Дим, отец… — вдруг послышалось со стороны двери.
— Да пошёл он к чёрту! — со всей имеющейся на сердце злостью, выкрикнул я.
Мама аж остолбенела, привыкнув к «тихому послушному сынку», который всегда должен прощать отца, даже если тот окажется серийным маньяком.
— Что за истерики? — нелепо изображая строгость, спросила
женщина, с ложив руки в карманы халата.
— Мне… — практически без сил пробормотал я. — не до него.
Я вновь завалился всем весом на постель, не намереваясь
слушать ничего об отце, которому всем сердцем желал наебнуться по дороге домой, чтоб он в итоге не наебнул нас. Мама умолкла и всё же решила отстать от меня, прекрасно зная, что если я заваливаюсь на кровать без намерения как-либо себя развлекать, значит я вновь хочу плюнуть на всех и просто остаться наедине со своим «любимым» самобичеванием.
Вся ночь была потрачена на бесконечные раздумья и повороты вокруг своей оси на небольшой кровати. Пару раз у меня даже было ощущение, что я чуть не упал на палас. Даже поймал себя на мысли, что, в случае чего, не стану с него вставать, чтобы не отвлекаться от отчаянных попыток уснуть. Минута за минутой, час за часом и вот за окном уже светло, а я, не смотря на адскую сонливость, до сих пор не мог уснуть, порицая себя за упущенную возможность выспаться перед очередным днём в этой душной школе и, уже на свежую голову, снова трезвонить Игнату.
Сдавшись, увидел на часах семь утра.
Щёлкнул дверной замок. Я подумал, что мама решила сходить в магазин и привстал на кровати, уже раздумывая чем бы позавтракать, пока её не будет.
А потом кое-что понял… В магазин в семь утра? Окей, на работу. В выходной? И я ведь не спал, а значит услышал бы, что она собирается. Отец?
Моя догадка подтвердилась твёрдыми, прямо-таки впечатывающимися в паркет, шагами. В момент моё тело похолодело и покрылось мурашками. Дыхательные пути словно что-то сдавило и кислород не поступал в лёгкие.
Его не было два дня, а с белочкой он обычно возвращается спустя недели две. Может в этот раз повезёт? На всякий случай я даже успел перекреститься. При том, что я абсолютный атеист, в таких ситуациях мне почему-то всегда хотелось именно креститься. Наверно это влияние мамы, которая и сама это делает довольно часто.
Все мои надежды развеялись громким стуком, за которым
последовал крик:
— Чё звонила, шалава? Всем уже пожаловалась, что меня дома
нет? Встречай блять мужа, сраная сука! — его речь… его пьяная речь всегда больше была похожа на рёв дикого животного, которого разбирают по костям и он перед смертью вдруг начинает кричать человеческим языком, пытаясь задеть своего убийцу, прекрасно понимая, что ему всё-равно не жить.
Мне сложно описать мой страх в такой момент и то как сильно начинают трястить руки и поджиматься губы, перетираясь друг с другом до боли, когда я понимаю, что в любой момент может что-то случится. А может это будет нечто непоправимое? А может уже время вызывать полицию.
Пока я продолжаю сидеть, чтобы не напрягать обстановку ещё больше своим присутствием. Уже не раз было такое, что как только выходил я у отца окончательно пропадали тормоза и он начинал бить нас обоих. После такой жизни… я боюсь боли; я боюсь, что он меня убьёт; что психанёт и скинет с окна. Твою мать, да его я боюсь.
Боюсь до такой степени, что сам себя обхватываю за плечи и
покачиваюсь вперёд-назад, чтобы создать ощущение того, что есть кто-то, кто меня защитит. И этот кто-то — это тот, кто сейчас меня успокаивает; кто всю жизнь будет на моей стороне. Это я… и больше никто. И осознание этого заставляет ещё и схватиться за волосы в попытке выдрать их с корнем и забыть про то, что происходит сейчас за толстой стеной. Конечно, эта попытка недейственна, да и не очень-то хочется окончательно выпасть из жизни, оставляя маму один на один с монстром.
Я могу услышать только приглушённые всхлипы мамы и, видимо,
попытки успокоить домашнего абьюзера. А он только рад. Рад найти очередной повод заорать…
— ДУРА ЁБАНАЯ! ЧЁ ТЫ МЕНЯ УСПОКАИВАЕШЬ? ТВОЙ ВЫРОДОК ЖИВЁТ НАХУЙ В МОЁМ ДОМЕ!
Поняв, что мама решила попробовать успокоить его мной я так
горько усмехнулся, что в области глаз уже ощущалась еле сдерживаемая влага. Мы с отцом не общаемся от слова совсем уже года два, даже словом лишний раз не обмолвимся друг с другом, хотя по началу он и пытался также «извинится» передо мной, как перед матерью, но сейчас максимум, что он может мне сказать — это то,
что я выродок. Хотя конечно куда смешнее его слова о том, что он хозяин в доме, но об этом даже нет смысла думать, делая себе ещё больнее.
Я улавливал каждый шорох, не решаясь выйти посмотреть, но
когда что-то разбилось и мама вскрикнула явно от боли, а не просто от страха — я мигом выбежал, чтобы посмотреть как она вообще.
Забежав к ним в спальню, я понял, что стук, который я
изначально услышал из комнаты — это типичная ситуация, когда отец с силой сбрасывает мать с дивана и начинает орать на неё по всевозможным причинам.
А разбилась ваза. В очередной, сука, раз он бьёт мамину любимую вазу. Только в этот раз ей об ногу, которая уже истекала кровью и нещадно марала пол.
В сердце больно кольнуло, а ноги сами опустились перед рыдающей мамой, которая до сих пор пыталась себя сдерживать, глупо морща лицо и громко сглатывая подступивший ком, в то время, как это чмо продолжало орать на неё благим матом и скидывать всё что можно было скинуть с полок.
— ВЫБРАЛСЯ БЛЯТЬ! СУКА, ОБОИХ ПЕРЕБЬЮ ТВАРЕЙ!
С этими словами он кинул в меня какую-то толстую книгу, благо вовремя удалось увернутся, но я ясно почувствовал, что его гнев в самом разгаре и мы сейчас не в безопасности.
— Себя убей… — тихо проговорил я, одними губами не в силах сдержаться. В моём разуме всплыла надежда, что он точно это не услышит. Наивно конечно, учитывая, что он конечно услышал и ему это явно не понравилось…
— Чего ты там вякнул? — эту фразу он проговорил с наигранным
спокойствием. Таким, от которого стынет кровь и начинается ещё большая паника, ведь ты точно знаешь, что сейчас за ней опять последует крик ещё большей силы. — ДА ЕСЛИ Я СДОХНУ, ВЫ, ДВЕ ШАВКИ, ЗА МНОЙ ПОЙДЁТЕ!
Чего я никак не ожидал, дак это того, что у него настолько сорвёт башню, что он потянется к верхнему ящику. Туда, где лежал пистолет!
Я стал дёргать маму за плечо, напоминая:
— Мама, мамочка. Там пистолет…
Это конечно больше было похоже на весьма неприятный и не
совсем понятный скулёж, чем на предупреждение, но мама, отвлекаясь от ноги, из которой выпирали осколки, всё услышала и начала искать предлоги, чтобы отец отошёл от шкафа:
— Дорогой, любимый м-мой, — дрожащим голосом произнесла она. — там… пирожки на столе… иди… покушай.
После последнего слова, она поняла, что всё это теперь
бесполезно и он уже взял ту самую коробку.
Я ничего не мог, кроме как выронить её из его рук, кинув в
него подушку. Коробка упала. Довольно лёгкая крышка быстро отлетела в сторону, вместе со всеми бумагами и документами, что лежали в «тайнике», но кое-что было конечно странно… И странность эта подтвердилась, когда отец в ярости окончательно откинул коробку, но пистолета там не оказалось. В очередной раз, затаив дыхание, я вдруг ясно представил, как сейчас кожа с моего ебальника украсит нашу стену.
— ВЫ ЧЁ ОХУЕЛИ? ГДЕ СОДЕРЖИМОЕ, БЛЯТЬ? СОДЕРЖИМОЕ ГДЕ?
Было слышно, что даже он сам уже начал задыхаться от своих неистовых криков, от которых все конечности становились каменными.
— Ты у Афони оставлял, когда в прошлый раз ходил к нему бахвалиться своим стволом, долбоёб…
Это сказала мама и сказала весьма жёстким тоном, не терпящим никаких возражений в свою сторону, а сама за спиной слегка сжала мой мизинец. Это была наша с ней договорённость о вызове полиции. Я понял, что она солгала ему, что он если что не продолжил поиски и не вспомнил куда мог переложить оружие. Но я-то точно знал, что он ничего не перекладывал.
Я убежал в ванную с телефоном. Отец был занят тем, что спорил с матерью, точно зная куда в последний раз убирал ствол.
Позвонив полиции и назвав наш адрес, первым делом я снова
попытался дозвониться до Игната. Он был последним, кто видел пистолет и кто должен был положить его в коробку. По крайней мере так он сказал мне и я беспрекословно ему поверил, а теперь вдруг оказалось, что пистолет пропал и если его не брали ни я, ни мама, значит его куда-то дел Игнат.
Полиция приехала довольно быстро из-за недавнего случая, когда девушку больше трёх часов пытали в квартире и в итоге она умерла. Теперь видимо кто-то получил втык и какое-то время на подобные случаи будут выезжать быстро.
Итогом стало то, что отца забрали в участок, а мама поехала в травмпункт, чтобы зафиксировать побои и, как она уже один раз делала, закрыть отца на пятнадцать суток в КПЗ, чтобы он хотя бы протрезвел и уже потом поговорить с ним.
— «Нахуя с ним разговаривать? Зачем пускать его обратно?», — в очередной раз прокручивал я у себя в голове, всё не в силах дать ответы на эти вопросы. Их знала, наверно, только мама, хотя я уже был не уверен.
Мне хотелось верить, что после этого у неё всё будет хорошо с ногой и ничего важного не задето, потому что до машины скорой помощи она добиралась весьма тяжко. Все мысли занимало беспокойство вперемешку с непониманием где сейчас может быть пистолет и какого хрена Игнат в упор не отвечает ни на звонки, ни на СМС и в сети его не было уже два полных дня, что тоже не давало повода вздохнуть со спокойствием.
Пока что оставалось только включить телевизор и ходить по комнате, не шибко обращая внимания на тупые передачи, которые я уже не видел смысла переключать. Сейчас я бы ничего не стал смотреть и уж точно не смог бы вникнуть даже в самый простой сюжет. Ни о какой школе даже думать не хотелось, не смотря на весьма важный и до сих пор неотвеченный вопрос:
Где. Мать его. Пистолет?!
Не смотря на то, что мне даже смотреть было больно в родительскую спальню, я решил вытереть это ужасное пятно с пола, благо ковра там не было. Сложно сказать страшно мне было это делать или больно. Казалось, что всего по чуть-чуть, особенно когда кровь с тряпки передавалась мне на руки и оставалась меж пальцев, будто это я только что кого-то ранил и запятнал свою совесть, вместе с кожей на запястьях. Закончив, я выключил всё-таки выключил телевизор и продолжил наматывать круги по комнате.
Ненадолго отвлечься от раздумий получилось только когда кто-то начал открывать входную дверь, от чего я непроизвольно вздрогнул, почему-то первым делом предположив, что отец пришёл закончить начатое, но это была мама.
— Мама! — воскликнул я и побежал к ней в её некрепкие, но
такие нежные объятия.
Она молча погладила меня по голове и, вздохнув, села на
подлокотник дивана. Я включил свет и увидел её вымученное лицо, от чего невольно прикусил десну.
— Пятнадцать суток ему обеспечено.
Как ни странно, эти слова хоть и вызвали некое облегчение,
но особой радости не вызвали.
— А потом?
— Что потом? — видимо и правда не понимая, либо очень хорошо делая вид, что не понимает, спросила она.
Я помотал головой, приоткрыв рот для того, чтобы вновь
попробовать убедить её в том, что этот человек нам не нужен. Разве… разве это не очевидно?
— Ты опять простишь его? ОН ХОТЕЛ НАС УБИТЬ! — я попробовал перейти на крик, чтобы достучаться до неё.
— Не ори… с утра мне прям не хватило… — сухо сказала она и, прихрамывая прошла на кухню.
Я услышал как пискнул чайник. Снова… всё снова по новой.
— Тебе плевать на себя… — негромко, но так чтобы она слышала, сказал я. — но ещё больше тебе плевать на меня.
— Не говори глупостей.
Ухмыльнувшись такой знакомой ситуации, уже похожей на то, что мы со всей силы зажали кнопку повтора и ничего не изменится ни в ближайший год, ни в два, ни в десять лет, я решил перейти к другой, не менее серьёзной теме.
— Ты брала пистолет?
Она многозначительно посмотрела на меня, как будто не поняла о чём я говорю.
— Я же сказала, что он у Афони его оставлял. Придурок, даже вспомнить не может где своё «содержимое» оставляет. Всё, иди, Дим. Мне позвонить нужно и я устала.
Сжав руки в кулаки, я посчитал обязательным спросить:
— Нога твоя как? — если честно, прозвучало довольно безразлично.
Наверно поэтому ответ тоже был довольно безразличным:
— Нормально всё. Иди и дверь закрой на кухне.
Я так и сделал, но уходить не спешил, а прижался к двери и подумал:
— «Значит она не знает, что он пропал… оно и к лучшему».
***
Пятницу и субботу Игнат также отсутствовал. Я беспокоился, что это из-за побоев, что было бы весьма логично, но трубку он по-прежнему не брал, так что точно ответить почему его не было не представлялось возможности.
Я решил, что он хотя бы точно придёт в понедельник, но шёл второй урок, а его всё не было.
Прошлым вечером я ещё три раза попытался до него дозвонится не смотря на чёткое понимание того, что мне на вряд ли кто-то ответит. С одной стороны это может и звучит глупо, но с другой — у меня было к нему слишком много вопросов и каждый не уступал другому в серьёзности. Тем более, что ещё неделя и учеба закончится.
Как бы не было обидно из-за того, что все заканчивали учится двадцать второго, а мы тридцать первого — я был рад тому, что лично Игнат от меня уже точно не отвертится, но он всё не приходил…
Зато пришёл Перец с недовольным лицом. Что ему не нравилось, интересно знать… сначала опозорил Игната, потом избил, потом слил видео и снова опозорил. Самое щепетильное в этом конечно — это проблемы Игната в семье, а теперь ещё и в школе. В последних я отчасти всё ещё винил себя, совершенно не понимая почему избили именно моего друга, а не меня. Возможно ли такое, что я буду следующим?
С такими мыслями я обернулся в сторону Перца и его друзей, но они на меня даже не смотрели. Ни один, уже который день они будто забыли о моём существовании.
До звонка оставалось ещё пол-урока, когда наша классная руководительница решила кое-что напомнить:
— У Стрелкина и Перцова единственные тройки по английскому за полугодие. Может сходите и попросите исправить?
Я закатил глаза, не желая даже думать о том, что у нас с ним есть хоть что-то общее.
— Э, а у меня! — откликнулся ещё и Дудь.
— А у тебя уже три тройки, позорник, — ответила учительница, после чего посмотрела сначала на Перца, а затем и на меня. — А вы идите прямо сейчас, пока она в школе ещё. У неё следующий последний урок.
Решив, что это отличный шанс просто свинтить с урока и больше не слушать ничего связанного с оценками, я сразу встал и поплёлся в кабинет Тамары Максимовны, скрестив пальцы, чтобы Перец не пошёл за мной и просто наплевал на тройку.
Но он конечно же пошёл, в итоге обогнав меня своим вальяжным, самоуверенным шагом и направился в другой конец коридора.
Я поплёлся следом за ним, желая поскорее с этим покончить. Когда я подошёл к кабинету, он уже затеял разговор с Тамарой Максимовной и, судя по тону её голоса, исправить оценку без труда не получится. Если конечно вообще получится.
На самом деле я не совсем понимал зачем мне к ней идти и унизительно выпрашивать четвёрку, учитывая тот факт, что за год у меня итак будет стоять нормальная оценка, а какая оценка за полугодие — да кого это вообще волнует?
— Ни один из вас двоих даже past simple не знает как образуется, какая четвёрка-то?
Как я и ожидал, Тамара Максимовна только усмехнулась, вызывая желание просто развернутся и уйти.
— Тамара Максимовна, мне чес вообще пофиг на этого дауна. Вы дайте задание какое-нибудь просто чтобы…
И так он продолжал выпрашивать у неё задание, а она продолжала насмехаться, попивая дешёвый кофе, смешанный с сухими сливками, который тайком попивали многие учителя, пока в классе случайно не показывался завуч.
Прервать его смог только… выстрел. Громкий, чёткий, не повергающий в сомнение своего происхождения. Это не салют и не петарда, это пугающе звонкий звук вылета пули.
Мы втроём даже не сразу поняли что произошло, лишь с сомнением нахмурив брови и повернувшись в сторону двери, со стороны которой уже доносились приглушённые крики.
— Опять поди кто-то боевик включил в каком-то кабинете… — предположила учительница неподалёку от нас.
Да, бывало такое, что у нас включали какие-то боевики, в основном к теме девятого мая, чтобы вместо проведения урока заполнить журнал, но я сразу отмёл эту версию:
— А другие звуки тогда где? — подразумевая под «звуками» голоса актёров или какие-либо действия помимо выстрелов, кажется я и их сумел усомнить в версии с фильмом. Тем более, что учитывая наше дешёвое дешманское оборудование выстрелы с криками слишком громкие и реалистичные.
Затем резко донеслось множество звуков выстрелов, в то время как девичьи (в основном) крики практически совсем прекратились.
Мы снова переглянулись и в этот момент услышали как кто-то начал выпинывать двери в коридоре. С такой силой, что даже с другого конца коридора это было слышно довольно отчётливо и нагоняло панику, к которой я уже привык и судорожно начал шептать двум другим людям, находящимся в классе:
— А вдруг правда? Что делать?
На что Тамара Максимовна только помотала головой и быстро повела нас с Перцем в сторону шкафа, одиноко стоящего в углу и всегда закрытого. У меня никогда не было понятия что там лежало, но я всегда думал, что здесь скорее всего висела куртка Тамары Максимовны, так как других закрытых шкафов без стёкол в классе не было.
Она трясущимися руками достала ключ из кармана длинной юбки в старомодный цветочек и быстро открыла шкаф, запихивая нас туда.
— Какого х… — уже хотел было выругаться Перец, но учительница шикнула на него и быстро закрыла за нами дверцы.
В самом шкафу было тесно и из-за того, что нас закинули сюда по-быстрому нам пришлось сесть и прижаться к друг другу, чтобы хоть как-то уместиться в этом небольшом пространстве, занятым при этом ещё и какой-то рубашкой с ветровкой. Положение, в котором мы находились крайне мне не понравилось и, судя по лицу Перца он тоже был не то чтобы в восторге, но от шока ни он, ни я пока не стали предпринимать попытки как-то воспротивится Тамаре Максимовне или хотя-бы создать немного больше пространства между нами, хоть это и было практически невозможно.
Закрывать шкаф она либо не планировала, либо не успела. Шаги были уже у двери класса английского, но затем притихли и больше ничего оттуда не доносилось.
А потом дверь резко открылась, но мы не могли ни глазком увидеть кто вошёл, так как в шкафу света не было от слова совсем. Конечно, я хотел зажечь фонарик, но пока не стал, чтобы, в случае чего, нас не выдать. Зато успел по-тихой открыть какаду, чтобы посмотреть не присылали ли чего в чат.
«Крыса с твоего района записывает аудио…» — высветилось сверху. Я не знал кто это точно мог быть, но это определённо кто-то из девочек, потому что среди парней никого с таким именем я не знал. Да и пользователь конкретно с этим ником высвечивается у нас сейчас чуть ли не в первый раз.
Она уже записала аудио, когда дверь в класс тоже кто-то выбил. В этот момент я чуть не выронил телефон из рук от испуга. Отец уже не раз вот так выпинывал дверь, когда дебоширил и то, что я вздрогну после такого действия — было ожидаемо.
На сей раз я, можно сказать, специально задержал дыхание, чтобы точно ничем себя не выдать. Перец же дышал довольно тяжело и в, практически, кромешной тьме мне показалось, что у него сейчас случится истерика, даже если забыть о том, что этот «человек» всегда представал в образе бесчувственного гордого петуха.
В классе видимо, тем временем, повисла недолгая тишина. Тамара Максимовна ничего не говорила, как и человек, вошедший в кабинет весьма громко. Лишь спустя несколько секунд послышался низкий, охрипший голос:
— Тамара Максимовна, к вам Рома Перцев не заходил?
Изначально моей целью было попробовать узнать странного человека по голосу, но с таким хрипом понять кто это было довольно сложно, хотя, не скрою — что-то знакомое в нём было.
— Ушёл уже. — голос учительницы дрогнул, но оставался весьма уверенным.
— Куда?
Вот на этом «куда» мне вдруг стало ещё больше не по себе.
«Знакомый… — подумал я. — очень знакомый…».
Мне даже захотелось посмотреть на лицо Перца, чтобы по мимике определить понял он кто это или нет. Хотя его мысли наверно заняты другим, если принять во внимание, что кем бы не являлся этот человек — он искал сейчас именно его, что только укрепляло в моей голове одно очень нехорошее предположение.
— Поздороваться, — коротко ответил очень болезненно звучащий, голос.
«Поздороваться… мать твою… давайте это будет просто совпадение…».
— Не знаю я где он… — уже не так уверенно ответила Тамара Максимовна, будто произошло что-то, что смогло её не на шутку напугать.
И вновь выстрел… только буквально в паре метров от нас.
Он и правда выстрелил в неё? И это не фильм? И это не шутка?
Все попытки сделать дыхание максимально тихим теперь закончились провалом, тем более, что воздуха в шкафу катастрофически не хватало, да и я был в нём не один, коленями очень хорошо ощущая, что человек рядом со мной дрожит даже больше моего, что ситуацию никак не спасает.
— Значит, ты теперь вообще не нужна пропащему поколению.
Говорить такое после убийства явно может только какой-нибудь самовлюблённый психопат, но никак не тот, о ком я подумал. Я на это очень понадеялся.
Ещё несколько шагов возле парт неподалёку и вот я уже охвачен уверенностью, что дверцы вот-вот откроются чужой рукой и вновь будут выстрелы, только уже в нас.
Но шаги стали отдаляться, пока совсем не затихли.
— Давай выбираться, — тихо подал я голос.
— А если эт-то ловушка, мать твою, и он н-нас поджидает? - Слышать подобные заикания от него даже в такой ситуации было шоком.
В ответ я только молча открыл дверцу и выбрался из душной тесноты. Наверно это и правда было слишком самоуверенно, учитывая тело с широко открытым ртом, лежащее около учительского стола и истекающее кровью из груди.
Сзади послышалась пара-тройка тихих матов, но мне было не до них. От увиденного я и сам впал в ступор, медленно сползая по стене и постепенно теряя ощущение земли под ногами. Руки слабо опирались на пол, затем и вовсе сжались в неуверенные кулаки.
— Он… реально… убил, — не веря собственным словам, сказал я.
Перец тоже вылез из шкафа, но стоял на ногах явно твёрже, чем я, не смотря на то, что страх уже совсем перестал скрывать. Труп лежал на весьма видном, даже с другого конца класса, месте.
«Хотя… с чего я вдруг взял, что это труп? Может…».
С этими мыслями я поспешно подобрался к телу на коленях, после чего попытался прощупать пульс на запястье, но ничего не почувствовал. Списав это на то, что «как всегда что-то делаю не так», хотя и прекрасно видел, что кровотечение идёт примерно из области сердца, а это весьма показательно, я постарался проверить ещё и на шее, но не нащупав и там, понял, что первый раз в жизни смог своими глазами увидеть труп. Вот только новость не то, что не обрадовала, а испугала настолько, что из глаз потекли слёзы, а к горлу подбирался рвотный позыв.
— Всё? — спросил Перец.
Я сначала даже не понял о чём он говорит, но скорее всего он намекал на то, что Тамара Максимовна уже… всё.
Лёгкий кивок заставил его прижать руку ко рту, видимо тоже еле справляясь с рвотными позывами, но в итоге он тоже убрал её в карман джинс.
— Это твой дружок.
Этой фразы я боялся больше всего, но, конечно, прекрасно понимал, что она всё-равно прозвучит.
Это напомнило о голосовом сообщении в какаду и я решил побыстрее его прослушать.
Девичий голос на грани истерики говорил:
— Иг-гнат у-убил всех, — затем за тяжёлой отдышкой последовал ещё один голос: — не всех… тех, кто сидел на задних партах.
На задних партах сидели друзья Перца… Не смотря на все мои пожелания, чтобы они чисто случайно попали под мусоровоз, я познал чувство, похожее на то, когда теряешь что-то не то, чтобы дорогое, но и ты точно знаешь, что это должно быть. И никто не имеет права убирать это из жизни.
Но до скорби ли мне было, учитывая то, что мнимое предположение вдруг стало точным ответом на вопрос кто же начал стрельбу в школе?
С заряженным пистолетом в коробке лежали ещё и запасные пули и запас их был немалый. Когда отец откинул коробку ни одной пули я также потом не нашёл. Выходит, всё это и правда взял Игнат для, теперь уже, очевидной и весьма печальной цели.
Вот только этот пистолет звучит совсем не так, как тот, что выстрелил в учительницу. Не смотря на невероятный адреналин, что плясал в крови, заряжая её страхом, смешанным с непониманием происходящего — я чётко понял, что здесь он пустил в ход не этот пистолет, из которого я, в своё время, стрелял по бутылкам на заброшке. Значит, у него откуда-то взялось ещё одно оружие.
— Я же блять говорил, — тяжело дыша, произнёс Перец. — я же блять говорил, что вы оба заявитесь в школу с пушками. Откуда же мне было знать, — он говорил весьма тихо и будто с толикой неуверенности в своих словах. — что вы реально где-то пукалку откопаете.
— Пукалку? — усмехнулся я. — Если бы он направил его на тебя, то попукал бы здесь как раз таки ты, а не… Игнат.
Произношение этого имени вслух вдруг стало таким невероятно сложным. Тот, чьё имя нельзя называть - мой лучший друг.
— Ты же заодно с ним, да? Ну по-любому же.
Его обречённая улыбка выглядела для меня столь жалко, что хотелось кинуть в него стулом, только чтобы он заткнулся на какое-то время, пока я думаю куда нам податься и выстрелит ли Игнат в меня, если увидит. Сам не знаю почему, но я был уверен, что в меня он не выстрелит. Как бы самонадеянно это не звучало, но мы же… друзья.
— Нет, я не знал, что так будет, хотя удивляться нечему после того, что вы с ним сделали.
— Мы? А не он? Надо было ему выложить эту хуйню…
Выложить эту… чего? О чём он? О фотографии?
— Погоди, причём здесь он? С чего ты взял, что твою интрижку слил он?
— Ты за интрижку схлопочешь, — на последнем слове он повысил тон голоса, хотя в итоге, видимо, понял, что это в нашей ситуации, как минимум, тупо. — я вообще сначала думал, что это ты. Вы же там с Саньком тем более раньше общались, а он был с нами в тот день. Я даже блять вспомнить не могу кто это фотографировал, мы там все под шафе были… Короче, когда я сказал, что после уроков тебе морду пойду бить, подошёл этот додик и сказал, что это он тот пидрила, который меня слил и что у него в архиве откуда-то ещё есть на меня компромат. Ну я конечно охуел сначала, начал спрашивать откуда. Он ответил, что меня это ебать не должно.
Я только попытался встать, но заслышав про то, что Игнат взял вину на себя упал обратно. Ни о каком компромате на Перца и речи не шло, откуда бы он его взял? Но в чём смысл был врать?
— Я сказать, что меня не ебёт, но ему въебу и вот… после уроков подождали его. Там ещё физрук проходил, спросил нас чё мы делать собираемся. Мы сказали, что драться и он съебал. Сказал только, чтоб к школе близко не подходили, а сам… — усмехнулся он. — за пивком пошёл.
— Что смешного, блять? — не выдержал я.
— То, что всем настолько поебать на твоего дружка.
Его лицо украсила какая-то больная полуулыбка. Если он действительно думает, что я могу быть в сговоре с Игнатом, то он либо где-то бессмертия поел, либо просто ёбнутый.
— Я тебе открою всемирную тайну, которая неизвестна только такому тупоголовому чёрту как ты — им на всех на нас положить. И на тебя в том числе! — я довольно грубо указал на него пальцем и пошёл в направлении двери, за которой уже было подозрительно тихо.
— Знаю, — только тихо ответил он и, поднявшись с пола, заглянул в окно. — пока ещё никто не приехал.
— Может никого и не вызвали.
Я горестно вздохнул, понимая, что сейчас бесполезно на кого-то рассчитывать. Пуля будет смертельна для всех, включая учителей.
Только сейчас пришло осознание того, что звонок всё ещё не прозвенел, хотя времени уже было предостаточно. Выходит, на первом этаже тоже что-то случилось.
Твёрдо приняв решение, я отчеканил слово за словом:
— Я. Я. Слил. Это. Фото.
Повисла тишина, но ненадолго. Сзади на меня налетело тяжёлое тело и со срывающимся дыханием проговорило:
— Я, ебать, и не сомневался, что ты, грёбаное чмо, так поступишь.
Момент и он со всей силы взял меня за небрежный хвост и ударил лицом об пол, от чего из носа и губы хлынула кровь.
— Какого… тогда… досталось Игнату?
— Хуй его знает, — вновь усмехнулся противный голос. — он меня просто бесит. Да и кто его знает… ружьё где-то откопал, значит и фотки с наших вписок где-нить нароет.
— Сука…
Я уже был уверен, что он побьет меня здесь до полусмерти, но по каким-то, ведомым только ему, причинам он встал, поднял меня практически за шкирку и толкнул в сторону двери.
— Пошли… Живым щитом если что будешь.
Я только фыркнул, но послушно пошёл в сторону лестницы.
— Дойдём до выхода, а там съёбывай на все четыре стороны.
— Долбоёб… — я практически выплюнул это ему в лицо. — по пути если встретим — пизда тебе.
Он снова ухмыльнулся и влепил мне затрещину по шее, от чего я почувствовал жгучую боль, но особо никак не отреагировал.
«Отец больнее хуярит. По сравнению с этим шершнем ты не более, чем комар».
Я услышал звук уведомления и заглянул в наш общий чат.
«Из параллели написали, что видели из окна человека с ружьём на первом этаже».
Да, на том самом этаже, на котором сейчас пребывали мы. Прекрасно.
— Дура, до этого сложно прислать было? — практически прошептал Перец, после чего снова схватил меня за шкирку и повёл в сторону библиотеки.
Когда я уже прилетел в стол возле полок с многочисленными книгами каких-то классиков, он запер дверь и закрыл её на защёлку. Видимо, именно, чтобы запереться, он пошёл в библиотеку, так как ключей от остальных классов на данный момент не было.
Сама библиотека у нас была небольшая. В одном углу около десятка полок с плюс-минус толстыми книгами и небольшие с совсем уж детским наполнением, вроде старых журналов «Мурзилки» или книг по типу «Мишкиной каши». Там же стоял стол с какими-то документами. В другом углу стояли парты в три ряда, которые отделялись от шкафов с книгами небольшим расстоянием около двух метров. Окна были закрыты плотными шторами, так что в самом кабинете было довольно мрачно, но при этом всё прекрасно видно.
— Можно вылезти через окно, — сразу предложил он, что было весьма очевидно и разумно.
— А библиотекаря нет? — поинтересовался я, но, судя по нулевому отклику мой вопрос — ответ был отрицательным.
— Видимо нет, — язвительно ответил он и уже стал подходить к окну, как только за нашими спинами раздался тихий голос с ноткой хрипоты:
— Смотря какую книгу вам нужно…
Резко обернувшись назад я увидел… Игната. Если, конечно, можно назвать этого человека Игнатом. Не смотря на мрачность характера, он никогда не предпочитал носить совсем уж чёрную одежду, в отличие от меня, но сейчас на нём были абсолютно чёрные джинсы с серебряной цепью с одного бока, которую прикрывал абсолютно чёрный плащ. На ногах красовались такие же чёрные ботинки, особо никак не выделяющиеся из образа. А на руках митенки. Чёрные митенки, имитирующие те, что носят байкеры из американских сериалов.
Но не смотря на всю эпатажность образа большая часть одежды была покрыта дорожной пылью, а волосы окончательно растрепались и выглядели немного забавно, по сравнению с остальной картиной.
— Игнат… — одними губами произнёс я.
Но он смотрел не на меня, а, судя по направлению длинного, тёмного цвета ружья — в сторону Перца. Его цель была понятна, а тревога в моём сердца достигла невероятных масштабов.
Хотя, что там моя тревога. Посмотрев в сторону Перца я будто увидел маленького мышонка, которому сказали, что вот-вот его от его маленького тельца останутся только поджатый хвост и пара костяшек. По его лбу нещадно катился пот, а бледные губы тряслись перед страхом смерти.
— Уже не хочешь, чтобы я чебурахнулся с дерева, да? — до мурашек спокойно произнёс человек перед нами. — Ты боишься?
— Д-да, — покорно произнёс Перец, что не могло не удивить даже в такой ситуации.
— Фашист пришёл по твою душу, сукин ты сын. Надеюсь в аду тебя точно все черти склюют.
Слушая Игната я не мог не помотать головой, отказываясь верить в происходящее. Ну не может же быть, что человек так быстро изменился. Неужели в нём всегда была столь жестокая натура? Или она появилась с тем избиением?
Долго говорить мстительные речи он явно не планировал. Миг и его палец уже практически зажал курок, пока я не встал перед Перцем.
— Сначала убьешь меня, потом его, — как бы эпично это не прозвучало из чужих уст, из моих это наверно было слишком жалко, что Игнат даже усмехнулся.
— Дим, кончай. Ты его терпеть не можешь. А псевдогероизм тебе репутацию не сделает. Уходи.
— Псевдогероизм? Ты… — я уже было хотел сказать «идиот», но не решился. — почему? Почему именно так?
Игнат не отрывал взгляда от Перца, видимо опасаясь, что главная его цель, за которой он, скорее всего, сегодня и пришёл куда-то сбежит.
— Какого ты его жалеешь?
— А ты какого решил кому жить, кому сдохнуть?
Уж не знаю откуда во мне взялось столько смелости, хотя, признаюсь, в этот момент меня всего трясло. Я отчётливо представлял, что если сейчас скажу хоть одно неверное слово и следующая пуля прилетит уже по мне.
— Эта тварь… — такую злость, с которой он скривил губы, я до этого видел только у отца, когда мы не пускали его домой. — живёт на широкую ногу, родители задницу вылизывают, даже учителя ничего поперёк его слова не говорили. Эта сука, Тамара Максимовна вместе с химичкой и остальными… А ЧЕМ Я, МАТЬ ТВОЮ, ХУЖЕ? ТЕМ, ЧТО СЛОВА ЛИШНЕГО НЕ СКАЖУ, ЧТОБ МЕНЯ ДОЛБОЁБОМ НЕ НАЗВАЛИ? — когда он повысил голос, я даже не сразу сообразил, что происходит. До этого момента я даже предполагать не мог, что он может так орать. — Кто я такой, чтобы их убить, А КТО ОНИ ТАКИЕ, ЧТОБЫ МЕНЯ ЗАТЫКАТЬ? Я ХОТЕЛ ТИШИНЫ, Я ПРОСИЛ ТИШИНЫ ВЕСЬ ЭТОТ ГОД! Сложно было тебе, Перец, заткнуться самостоятельно? В чём я тогда буду не прав, если заткну тебя навсегда своими силами? Чтобы больше никто, мать твою, не страдал…
Слушать Игната было невыносимо, но осознавать долю правды в его словах тоже было тяжело.
— Но я же… — вдруг начал я. — я же тебя понимаю. Игнат, мы же могли…
— Что мы могли, Дим? Ничего мы не можем. Мои родаки уехали дальше бухать, оставили меня наедине с пустым кошельком и холодильником, с побоями. Соседи послали. Дома голод, в школе дают по роже за долбаную фотографию. И при этом для всех будет шоком, когда они узнают, что тихоня из этой ПО-ТРЯ-САЮ-ЩЕЙ школы пошёл стрелять.
Будто в подтверждение его слов, я только сейчас увидеть тёмный синяк на щеке, слегка выползающий на шею.
— И вот, из-за одного фото, меня избили до того, что я упал в обморок в этом грёбанном автобусе. Меня обходили, как потом оказалось пару раз наступили на руки и подняли только когда я доехал до конечной, — уже срывающимся голосом говорил он. — чтобы место не занимал, — его тело вдруг нещадно затрясло, будто в приступе эпилепсии. — а там… полчаса, хромая, пешком до дома и… пустая квартира. Только бутылки от водки. Где справедливость?
Мне и самому стало дурно от осознания того, что ему пришлось пережить в тот день. Я и сам не заметил как по щекам прокатились слёзы. Игнат же не плакал, будто из последних сил сдерживался.
— Мне легко поверить, — с тяжёлым сердцем начал я. — что тебе паршиво живётся, раз ты ещё веришь в справедливость…
Он продолжал сверлить взглядом человека за мной, но на секунду посмотрел и на меня.
— Сколько бы я за неё не топил в этом… какаду. Её нет. Нет её, понимаешь? Ты действительно ждёшь, что всем хорошим будет только хорошее, а плохим нечто соответствующее? — тяжело говорить какими-то заумными фразами в такой ситуации, но в этот момент я и сам особо себя не понимал. — От нас зависит так мало… очень долгое время нам приходится жить в том окружении, которое нам предоставляет жизнь, но, Игнат… подожди ты ещё немного и мы бы, пускай даже вдвоём выкарабкались, а такие как он, — я пальцем одной руки указал на человека позади меня. — останутся в прошлом. Остались бы… и твои… родители. Вместе с моими.
Игнат тяжело вздохнул.
— То есть ты… простил бы их?
Я кивнул.
— Уже.
— И его? — он кивком указал на Перца.
Я снова кивнул.
— Да. А ты?
Он окончательно перевёл на меня свой взор и мне показалось, что в его лице скользнуло нечто столь… нежное что ли. Что-то, что уже видел у него до этого вдруг будто вернулось к нему в двойном размере, вместе с лёгкой, но, отчасти печальной улыбкой. Я понимал, что ни о каком хэппи энде не может идти и речи, тем более, что где-то вдалеке мне послышался звон то ли полицейской, то ли пожарной машины.
— Как пожелаешь… — практически шёпотом произнёс «наш стрелок».
Игнат опустил глаза, после чего быстро вынул что-то из кармана и… полоснул этим себе по шее. Из раны фонтаном стала выливаться кровь, от чего у меня самого покраснели глаза, а ноги мигом понесли к парню.
— Твою ж! НАХУЯ? — резко закричал я, стараясь со всей силы давить ему по ране, чтобы остановить кровь.
Он упорно убирал мои руки со своей шеи, но в один момент его лицо вдруг стало катастрофически близко к моему и я почувствовал на своих губах доселе незнакомую мягкость чужих. Несколько секунд и он напоследок прикусил своими устами мою нижнюю губу, после чего опустился бы на пол, если бы я не придерживал его за шею. Только сейчас я понял, что пока он целовал меня, я отвлёкся и перестал останавливать ему кровь от чего его кожа похолодела, губы, только что приникшие к моим, посинели, а глаза закрылись, но с его рта успели соскочить слова:
— Прости… мой друг…
***
Трудно описать, что творилось в тот день далее, как нас допрашивали на следующий, как отреагировала мама… Меня довольно долго принимали за соучастника, пока, наконец, Перец полностью не отсёк эту версию. Не знаю уж, благодарность ли это за спасение или банальная жалость, но это спасло меня от плохой записи в личном деле.
Как оказалось, в тот день всего умерло семь человек. Двое учителей — Елена Владимировна и Тамара Максимовна; четыре ученика — Егор Стоянов, Женя Жук, Коля Дудкин и один пацан из параллели. Не совсем понятно, как он попал в этот список, но скорее всего просто проходил мимо не в то время и не в том месте. Первым, как оказалось, Игнат убил охранника — пожилого деда, который уже давненько должен был уйти на пенсию, но по какой-то причине сидел на охране в школе.
Я долго задавался вопросом где Игнат достал ружьё (помимо пистолета моего отца) и как он провёз его в автобусе. Как оказалось, это было охотничье ружьё его отчима, на которое у того не было лицензии. Есть версия, что Игнат провёз его в какой-то большой сумке, но как так она не была найдена, то и утверждать это не стали. Отчима его будут судить, также, как и моего отца, у которого, как выяснилось, тоже уже давным-давно истекла лицензия на этот чёртов пистолет, который Игнат стащил практически из-под моего собственного носа, не говоря уж о том, что условия хранения не были соблюдены. Теперь отцу грозит от пяти до восьми лет лишения свободы с приличным штрафом.
Последняя новость была единственной, что порадовала меня за последние дни, пока я не узнал, что мама уже наняла адвоката и намеревается выплатить его штраф. Услышав об этом, я даже разговаривать с ней больше не захотел.
Оставшуюся неделю мы не учились. Всё лето я не выходил из дома, кроме как в магазин. В августе я забрал документы из школы, не представляя себе дальнейшей учёбы в этом заведении и подал документы в колледж в другом городе, где были старые знакомые моей бабки и которые разрешили пожить у них два дня, пока я таскаюсь с документами. В итоге, с горем пополам, даже поступил на бюджет и поселился жить в общагу. Пускай город и небольшой, но главное, что нет никого и ничего, напоминающего о прошлом, кроме мамы, которая звонит мне каждый день, даже прекрасно осознавая, что я ей не отвечу, не смотря на то, что она исправно отсылает мне каждый месяц по несколько тысяч. Я твёрдо решил для себя, что каждый должен сам справляться со своими проблемами и если он морозится от помощи — значит она ему и не нужна, а продолжать общение с той, кто полюбила страдать и всю жизнь утягивала в эти страдания меня… нет уж, увольте.
Какаду я тоже забросил, оставив там последний пост ещё в начале июня:
«Многие знают, что произошло в городе **** в школе 82.
Не успев отойти от теракта в Казани, мы снова погружаемся в траур по тем невинным людям, которые погибли в этой трагедии. Мне жаль, что так вышло, но я бы в очередной раз хотел напомнить, что всё это создаём мы и только мы. Жертва никогда не виновата — это факт. Но как бы нам не нравилась ужасная правда… нужно уметь раскрывать глаза. Если человек молчит — для этого всегда есть причина и пора нам уже перестать перекладывать всё на одну лишь особенность характера.
Можете оскорблять Игната Тихонова сколько хотите, но частичка этого человека живёт в каждом из нас, требуя справедливости в этом мире. И даже не смотря на то, что её никогда не будет — давайте стремиться к чему-то близкому ей, наказывая тех, кто достоин наказания. Иначе оно вполне может придти само в чёрном плаще и потребовать справедливости от вашего ребёнка пулей в голову».
