***
Благо, мама потом не стала ничего рассказывать отцу. Сказала, что сама сходит и разберётся, а мне лучше просто сидеть в сторонке и больше не лезть ни в какие передряги. Отец слишком быстро вернулся с магазина и я не успел сказать, что у меня ещё и голова адски болит после случившегося. Если скажу, что упал — отец назовёт нытиком и ещё хлеще ёбнет мне по темечку, чтобы «привыкал быть мужиком». В принципе, боль в области висков и затылка была терпимой днём, но к вечеру я уже твёрдо знал, что уснуть сегодня не получится. Голова казалось столь тяжёлой, что даже на подушке было ощущение, будто сейчас какая-то её часть оторвётся, а все оставшиеся сосуды лопнут, не оставляя шансов на выживание. В таких случаях я всегда писал Игнату, потому что он, как я уже говорил, сразу читал сообщения и мог что-то посоветовать, но болями в голове я никогда не мучился и поэтому на этот случай запасных советов от него у меня не было. Решив, что была ни была — я написал Игнату о случившимся и рассказал, что мне больно даже моргать от этой кошмарной ноющей боли. После этого, я всё же откинулся на подушки в попытке уснуть. Прошло около часа бесконечного потока мыслей ни о чём, прежде, чем мне всё же это удалось. Услышав будильник с утра, меня накрыло ни с чем несоизмеримое желание кинуть телефон в стену из-за того, что я совсем не выспался. Были конечно и две хорошие новости, на одну из которых даже не сразу обратил внимание — боль в голове стала меньше. Не намного конечно, но я искренне хотел надеяться, что не получил никакого сотрясения и о случившимся можно будет просто спокойно забыть. Если конечно Перцу нужно тоже самое… Вторая новость обрадовала меня куда больше. Когда я пришёл в кабинет, на месте рядом со мной уже сидел Игнат, который молча вертел в руках ручку, не обращая ни на кого внимания. Я улыбнулся и сел рядом с ним. — Ну что, с каких пор прогуливаем? — весело полюбопытствовал я. Но Игнату явно не было весело. Его лицо, казалось, ничего не выражало, кроме какой-то безысходности или сожаления. — Я… я потом тебе расскажу… — неуверенно проговорил он, после чего взялся за рюкзак и достал оттуда какие-то таблетки. — на… Я нахмурился, но взял пачку из его рук. Название не было мне знакомым. — Это что? — Это от головы. Если не помогут, то вот ещё, — он протянул ещё одну пачку тоже незнакомых мне таблеток. Затем, он достал ещё и воду. — Пей. Хотя я бы на твоём месте ещё на всякий к врачу обратился. Голос его был ещё тише, чем обычно. Я покорно выпил таблетку одну из двух пачек. — Да нормально всё. У меня сегодня куда меньше голова болит. Не переживай, — я стал выкладывать из своего рюкзака учебник и тетрадь. — у тебя-то всё хорошо? Чаще всего на такие вопросы Игнат отвечал утвердительно, видимо не желая обращать внимания на себя или на свои проблемы, но сейчас: — Нет, не думаю… Я косо посмотрел на него, прекрасно осознавая, что случилось нечто действительно дурное. В этот момент прозвенел звонок и я решил, что лучше всего поговорить после уроков. Возможно Игнату просто не нужны лишние свидетели в виде наших одноклассников, например. Прошло около пятнадцати минут, а учителя всё не было и тогда вновь возобновился галдёж, на который мы по привычке не обращали внимания, пока я не услышал кое-что, что меня смутило: — Я кстати охренел, когда узнал, что эта баба вообще-то на свой др собиралась. В него же и сдохла, ору. — Ты видел этого мужика? Надо ж было связаться дуре… Мы с Игнатом как-то машинально переглянулись. Я предположил, что это может быть новой новостью в паблике нашего города и тут же полез в телефон. Спустя пару минут мои подозрения оправдались. Новость разошлась позавчера. «Мужчина убил девушку на остановке за неосторожные выражения. Девушка вступила в перепалку с мужчиной на остановке И***, в ходе чего гражданин Курцин (так звали нападавшего) избил потерпевшую до полусмерти. Очевидцы вызвали скорую. Девушка умерла уже в реанимации. Родственники просят строгого наказания для убийцы. Тот свою вину отрицает, утверждая, что «она напросилась сама». Несложно догадаться, что мы с Игнатом стали невольными свидетелями начала этой потасовки. Более того, мы, точнее я, в какой-то степени стал её причиной. — Твою мать, — тихо вырвалось у меня. Игнат просто ошалело смотрел на мой телефон, после чего подорвался с парты и выбежал из класса. — Ля, опять понос что ли? — пошутил Перец. Не обращая на него внимания, я выбежал вслед за другом. — О, а этот видимо помогать просраться пошёл, — добавил Дудь, как я, к сожалению, услышал. Я сразу понял, что Игнат побежит в туалет, так как по коридорам могут ходить завучи, а у него, судя по всему, просто эмоциональное потрясение. Сначала мне было даже не понятно в какой кабинке он сидит, пока не послышался звук… выхода рвотных масс. Я, не раздумывая, открыл кабинку, из которой послышался этот звук и да, там, сгорбившись в три погибели, сидя на полу, блевал Игнат. — Ты чего? — аккуратно спросил я, невольно щурясь от происходящего. — Мне... мне всё надоело! Его голос был куда громче чем обычно и мне послышалась в нём нотка истерики. Я склонился на колени и погладил его по спине. — Мы с тобой не виноваты. Ну… я не виноват. Наверно. Я же не знал, что так будет, — на вряд ли мой голос звучал убедительно, учитывая, что я на самом деле неимоверно корил себя за то, что подошёл тогда к тем двоим. Игнат нажал на смыв и повернулся ко мне, тяжело дыша. Я увидел в уголках его глаз подступившие слёзы и решил, что это от того, что его недавно вырвало, но судя по тому, как он далее скривил лицо и всхлипнул — дело в чём-то другом. Вдруг он подвинулся ближе и опрокинул голову мне на плечо. За весь этот учебный год мы ни разу не обнимались, да и всех людей, с которыми я дружил до этого мне тоже не доводилось обхватывать руками, чтобы прижать к себе покрепче и успокоить, так что я сначала впал в ступор. Затем всё же поддался на встречу и Игнат тоже схватил меня за футболку у лопаток. — Бабушка умерла, — совсем-совсем тихо произнёс он и наконец не выдержал и разрыдался. Мне сложно назвать по-другому то, что с ним происходило. Это был самый настоящий всплеск эмоций, который совсем не характерен для столь тихого человека, как он. Слёзы Игната падали мне на одежду, а руки сжались так, будто он боялся, что я вот-вот уйду и он снова останется один на один со своим горем. — вчера похоронили. Я не знал, что сказать. За весь этот год я ни разу не услышал от Игната, что ему в чём-либо помогали родители. По его рассказам они только пили и везде таскали за собой его младшую сестру, которую потом привозили к бабушке, когда она мешала «веселью». Она жила в другом конце города и Игнату было бы неудобно ездить от неё в школу, а из-за шестидневки и внушительного количества домашнего задания он редко с ней виделся. Оставалось только ждать когда она перекинет денег на его телефон со своей скромной пенсии, чтобы он мог ей позвонить и поблагодарить за то, что она снова скинула на проезд или через знакомого передала ему контейнеры с едой. И хоть Игнат не любил упоминать о своём детстве, но о бабушке он всегда рассказывал с улыбкой на лице. Говорил, что были разные ситуации, но только она во всех из них ставила его на первое место. А теперь некому ему помогать ни душевно, ни финансово. — Ещё бы пару лет… пару лет и я бы пошёл в колледж, который рядом. Тогда я бы мог жить у неё и заметил бы как у неё случился инсульт… Эти скоты приехали к ней вчера, чтобы опять отдать сестру, а она уже умерла. Она уже не дышала-а… — последнее слово он произнёс так громко, что в моём сердце будто что-то рухнуло. Наверно, это была надежда на хорошее будущее у Игната, настрадавшегося от непутёвой матери с отчимом и теперь не знающего куда ему податься. Мне очень хотелось подсказать, но я и сам не знал выхода. — Игнат, пошли ко мне после школы? Тебе надо отвлечься. Я подумал, что раз отца дома в кой-то веке нет, пора бы и Игнату побывать у меня, заодно и отдохнуть от людей, которые предпочли ему бутылку. Может он и счёл идею неплохой, но по его лицу я видел, что он сильно сомневается стоит ли идти ко мне. — Ладно, я не заставляю… — Я не против. В его ответе звучала неловкость и когда я отодвинулся — он стал нервно сжимать ладони. — А может сейчас пойдём? Не знаю, что тогда стукнуло в мою голову, но мне показалось, что ещё пять уроков Игнат в таком состоянии не просидит, но кое о чём я конечно не подумал. — Нет. Пошли на урок. Он никогда не согласиться пропустить урок по такой «мелочной причине», как истерика, а эти два дня скорее всего не ходил из-за того, что ему так никто и не выслал денег на проезд. — Да, ладно, — конечно, я быстро отчаялся его отговаривать, он же упрямый, как баран. Не как те, что рядом с Перцем, конечно. Игнат встал и вытер глаз локтем, после чего ещё долго умывался, чтобы никто не понял, что он рыдал. А я стоял и думал только о том, почему он должен изо всех сил сделать так, чтобы никто не понял, что он плакал? И нет, ведь дело не в Игнате, а в нас во всех. Если мы плачем, то как только эмоции отступают — спешим смыть с себя всю «слабость» и вновь натянуть маску того, что у нас всё прекрасно. Плакать, злиться, громко смеяться — стыдно. Всё это могут тебе припомнить и напомнить в самый неподходящий для тебя момент, а разговоры Перца и остальных о том, кто сколько выпил и где кто кого трахнул — это гордость, это значит, что у него насыщенная жизнь и ему будет что вспомнить, чем похвалиться перед такими же идиотами, как он. Один раз Игнат заплакал на уроке. Это было почти в самом начале года и тогда, признаюсь, я и сам был не в восторге, что ко мне подсел какой-то нюня, пока не вдумался. Дело в том, что это был урок биологии и мы как-то случайно задели тему зависимостей, в том числе алкоголизма. Учительница в подробностях рассказывала, что происходит с мозгом человека во время алкогольного опьянения и почему он не в силах вести себя адекватно. Упомянула как вред для физического здоровья, так и для психического; как постепенно человек теряет свою личность и все его мысли занимает лишь желание испить чего-то горького и с максимальной дозой этилового спирта. Ещё рассказала историю, о том, как возле магазина встретила свою пожилую соседку с двумя бутылками водки, которая попросила её о том, чтобы та купила ей хотя бы лапшу быстрого приготовления, так как дома кушать было нечего, а вся пенсия уходила на столь заветный палёный спирт, от которого её постоянно рвало возле подъезда. И в этот момент Игнат прикрыл лицо одной рукой и тихонько заплакал. Я, сам не зная почему, не связал его слёзы с тем, что поведала нам биолог и поэтому отнёсся весьма брезгливо к нему, в то время как сам уже успел подумать о своём отце и его будущем. Наверно оно будет не сильно отличаться от будущего этой бабки, если не считать маму, которая всё-равно будет держаться за него до последнего. Любовь? Привычка! В общем-то до этого дня это был один единственный раз, когда я видел его слёзы и когда я решил для себя окончательно — этого человека я не брошу. Даже если он сам того захочет. Когда Игнат был готов вернутся в класс уже прозвенел звонок. Мы не спеша вошли в кабинет, после чего на нас обрушился поток негодований: по каким-таким причинам мы прогуливаем урок, воспользовавшись запозданием учителя, ещё и вошли не поздоровавшись? Не знаю, по крайней мере мне в этот момент было совсем не до формальности, а Игнату тем более. После того, как нас отругали и сказали, что позвонят нашим родителям — он совсем поник, опустив голову в пол. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — вдруг резко повысила голос Елена Владимировна. Игнат приподнял подбородок, тяжело сглотнув. Из-за того, что он был довольно маленького, по сравнению со мной и нашими одноклассниками роста, ему нужно было поднять голову довольно высоко, чтобы заглянуть в глаза столь нахальной женщины. Собственно, не похоже было, что у него есть силы выслушивать её крики, смотря прямо на лицо. — Игнат, Дима, — обратилась к нам учитель по биологии — Марина Александровна, которая должна была сейчас вести у нас урок. — на сей раз я вас прощаю, но пожалуйста, в следующий раз не опаздывайте. Пожалуй, нам повезло, что Марина Александровна — учитель по биологии, была довольно спокойной кроткой женщиной, которая ещё ни разу за все два года, что у нас преподаёт не повысила ни на кого голос. Не повезло только, что вместе с ней пришла Елена Владимировна, которая была ещё и нашим социальным педагогом. — Спустите им сейчас — дак они в конец обнаглеют, Марина Александровна! — благо, хотя бы со своей коллегой она общалась спокойно и не била по нашим барабанным перепонкам своими воплями. — До этого они ещё ни разу не опаздывали. Лишний конфликт никому не нужен. Наконец, Елена Владимировна ушла, а Игнат снова опустил голову, зная, что теперь ему никто не сделает за это замечание. После этого над нами весь день ржали из-за того «что мы даже прогулять нормально не можем». На все эти усмешки оставалось только закатывать глаза и нетерпеливо ждать, когда все уроки закончатся. Тогда я ещё не знал, что это была не единственная причина повышенного внимания в нашу сторону. Когда прозвенел звонок с последнего урока и мы начали собираться, Игнат снова засомневался стоит ли ему идти ко мне. Я был настойчив и сказал, что раз он обещал, то обязан посетить мою скромную обитель, которая находилась куда ближе его дома. Буквально в пяти минутах от школы. Через окно можно было видеть уголок старой пятиэтажки, где находилась та самая квартира, в которой я прожил последние годы жизни, с тех пор, как мы переехали в этот город. Оказавшись на пороге квартиры, Игнат сделал неуверенный шаг вперёд и я решил прошмыгнуть через него, чтобы оповестить маму: — Я дома! Со мной друг, если что. — Друг? — послышалось со стороны кухни, после чего к нам вышла женщина с аккуратной причёской, собранной в высокий хвост и украшенной тоненькой косичкой вокруг него. Небольшие руки держали в руках полотенце, а голубые пронзительные глаза любопытно осматривали гостя. Честно — к нам нечасто кто-либо приходил. Разве что отдать пьяного отца, как бы мне тогда стыдно за это не было. — Да, это Игнат, — я показал на парня, который медленно, словно всё ещё сомневаясь заходить или нет, снимал тёмно-синюю джинсовку. — Здравствуй, — мама слегка улыбнулась, приветствуя Игната. — Дима не предупредил меня, что ты придёшь, но, думаю, супчика на всех хватит. — Игнат, а ты хочешь есть? — для начала решил полюбопытствовать я. — Я? Хотите верьте, хотите нет, но столь ошалелый взгляд меня аж испугал. Он действительно настолько удивлён тому, что его хочет накормить кто-то кроме покойной бабушки? — Ну здесь дохрена Игнатов что ли? — я попытался отшутиться, чтобы не было слишком сильной неловкости между ним и моей мамой. — Дима-а! — с намёком позвала мама. — Да всё-всё, мам. Я больше не буду ругаться, — я улыбнулся. Улыбнулся тому, что только с мамой и Игнатом я мог столь непринуждённо общаться. — проходи давай, — сказал я другу. — надоел уже на пороге стоять. Я уверенно прошёл на кухню, а Игнат, видимо всё ещё сомневаясь в нашей неподдельной гостеприимности, таки прошёл за мной. В нашей небольшой уютной, но зато невероятно светлой кухонке уже вкусно пахло какой-то выпечкой, поэтому мой взгляд машинально кинулся на стол, куда мама обычно и складывает свои кулинарные творения. Там стояли две тарелки с пирожками, которые мы довольно часто готовили вместе, когда отца не было дома. — Блин, подождала бы меня, вместе бы напекли, мам. — Ага, — сделав недолгую паузу, мама аккуратным жестом руки указала на Игната, не желая тыкать в него пальцем. — а твой друг бы стоял и ждал. — Игнат. Игнат его зовут, — усмехнулся я над родительницей. — Всё, всё, прости, Игнат. Память уже всё, — мама неловко замотала руками, на что Игнат отреагировал слабой улыбкой. — Ничего, — тихо ответил он. Мама тоже очаровательно улыбнулась ему и в этот момент мне показалось, что они оба слишком милые для этого жестокого мира, как бы утрированно это не прозвучало. — Я думаю, Игнат бы был не против нам в случае чего помочь, да ведь? — я выжидающе глянул на него. Он кивнул. — Да ну тебя, — махнула рукой мама и покинула кухню, напоследок сказав: — кушайте. Я жадно вцепился в один из пирожков, попутно включая чайник. Мне попался с картошкой, что меня очень обрадовало, потому что до этого мы с Игнатом обсуждали, что это начинка наша любимая, но повернувшись к нему, я понял, что он не особо торопится брать мамину выпечку. — Да ты не переживай, мама вкусно готовит, — я широко улыбнулся и протянул ему целый пирожок. Он недолго посмотрел на меня, после чего взял угощение. Он так рассматривал меня неясным взглядом и на какой-то момент мне показалось, что он вот-вот положит пирожок на место, не собираясь брать подачки от других. Это было бы вполне в его характере, но видимо голод всё же взял над ним верх и он откусил небольшой кусок. Через пять минут я уже успел налить чай и поудобнее усесться за столом, в то время как Игнат довольно по девчачьи медленно присел на стул и по-тихоньку ел один пирожок. — Я конечно не то, чтобы хочу тебя торопить, но ты всегда так ешь? Игнат тяжело сглотнул и отпил чаю. Мне в голову пришла мысль, что он может специально есть медленнее один пирог, чтобы не браться за новый и не «разорять» нас. Усмешка не смогла сдержаться на моём довольном лице. — Да ешь ты, ешь. Я буду не против, чтобы мы с мамой и ты всё съели до прихода отца. Только после того, как эти слова слетели с моего болтливого рта я понял что сказал. Игнат растерянно посмотрел на меня, но ничего говорить не стал, таки взяв ещё один пирожок. Он знал, что отец в каком-то смысле моё больное место, но никогда не выведывал подробности. Вдоволь насытившись (ну, я надеюсь, что Игнат наелся тремя пирожками), мы пошли ко мне в комнату. — У тебя так… — Тесно? — я приподнял брови. — Я хотел сказать уютно. — Да брось. Знаю, что комната небольшая. Раньше она была больше, но потом мой дед умер и бабка почему-то решила разделить её напополам. — А что по другую сторону стены? — Не знаю, — честно ответил я. — ничего. Да, теперь, после столь неразумного решения бабушки у меня довольно маленькая комнатушка, по размерам несколько напоминающая кладовку, но я не жалуюсь. В целом, как и сказал Игнат, здесь уютно. Самое главное, что помещается моя удобная кровать и небольшой шкаф с зеркалом. Уроки приходится делать в соседней комнате, где раньше жила покойная бабка и где сейчас стоит единственный на всю квартиру, письменный стол. Я сел на кровать, ожидая, что Игнат сядет рядом со мной, но он опять стеснялся, что начинало порядком раздражать. — Да садись ты! — На постель? В одежде? — он хмуро посмотрел на меня. — Блин, ну можешь без одежды… И опять до меня только через мгновение дошло, что я сказал. Парень передо мной ужасно смутился и я ясно видел как у него слегка покраснели мочки ушей, что показалось мне довольно милым, но сейчас нужно исправлять положение. — Эй, я пошутил. На плед-то можно. Он всё же послушно сел неподалёку, продолжая сверлить меня задумчивым взглядом, вместо того, чтобы как до этого, рассматривать комнату. — Ну прости. Знаю я, что у меня дебильные шутки. Поэтому я никогда и не шучу в какаду. У меня бы там столько хейтеров собралось… Игнат всё же отвёл от меня внимательный взор и теперь уставился на мои многочисленные плакаты с рок-группами, которые украшали стены уже четвёртый год, постепенно копились и всегда радовали мои глаза. — Где сейчас твой отец? Этот вопрос быстро развеял моё хорошее настроение. Хотя если совсем честно — каждая моя улыбка сегодня скорее было убеждением для самого себя, что всё хорошо. На деле всё немного сложнее и ещё с утра я понял, что вечером можно не ждать спокойствия, однако беда Игната неплохо так отвлекла меня от собственных проблем, точнее от одной, но весьма тяжёлой. — Дим, я в магазин схожу, — послышалось за дверью. — Да, мам, — коротко ответил я, уже пребывая в некой прострации от вопроса друга. Прозвучал звук проворачивающихся ключей, после чего я встал и направился в ту самую комнату, где предпочитал делать домашние задания. — Пойдём. Покажу кое-что. Игнат тут же встал и пошёл за мной в зал. Что мне понравилось, дак это то, что шагал он уже поувереннее. Дверь в комнату, по соседству с моей была открыта и мы сразу прошли в помещение ровно в два раза больше моего, в которой стоял большой письменный стол, довольно старый синий диван и большой шкаф, в котором хранилось всё — от вещей до кое-чего более мне интересного. И за этим самым «интересным» я полез наверх шкафа, подставив к нему стул. Из-за ворсистого ковра стоял он не совсем устойчиво, но я уже приноровился и планировал достать то, что мне нужно побыстрее. Но стул покачнулся и я стал падать на бок. — Ёпт твою за ногу! — в панике заорал я, но, как оказалось, Игнат уже успел поймать меня под колени и снова поставить стул в устойчивое положение. Я тут же слез со стула и сел на диван вместе с увесистой чёрной коробкой из-под обуви на которой ничего не было изображено. — Что это? — наконец полюбопытствовал Игнат. В ответ я открыл коробку и, открыв её, мы увидели серебристый пистолет с чёрной вставкой на ручке. Помимо этого там было также старое служебное удостоверение и куча каких-то документов. Игнат сначала шокированно взглянул на орудие, затем на меня. Я далеко не сразу поднял глаза на собеседника с грустью рассматривая содержимое этой чёртовой коробки. — Мой отец… — тяжело вздохнув, начал я. — был полицейским. Представь? — я заставил себя улыбнуться, предаваясь не только тяжёлым воспоминаниям, но и тем, что наводили на меня приятную ностальгию. — Я так гордился им. Все гордились. У него ещё какое-то положение высокое было и мама тогда постановщиком работала в нашем городском театре. Денег видимо было пруд пруди. Что не попрошу — мне всегда купят. Каждые выходные мы куда-то ходили и проводили время все вместе. Все говорили мне гордиться родителями… Ну я и гордился. Не смотря на возраст, не смотря на то, что не совсем понимал насколько значимо положение моих родителей в обществе. В детском садике и в начальной школе я был одним из самых богатеньких и популярных детей, но самым главным для меня тогда было рассказать всем какие у меня потрясающие родители и что в будущем я буду как папа. Сейчас о тех временах напоминает только фото, также стоящее в этом шкафу, заботливо запертое мамой в рамочке и показывающее двух счастливых взрослых, нежно прижимающих к себе мелкого пацана в футболке с AC/DC, которая уже давно стала мне маленькой, но до сих пор лежит где-то в шкафу, как трофей. Мне было двенадцать, когда всё рухнуло. Я хорошо помню, что тогда задержался на улице, думая, что мне как всегда, ничего не будет за опоздание. Мои родители никогда не были особо строгими в этом плане. Было уже десять часов, когда я перешагнул порог квартиры и услышал, из гостиной какие-то крики и звуки, как будто что-то разбилось. Я быстро забежал из коридора в зал, а там… а там мама сидит у разбитого стеклянного шкафчика, где у нас лежала вся посуда, а отец стоит над ней и надрывисто орёт что-то про её бесполезность и то как ему всё осточертело. — Ну осточертело, значит уёбывай отсюда! — заорала в ответ, тогда ещё живая, бабушка. — Да что вы говорите, Тамара Васильевна? А нихуя страшного, что это моя хата и жена тоже моя. — Ребёнок пришёл, блять! Заткнись нахуй! — ответила ещё громче бабушка, когда заприметила меня у входа в гостиную. — Ребёнок тоже в конец охуел! — сказав это, он так махнул рукой, что чуть не завалился назад. Именно в этот момент я осознал, что он безнадёжно пьян, хотя обычно, выпив бутылочку пива, он наоборот раздабривался. Тогда же у меня складывалось ощущение, что передо мной стоит бес, которому только и нужно, что растерзать нас всех в клочья и в подтверждение тому была мама, которая с испуганным лицом продолжала сидеть возле разбитого стекла, смотря себе под ноги. Я не выдержал и попытался подбежать к ней, но этот монстр видимо окончательно поймал белочку и схватил меня сзади за шею, придавливая лицом к полу. Сзади него подбежала бабушка и стала пытаться отпихнуть его от меня, но никак не получалось из-за того, что у отца силы конечно было куда больше. — Папа… — только мог тихо скулить я. В тот вечер он в итоге отшвырнул меня к бабушке и ушёл дальше бухать с друзьями. Как оказалось, в тот день его уволили с работы из-за драки в нетрезвом состоянии. Конечно, это записали ему в дело и пойти работать полицейским он больше не мог. Все деньги он стал спускать на водку и периодически дебоширить дома, разнося квартиру и поднимая руку на маму с бабушкой, пока, наконец, у последней не случился инсульт, из которого она с горем пополам выкарабкалась, частично потеряв память и лишившись возможности полноценно двигать левыми рукой и ногой. Тогда маме пришлось уволиться из устаревшего театра и начать работать на двух работах, которые невыносимо выматывали её, что было хорошо видно даже мне, тогда ещё тринадцатилетнему пацану. Потом у бабушки случился второй инсульт, который окончательно свёл её в могилу. Мама больше не могла оставаться в родном городе без неё и решила, что нам стоит переехать. Сколько бы отец не возникал, что квартира его, на деле же она всегда принадлежала бабушке. Та получила её ещё во времена СССР и в итоге, после её смерти, жильё досталось маме, так что она без проблем продала его. Отца брать с собой мать не собиралась, но тот обещал, что поменяет своё отношение к нам и устроится на работу. В итоге, когда мы переехали, он проработал полгода и опять ушёл, забухал, но так как в этом городе у него даже не было собутыльников, он делал это дома. Вновь поднимал на нас руку, хотя это звучит весьма и весьма мягко, по сравнению с тем, что реально творилось в то время. Тогда же я обзавёлся другом — Саней. Мы с ним весь день после школы пропадали на улице и только поздним вечером я направлялся домой. Домашку я не делал и маму тогда не раз вызывали в школу из-за моей плохой успеваемости. Сейчас мне стыдно за это, учитывая, что маме итак было тяжело, но тогда мне казалось, что пока дома всё не наладится — в школе никто и не должен ждать от меня каких-то успехов, даже не зная, что конкретно творится за дверью нашей новой квартиры. Да, это была слабость. Слабость, которая привела меня к весьма неудовлетворительному аттестату, из-за которого я и не попал в этом году ни в один нормальный колледж, хотя моей целью был тот же, в который пошёл Саня, чтобы там был хоть один мой знакомый, но наше с ним главное различие в том, что в отличие от меня он быстро схватывает материал и даже не смотря на то, что мы оба никогда не притрагивались к домашнему заданию — его средний балл в аттестате был куда выше моего. Вот так я в итоге и пошёл в десятый класс. Сейчас мы с Саней общаемся довольно редко, хотя в школе были не разлей вода и с ним в целом было куда проще, потому что у них были довольно неплохие отношения с Перцем и при нём последний задирал меня куда реже, нежели сейчас, когда за «фашиста» не вступится ни один его «корефан». Когда я рассказывал всё это в общих чертах Игнату, меня не покидало ощущение влаги в области глаз, которая всё никак не могла прорваться наружу, потому что я усиленно её удерживал на месте. К концу же рассказа, когда я упомянул Саню у меня на душе как-то всё само по себе улеглось и я уже мог со спокойной душой посмотреть на своего нового друга, который внимательно слушал каждое моё слово, но в ответ не мог вымолвить ни звука. Сравнивая наши судьбы, даже зная о жизни Игната лишь в общих чертах, я точно мог бы сказать, что ему пришлось куда тяжелее. Единственным лучиком света среди непроглядной тьмы его детства была бабушка, тело которой сейчас лежит под землёй и даже если бы оно осталось на ней — ничем помочь подростку она бы больше не могла. А ведь у него ещё есть младшая сестра, которой три годика и которая разъезжает с родителями на их бесконечные попойки. Он всё никак не хотел комментировать моё излияние души, которое я позволил себе показать лишь ему. Я понимаю, что тема тяжёлая и чем быстрее мы её переведём, тем лучше. — Знаешь… — вдруг начал он. — тебе наверно очень тяжело было рассказать мне об этом. Прости, что я не могу также всё рассказать тебе. Я понимающе взглянул на него, прекрасно осознавая о чём он говорит. Со временем начинаешь сравнивать свою душу с дверью, ключ в которой постепенно проворачивают окружающие тебя люди, пока он окончательно не закроет всё то, что хранится внутри тебя. Моя рука потянулась к коробке и закрыла её крышкой, уже намереваясь поставить всё на свои места, как вдруг раздалась одна из самых популярных песен Рамштайна, а так как слушал эту группу из нас двоих только я — следовательно и на звонке она стояла именно у меня. Заглянув в телефон я неожиданно для себя увидел номер Сани, что было уже вторым шоком за день. — Да, — сразу же ответил я, не намереваясь колебаться. — Здрасте тихушникам! — услышал я в ответ из трубки, после чего шепнул Игнату, что ненадолго отойду и ушёл разговаривать на кухню. — Кто тихушник? Я? — Ну дак ты же пропал на полгода. Не звонишь, не пишешь… — А сам что? — А я в обиде, — усмехнулся парень. Уж не знаю, может его голос немного искажал телефон или что, но мне показалось, что теперь его тембр звучит куда более взрослее. — Ну и чего звонишь тогда? На мгновение повисла тишина, прерванная его тяжёлым вздохом. — Вообще… вопрос есть. — Какой? Он как будто снова замешкался и мне даже послышалось, как он трёт руку себе о джинсы, хотя я конечно могу и ошибаться. — Поговаривают, у тебя там в школе дружок новый завёлся… — Игнат что ли? — Та я хрен знает как его зовут, но я чёт прифигел, когда узнал что ты из этих… Честно — я сначала вообще ничего не понял. Около полуминуты я складывал пазл, прежде, чем понял к чему клонит Саня. — Чего? В смысле из этих? — тон мой сделался весьма обозлённым из-за несправедливого обвинения. — Я конечно не в восторге, Димас, но отрицать уже как бы поздно, — хоть он говорил весьма спокойным тоном, но мне в нём послышалась лёгкая насмешка над тем, чего в помине нет. — Факты блять, Саня. Факты, — довольно громко и твёрдо попросил я. — Какие, ебать мой хуй, факты-то? Мне фотографию прислали, где вы там… ну того… обжимаетесь. Я еле сдержался, чтоб не заорать громче и не покрыть матом всё, на чём стоит этот поганый свет, который всё сложнее назвать белым. — Пришли, — коротко сказал я и бросил трубку. К счастью, он видимо сразу всё понял и мне тут же пришла фотка в какаду, где мы с Игнатом обнимаемся на полу, сидя, в, ебать меня почеши, школьном толчке! — «Какого хуя?» — первая мысль, пришедшая ко мне в голову. Фото сделано довольно далеко от места, где мы сидели. Судя по всему, «фотограф» стоял где-то в районе выхода и, застав картину, как я успокаиваю Игната, решил помимо фашиста сделать меня ещё и гомосеком. — «Заебись, пацан, уважуха просто…». В области сердца будто что-то треснуло, заставляя вновь и вновь проворачивать возможные варианты событий, которые ждут меня в школе и как я рано или поздно уебу себя о ближайший столб, чтобы больше не терпеть косых взглядов в сторону моей, весьма неудачливой, персоны. — «Кто тебе это прислал?» — со злобой написал я Сане. Он сразу прочитал и стал печатать. Ответ пришёл через пару секунд: — «Перец». Ну кто ещё, кроме него. Конечно это был Перец. И снял скорее всего тоже он, удивительно только как сдержался, чтобы не подколоть. В любом случае, он точно знает об этом и точно не даст мне спокойной жизни. Игнату, кстати говоря, тоже. — «Заебись. Можешь считать, что мы с тобой последний раз переписываемся. Он меня за такое хуйнёт где-нибудь за гаражами», — подумав, написал я и убрал телефон на микроволновку. Почти сразу пришло уведомление, но я не стал смотреть о чём оно и пошёл в комнату, где сидел Игнат. Подходя к нему, я не заметил заветной коробки. На диване лежала лишь пара плюшевых игрушек, которые любила мама, и сам парень, перебирая пальцы обеих рук. — А где коробка? — спросил я, после чего посмотрел на место, куда хотел её поставить. Шкафчик был слегка приоткрыт, но оттуда выглядывал её краешек. — Я убрал. Ничего? — тихо ответил Игнат. Я только коротко кивнул и сел рядом, оперевшись о подлокотник дивана. — Что-то случилось? — наверно, заметив моё беспокойство, спросил парень. — Нет… не совсем… — неуверенно ответил я. Такой ответ, конечно, был совсем не в моей манере и от глаз человека, который уже довольно неплохо успел меня узнать, это конечно же не укрылось. — В туалете нас сфотографировали. Как мы обнимаемся… — сбивчиво, но весьма понятно проговорил я. Игнат аж побледнел, видимо тоже представив реакцию наших «любимых» одноклассников. — И что теперь делать? — тон его голоса совсем не скрывал переживание. Собственно, это последнее чего бы я сейчас мог от него потребовать. — Не знаю, — мой ответ был честным и хорошо выдавал мои пошатанные нервы. Даже думать не хотелось о том, чтобы завтра пойти в школу и всё это выслушивать. — Игнат, прости, но сейчас мне бы хотелось побыть одному. Я понимаю, что у тебя сложности и это тоже… — Всё хорошо, — улыбнувшись, убедил меня парень и встал, направившись в коридор. Я немного посидел, прежде, чем услышал как он застёгивает куртку. Честно — даже вставать и провожать сейчас никого не хотелось, но мама заперла дверь на ключ и точно нужно было подняться, чтобы хотя бы выпустить друга. Я застал его уже полностью одетым и, провернув ключ в замке, отвернулся, чтобы уйти к себе в комнату, прежде, чем почувствовал, как что-то легко проехалось мне по плечу. Я уж было хотел повернутся и спросить, но он уже шмыгнул в подъезд. Закрывшись, мне оставалось только снова пройти в комнату, прежде захватив с кухни телефон, на котором высвечивалось два уведомления, которые я не спеша открыл. Как оказалось, не зря. — «В смысле? Дак у него у самого там интрижка». — «А, ну он конечно никому об этом не рассказывал». После этих двух сообщений он прислал мне фотографию. На ней два парня без стеснения изучали губы друг друга своими и обнимались на фоне каких-то других людей, некоторые из которых держали в руках бутылку или сигареты. В одном из них я даже узнал Стоянова. Но самое удивительное было не содержание, самое удивительное было то, что одним из этих самых парней был Перец… Меня охватил шок, но весьма приятный. Я сразу решил отправить фотографию с левого аккаунта в нашу школьную конфу в какаду, в которую всех запихал наш классный руководитель, не позволяя выйти, чтобы все точно знали расписание и домашку. Иногда было и такое, что там кому-то перемывали кости. Удивительно, но сейчас именно этим там и занимались, мусоля наши «обнимашки с Игнатом». — «АЗАЗА, Я Ж ГОВОРИЛ, ЧТО В НАШЕМ КЛАССЕ ПИДОРСТВОМ ПОПАХИВАЕТ», — написал некто с ником «мафиози в погонах». — «Та от них заверсту прёт. Во грешники, толчок наш оскверняют». — «Главное, чтоб не сральники друг друга», — а вот это сообщение отправил уже небезызвестный мне, «пожиратель душ», под которым скрывался Перец и ник которого прекрасно его охарактеризовывал. Впрочем, кто там в чей сральник долбится — пусть класс решает по новой. Благо, чтобы зайти в закрытый чат какаду достаточно было ввести код, который был написан в описании группы, а Татьяна Дмитриевна (наш классный руководитель) видно была недостаточно умна, чтобы скрыть этот пароль. Я скопировал его и вошёл в чат с фейкового аккаунта. А дальше… дальше я отправил то злополучное фото, где отчётливо можно было разглядеть Перца, тем самым приводя механизм создания машины для убийства в действие, о чём я потом сильно пожалею.Глава 2. Спуск механизма
13 июня 2021 г. в 10:02
Половину ночи я не спал из-за раздумий об Игнате. Думал как извиниться и с чего вообще стоит начать разговор, чтобы он забыл о том, что накануне я повёл себя с ним довольно грубо, но из-за того, что он не пришёл в школу — мне оставалось только сесть на место и думать почему он не посетил занятия, на которые ходил весь год, ни разу не пропустив даже по болезни, хотя болел, бывало, нехило. Даже меня пару раз заразил, а потом ходил после школы ко мне и приносил домашку, которую я благополучно не делал. Потом вообще стал делать её за меня и приносить уже готовое, от чего становилось весьма неловко.
Здесь же… я видел его недавно и он не подавал никаких признаков болезни, чтобы не явиться в школу. Честно — я сильно забеспокоился, зная, что его родители пьют и он явно познал какие-то жуткие истории, раз настолько закрылся в себе. Даже не переносил никаких разговоров по поводу того, что происходит у него дома. Вот только если они до сих пор на даче, то что же могло случиться?
Не выдержав неизвестности, я вышел после урока в туалет и сразу же постарался до него дозвониться, но он не брал трубку ни с первого, ни со второго, ни с пятого раза. Отчаявшись с ним поговорить, я отправил ему несколько сообщений в какаду и смс на телефон, если у него вдруг опять что-то не так с интернетом. Вообще, он всегда практически сразу мне отвечал. Если ответа не было, то на следующий день выяснялось, что ему отключили связь за неуплату.
Я окончательно поник, вдруг представив, что его слишком сильно задели мои слова или с ним что-то произошло после моего ухода. Всё же за эти несколько месяцев я без всяких сомнений мог назвать Игната своим лучшим другом, пускай мы многое друг о друге не знали.
— Походу Тихон самовыпилился, — усмехнулся дружок Перца, после того, как я зашёл обратно в класс.
— Если да, то теперь ждём тебя, Стрелка! — поддержал сам Перец.
В этот момент мне поплохело. Как никогда сейчас, хотелось тишины, чтобы в безмолвии ожидать звонка или малейшего СМС от Игната, а не слушать все эти попытки самоутвердиться за мой счёт. Особенно сложно игнорировать попытки задеть твои чувства, когда кажется, что ты стоишь на весах, которые вот-вот качнутся и произойдёт что-то непоправимое. Что-то, чего всё время опасался, что-то от чего бежал со всех ног и боялся упасть, что-то от чего пострадает близкий тебе человек.
В тот день я больше не стал пытаться связаться с Игнатом. Если он захочет мне написать или позвонить — он сможет это сделать. Наверно. В любом случае, даже если у него какие-то проблемы ему сейчас явно не до меня.
На второй день он снова не пришёл. Классный руководитель спросил где он, я сказал, что заболел. Если честно, этот вопрос сильно подпортил мне и без того паршивое настроение. Игнат терпеть не может кого-то подводить, он бы явно написал, что будет отсутствовать несколько дней, если бы действительно мог это сделать.
В классе, как обычно, стоял шум. Я привык всегда отвлекаться на то, как Игнат выполняет задания или отвечает на мои бесконечные вопросы, стараясь не вслушиваться в болтовню Перца и его послушных крыс. Сейчас же каждая тема их разговора резала по ушам. Пошлости, буллинг, новые шмотки — кажется, это всё на чём ограничивалось их общение и что связывало их весьма непрочной бараньей лентой.
— Стрелка, чем Тихон болеет-то? — «заботливо» поинтересовался Егор Стоянов, который иногда использовал приём «близкого друга», то бишь сначала вытащит из тебя что-то, что тебя тревожит, а потом показательно посмеётся над этим. Проходили.
Естественно, я проигнорировал и его, уже не раз до этого попадаясь на псевдозаботу. Дальнейшие попытки этих людей что-то у меня выведать, а затем ещё и вывести меня на эмоции я попытался прервать на корню.
— Ты бля, дурко, — Перец подошёл ко мне максимально близко, нарушая мои личные границы и говоря чуть ли не в ухо, провоцируя. — мы ж с заботой.
После последней фразы, он пошлёпал меня по левой щеке, что окончательно вывело моего внутреннего чёрта из себя.
— Перчик свой прикрой, долбоящер! — сам того не заметив, высказал я на повышенных тонах.
Под «перчиком» я подразумевал тот самый распахнутый магазин на штанах, который уже третий раз бросался мне в глаза. Всё из-за того, что на него можно было смело вывешивать «мы открыты круглосуточно». Не то, чтобы его ширинка настолько не давала мне покоя, что я всегда обращал на неё внимание… это скорее был способ немного усмирить его пыл.
Поняв, про что я говорю, Перец таки застегнул джинсы, но тут же стал в голос ржать:
— А хуле ты смотришь-то на мои достоинства. Пидор что ли? Вот чё такой тихий.
— Кстати да, — согласился с ним Дудь. — походу у них двоих тут рили романтик, вот и не обращают на нас внимания.
Непрекращающийся гогот заставил меня сделать то, чего я бы никогда не сделал, если бы рядом был Игнат — я хуйнул Перцу меж глаз, не думая о последствиях. Ему это конечно не понравилось и, не обращая особого внимания на место удара, он схватил меня за шею, рывком отвёл от парты и принялся бить в область лица. Не умея драться от слова совсем, я только прикрывал одной рукой лицо, другой пытаясь как-то оторвать его от себя, ощущая, что он слишком сильно передавливает мне шею и дышать уже становится тяжело. От недостатка кислорода и ударов по вискам, перед глазами всё поплыло, погружая классный кабинет в чёрный туман. Голова кружилась неимоверно, так что я был уверен, что вот-вот из меня вырвутся рвотные массы прямо на пол, пока в какой-то момент я совсем не потерял сознание.
Передо мной возник мутный образ Игната, сидящего на диване в своей квартире. Из его слёз ручьём текли слёзы, намочив щёки и чёрную футболку, руки крепко обвивали шею, будто он пытался сам себя задушить. Я резко закричал, что есть мочи, но вдруг понял, что мой голос охрип, как в тех самых кошмарах, когда пытаешься позвать на помощь, убегая от маньяка. Тогда я попытался дотянуться до Игната, но его существование становилось всё менее реалистичным, а вся комната, словно отражаясь в воде, подрагивала, не оставляя возможности оставаться здесь на ногах и всё снова стало чёрным, будто я периодически попадал в бездну без возможности найти отсюда выход. Наконец, где-то в далеке промелькнул малюсенький лучик света, который постепенно залил всё перед глазами.
Я очнулся от едкого запаха, который заставлял внутренние стенки дыхательных путей гореть, мгновенно приводя в чувство разум, но оставляя обмякшее тело позади себя. Не было сил шевельнуть даже рукой, отчего нарастало чувство безысходности и если честно, оно смешивалось с желанием зарыдать прямо здесь и сейчас.
Откуда-то сбоку я услышал упрёки, которые, судя по всему, предназначались Перцу.
Так как они были произнесены весьма громко, я таки смог приподняться на локтях и опереться на один из стульев неподалёку, разглядев перед собой двух одноклассниц, которые, видимо, где-то нашли нашатырный спирт и пытались меня разбудить. Мне хотелось их поблагодарить, но на слова сил не было совсем, за что мне тогда было очень жаль.
— Родителей на следующей неделе. Оба!
Оу… новость весьма печальная, учитывая, что дайте отцу повод и он с удовольствием выкинет меня с окна, что уж говорить о вызове в школу.