***
На обществознании в школе рассказывали, что семья является нашим тылом, крепостью, за которой мы можем спрятаться. Джисон считал это абсолютной брехнёй. Дома ему никогда не было спокойно и никакой это был не тыл. Грёбаная бесконечная война. После особенно сильных скандалов ему отчаянно хотелось сбежать. Иногда это удавалось сделать. Обычно тогда он ночевал у знакомых, реже шлялся по улицам, если было тепло, или сидел в подъезде. Бывали дни, когда казалось, что всё наконец улеглось и жизнь начала приходить в норму: мать перестала орать, кидаться в сына предметами, бить его всем, что попало под руку. Но, как только Джисон думал, что можно спокойно выдохнуть, всё повторялось вновь. Со временем он просто перестал надеяться. Она никогда не искала веских причин. Даже не пыталась. Мальчик всегда получал за самые мелочные проступки: не помыл посуду, пришёл на пять минут позже назначенного, замарал футболку, сказал слово, которое ей не понравилось или родился, например. Она нередко переходила грань и в порывах гнева не замечала, как сильно бьёт собственного ребёнка. И чем взрослее становился Хан, чем сильнее походил на отца, тем сильнее била рука матери. Перед ней уже не было привычного маленького смуглого мальчишки, который шугался, как только она замахивалась на него. Он превратился во взрослого юношу, который вполне мог перехватить её тяжёлую и хлёсткую руку или даже дать сдачи. Но со временем - с взрослением Суа - переносить побои становилось в разы тяжелее. — Ты все вещи собрала? — за спиной у девочки большой синий рюкзак, который сам Хан носил в младшей школе. Надо бы купить ей новый, проносится у него в голове. Девочка резво кивает несколько раз, как и на все предыдущие вопросы. — Ну хорошо, тогда пошли, — он протягивает сестре руку, и она хватает большую, по сравнению с её, тёплую ладонь. Сестра - единственный близкий человек для Джисона. Единственная, о ком он заботится и искренне любит. Он старается дать ей всё самое лучшее. Старается, чтобы девочка никогда не чувствовала себя хуже среди её сверстников, у которых, как на зло, было всё, чего те пожелают. Джисон сам покупает ей одежду, сладости, карандаши и тетрадки, собирает её в школу. Много чего он покупает на свои честно заработанные. Благо мать оплачивает коммуналку и лишь частично продукты, хоть и не всегда самые лучшие. Как говорится, крыша есть и что покушать тоже, довольствуйтесь этим. И Хан бы не жаловался, в принципе. Она никогда его не баловала игрушками или сладостями, поэтому, даже когда мальчик вырос, то ничего от неё не требовал. Кроме прекращения рукоприкладства и оскорблений, конечно, но это она была видимо не в силах обеспечить. Друзей у Джисона тоже как таковых не было. Да и не до них было особо. Всё его свободное время занимала подработка и присмотр за сестрой. Были знакомые, но долго ни один из них в жизни Хана не задерживался. А после четырнадцати он и вовсе прекратил искать новых знакомств и привязываться к людям. Понял, что до добра это никогда не доводит. Сейчас он считает, что это к лучшему. Привяжись он к кому-нибудь, потерялся бы в реальности, а это делать категорически нельзя. Нужно продолжать работать и тянуть на себе сестру, на которую мать уже начинает подзабивать. Может, года через два у него и получится накопить достаточно денег, чтобы съехать от неё, забрав с собой Суа. Или он наконец найдёт хорошую работу, чтобы иметь постоянный заработок. Но сколько бы Джисон не уверял сам себя в том, что ему комфортно в обществе сестры и своего ноутбука, мысли об одиночестве иногда посещали его. В основном по ночам, когда во всём доме слышно было лишь сопение маленькой Суа и шум компьютера. Это чувство приходило внезапно. Просто в какой-то момент он осознавал, что ему совсем не с кем поговорить. Нет вокруг ни единого человека, кто по-настоящему бы его понял, выслушал, поддержал. И тишина тогда уже не казалась такой успокаивающей. Она нагнетала, указывала на то, насколько Джисон одинок и жалок. И внутри у него становилось так ужасно пусто, но как заполнить эту пустоту – он не знал. — Ты ведь заберёшь меня завтра? Они уже подходят к дому, стены которого представляют собой смесь дерева и белого камня. Где-то внутри неприятно колет. Каждый раз видеть, как живут нормальные люди, приходить в счастливые семьи… Не приносит особого удовольствия, знаете ли. Особенно, когда у тебя самого такого никогда не было. — Конечно заберу. Завтра в обед, — улыбается сестре Джисон. Присаживается перед ней на корточки, чтобы посмотреть девочке в глаза. В ответ она тоже широко улыбается и кидается брату на шею. — Не ругайся с мамой, пока меня не будет, хорошо? — лепечет она ему в ухо, пока брат приобнимает обеими руками её хрупкую спинку. Парень грустно усмехается. Если бы всё было так просто… — Хорошо. — Обещаешь? — Обещаю, — выдыхает он, прикрывая глаза. Джисону хочется верить, что обещание он всё-таки сдержит. Ну или хотя бы постарается. — Ну всё, — отстраняется он, — беги уже. Девочка радостно отлипает от брата и подбегает к двери. После трёх коротких тук-тук-тук наконец появляется женщина с завязанными в тугой хвост чёрными волосами и дружелюбной улыбкой на лице. Она здоровается с Суа и пропускает её в дом. В конце лишь одаряет Джисона короткой улыбкой и тихим «Здравствуй». Он машет в ответ. — Я заберу её завтра в обед, — говорит он, потому что женщина всё ещё стоит в дверях. По правде говоря, ей всего двадцать шесть, но для Джисона даже такая разница в возрасте видится колоссальной. Несмотря на то, что с нуной он общается почти на равных. — Хорошо, — коротко отвечает она, но дверь не закрывает. Парень кивает головой и разворачивается на пятках, собираясь уходить. — Джисон… У тебя всё в порядке? Он медлит. Конечно, Чживон-нуна всегда была довольно проницательной и наверняка знала о том, что происходило в их семье. Да и Суа вряд ли язык за зубами держала. Но Хану сейчас не хочется ни с кем разговаривать. Хотя, даже если бы хотелось, он бы не стал. Слишком сильно привык к одиночеству, что раскрыться перед кем-то не представляется возможным. Наверное, это вполне можно посчитать за проблему ментального характера. Боязнь открыться людям, тревожность, когда кто-то старается залезть в твою жизнь, избегание шумных компаний и общественных мест. Похоже на раннюю стадию социофобии. Вот только Джисон болт на это клал. Думать, что у человека, выросшего в такой среде, как он, всё будет нормально с психикой, сродни тому, чтобы верить в Санта Клауса. По-детски слепо, а в конце горько и грустно. — Да, всё в порядке, — кивает он, натягивая улыбку. Скрывает эмоции. Неприятно. — Ладно. Может на чай зайдёшь? — у неё что, на сегодня миссия задержать его как можно дольше и залезть в душу? Или она просто издевается? Хочется верить, что ни то и ни другое. Чживон ведь как лучше хочет, ему не стоит на неё злиться. Но выдержка у Джисона не железная, поэтому он кусает щёку изнутри, чтобы не наговорить лишнего и старается как можно скорее скрыться за ближайшим поворотом. Нет настроения сегодня. Вообще. — Нет, я пойду. Спасибо за приглашение, — он кивает и идёт вниз по улице, чтобы нуна не успела снова его окликнуть. Он дал понять, разговор окончен. Через минуту дверь за спиной закрывается, замок громко щёлкает, и Хан выдыхает. Кан Чживон - старшая сестра девочки, с которой дружит Суа. Дружит, кстати, довольно тесно. У Хана в детстве не было такой крепкой дружбы, как у этих двоих. Наверное, именно из-за этого, из-за того, что сестра не пошла по его стопам, он радуется каждый раз, как та начинает рассказывать ему про Юнми. И даже немного завидует. Они проводят много времени вместе: учатся в одном классе, часто гуляют после школы. Юнми нередко приглашает подругу в гости, а Джисону приходится каждый раз её отводить. Он не жалуется, даже наоборот. Полезно иногда подышать свежим воздухом. К тому же, его всегда просят остаться на чай, и несколько раз он даже согласился. Ну или не несколько. Не то чтобы Чживон стала его близкой подругой, но общаться с ней приятно. Семья у Юнми в целом дружелюбная, и от этого находиться в их доме слегка некомфортно. Он не привык к такому уюту и идиллии, ищет во всём подвох. Несмотря на это, двадцатиминутные посиделки на кухне за чашкой чая и приятным разговором оказывались полезны. Иначе, думается Джисону, он и вовсе одичает в скором времени. Тем не менее, парень до сих пор никому не открывался и делать этого не планирует. Даже с Чживон, которой, казалось, удалось его разговорить, он не был полностью честен. Девушка и правда располагает к себе и умело завлекает в разговор. С такими обычно не замечаешь, как сболтнёшь лишнего, а позже даже не жалеешь об этом. Доверяешь. По глазам видно, что никому не расскажут. Но привычка держать всё в себе и терпеть до последнего будто въелась в подкорку мозга, и поделать с ней Хан ничего не может. Единственное, что Чживон знает, так это то, что с матерью у них в семье постоянные ссоры. Но ни о том, как Джисон их переживает, ни о том, насколько эти ссоры глобальны, она не подозревает. Ещё она знает, что Джисон увлекается написанием текстов, которые успешно продаёт, чем зарабатывает на хлеб, и о том, что Суа он любит больше жизни. А вот о том, как херово в последнее время Хан себя чувствует, она даже не догадывается. Всегда всё заканчивается простым «Всё в порядке», а дальше следует другая тема беседы. Незачем нагружать её, думает Джисон, сам как-нибудь разберётся. Парень заворачивает направо где-то на середине пути домой и только тогда вспоминает, что неплохо бы зайти в магазин, иначе, если мать сегодня снова поест на работе, ему самому придётся питаться святым духом и кипятком с сахаром. Благо, Суа сегодня ночует у Юнми, хоть сыта будет, это точно. На памяти Джисона это первая ночёвка сестры с подругой. Она была в таком восторге, когда он разрешил ей остаться в гостях на ночь и весь день тогда старалась отблагодарить его, помогая по дому и принося ему всё, что тот попросит. А всё сегодняшнее утро девочку просто распирало от нетерпения и волнения. Ей как-никак предстояла первая ночь вдали от брата. Но волновалась она совсем не по этому поводу. Это скорее было желание побыстрее увидеться с Юнми и побывать на своей первой ночёвке. Признайте, это почти всегда волнительно. Джисон останавливается и оглядывает улицу в поисках продуктового магазина. Через дорогу как раз расположился один, в него заходит паренёк, пританцовывая под музыку в своих наушниках. Хан перебегает дорогу, пока поблизости нет машин и заходит вслед за юношей. По полкам он шарится совсем недолго, денег сейчас и так по минимуму, так что он берёт лишь самое необходимое: две упаковки рамёна, рис, яйца и хлеб. Парень, который продолжает притоптывать ногой и качать головой, стоит перед ним у кассы. Джисон мимолётно засматривается на него. Блондинистые, слегка отросшие волосы, чистая кожа и еле заметная россыпь веснушек на щеках. Хан думает, что с такой внешностью ему неплохо бы в модели пойти, не то что ему самому. Он в зеркало-то смотреться не особо любит, не то что фото делать. За последний год может фоток десять и наберётся, если повезёт. Джисон не считает себя уродом, но и похвастаться особо нечем. Впрочем, и не перед кем хвастаться, так что он особо не расстраивается. Блондин спокойно оплачивает свою колу и шоколадный батончик и, кинув кассиру «спасибо» скрывается за стеклянными витринами магазина. Хан проводит его взглядом и возвращается к своей покупке. Иногда Джисон задумывался, что было бы, родись он в более благополучной семье. Возможно из-за своего пристрастия к музыке он вполне мог бы попробовать себя в качестве айдола. Тексты, которые он продавал, нравились людям, так что даже с его заниженной самооценкой и дохлым телом можно было бы попытаться. В конце концов, мышцы всегда можно накачать, а самооценку поправить. Несмотря на то, что и то и другое занимает колоссальное количество времени, которого у него как раз и нет. — Вам пакет нужен? — раздражённо спрашивает кассирша. Видимо уже не в первый раз. — А… да, пожалуйста, — кивает он, вернувшись на землю. Прикладывает карту к терминалу и, схватив пакет в правую руку, выходит из магазина. Вечер. На улице спокойно и тепло. До дома идти ещё пятнадцать минут. Джисон вдыхает и делает первый шаг по тротуару. Ужасно хочется есть.***
Вода в кастрюле кипит, приподнимая крышку. Джисон снимает её с огня и ставит на холодную конфорку рядом. На кухне витает запах ядрёных специй от покупного рамёна, на столешнице испачканная доска, где лежит остаток моркови, грязный пакет от размороженного мяса и яичная скорлупа. Парень сметает всё ненужное в мусорное ведро, споласкивает доску и ставит её рядом с раковиной. В животе громко урчит, когда он подходит к плите и наконец накладывает в тарелку приготовленную ранее еду. Не то чтобы Хан является прекрасным поваром, но то, что он обычно готовит — съедобно. Или ему так кажется. В общем, способностью к готовке он не особо располагает. Просто жизнь заставила научиться самым азам. Вот он теперь и умеет самое элементарное: омлет с утра пожарить, сэндвичи сделать, да рамён по-быстрому сварганить, когда уж очень голодный. Он глядит на часы. Мать должна прийти через полчаса, так что он вполне успеет убрать всё к её приходу, чтобы та не начала истерить на пустом месте. Бульон оказывается слишком горячим, и Хан резко втягивает в себя воздух, чтобы остудить обожжённый язык. Давится лапшой и всю следующую минуту безостановочно кашляет. Так, что в уголках глаз начинают собираться слезинки. Блять, ну и день. Откашлявшись, он доедает, уже более осторожно, споласкивает тарелку и идёт в свою комнату. Рамён в холодильник не убирает, мало ли, может мать проголодается. Джисону стоило бы забить на неё, затаить обиду и плюнуть на неё и её потребности. Желательно сотню раз, как она делает постоянно. Но он почему-то не может. Всё равно продолжает изредка помогать ей, оставлять еду, стирать вещи. Зачем? Он сам не знает. Наверное, совесть даёт о себе знать и заставляет идти у неё на поводу. За окном уже начинает темнеть. Часовая стрелка близится к тридцати минутам восьмого, когда замок на двери щёлкает. Джисон его не слышит, сидит в наушниках и втыкает в экран ноутбука. Ему предстоит дописать текст сегодня, через два дня заказчик уже ждёт готовую лирику. Обычно на написание текста у него уходит три-четыре дня, если смысл в нём примитивный. Большинство людей заказывают одно и то же: деньги, сучки, тачки. Другие просят написать что-то сопливое про любовь. Именно сопливое, а не какое-то другое. Всё заканчивается на том, как сильно трепещет сердце, как ужасно певец скучает и на бесконечном люблю-люблю-люблю. Благо, о таком Хану приходится писать гораздо реже, чем про сучек и деньги. Не то, чтобы он является сторонником вечного одиночества, но от этой ванили тянет блевать. Джисон снимает наушники и потирает глаза. Щёлкает закоченевшими от постоянного нажимания клавиш пальцами. Остаётся один куплет и можно будет отправлять готовый текст. В этот раз какой-то парень попросил написать его текст про ночь в Лас-Вегасе. Не важно, что Джисон никогда в общем-то там не был, Гугл всегда в помощь. Через пару секунд с кухни раздаётся громкий стук посуды. Что-то внутри подсказывает парню остаться в комнате, но он уже машинально подскакивает с кровати и открывает двери. Стоит в проёме, обдумывая, стоит ли идти дальше, и в итоге всё равно шагает вперёд. Картина встаёт весьма занимательная. За столом сидит гневная мать, которая скрывается за маской равнодушия. Лицо её выказывает такое привычное и раздражающее недовольство. Какого хера тебе опять не нравится, хочется выкрикнуть ей в лицо, но Джисон держится. Будь сильным мальчиком, учат взрослые. Обдумывай свои поступки. Он переступает порог кухни, в поисках погрома. Поворачивает голову на раковину и видит в ней три больших белых осколка, оставшихся от тарелки с лапшой. Бульон разлился, видимо пока тарелка летела в раковину, и запачкал столешницу вокруг вместе с недавно вымытыми кружками. — Что-то не так? — спрашивает парень, смотря на мать. Она скрестила руки на груди и закинула ногу на ногу. Выглядит будто обиженная маленькая девочка. Не хватает только губы надуть, точь-в-точь Суа получится. Только агрессивная и неугомонная. — Объясни мне, кто научил тебя готовить такое дерьмо? — она указывает на кастрюлю с рамёном. Джисону хочется рассмеяться. В том-то и дело, что никто его не учил. — Неужели я когда-нибудь готовила подобные несъедобные помои? «Когда ты вообще в последний раз уделяла мне время, не то чтобы учить меня чему-то?» проносится у него в голове. — Боже, как я могла вырастить такого рукожопа, — продолжает возмущаться она. — Ты даже сраный рамён сварить не в состоянии… Джисон молчит. Женщина продолжает возмущаться и даже не смотрит на сына. Каждая следующая мысль только сильнее распаляет её гнев. Парень медленно подходит к раковине, чтобы убрать осколки. Крики отходят куда-то на задний план, пока его собственные мысли заволакивают сознание. Всё лучше, чем слушать нескончаемый поток мата, который льётся из уст матери. Он думает над тем, как замечательно было бы снова послушать тишину наяву, а не то, что он старается создать в своей голове, каждый раз, как начинается очередная истерика. О том, как ему хочется вдохнуть свежего воздуха, потому что в комнате снова становится ужасно душно. Как хочется оказаться за десятки тысяч километров отсюда. Джисон даже был бы не против искупаться в море, несмотря на то, что совсем не умеет плавать и ненавидит жару. Осколки всё ещё тёплые от бульона. Лапша неприятно скользкая, приходится взять её руками, чтобы скинуть в мусорное ведро. Когда в раковине больше нет кусков тарелки, Хан берётся за тряпку и протирает столешницу рядом, чтобы убрать остатки бульона. Интересно, что ей так не понравилось в обыкновенном покупном рамёне? Слишком острые специи или слишком дешёвая лапша? Даже смешно. Он не замечает, как мать оказывается рядом и начинает орать чуть ли не под самым ухом. Тогда Джисон наконец обращает на неё взгляд. Грудь часто вздымается от долгих криков и скачков адреналина, глаза горят злостью, а изо рта, кажется, скоро пойдёт пена. — Игнорируешь меня?! — её рука взметается вверх и через долю секунды хлёстко, со звонким хлопком прилетает Джисону по щеке. Черепная коробка сотрясается. Все мысли разом исчезают. Всё, что остаётся внутри — жгущий фитиль раздражения, который грозится вот-вот разгореться. Тем более, что мать с каждой фразой лишь подливает бензина в его и так кипящую от негодования душу. — Я учила тебя отвечать, когда с тобой разговаривают старшие! Она снова замахивается, но в этот раз парень перехватывает её руку и читает на лице лёгкий ступор. Он застал её врасплох. — Успокойся, — коротко просит он. Тон ледяной. Ещё чуть-чуть и взрыва не миновать. Нервы не железные. — Да как ты… — она дёргает рукой, стараясь высвободиться из рук сына. Честно говоря, он её и не особо держит, — как ты смеешь дерзить мне! Мать высвобождается и какое-то время тупо сверлит Джисона взглядом. Тот ничего не говорит, никак не реагирует. Просто поворачивается и продолжает вытирать жидкость насквозь промокшей тряпкой. Он чувствует, что, если она не прекратит, руки его сами по себе начнут сжиматься в кулаки. — Ты, — подлетает она вновь, — неблагодарная сволочь, — ударяет его по плечу, от чего Хан невольно прячет шею, — не сын, а сплошная проблема! — ещё один удар, теперь уже по руке. И всё из-за какого-то сраного супа… Джисон со злостью кидает в раковину тряпку и разворачивается к матери лицом. Та продолжает хлестать его по всем частям тела, куда попадёт. Едва не задевает ногтем глаз, когда Хан хватает обе её руки и наваливается вперёд, чтобы сдвинуть кричащую к стене напротив. Она прижимается лопатками к открытой фанерной двери, пока он держит её руки, и вновь старается вырваться, но уже более агрессивно. Мотает головой, от чего из косы вылезают пряди, и она всё больше начинает походить на умалишённую. — Да прекрати уже! — повышает голос парень, но она всё равно его не слышит. В ушах начинает звенеть кровь. Держи себя в руках, Джисон. Держи себя в руках. — Отпусти меня! — верещит женщина. Её крики больно бьют по чувствительным барабанным перепонкам, и Джисон жмурится. — Блять, — выдыхает он и вновь вдыхает через нос, стараясь заставить мозг работать. Нервная система готова оборваться прямо сейчас, не в силах больше это выдерживать. Раздражение выплеснется из него, подобно лавовым потокам действующего вулкана, и может эта буря внутри наконец уляжется. Невыносимо захотелось пробить рукой стену. — Блять да заткнись! — оглушающе выкрикивает он. Всё стихает. Мать перестаёт брыкаться и, словно затаив дыхание, смотрит в одну точку. Лицо Джисона раскраснелось и горит. Щека, куда ему прилетело, до сих пор немного пульсирует. Может, завтра там будет синяк. Он отпускает наконец её руки и прекращает наваливаться сверху. Тут же влетает в прихожую, надевает чёрные истёртые на подошве кеды, хватает с вешалки толстовку и, с грохотом закрыв за собой дверь, сбегает по лестнице, пока холодный подъездный воздух охлаждает разгорячённое лицо. Где-то за дверью снова слышится крик, но Джисон продолжает шаркать ногами по бетонным ступеням. Ему плевать. Ночь сегодня холодная. Хан натягивает худи, ёжась от холода, прячет мурашки под слоем ткани и накидывает на голову капюшон. Телефон в заднем кармане джинсов оповещает о последних пятнадцати процентах заряда. Парень ставит его на режим энергосбережения и убирает обратно. Сегодня он ему больше не понадобится. Зуд под диафрагмой, словно в животе жалятся тысяча пчёл, никак не проходит. Всё так же хочется разбить в кровь костяшки пальцев. Пройтись по чужой плоти. Выпустить из себя весь этот раскалённый, кипящий поток ярости. Джисон не знает, куда он идёт, ноги сами несут его вперёд. Да ему, в общем-то всё равно куда, главное подальше отсюда. Найти то, обо что можно будет почесать кулаки, выпустить пар. В голове стоит сплошной туман, мысли путаются, спотыкаются друг о друга. Хочется кричать. Хочется найти того, кто вышибет из него всю эту дурь и вернёт старую добрую апатию, чтобы ничего снова нахуй не чувствовать. Город погружается в тишину. Ту самую, которую Джисон так хотел услышать, пока был дома. Она, вместе с холодным влажным воздухом помогает немного расслабиться. Но в голове как заведённая шарманка крутятся слова матери, и пружина внутри закручивается с новой силой. Вывески магазинчиков горят над головой, служа едва не единственным источником света. Людей на пути уже не встречается. Джисон идёт и идёт, смотря лишь под ноги, сунув руки в карманы толстовки. Из-за холода нос краснеет, на щеках появляется лёгкий румянец. Даже когда Хан оказывается так далеко от дома, то не ощущает должного спокойствия, ему некомфортно находиться здесь, в этом городе, на этой Земле и вообще в этой реальности. Ему хочется исчезнуть, провалиться сквозь землю, раствориться. В какой-то момент он останавливается. Не знает, сколько прошло времени и как далеко он забрёл. Здесь темно, и дурно пахнет от находящейся рядом помойки. Джисон заворачивает между домами, где дорогу освещает одна луна, выглядывающая из-за высоких каменных стен. Вдыхает через нос, и по телу бегут мурашки, от чего парень ёжится. Замедляет шаг, шаркает подошвой об асфальт, бездумно пиная мелкие камушки, от чего хрустящий звук гравия раздаётся гулким эхом в ночной тишине. Какой же хуёвый день, думает он. Плечо резко прошибает болью, и Хан отлетает в сторону. Тут же вскидывает голову, видя перед собой невысокого парня в чёрном. Недалеко от него стоят ещё трое. – Ты че, широкий слишком? – разносится со стороны быдловатый голос. Если у людей есть инстинкты, то у Джисона они наверняка отказали, потому что ни страха, ни нужды тикать отсюда он не ощущает. Хотел же, чтобы из него всю дурь выбили, вот и получай. – Отъебись, мужик, – бросает он и разворачивается, чтобы уйти. – За базаром следи, – тот, с кем парень столкнулся, хватает его за капюшон и резко тянет на себя. На секунду Джисону кажется, что раздался треск ниток, тут же скрывшийся за недовольным басом. – Ты в курсах куда забрёл? – Да мне как-то поебать, – едва ли не плюётся он. В миг губа взрывается болью. На языке чувствуется вкус железа. Голова откидывается назад, словно болванчик, и все мысли исчезают, оставляя после себя черноту. Джисон открывает глаза, пока незнакомец сжимает в крепкой хватке воротник его худи. В ушах звенит, заглушая все остальные звуки. Хан совсем не разбирает, что ему говорят, но боковым зрением, которое чудом функционирует, в отличие от слуха, замечает несколько размытых пятен. Он ещё никогда так не жалел о посаженном зрении, как сейчас. Вновь странные звуки, и чужая рука выпускает толстовку, позволяя парню мешком свалиться на землю. Джисон приподнимается, щупает губу, которая всё ещё сочится кровью, заливая зубы, пока новоприбывшие кричат что-то. – Оставьте пацана! – Да, не трогайте его! – различает Джисон слабо знакомый голос. – Он сам сунулся сюда, так что мы вправе разобраться с ним, – поясняет тот, что поближе. – Перестань, Дэккер, – встревает кто-то, и остальные замолкают, – ты не можешь бить всех, кто косо на тебя посмотрит. – Не читай мне нотации, Крис. Это наша территория, ты знаешь, так что он, – указывает пальцем на Джисона, – тоже наш, – так называемый Дэккер медлит, а потом добавляет. – И тебе я не Дэккер. – Мне плевать, как ты там себя теперь называешь. Просто отдай нам мальчишку. Считай, он с нами. – Ты его даже не знаешь, — усмехается тот. Джисон приоткрывает глаза и смотрит в ночное небо. На миг ему кажется, что он даже видит звёзды. — Конечно знаю. Гантэ, поднимайся, нам пора уходить, — парень смотрит на Хана в ожидании, когда тот поворачивает к нему голову. Он встаёт и, спотыкаясь, бежит в сторону появившейся из ниоткуда компании. Тот, кто говорил до этого с Дэккером, приобнимает его за плечи и ещё пару секунд сверлит противников взглядом, буквально говоря: «Ещё раз, и я за себя не ручаюсь, псы подзаборные». Для пущей эпичности не хватило только на землю сплюнуть и удалиться в закат. Медленно, друг за другом, проходясь глазами по Дэккеру и его дружкам все ребята разворачиваются и направляются за Джисоном и неизвестным, который продолжает на всякий случай придерживать его. Издали доносятся возмущения, но никто не обращает на них внимания. Парням будто даже настроения никто не испортил, некоторые, шедшие сзади негромко переговариваются друг с другом, кто-то смеётся, а Хан думает лишь о том, как ему, наверное, повезло. Всё-таки лучше было остаться мутузить стену у дома, чем бежать получать по морде. Губа на утро будет как пельмень. — Ты как? — спрашивает парень. Крис вроде как. — Да, Гантэ, — мелкий пацанёнок выбегает и идёт спиной вперёд, усмехаясь Джисону. Пиздрик какой-то, а над старшими ржёт, возмущается в мыслях тот, — как ты? — Я не Гантэ, — гневно отвечает он и вырывается из чужих рук, мол, сам могу идти. Джисону стоило бы отблагодарить парней, но настроя на диалог нет от слова совсем. Особенно когда этот мелкий начинает язвить. Хан вообще-то тоже не пальцем деланый. К тому же из него сейчас так и плещет желчью, несмотря на недавнюю встряску. — Не сердись, это первое, что на ум пришло, — поясняет старший. Джисон думает, что мог бы называть этого парня хёном. Выглядит он уж очень взросло, по сравнению с остальными. Хотя он остальных-то не особо разглядел, больше в пол смотрел, пока шёл. Даже глаза как-то стыдно поднимать, что ли. Тон у Криса тёплый. Можно даже уловить ноту обеспокоенности. Он не желает Джисону зла, не язвит. И на душе сразу же становится паршиво. Не стоило им грубить. Помогли как-никак. Кто знает, что бы с ним произошло, если бы не эти парни. Может, он бы давно валялся в канаве на окраине города. — Я… вообще спасибо… что, ну, помогли короче, — глаз так и не поднимает. — Да не за что, обращайся, — голос высокий, не ломанный. Наконец Хан смотрит на мальчишку перед ним, который улыбается и светит неровными зубами. — Ты… — мелкий засранец, почему так старших не уважаешь, собирался спросить он, но его перебили. — Так как тебя зовут-то? — Крис всё так же идёт рядом, сунув руки в карманы. Тот, что шёл спиной пристраивается с другой стороны от Джисона. — Меня…? Как-то незаметно доходят до сильно знакомого перекрёстка — Джисон недалеко отсюда учился, до дома минут двадцать пешком идти. Он медлит. Не знает, стоит ли говорить своё имя. Может соврать? А то вдруг они маньяки какие-то или грабители. Вот только ни на тех, ни на других не похожи. Парень наконец решается поднять голову и осмотреть всех остальных, пока они останавливаются на безлюдной улице. Абсолютно все в компании выглядят молодо. Самому старшему здесь максимум двадцать пять, а тому мелкому вообще лет тринадцать от силы. Остальные наверняка его сверстники, но ни одного знакомого лица. Двое из тех, кто шёл у них за спиной продолжают переговариваться, а один, на вид тоже достаточно взрослый, может такой же как Крис, стоит чуть в стороне. Руки он сунул в карманы чёрных штанов, сверху накинута потёртая джинсовка, а под ней футболка в чёрно-белую полоску. В одном ухе у него прокол с небольшим металлическим колечком. Он выглядит расслабленным, но отстранённым, молча стоит, улыбаясь спорящим друзьям, на происходящее внимания не обращает. Улыбка красивая, почему-то вдруг думает Джисон, как у Чеширского кота. — Да не боись, мы не кусаемся, – следует лёгкий удар в плечо, от которого Джисон пошатывается. Сил сегодня совсем не осталось. — Ну если только Ликс, но он это любя, – Джисон в душе не ебёт, кто такой Ликс, но переспросить не решается. – Принц от этого больше всех страдает. Да, Принц? Прозвище буквально режет по ушам. Где-то он уже это слышал… Самый высокий парень отрывается от разговора и кивает, мол "Че те надо?" Мальчик качает головой и, пиная камушек, возвращается взглядом к старшему. — Хан Джисон. Можно просто Хан, – тон у него осторожный, прощупывающий почву. — Окей, просто Хан. Куда путь держишь? – голос весёлый, озорной. Видно, детство ещё в жопе играет. Интересно, как родители вообще отпустили его гулять со старшими в ночь, совсем не следят что ли? — Никуда. — Ну ты ж шёл куда-то, до того, как по морде получил, – его любопытство начинает жёстко бесить, и Джисон думает, что если тот сейчас не заткнётся, то станет вторым, кто за сегодня получит по морде. — Йенни, не трави человеку душу, – одёргивает его Крис, – А вот с губой у тебя правда не лады, – обращается к Хану и по-хозяйски хватает его за подбородок, словно щенка малого, осматривает уже распухшую губу. Джисон дёргает головой, вырывается. Он не любитель прикосновений, особенно от посторонних людей. Привычка, выработанная матерью за долгие годы. Прикосновения, даже самые нежные, не несут ничего хорошего, потому что за ними всегда следует удар. – Обработать бы. Здесь Хан готов согласиться. Получать раны всегда ужасно, но более того, это невыгодно. Губа всё ещё саднит и кровоточит, так что лучше обработать её сейчас, иначе... — Занесёшь заразу, а потом херову тучу бабок будешь отдавать за лечение. А ты вроде как не богач, если живёшь где-то здесь, – доканчивает за него Крис, будто мысли читает. Он не выглядит напряжённым, даже на то, что Джисон вырвался никак не реагирует. Будто обычное дело, спасти пацана от хулиганов ночью в тёмном переулке. Дорама с жанром боевик, честное слово, только перестрелки не хватает. — Идём. Сюда. Идут почти молча. Точнее, молчит лишь Джисон, которому всё ещё некомфортно находиться среди людей, да Крис, который ведёт их подобно главарю волчьей стаи. Наверное, социофобия даёт о себе знать, думает Хан, когда понимает, что здесь всего-ничего шестеро человек, включая его, а он готов от страха в стену вжаться и стоять, пока они не уйдут. И, почему-то, смотря на таких раскрепощённых парней, подобное поведение уже не кажется ему нормальным. Они вроде как не угрожают ему, не бьют, не пытаются похитить и денег не вымогают, так от чего ему так не по себе? Через несколько поворотов они останавливаются. Заходят в какой-то закоулок, спрятанный между магазинами. Недалеко отсюда стоит старенькая белая фура, а рядом, у стены, навалены пластиковые паллеты. Парни запрыгивают на них сверху, как на диван у себя дома. Самый высокий, Принц вроде как, садится повыше и придвигается ближе к стене. Неизвестный пока Джисону садится рядом с ним. Мелкий свешивает ноги вниз и начинает болтать ими, а Чеширский кот присаживается напротив, на самый низкий паллет, скрещивает длинные ноги и, притворяясь, будто его вообще здесь нет, что-то рассматривает на собственных кроссовках. «Наверное, лишь бы на меня не смотреть» думает Джисон и прыскает, отводя взгляд. Больно надо. — Я щас смотаюсь в аптеку и вернусь. Не доставайте его сильно, ребята. А ты, — он поворачивается к Хану, — присядь лучше, еле на ногах стоишь. Он бросает последнее «Я быстро» и удаляется, оставляя Джисона в обществе своих друзей. Сначала он мнётся, осматривает парней. Этот Йенни продолжает пялиться на него, словно Джисон динозавр какой-то. Что, людей не видел, что ли? Хан так и не садится — приваливается к ближайшей стене и продолжает стоять. Тишину между ними нарушают только тихий шёпот, да постукивание малого ногами по пластмассе. — Ты местный? — спрашивает вдруг Принц. Только сейчас, подняв на него глаза, он замечает, что у парня обесцвеченные концы и отросшие корни. Волосы завязаны в хвост, а вокруг головы обвивается белая с синей надписью бандана. И не удивительно, что его называют принцем. Внешность и правда королевская… Джисон даже начинает немного комплексовать. — Да. А вы? Парни перебрасываются короткими взглядами, а после все втроём, без участия мистера меня-здесь-вообще-нет, который в раз почему-то становится напряжённым, устремляют глаза на Хана. — Если Крис даст согласие, расскажем, — загадочно отвечают ему. Что значит, если даст согласие? — Ты ему приглянулся, кстати, — все трое усмехаются, а вот Джисон не понимает, что здесь смешного. Он вообще перестаёт понимать, что происходит вокруг. — Пригля… чего блять? В смысле? — но ответа никто не даёт. Вскоре возвращается старший. В руках он держит перекись водорода и ватные палочки. — Лино, — зовёт он, и парень в джинсовке наконец поднимает голову, смотря на друга. Ага, Лино, значит, — это по твоей части, — сдавленно выдыхает и протягивает руку за перекисью. — Я этим обычно не занимаюсь. У нас Лино местный медик. У него ловкие ручки, — поясняет Крис, кивая в сторону парня, а потом пихает мелкого в коленку. Подвинь мол жопу, дай сяду. — Так и будешь столбом стоять? — голос чистый, приятный, язвит у него за спиной. Джисон поворачивается, но парень всё так же не смотрит на него, увлечённо раскрывает пачку с ватными палочками и двигается в сторону, освобождая место для Хана. Он осторожно подходит ближе. Рядом с этим Лино снова становится некомфортно. А он ведь только начал привыкать к этой атмосфере… Джисон присаживается напротив и, пока парень возится с перекисью, теребит подол толстовки, рассматривая её потёртый край. Паллет холодный, но от температуры тела нагревается быстро. Место, где только что сидел Лино всё ещё тёплое, Хан чувствует это, когда опирается о поверхность рукой. Только сейчас он ощущает лёгкий запах бензина, растворённый в чистом ночном воздухе. Если воздух в их городе вообще можно назвать чистым, конечно. — Голову подними, — приказной тон. Джисону хочется кинуть в ответ что-то едкое, но он лишь молча повинуется. Даже на простую ругань сил не хватает. В следующий момент он чувствует, как подушечки чужих пальцев мягко прикасаются к его подбородку, слегка наклоняя его к себе, для большего удобства. Самому Хану правда нихера не удобно, ему ужас как стрёмно. Парень ловко мажет смоченной в перекиси ватной палочкой по его губе, которую тут же начинает дико щипать, от чего Джисон шипит и слабо дёргает головой. Но хватка у Лино крепкая, он сильнее сжимает в руке чужой подбородок, вновь приказывая: — Не дёргайся. Тоже мне, лекарь нашёлся, злится Джисон и сжимает в кулаке рукав толстовки. Через пару секунд Лино отстраняется, закручивает баночку с перекисью и выкидывает куда-то на дорогу использованные палочки, измазанные кровью по краям. После поднимает голову и встречается взглядом с Джисоном, который, сам понять не может, почему всё ещё сидит здесь и, более того, почему смотрит парню прямо в глаза. — Чего? — холодно спрашивает он, и Хан отводит взгляд, тушуясь. — Ничего, — он тут же встаёт, чтобы найти местечко подальше от Лино, а в голове только и крутится, «Что это блять было сейчас?» Он подходит ближе к парням. Принц громко смеётся с чего-то в своём телефоне и показывает это Крису. Смех у него заразительный, Хан даже не замечает, как залипает и тоже начинает улыбаться, смотря, как парень откидывает назад голову и хлопает себя по ноге. Он вдруг замечает, что атмосфера и правда перестала быть напряжённой. — О, вы закончили, — мелкий спрыгивает с паллетов и подходит к Джисону. Он снова улыбается, светя железом во рту, и больше не раздражает. Будь они поближе знакомы, Хан бы даже потрепал его по волосам. — Да-а, у Лино золотые руки, — почему золотые, конечно, не понятно, он ведь просто перекисью намазал. Джисон и сам бы мог это сделать, будь у него зеркало. Он немо пожимает плечами: «Руки как руки». Ещё раз осматривает место, где оказался, но уже более трезвым взглядом, чем ранее. Последние капли адреналина выветрились и туман в голове окончательно рассеялся. Он вдыхает полной грудью. — Спасибо… Крис вроде бы, — обращается он к старшему. Тот дружелюбно улыбается и кивает в ответ. — Я бы отдал тебе деньги за перекись и всё такое, но у меня ни воны нет с собой. — Не парься насчёт этого. Считай, от чистого сердца, — отмахивается он. — Ты что в том переулке забыл, кстати? — Я? Да так… гулял просто, — Хан трёт шею, в глаза Крису не смотрит. — Ну ты это, не гуляй там больше. Особенно по ночам. — А чё это за парни были? — Джисон подходит ближе и опирается руками о пластик. Принц отрывается от телефона и смотрит на подошедшего вместе с другом. — Забей, там долгая история. — Ну у меня как бы есть время, — Хан думает о телефоне в заднем кармане, который вероятнее всего разбит после "удачного" падения на асфальт. — Послушай, — Принц склоняется к нему, — тебе это знать не обязательно. Просто не суйся туда. В следующий раз нас может там не оказаться. — Всё, что тебе нужно знать, что дважды эти ребята не повторяют. Ещё раз, и будешь себя по частям собирать, — подаёт голос тот, что сидел рядом с блондином. Звучит это всё как-то нереалистично. Поверить в то, что в их городе по ночам орудует какая-то банда, которая пиздит людей направо и налево… бред сивой кобылы. — Принц и Мин-мин дело говорят. Мы врать не станем, Хан, — Мин-мин, что-то новенькое. В общем этот парень с виду и был похож на такого пай-мальчика, которого стоит звать Мин-мином. Интересно, здесь хоть кто-то называет друг друга по имени? — Да понял я, понял, — он поднимает руки в знак поражения. — Больше на тот район ни ногой. — Вот и молодец. Молодец? Он что им, пёс какой-то? А что не Хороший мальчик, Джисон, тогда уж? Плеваться хочется. Хан многим недоволен, но все его претензии тут же растворяются в ночной атмосфере и спокойствии парней, которое так и хлещет, так и окутывает их всех. Всех, кроме Лино, разве что. От того всё ещё исходит непонятное напряжение, парень даже спиной это чувствует. Все они продолжают сидеть в тишине. Йен, или как его там назвать-то, снова забрался на паллеты к старшим. А Джисон так и не знает, куда уместить свою задницу. К Лино садиться не хочется, а единственное свободное место рядом с ним, потому что сверху уже все места заняты. Он вздыхает, оборачивается на фуру справа от парней и идёт в её сторону. Его никто не окликает, но Крис наблюдает за действиями младшего. Вскоре он выходит из-за машины, катя перед собой большую шину. Джисон сам удивляется, как сил хватило, чтобы сдвинуть её с места — видимо, в нём проснулся Халк — докатывает её до парней, кладёт ближе к стене, так, чтобы все они образовали некий треугольник, и садится сверху на твёрдую холодную резину. Дальше всё происходит как-то само собой. Сами собой находятся темы для разговора, которые устраивают всех, сами собой вылетают шутки. Джисон говорит мало, больше слушает остальных. Ребята спорят о какой-то фигне и совсем не затрагивают личных тем, не расспрашивают. Хану это нравится. Ему по душе такая компания, особенно сегодня. Принц много шутит, и Джисон отчего-то думает, что в обычной жизни они вполне могли бы стать хорошими друзьями. Ему не хватает весёлых людей рядом. Ему в принципе не хватает рядом людей. Время уже начинает переваливать за три ночи, чего парень совсем не замечает, когда Лино, тоже молчавший большую часть времени, поднимается на ноги. — Мне пора, — коротко бросает он и смотрит только на Криса. Тот безмолвно кивает в ответ. — Да, и мы тоже пойдём. Как раз провожу Йенни. Нам по пути, — Принц треплет мелкого по волосам, словно младшего брата, когда они оба спускаются на землю. Все дружно выходят из своего убежища и какое-то время идут вместе. В городе тихо, на улицах ни единой души. Кое-где горят фонари и вывески круглосуточных магазинчиков и баров. Парни останавливаются у перекрёстка, и Джисон понимает — пришло время прощаться. Вот только делать этого совсем не хочется. — Ладно. Не болей, просто Хан, — кидает Крис и салютует двумя пальцами перед тем, как скрыться за углом. Постепенно все они исчезают из поля зрения, как привидения, которых и не было наяву. Очередной глюк усталого сознания. Последним за стеной скрывается Лино. Он размеренным шагом доходит до самого угла, поворачиваясь к Хану. Всего на три секунды задерживает на нём взгляд, после чего выдыхает и срывается вдогонку за остальными. Джисон остаётся стоять посреди пустой тёмной улицы в полном одиночестве. Воздух уже не кажется ему таким холодным, как прежде. Он приятно лижет горячую кожу и проникает в лёгкие. А в голове у Хана лишь гулким эхом отзывается: «Не болей, просто Хан».