Преданная собачка

Обоняние является одним из главных органов чувств в их мире — без него не проживешь, просто не сможешь. Люди, рождавшиеся с отклонениями в виде отсутствия запаха на собственном теле или отсутствия возможности услышать чужой — умирали. Было немного жаль их, но так было правильно. Олег это знал. Так же, как Олег знал, что книги пахнут пылью, печатной краской и бумагой, а в воздухе можно услышать запах будущей грозы, когда серое небо давит своей тяжестью на город. Злость пахнет кислотой, сожаление отдает горечью на языке, а запах счастья заставляет вдохнуть полной грудью, растекаясь легкостью внутри. Колька — его друг с пяти лет, пахнет потом, металлом, чем-то напоминающим мелочь в их дырявых карманах куртки, доставшейся от милосердных тетушек, сдавших ненужные вещи в детдом, и кофе. Запах настоящего мужчины, от которого бывало тошно Олегу. Сашка, парень постарше на год, отдает пресловутой завистью ко всем, находившимся за забором их мрачного, местами убитого, детдома. Вперемешку с запахом пустырника и валерианы. Так пахнет в кабинете медпункта на третьем этаже в дальнем здании, куда часто захаживал Волков, после очередных попыток доказать парням, что к нему лезть с тупыми подколами не стоит. Девушки чаще всего пахли сладко и приторно, вызывая чувство симпатии и легкой влюбленности, будто бабочки в животе начинали кружиться, а мысли в голове начинали течь медленно, как патока. Вот только Олегу и от этого было тошно. Когда крылья носа медленно раздувались, а легкие заполнялись сахарностью, Волков держал лицо, чтобы не скривиться, не выплюнуть слюну с привкусом сахарной ваты на грязный асфальт подворотни. А задавался вполне логичным и уместным вопросом: если все девушки вызывают отвращение своим запахом и безразличие внешностью, то как он найдет ту самую, предназначенную ему судьбой или кем там, точно не помнит. Видимо придётся смириться, что он потенциальный гей, но мальчику в восемь лет незачем о таком думать, так что он откладывает эту проблему на светлое будущее и живет дальше. Вот и в этот раз, проходя по длинному коридору с облупившейся краской на стенах и скрипучим полом, медленно шаркая в поношенных тапках, он услышал знакомый запах меда и корицы. Из-за угла показались две светлые макушки, сидящие на лавке возле окна. — Привет, Волков, — прервав свой разговор, девушка кивнула парню, поправив выбившуюся прядь блондинистых волос. — И тебе не хворать, Ситцева, — не остался в долгу Олег и шагнул ближе к девушкам, пропуская в узком повороте одну из воспитателей. — Когда гулять пойдем, Волков? — Когда перестанешь вонять, Ситцева. — Он успевает скрыться в своей комнате, когда кинутая в него расчёска прилетает в дверной проем. Сейчас хотелось спать. Обед, проглоченный в три ложки и выпитый залпом стакан, приятной тяжестью оседает в желудке, глаза слипаются и хочется уже забраться под тонкое летнее одеяло и уснуть на добрые два часа. В комнате привычно тихо, сосед Артемка еще не вернулся со столовой, оставшись на добавку, выпрошенную у доброй кухарки, что еле помещается в дверях, а свободна кровать возле окна пустовала уже больше года, оставив мальчишек двоих в комнате. Олег уже примостился на прохладной простыне, когда услышал цокот каблуков их директора по коридору. Вскинув голову, он прислушался, ее голос был уже различим в шуме расходившихся по своим комнатам детей, а через несколько секунд дверь в комнату открылась. — Волков, а где Макаров? — с порога спросила она. Тут же одернула пиджак, собравшийся на талии волнами, и шагнула вперёд, подталкивая идущего по правую руку незнакомого паренька. — Ладно, будешь ты встречать нового друга. Знакомься, это Сережа… Серёжа Разумовский, ему одиннадцать, как и тебе, да? Олег не знал к кому именно обращение, но это неважно. Он разглядывал стоящего мальчика с копной рыжих волос, спадающих на бледное худое лицо с заплаканными красными глазами, но смотрящие с такой серьёзностью и решительностью, что совсем не считалось с его внешним видом. Ладони были сжаты в кулаки, спина была слишком прямой, а тонкие острые плечи скрывались под тяжестью затасканного когда-то ярко-желтого свитера. — Привет, — как-то неловко произнёс Волков и кивнул, натыкаясь на чужой внимательный взгляд. Сережа шмыгнул носом. Наверное, он плакал в кабинете директора, подумал Олег, и ободряюще улыбнулся, надеясь, что новенькому это поможет. — Не люблю кофе, — только и сказал Разумовский, отворачиваясь от него. Олег в тот момент не думал обижаться, а лишь кивнул сам себе и отвернулся в стенке, все-таки решив лечь спать. Пусть Артемка с ним разбирается, с этим ценителем прекрасного. В тот день Волков узнает несколько вещей: давать в глаз Сережа может и сам, не нуждаясь в защите со стороны Олега, а второе то, что собственный запах Разумовского — это душистая земляника, от которой слюни во рту собираются. Олегу нравится земляника, но Сережа — нет. Дальше идет по накатанной: Сережа оказывается остр на язык, за что и получает в общем-то каждый раз. Два друга — Миша и Слава, этакие хулиганы, решают вдвоём проучить Разумовского, зажав его в углу после полдника, когда коридоры пустуют, а детвора вываливается на жаркую улицу под контролем воспитателей. — Разум, ты походу офигел, — начинает было Слава и усмехается противно, дернув Сережу за отросшую прядь рыжих волос, пока второй толкает его в стену, заставляя удариться затылком. — Это походу вы офигели, вдвоём на одного, — перебивает их Олег и бьет в нос первым, надеясь, что Сережа не будет стоять вкопанной статуей и наваляет второму. Сережа оправдывает его ожидания. Потом, конечно, оба сидят на диване директора, слушают писклявый голос, жмурятся на особо высоких нотах, пропускают мимо ушей обидные слова, и думают, что сделали все правильно. — Спасибо, — тихо произносит Разумовский, ободряюще улыбаясь Олегу. — Не люблю землянику, — отвечает Олег и отворачивается, утыкась ничего невидящим взглядом в окно. Там листья зеленые, яркие и сочные на ветках высоких деревьев, а им двоим жарко и душно сидеть в кабинете на третьем этаже, когда все на улице резвятся. Сережа в тот момент не думал обижаться, а лишь хмурится думая, что Олег повторяет за ним. Морщит смешно нос и отворачивается, задрав голову. Пусть Олег придумает свои слова, для начала. — Повторюша, — серьёзно говорит Сережа, обращаясь к рядом стоящему Олегу. За их спинами закрывается тяжёлая массивная дверь кабинета, отчего легкий порыв ветра ударяется в спины. Насмешливый взгляд голубых глаз направлен на Волкова, руки сложены на груди и весь вид Разумовского показывает, что он смеется над ним. Над Олегом, который, на минуточку, спас его от тех плохих парней. Олег даже не сразу понимает смысл сказанного, а когда все-таки доходит, то резко выпучивает глаза и делает шаг вперёд, утыкаясь пальцем в центр чужого свитера. — Я?! — непонимающе спрашивает Волков. А Сережа кивает нагло. — С чего вдруг? — Я первый сказал, что не люблю твой запах, а ты повторил. — Объясняет он, и звучит это так, будто Олег тут самый глупый человек на свете, не понимает простых вещей. А Олег и вправду не понимает. Только не считает себя самым глупым человеком на свете. Сидоров потупее будет. — Ты мне сразу не понравился, — говорит Олег и уходит по коридору, оставив за собой последнее слово. Сереже это очень не нравится. Так же, как и сам Волков. А на следующий день, сидя в столовой за завтраком, Сережа подсаживается рядом, успев занять место Вити до того, как пухлый, отвратительно, по мнению самого Серёжи, воняющий потом парень спускается вниз со второго этажа их корпуса. Кто раньше сел — того и место. Вроде так здесь говорят. Он точно не уверен, но таким способом его сместили на край стола другие мальчишки. — Ты мне, вообще-то, тоже не нравишься, — говорит Сережа. И начинает отламывать железной, погнутой ложкой кусочек пресной запеканки на тарелке с розовой каёмочкой. — Ты повторяешь, — только и говорит Волков даже не взглянув в его сторону. Да они плечами почти касаются друг друга, а этот, Волков, даже взглянуть на него не может. Или не хочет. Олег в тот день узнает, что Разумовский не только остр на язык, но и характер у него скверный. Точное значение этого слова он не знает, но воспитательница говорит, что это значит «очень плохой». Сережа оказывается наглым, капризным, задиристым не по своей силе, ребенком с явным желанием всегда быть правым. И чтобы слово последнее было за ним. Олег только вздыхает на это, и делает вид, что не замечает наглую рыжую макушку следующие дни. Сереже это очень не нравится, он получает нагоняй от старших парней, которые решили вдруг поставить на место зарвавшегося сопляка. Они окунают его головой под холодную струю воды в одной из ржавых туалетных раковин. — Будешь знать, как читать свои книжки, вместо разговоров с нами, — говорит тот, который крепко держит за шею и не дает вырваться. Разумовский дергается, пинается и пытается вырваться, кричит надрывно, пока ледяная вода не заливает нос и рот. Он отхаркивается под хохот старшеков, пока в туалет не заходит Марья Ивановна. Потом они так уже не смеются. Сидит нахохлившимся маленьким воробушком на кровати с полотенцем в руках и поджатыми губами. В душе обида на пополам со злостью, вот только не на тех болванов, что решили поиздеваться над маленьким мальчиком, который не может дать сдачи. Обида на Олега, который не пришел его спасать. Который в это время был в другой комнате, играя в карты с девчонками и, весело смеясь, был занят своими делами. Сережа, конечно, не думает о том, что Олег мог просто напросто не знать о случившемся, но он же кричал. Кричал, пока ему не заткнули рот ладошкой. Сережа считает, что Олег был просто обязан прийти и спасти его! Олег не замечает его уже несколько дней, в сончас или ночью делая вид, что его не существует. Не отвечает на редкие вопросы, не подходит, когда Сережа играет с машинками и сам не начинает говорить. Обидеться на Олега кажется Разумовскому единственным правильным решением, поэтому он дует губы и отворачивается лицом к окну. Олег только удивленно и чуть заинтересованно поглядывает со своей кровати, но продолжает молчать. А потом Серёжа куда-то уходит. Выше на два этажа, если пройти по длинному нескончаемому коридору и повернуть налево, можно наткнуться на, написанную большими буквами, яркую цветную надпись - «библиотека», чуть выше простой деревянной двери с высокой ручкой. Дверь тяжело поддается, Сережа тянет двумя руками, уперевшись ногами. В самой библиотеке душно. Пылинки медленно парят в солнечных лучах, крутясь в своеобразном танце, тишину нарушают его шаги. Милая женщина треплет его по все еще сырой голове и снисходительно улыбается, показывая в какой стороне нужная ему книга. Сережа ответственно кивает, думая, что ее собственный запах так сильно смешался с запахом библиотеки, что различить ее собственную мяту кажется нереально. Нужная книга находится быстро и Разумовский перестаёт существовать для кого-то на ближайшие несколько часов. Олег проигрывает в карты на желание. Под дружный хохот собравшихся ребят, он картинно закатывает глаза и хватается за сердце, будто ему и вправду стало резко больно. Ребята верят. Олег был бы прекрасным актером. — Ну-с, Волков, чтобы придумать тебе такого, чтобы ты страдал, — вслух размышляет Ситцева. Олег только делает вид, что ему будто все равно, все равно на нее, хитрую лисицу, все равно на ее желание, которое наверняка будет непростым. Наверняка она постарается, чтобы он точно страдал. — Пусть поцелует Марью Ивановну! — выкрикивает Артем, и показушно морщится, представив жирную, с усами и противными страшными бородавками, воспитательницу. — Нет, пусть будет что-то получше, он не сильно издевался надо мной, так что заслужил поблажек. — На этих словах Олег выдыхает. Нет, целовать их воспиталку даже для него уже чересчур. Задание у него оказывается простое, хоть и неловкое, глупое, скорее даже не смешное, но все равно лучше прежнего. Спросить в библиотеке, где находится у них тут Камасутра. Они толком то сами не знали, что это за книга, по наслышке от старших ребят считали, что она о том, в каких позах делают детей. Так Олегу сказали. Чисто теоретически он знал, как делают детей, даже видел как-то короткое видео на просторах ютуба, но не считал это важным и ценным для себя. По крайней мере на данный момент. Библиотека встретила его тишиной, пока за спиной шептались четверо ребят, прикрывая рты ладошками, чтобы не спалили и не выгнали. Запах пыли и мяты знакомо ударил в нос, Волков бывал здесь несколько раз, несмотря на свою нелюбовь к книгам и учебе. Но тут же он различает еще один знакомый запах — землянику, и глаза сразу же натыкаются на рыжую макушку сидящую между стеллажей. Олег хмурится, что он здесь мог забыть? Тишину нарушают его громкие шаги по полу, в голове крутится несколько мыслей и он не знает, что сделать первым. Слишком интересно почему Сережа сидит здесь один, что он делает. Вроде ничего читать не задавали, а если нет, то что можно здесь еще делать? Но в тоже время, Олег же его игнорирует, и у него вообще-то есть задание исполнить чужое желание. Четыре пары глаз с любопытством наблюдают за ним. Олег делает несколько шагов к стойке, где сидит библиотекарь, но в последний момент все-таки разворачивается и медленно, будто боясь спугнуть, подходит со спины к Сереже. — Что ты тут делаешь? — шепотом спрашивает Олег. Разумовский резко дергается, чуть не валится со стула на пол, но удерживает равновесие, крепко успев схватиться за край стола. Сережа смотрит на него сначала со страхом, удивленно, будто ожидая, что его еще раз напугают, а следом хмурится, цокнув языком и сложив руки на груди. — Тебя разве это касается? — Не хочешь отвечать — не надо, — говорит Волков и уже разворачивается, чтобы пойти обратно к стойке. Но Сережа успевает схватить его за руку. — Читаю про искусство, интересно очень. Олег непонимающе смотрит на Разумовского, который только что задирал нос, а сейчас выглядит совсем по-другому: сжавшись в плечах, ссутулившись, смотрит исподлобья, будто ожидает насмешек и издевательств и губы поджимает. Олег видит недоверчивый взгляд голубых глаз и думает, что сейчас Серёжа похож на нахохлившегося воробушка. — Интересно? А про что именно? — Олега это и вправду волнует. — Тут пишут как жил Ван Гог и про его картины, точнее первую картину в его жизни. — Сережа и сейчас тут же преображается: сразу сияет улыбкой на лице, ровно держит спину. И даже не задирается. — Ван Гог? Это кто? — так глупо спрашивает Волков и чешет затылок, натыкаясь на неодобрение во взгляде напротив. В тот день Олег узнает, кто такой Ван Гог, а вместе с ним и Сандро Боттичелли. На большее его не хвает, но он с нескрываемым интересом слушает рассказ Сережи, иногда что-то уточняя и переспрашивая. И думает, что Разумовский не такой уж и плохой, как может показаться на первый взгляд. Но через неделю Олег так больше не думает. Топит в себе желание прибить этого зарвавшегося пацана к чертям. Сережа ни черта не хороший, он просто ужасный. Лжец, лицемер, врун, и ведет себя как девчонка. И кричит очень обидные слова: — Ты тупой, Волков! Тупее тебя никого нет! Страшный, тупой, ничего не можешь! Он кричит так яростно, тычет пальцем в грудь, скалит зубы и толкает в плечи. Пока не получает кулаком в нос. Слышится противный хруст. Сережа касается кончиками пальцев места удара, хмурится, будто что-то не понимая, и слизывает первые капли. Кровь отдает привкусом металла на языке, а Олег думает, что алые кривые дорожки на бледной коже смотрятся вызывающе и даже слишком красиво. Что земляника душистая такая явно не сочетается с густым запахом крови, бьющим ярко в нос. Олег единственный ставит его на место. Не только взглядом, но и силой, если потребуется. Так начинается их крепкая, долгая дружба. В которой оба узнают, что оказывается Волков единственный человек, который может терпеть Сережу, все его выходки, доводящие учителей, воспитателей и директрису до белого каления может присекать на корню, утихомиривать пыл характера и вправлять мозги. И только Сережа не получает вылитые ведра словесного дерьма от Олега.