Дети бабочек

Наедине с Барни Гордон изменился до неузнаваемости. Исчезли холодность, отрешенность и ожесточенность из черт лица, расслабились угловатые плечи, пропал платиновый блеск из усталых глаз. Калхаун погладил шелковистые волосы на его затылке, кусая щеку изнутри и с трудом заставляя себя начать разрушать свои только-только забрезжившие надежды на лучшую жизнь. - Все люди, становясь комбайнами, изменяются так или иначе. Мы проходим посвящение. Шу'улатои заглядывают вглубь каждого из нас, касаются нашего генетического кода, и это меняет нас навсегда. - Я добровольно вступил в ГО. Я думал, что многое изменю, помогу сохранить множество человеческих жизней, служа Альянсу. Конечно, я ошибался, но даже мое положение, как видишь, можно использовать на пользу Сопротивлению. Барни замолк. Он с содроганием вспомнил, как раздутая, начиненная проводами тварь вторглась в его разум. В голове пронеслись моменты жизни самые разные - от мига, когда он выблевал овсянку на стол в яслях до выволочки от Отиса на работе. От покупки первой приставки Sony до падения треклятого лифта и трупов в Черной Мезе. От заваленных экзаменов в колледже до их обоюдных ласк с Гордоном в жилом секторе. Последнее открывать чудовищу было особенно мучительно. Оно крутило эти воспоминания, точно кассету на карандаше, так и эдак, вдоль и поперек. Как Гордон показывает Барни свои вычисления, как ему единственному дает протереть свои очки, как он крутит бутерброды с сыром в микроволновке - себе и ему - для запоздалого обеда. Как Фримэн впервые целует его, как смотрит на него, чуть наклонив голову и сверкая зелеными глазами. Как стискивает влажные бедра в ладонях, прижимает грудью к себе, берет его быстро, медленно, на постели, на столе, в пропахшем плесенью душе. В этих воспоминаниях существо копалось особенно тщательно, очерняя их своим присутствием. Сальное тело личинки подергивалось, головенка мотылялась из стороны в сторону, липкий язык опутал шею сильнее, и Калхаун физически ощущал, как оно недовольно, эмоции-картинки Советника кричали в голове, резали мысли на кубики. ...Барни видит-чувствует, как вваливается в поврежденный портал, все кружится, его мотыляет по Черной Мезе и Зену. В одно из таких перемещений он замечает бесчувственного, сильно избитого Гордона, которого куда-то тащат пехотинцы. А затем он пропал без вести. Боль затапливает сознание, не как результат манипуляций существа, а его собственная, доселе глухая, сейчас же струей из разбитой бочки с цитотоксинами вливающаяся в реальность. Он пережил настоящую агонию - Гордона, вероятно, можно было еще спасти, а он ничего не сделал, не вернулся, смалодушничал, уехал вместе с Розенбергом, решив, что не знает, где держат Гордона и сколько еще продержится напичканная монстрами Меза. Спустя пару часов каньон сотряс взрыв небывалой силы. Кажется, нащупав его страдания, существо успокоилось. Оно в очередной раз уверилось, что человек, впустивший их в этот мир, мертв, а Барни, ослепленный горем и виной, готов пойти на что угодно, дабы забыть. Тварь отпустила его шею и позволила опуститься на колени. Затем удалилась, легко, как поплавок, плывя по воздуху. Ему принесли форму и оружие. Автомат в его руке ожил и выпростал отсек для пуль, признавая нового хозяина. Генетическая трансформация была завершена. - ...И никто не знает, почему Советники останавливают выбор на той или иной мутации, - закончил свое повествование Барни, - Возможно, все это часть какого-то великого эксперимента... Гордон смотрел на него широко распахнутыми глазами, обыскивая взглядом затянутое в форму тело на предмет странностей. - Я так и не понял, что они с тобой сделали. Калхаун закрыл глаза и мысленно сосчитал до пяти. Проговаривать это вслух было мучительно. - Я стал женщиной. Отчасти. Гордон нахмурился: - Да ну. Ты прикалываешься надо мной? - Это совсем не прикольно, Гордон. В голосе Калхауна зазвенел металл, а Фримэн пожал плечами. - Я считал, что это будет нечто более… экзотическое. Барни искренне верил, что уже смирился со своей новой сущностью - ведь о ней приходилось вспоминать лишь тогда, когда хотелось в туалет и донимали болезненные месячные. Но спокойствие, почти безразличие Гордона вызвало в нем гнев. Ему нужно было, чтобы на его лице проступило презрение, чтобы человек, которого он до сих пор беззаветно любил, посчитал бы его последним уродом, ошибкой природы, покрыл бы его семиэтажным матом или даже ударил. Возможно, это помогло бы ему хоть чуть-чуть приглушить чувство вины, ведь Барни столько раз подвел Гордона! Поссорился из-за ерунды перед самым Инцидентом, бросил в Черной Мезе, а теперь еще и замарался сотрудничеством с Альянсом… Его руки были по локоть в крови невинных. Гордон невозмутимо наблюдал за душевными терзаниями друга. Барни сжал кулаки, чувствуя, как начинают дрожать губы: - Пошли меня уже нахуй и покончим с этим. - Нет. Он попытался отстраниться, однако Фримэн прижал его к себе, осторожно пробегаясь ладонью по форменным штанам. - Это необычно. Но совсем не отвратительно, Барни. Какая мне к черту разница, какие у тебя гениталии? Я все равно люблю тебя. Внутри у Калхауна все еще больше смешалось. Ненависть к себе и вина разъедали его изнутри, выталкивая слова Фримэна из сознания. - Я не считаю тебя отвратительным, Барни, - повторил Гордон по слогам, пытливо вглядываясь в измученные серые глаза, - Прекрати уже глодать себя из-за того, на что не способен никак повлиять. Барни втянул голову в плечи, дрожа, как щенок на морозе. Слезы струились по его лицу. - Могу я дотронуться до тебя? Ком в горле Барни мешал ответить, мешал дышать. Гордон смотрел на него этим своим глубоким, как чертова Черная Меза взглядом, и все летело в тартарары. Калхаун кивнул, медленно, будто во сне беря Фримэна за руку и укладывая ее на свою промежность. От звука расстегиваемой ширинки он вздрогнул, словно от выстрела. Прикосновение холодных пальцев к паховым волосам было электризующим. Никто посторонний до сих пор не дотрагивался до его нового органа и даже не видел его. Только Гордон был достоин такого уровня доверия, только Гордон и более никто в этом и смежных мирах. - Вот видишь, ничего страшного. Я поглажу тебя? Барни пронзило удивление, но он снова кивнул, разрешив себе плыть по течению. Фримэн своей любовью разбил его желание насиловать и пожирать себя, оставив после этого звенящую, приторную пустоту. Прокладывая себе дорогу промеж половых губ, его пальцы заскользили вокруг клитора, делая его все более и более влажным. - Гордон, блять… что же это такое? - Калхаун был потрясен своими ощущениями, протяжными, вязкими, липкими, как мед. Фримэн неопределенно повел головой. - Что ты чувствуешь? - Что оно мокрое и горячее. Гордон фыркнул и придвинулся ближе, шепча ему на ухо. - У тебя самая прекрасная большая мохнатая писечка, что я встречал. А повидал я немало. - Ой, заткнись! - Барни рассмеялся, - Я и так схожу с ума. - А если я полижу тебя? - Чего?! - Полижу. Тебя, - пальцы Гордона нажали сильнее, оглаживая вход во влагалище, и Калхаун стал задыхаться, как после пробежки в полном облачении. - Ну это уже за гранью добра и зла, Гордон. Фримэн бросил на него умиротворяющий взгляд. Разве этой улыбке можно отказать? - Ай, да делай с ней, что хочешь, - Барни махнул рукой на все свои недавние переживания, чувствуя некоторое облегчение. Он позволил уложить себя на лопатки, лицо Гордона утонуло в черных густых волосах. Странное, жарко-колючее ощущение. Чувствительность приходила неровно, толчками, неохотно пробиваясь сквозь скованность Калхауна. Он стиснул зубы, сдавленно мыча, когда Гордон принялся посасывать его набухший клитор, шаря руками по волосатым ногам. Барни еще помнил, каково это, когда буквально лезешь на стену от минета, но это... - Стоп! - заорал он. Гордон послушно отстранился, тяжело дыша. Капли смазки блестели на его губах, закатываясь в темную полость приоткрытого рта. - Сейчас это было настолько сильно, что у меня крыша реально потекла. "И не только крыша, черт возьми". - Так и должно быть, дурачок, - Фримэн облизал губы; Барни отметил, что его усы и борода промокли насквозь. Не дожидаясь, когда Калхаун очухается, он прижимается губами к налившейся кровью плоти и проводит языком по нежной вульве, отчего каждый волосок на теле Барни похотливо вибрирует. - Поцелуй меня здесь, - вырывается все-таки, - Блять! Гордон целует. Ласкает его со столь голодным упоением, что Барни начинает колбасить, трясти, будто его приложили электрической дубинкой. Разум затягивает душными облаками смога, которые прорывает молния ошеломительно яркого оргазма. Это ведь был он, а не его внутренности только что прогнали через поле заряженных частиц?.. - Живой? - помогая любовнику натянуть штаны, Гордон широко улыбается. - Вроде да, - Барни буквально размазало по спальному мешку от расслабления, - Не проси меня удовлетворять себя, я кончился. - В другой раз, - Фримэн подгреб его к себе, - Он ведь наступит, верно? Калхаун пожевал губы, всматриваясь в лукавые щелки изумрудных глаз. - Если мы завтра не подохнем... да.