kayden — mr. nice guy
Иногда страшно за собственное здоровье даже тогда, когда проклятия не угрожают жизни. Сердце все еще страдает аритмией, а дыхание сбивается как у курящего, взбирающегося по длинной лестнице вверх. Итадори ведет здоровый образ жизни, никогда не курил и вообще не пьет, но иногда кажется, что Сукуна берет верх, когда он спит, прокуривая и пропивая его тело за него. Но своевременная мысль заставляет уверовать в невиновность Короля Проклятий: Юджи любит Годжо так, что впору умереть (от аритмии или остановки дыхания, например). Но умирать он не хочет, особенно сейчас. Сукуна только фыркает в ответ на чужие мысли, но ничего более не говорит. Себе дороже ввязываться в чужую романтику, помнит он последствия собственного любопытства, когда застал сопляка и Шестиглазого за не особо приятным занятием. — Вот твои мысли я тоже слышу, рефлексируй свою похоть, пожалуйста, — говорит Юджи, за что получает порцию нецензурных, красноречивых эпитетов. Значения некоторых из них он даже не знал и не собирался ими пополнять свой словарный запас, с лихвой хватало и тех, которыми Сатору крыл Старейшин после тяжелого трудового дня. Юджи, уставший и потрепанный из-за сегодняшнего задания, валится на кровать без задних ног. Назойливая мысль о том, чтобы сходить хотя бы в душ, не дает скатиться в сон полностью. Другая мысль, соблазнительно-пленяющая, лопочет о том, что в душ можно сходить и с утра. Правда так быстро вспоминает и то, как любит Сатору приходить к нему под конец дня и зарываться носом в его волосы, по обыкновению пахнущие шалфеем и горными травами, и вскакивает с кровати, решительно направляясь в ванную. Если Годжо это успокаивает, то пусть нюхает его голову, сколько душе угодно. Это меньшее, чем может Итадори ему отплатить за любовь и ласку, которой Сатору его окружил. Из-за стеснения и отсутствия опыта он вообще не до конца понимает, что может делать то, что хочет, целовать, когда хочет, обнимать, когда хочет, и нерешительно мнется, пока Годжо не заметит своим всезнающим взглядом, что чей-то зуд в груди отчаянно ищет успокоения. «Надо бы быть смелее, а то сенсей подумает, что он мне не нужен», — думает Итадори, вспенивая шампунь в волосах. В отношениях все-таки работать должны двое, правда? Итадори тоже так считает, хоть и получается через раз и крайне жалко. Юджи выходит из душа в огромной футболке, которая скрывает его тело до середины бедра, и не сразу замечает чужое присутствие, с закрытыми глазами растирая волосы сухим полотенцем. — Ты такой обаятельный, Юджи. Вечность бы на тебя смотрел. Итадори хватает больших усилий, чтобы не крякнуть с испугу. Сатору, по-хозяйски разместившийся на его односпальной кровати, смотрит на него довольным котом, но нежность, плавающая на дне расширенных зрачков, сдает его с потрохами. — Надо поменять замок. Всегда почему-то забываю, что у тебя есть дубликат ключей, — бурчит Итадори с напускным укором, бросая влажное полотенце в учителя. Тот ловит его одной рукой и спокойно вешает на спинку стула, который в основном и принимает на себя роль вешалки. Важное замечание: Юджи наедине обращается к Сатору на «ты», хоть это была и инициатива самого Годжо. Более приятно, когда вы находитесь на одной ступени, это же все-таки отношения не «ученик-учитель», это нечто большее. И «Ты» звучит намного теплее, Сатору греется без обогревателя, когда Итадори обращается к нему неформально. — Можешь поворчать немного, — благосклонно позволяет Годжо («Надо же, какая честь!» — думает Итадори) и призывно раскрывает руки. Юджи без тени сомнения падает в чужие объятия и чувствует себя намного лучше, несмотря на то, что поворчать и правда хочется. Только теперь на жизнь в целом. — Не только же у меня выдаются плохие дни. Они обнимаются молча. Иногда Сатору болтает без умолку, потому что чувствует необходимость разрядить заряженные частицы чужого предела, достигшего рекордной отметки, и это оказывается до абсурдного уместно. Иногда Юджи действительно нужно, чтобы чей-то голос перебил тот, что трещит у него в голове. А порой Годжо замолкает до того вовремя, что плакать хочется. Итадори чувствует тихое спокойствие, одеялом накрывающее его по самые уши. С Сатору уютно и мирно, весело и шумно, ласково и нежно: Годжо может быть любым. И на вопрос «Какой же из Годжо настоящий?» нет ответа, потому что настоящий он везде, но не со всеми. Точнее со всеми, чье имя начинается на «Юд» и заканчивается на «жи». То есть только с ним. Юджи тоже хочет показывать, что любит. Ему до дрожи хочется самому раскрывать объятия, самому тянуться за поцелуем и говорить о том, о чем боится… Хочется. И колется, аж жуть. Почему-то кажется, что если Итадори сделает что-то не так или ляпнет что-то невпопад, то Сатору рассмеется и скажет, что Юджи глупый. Так поздно вспоминаются слова Годжо. «Ты очень умный парень» — сказал он когда-то. И был не прав. Умный, а уж тем более очень никогда бы не усомнился в своей паре. И что же сделал Итадори? Правильно, глупо загнался из-за собственных необоснованных страхов, хотя Сатору даже повода для этого не давал. «К черту страхи. Если продолжу в том же духе — не будет ничего хорошего», — выдает единственную умную мысль за последние несколько месяцев Юджи и шумно выдыхает. — Юджи, у тебя сердце сейчас выпрыгнет, — по-доброму подкалывает Годжо, гладя ладонью чужую спину. Было бы вернее сказать даже «приглаживает», потому что касания настолько невинные и нежные, что понемногу сводит с ума. В тот день, когда Сатору впервые признался Юджи в любви, Итадори был уверен, что привлекает его в сексуальном плане, но после того случая он даже не пытался притронуться к нему в интимном жесте. Не пытался соблазнить (Юджи стыдно признаться, но его уже и соблазнять не надо, он согласен заочно), не пытался зайти дальше обычного. Он ведь лучше всех знает, что Итадори не хватит смелости сделать первый шаг, так почему он… «Перестань загоняться», — думает Юджи, испытывая дикое желание влепить самому себе отрезвляющую пощечину. Если будет давать мыслям волю — растеряет последние крупицы решительности, которые и так собирал с большим трудом. Нужно просто рискнуть, да? Хотя бы поинтересоваться, почему они до сих пор не попробовали нечто большее, чем объятия и простые поцелуи, верно? — Это из-за тебя, — бормочет в чужую грудь объяснение поведению своего сердца. Годжо улыбается в розововолосую макушку, и Итадори старательно это игнорирует. — Я хотел кое-что спросить. — Спрашивай — отвечу, — уверяет Годжо, не раздумывая ни секунды. Ему все равно, какой будет вопрос, даже если это коснется чего-то сокровенного, тщательно охраняемого от чужих вторжений. Все равно, потому что это Юджи, и просто потому что ему можно открыть душу. — Я перестал привлекать тебя… В сексуальном плане? — задает вопрос Юджи, чувствуя себя на редкость паршиво. Он бы предпочел никогда об этом не говорить и пустить все на самотек, чем сгорать сейчас со стыда. «У него сердце начало биться быстрее», — замечает Итадори, своей грудью принимая глухие удары. Сатору глубоко и шумно дышит, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, и вплетает пальцы в чужие волосы, незатейливо массируя кожу головы. — С чего ты взял, тигрёнок? — голос такой сладкий, что впору пить чай без сахара. Юджи видит наперед, что будет происходить дальше, но ему это не нравится от слова «совсем». Годжо хочет, чтобы Итадори сам раскрыл все карты и сделал первый шаг. — Я же спросил. Годжо сказал, что ответит, значит пусть отвечает! И не вопросом на вопрос! — Не перестал, — вторая ладонь плавно скользит на поясницу, не чувствуя сопротивления. — Почему в твоей голове появился этот вопрос? Почему? Да уж действительно. Итадори бы фыркнул и оставил этот разговор до лучших времен, но голос в голове (благо Сукуна не притворяется его совестью) советует пойти навстречу. Сатору слишком много сделал для их отношений, значит Юджи тоже должен предпринять хоть что-то. — Потому что мы вместе уже 4 месяца и за все это время у нас так ничего и не было, — хорошо, что Годжо не заставляет смотреть в глаза, иначе, чувствует Итадори, не смог бы произнести ни слова. — Мне непривычно и я, ну, вообще не знаю, что делать и как себя вести, и…blackbear — idfc//slowed+reverb
Чужие пальцы цепляют подбородок вверх, заставляя поднять голову и встретиться глазами. Годжо смотрит с безграничностью, как сама его проклятая техника, даже кажется на секунду, что Юджи попался в его расширение территории и находится в чужих владениях. Невольно приходит понимание того, что Итадори сам уже не свой с того момента, как отдал сердце в бережные, но сильные руки. — Тебе и не нужно знать, просто делай то, что хочешь, и так, как чувствуешь. Все, что исходит отсюда, — тычет пальцем в место, где заходится в пляске сердце. — является правильным. Итадори в душе понимает, что все именно так. Но от внутренних страхов нельзя избавиться, как по щелчку пальцев. — Я стараюсь, — внутри все плавится от чужого взгляда, что своим теплом забирается под грудную клетку. Юджи давно не сопротивляется. — И я больше не хочу делать вторые шаги. Хочу, чтобы ты тоже чувствовал, что нужен мне. Сатору выдыхает судорожно. Так, будто ему этих слов никто никогда не говорил. И глаза будто становятся ярче, переливаются синевой и кристаллами изумрудов. Итадори никак не привыкнет к тому, что видит в них небо. И никогда не признается в том, что больше всего видит там себя. Поцелуй выходит трепетным. Годжо прижимается к чужим губам так ласково, но твердо, что голова сходит со своей оси. Юджи в порыве чувств крепко обнимает за шею и не знает, как успокоить трясущиеся руки, какое найти им применение. Сатору помогает, переплетая пальцы. Им, кажется, там самое место, и поле бесконечности не выступает посредником. Итадори так рад, что стал тем, ради кого Годжо не пользуется техникой, потому что тепло Сатору не заменит ничье другое. Его ладони хочется сжимать в своих вечно. Впервые Юджи углубляет поцелуй сам, и ему это нравится. Нравится слышать, как от неожиданности выдыхает скопившийся воздух в легких Сатору, как подрагивают его длинные ресницы, щекоча чужую кожу. Итадори впервые дает волю чувствам, отпуская себя и страхи, связывавшие его по рукам и ногам. Контроль утекает сквозь пальцы, Сатору в своих желаниях прямолинеен и честен: Юджи понимает это, когда в одно мгновение оказывается на спине. Чужие губы спускаются к шее и мокрыми поцелуями прокладывают дорожку ниже. И ниже. — Почему ты… Не сделал этого раньше? — шепчет Итадори задыхаясь, и ощущает явное дежавю. Только главное отличие в том, что Юджи не сопротивляется, хочет и идет навстречу, а тот, 4 месяца назад, брыкался, словно его вели на смертную казнь. Иронично. — Потому что боялся сделать что-то не так, — признается Сатору и ласково гладит чужую шею в местах, где покраснела кожа от мягких укусов. — В тот день я переборщил и сам себя испугался. Мне не следовало таким способом выбивать из тебя правду. Ну надо же… Годжо, Сильнейший маг, умеет бояться? Итадори, как оказалось, от признания не легче. Тот вечер отпечатался в памяти не только у Юджи, и, если быть честным, хотелось бы его изменить. Потому что будь Итадори чуть смышленее, то смог бы сам разобраться в своих чувствах и не изводил бы сенсея бездействием. Если бы Сатору тогда дал Юджи шанс уйти от разговора, то все сложилось бы по-другому. Итадори ужасно упрямый и упирался бы до последнего, а значит ранил бы и Годжо, и себя по незнанию, и, в конце концов, чувства бы ушли безвозвратно. Юджи никогда бы не узнал, что значит любить Годжо Сатору и быть любимым им в ответ. — Не вини себя, — говорит Итадори, нежно приглаживая белобрысые волосы на макушке. — Ты сделал меня самым счастливым человеком на Земле, и упрекать тебя в совершённом — последнее, чего я хочу. Потому что первое, и последнее, чего Юджи хочет — это любить Годжо Сатору так, чтобы в этом не было никаких сомнений. Ему всего-то надо было стать чуть смелее и раскованнее в своих чувствах, и к этому пониманию он пришел только сейчас. Но лучше поздно, чем никогда, и Итадори прижимается губами к чужим, вязко целуя, так, что внутри бурлит проклятая энергия вперемешку с эндорфином. Годжо впивается пальцами в талию, и Юджи чувствует, что это взаимно. Они делают друг друга счастливыми несмотря ни на что, и прямо сейчас прошлое хочется оставить там, где ему место, и никогда к нему не возвращаться. Потому что этот Юджи теперь не боится показать свои чувства, а этот Годжо не боится своими действиями его оттолкнуть. — Ты тоже… Делаешь меня счастливым. Самым счастливым, — отвечает Сатору, прикрывая глаза, и упирается лбом в грудь, под которой сердце рвется к рукам, что его приручили. Юджи надеется, что не взорвется от чувств, разрывающих изнутри грудную клетку. Его любовь в нем самом просто не помещается. А у Сатору все происходит точно также, интересно? Итадори, не собираясь терять решимость и о чем-либо жалеть, тянется расстегнуть чужую форменную куртку, но две ловкие ладони перехватывают запястья, припечатывая их к подушке. — Нет. Нет? Что значит «нет»? Подождите. — Но ты же сам сказал, что я тебя… — И это не значит, что мы будем заниматься взрослыми вещами, когда ты еще не достиг совершеннолетия, — с умным лицом изрекает Сатору, кивая своим же словам. Юджи чувствует себя преданым. — Я давно достиг возраста согласия, — шипит Итадори, придумывая в голове причины, по которым полюбил Годжо. Первая причина: потому что идиот. — Мне придется потерпеть еще 2 года, — и это «мне» отчаянно тешит самолюбие. Сатору, в миг осознавший свой же прокол, неловко поджимает губы, но уверенности не теряет. — Тебе. Конечно. — Ну, я, конечно, могу тебе подрочить, или отсосать… И на этих словах как же вовремя (нет) без стука заходит Нобара, которой хрен пойми что приспичило. Итадори, которого застали не в самой выгодной для него позе, хочет провалиться сквозь землю от стыда, а Годжо хоть бы хны. — Здравствуй, Нобара, — и приветливо улыбается, махая своей ученице рукой. Проходит примерно еще пара секунд напряженного молчания, прежде чем Кугисаки проявляет хоть какие-то признаки жизни. Ее уголки рта стремительно ползут вниз, как настроение Юджи что-то там попробовать. Точно не сегодня. — Чтобы я еще раз решила предложить вместе посмотреть фильм, — выходя из комнаты бурчит Нобара, агрессивно выстукивая каблуками по паркету. — Да бл… — и последние буквы застревают в чужой ладони, легшей поверх рта. — Не выражайся при учителе. Хочется сказать «Ты серьезно?», но Итадори уже ничего не удивляет. Годжо всегда таким был, как ни странно это признавать, и Юджи его принял со всеми закидонами, как бы не думалось иногда обратное. Вечер они все-таки коротают за просмотром фильмов, которые выбирала Нобара. Ей сегодня сломали психику, а, соответственно, она в праве сломать чужую. Только Мегуми, единственный, кто такой участи не заслужил, сидит в углу дивана, мысленно вопрошая «За что мне это?», пока Юджи огромными от ужаса глазами смотрит на человеческую многоножку на экране. Кугисаки он больше не доверяет. Благо Годжо обнимает со спины (хоть что-то успокаивает). И Сукуна, о существовании которого Юджи начал забывать, ничего не говорит, но Итадори ощущает странное чувство, похожее на тоску, когда взор обращен на Фушигуро. Сукуна… Грустит? Во всяком случае Итадори это не касается. Главное, что Мегуми не разделяет таких же чувств, потому что тогда бы это стало общей проблемой. Ведь Юджи теперь обрел дом, в который хочется возвращаться. Юджи наконец нашел свое счастье, у которого в глазах — бесконечное небо.