Эффективный метод Годжо Сатору

rag'n'bone man — skin

После того позорного случая, когда Итадори сбежал сразу же после поцелуя, он понял для себя одно: к Годжо Сатору невозможно привыкнуть. Ни к его объятиям со спины, ни к невинным поцелуям в щеку и, уж тем более, ни к целовательным покушениям на его губы. Юджи не перестает смущаться и краснеть всякий раз, когда сенсей говорит ему милые вещи, но со временем становится хотя бы легче дышать, что является значительным прогрессом. Итадори никогда еще не чувствовал себя так плохо и хорошо одновременно, и, возможно немного странно, не намерен от всего этого отказываться. Хотя иногда очень сильно хочется сбежать от нового чувства, поселившегося внутри, и сказать вдобавок «У меня и так жильцов хватает». Сукуна тот еще паразит. — Да ты достал, — рычит Двуликий так, что Итадори от испуга переворачивает тарелку хлопьев с молоком, — Сам мой палец съел, сопляк, тебя никто не заставлял. Вот сиди теперь и не жалуйся. Никто не заставлял, вот уж верно. Если бы он тогда вообще в принципе отговорил друзей от идеи снять печать с реликвии, которую они нашли по чистой случайности, он бы не стал сосудом древнего Короля Проклятий, не попал бы в магическую академию и точно никогда в жизни не пересекся бы с Годжо Сатору. Последнее пугает больше чем перспектива его скорой казни. Казнь. Тот самый значительный факт, который был на заднем плане из-за разворачивающихся со скоростью света событий, и о котором Юджи даже как-то позабыл. Когда он съест все пальцы, то есть сделает то, из-за чего до сих пор может ходить по этой земле и дышать, от него избавятся и будут таковы. А что тогда будет с ребятами? Как они это переживут? Во второй раз узнать о смерти товарища, друга будет, наверное, больнее, учитывая что теперь Сукуна точно не сможет его реанимировать. А что будет с Годжо? Юджи не берется представлять, потому что самому тошно. Просто надеется, что Сатору не привяжется к нему слишком сильно и после того, как Итадори не станет, отпустит, не тоскуя и не жалея ни о чем. Жить нужно без сожалений, верно? К тому же все знали, что рано или поздно Юджи из их жизни уйдет, а потому, выходит, Сатору понимает, что делает и что отпустить все равно будет должен. Итадори вытирает кухонный стол от пролитого молока и впервые задумывается над смертью серьезно, как над невидимым черепом, который судьбой висел над его головой все это время, куда бы он ни пошел и что бы ни сделал. Чужие теплые ладони ложатся на плечи так мягко, что Юджи этого даже не замечает, глубоко погруженный в свои мысли. — О чем думаешь, Юджи? — ненавязчиво интересуется Годжо, и только собственное имя, сказанное ставшими родными губами, вырывает Итадори из раздумий. — О всяком, — выдыхает он почти шепотом, решая, что мыслями насчет своей тоскливой кончины можно помучиться в одиночестве. Сатору присаживается на стул, перекидывает ногу на ногу и скрещивает руки на груди. Юджи только сейчас замечает, что повязка, прикрывавшая глаза, висит на шее и дает пытливому взгляду свободу воли. — Это «всякое» тебя расстраивает? — продолжает Годжо, наблюдая за тем, как хмурятся чужие брови и уголки губ опускаются вниз. — Немного. — Я сделал что-то не так? Итадори вскидывает на сенсея глаза и где-то под ребрами щемит сердце от того, насколько тепло и нежно Годжо на него смотрит. Руками хочется пройтись по мягким не топырящимся волосам и, возможно, поцеловать веки, которые скрывают два маленьких окошка в небо. — Нет, от вас это не зависит, Годжо-сенсей, — отвечает Итадори, переводя взгляд на стол, где уродливой кляксой растекались остатки его завтрака. — Тогда что тебя терзает? — не сдается Сатору, пытаясь докопаться до истины. Итадори хочется смеяться с ироничности ситуации. Кажется, все и правда забыли (включая самого Юджи) о том, какой ему уготован конец. А чего он хотел, когда вел себя, как ни в чем не бывало? Что ребята каждый день будут просыпаться с мыслью о том, что Итадори исчезнет в ближайшем будущем и нужно успеть показать ему, как они им дорожат? Бред. — Да ничего, на самом деле, просто не выспался и подумал, что не выложусь на тренировке на полную. В конце концов Юджи не хочет, чтобы люди вокруг него грустили. — У тебя все на лице написано, Юджи, — хмыкает неожиданно учитель и встает со стула, опираясь ладонями о стол. Даже немного подается вперед, что на месте Итадори Мегуми бы посчитал вмешательством в личное пространство. — И еще ты не умеешь мне врать. Все отговорки и отмазки напрочь вылетают из головы после этих слов, даже как-то не находится желания оправдаться. Юджи правда не умеет врать, особенно когда дело касается Шестиглазого. — Я думал, ты мне доверяешь, — добивает Годжо, и в его голосе звучит неподдельная обида. — Хотя бы как ученик учителю. Итадори с неприсущим ему отчаянием машет головой. — Нет, это не так! Я… доверяю, — отвечает с заминкой, сглатывая вязкую слюну. Чувствует, как она стекает по стенкам пересохшего горла, а где-то под ребрами сердце отбивает болезненную чечетку. — Просто в связи с последними обстоятельствами я не могу не задуматься над одной важной вещью, которую раньше не воспринимал всерьёз. Годжо, наверное, секунд 15 ничего не говорит, молча терроризируя Юджи взглядом. А, может, и целую вечность: Итадори потерял счет времени, когда посмотрел в чужие глаза. — Ты думал о казни, верно? — Юджи подозревает, что Годжо умеет читать мысли, уже во второй раз. — Да, — А толку сейчас отнекиваться? Его уже прижали к стенке. — Раньше, когда только услышал от вас, что меня в любом случае казнят, я воспринял это, ну, обычно: мне было важно только сколько человек я успею спасти, прежде чем умру. Но сейчас все стало сложнее, — быть честным, когда проще соврать, приносит дискомфорт, граничащий с болью. Слова как будто иглами впиваются в глотку. — Я ни о чем не жалею, но уходить, когда нашел все, что искал, и… Я не хочу, чтобы вы грустили и плакали. Вы, Мегуми, Нобара, Нанами… — Неужели ты по сей день думал, что я позволю тебя казнить? — перебивает Годжо, в два счета преодолевая угол стола. Итадори глупо хлопает глазами и даже пискнуть не успевает, когда его садят на стул и нависают над головой грозовыми тучами, предвещающими гром. — Думал, что тебя позволят казнить все, кому ты дорог? Мне проще перебить всю верхушку, чем отказаться от тебя, Юджи, — и вопреки прогнозам погоды из-за грозовых туч выглядывает солнце, ласково проводя пальцами по юношеским щекам. Итадори чувствует мокрые дорожки на лице и почти не видит образ Сатору, перед глазами неожиданно плывет. Ему не хочется думать, что он плачет перед учителем, даже если этот учитель является его парнем, поэтому мысленно соглашается сам с собой, что можно было поспать лишний часик-два. — Когда до тебя дойдет, что моя любовь — не пустой звук? Юджи позорно для самого себя всхлипывает, пряча лицо в изгибе локтя. Ну кто его просил говорить такие слова? Страшно же от понимания того, что Годжо действительно ничего не стоит убить магов особого ранга, и до ужаса приятно осознавать, что ты кому-то настолько сильно дорог. Греет душу, как-никак. — Годжо-сенсей, я, кажется, вас тоже люблю, — бубнит Итадори куда-то в чужую шею, когда Сатору оплетает своими руками его талию. На секунду Годжо замирает, прекращая водить ладонями по чужой подрагивающей спине, даже, кажется, не дышит. А потом вовсе пытается отстраниться, чему произойти Итадори мешает, крепко прижимая учителя к себе. — Юджи… — Нет. Еще бы Итадори не знал, чего тот хочет. Учился читать мысли у лучших. — Мне нужно увидеть твое лицо прямо сейчас, ну же. — Ни за что. Юджи не успевает уследить (хотя реакция у него отменная) момент, когда оказывается на полу (точнее почти). Он не чувствует ни боли, ни испуга, потому что Годжо подхватил спинку стула у самого пола и все произошло до безумия быстро. Вот, что значит «Сильнейший», правда иногда использует силы не совсем по предназначению. — Так-то лучше, — говорит Сатору, заглядывая в чужие заплаканные глаза, и у самого сердце не на месте. Потому он возвращает стул в его исходное положение и, неожиданно для самого Итадори, садится на колени прямо перед Юджи. — Я хочу, чтобы ты смотрел мне в глаза, когда говоришь это. Вот так вот. Просто хочет. И смотрит щенячьими глазками, в которых полно надежды и чего-то еще, что заставляет Юджи сдаться, покорно поднимая белый флаг. — Я… Люблю вас, — говорит Итадори густо краснея, а Сатору упирается подбородком в чужое бедро и обхватывает руками под коленями. — Скажи «тебя». Юджи закусывает нижнюю губу, чтобы не заскулить от смущения, продирающего грудную клетку. Внутри желудок выворачивается в такие формы, которые он даже не изучал на геометрии. — Тебя, — выдавливает с горем пополам. — «Я люблю тебя». На этот раз Итадори (видит Бог, он старался) не выдерживает и пищит на высоких частотах. Его предел уже достигнут, все, даже Сукуна до такого состояния его никогда не доводил. — Все, я больше ничего не скажу! — вопит Итадори, закрывая лицо руками. Краска переползла уже на шею, но Юджи не обращает на это внимание, потому что краснеть из-за Годжо Сатору — нормальная реакция для его тела. — Ну повтори специально для сенсея, — канючит Сатору, пытаясь убрать чужие ладони от лица, на что тот вертится и всячески отбривает эти попытки. Так вовремя забегают на кухню Мегуми и Нобара, вырванные, вероятно, из кроватей. Потрепанные подушкой волосы торчат в стороны и кажутся для Итадори вилами, на которые его нанижут, если не сказать причину их раннего подъема прямо сейчас. — Юджи, если тебя здесь не убивают, то убью я, — наигранно спокойно говорит Кугисаки, любовно оглаживая рукоять молотка. — Нобара хотела сказать, что если ты кричал просто так, то… Да, она убьет тебя. В любом случае, — и Мегуми никак не успокаивает. Юджи громко сглатывает. — Сегодня никто не умрет, — уверяет Сатору, не отстраняясь от чужих колен и даже, кажется, ничуть не смущаясь того, что ученики застали его в таком положении. Все смущение Итадори стоически перенимает на себя. — Особенно Юджи. Вот уж что было необязательно, так это делать ударение на нем. Нобара и Мегуми синхронно закатывают глаза и Юджи хотел бы к ним присоединиться, если бы не сердце, у которого на данный момент по расписанию аритмия. От слов Сатору хочется сбежать на другой конец света и проораться денек-другой, и в то же самое время прижать к себе учителя так сильно, чтобы вдавить его в свое тело и слиться в единый организм. Звучит не очень… романтично, да? Но и Сатору, мягко говоря, до романтика, как до Китая раком. И все-таки, несмотря ни на что, Юджи ни о чем не жалеет. Нобара сжимает шею Фушигуро (который, к слову, всем своим видом показывал, что против) в сгибе локтя и тащит к парочке, чтобы завалиться на Итадори и беззастенчиво обвинять в том, что он нарушил ее сон. Сатору даже не возобновляет поле бесконечности, считая, что на этот раз его жизни угрожает, разве что, только вес двух туш его учеников. — Цирк Шапито, — комментирует ситуацию Сукуна, захватывая щеку Итадори. Юджи же бьет по причинному месту ладонью, чтобы неповадно было: как-никак, а друзья. Теперь, кажется, не тревожит даже казнь, когда Сатору шепчет, что они со всем справятся. Однозначно, если они все в сборе, то даже конец света ни по чем. Годжо проведет его через самые темные тоннели, а Нобара и Мегуми будут освещать ему путь, идя бок о бок вровень.