Дышите, сенсей

Какаши проснулся после очередного кошмара. Как и все предыдущие сны, мучающие его едва ли не каждую ночь, этот тоже совсем не задержался в памяти и улетучился в ту же секунду, когда мужчина открыл глаза. Ни одного образа, ни одного чёткого силуэта, ни одного момента из сна — только смутная тягучая тревога, отступающая прочь с большой неохотой. Тревога — это то, что осталось от дикого животного страха, сковывающего всё его естество несколько секунд назад. Мужчина медленно сел, убирая со лба прилипшие волосы. Всё его тело было покрыто липким холодным потом, который к тому же насквозь пропитал простыни и подушку. Порой казалось, что всё тело, начиная от кожи и заканчивая внутренностями, тоже пропиталось им. Так, что уже не отмоешься никогда. Какаши с иронией подумал о том, что это уже превращается в плохую привычку — вскакивать по утрам, словно кровать под ним превратилась в горячую сковородку. Он ни капли не сомневался в том, что вопил бы как ненормальный, если бы только мог. Вопил бы так, что голос срывался бы до едва разборчивой хрипоты. Но он не мог. И в таком контексте это было не так уж и плохо. В конце концов, зачем тревожить соседей из-за такой ерунды? Вторая половина кровати сегодня пустовала. Какая-то часть сознания Хатаке даже обрадовалась этому. Услышь Наруто, как неровно и часто дышит сейчас Какаши, он бы непременно ударился в панику. Чего доброго, потащил бы его ещё к Цунаде, которой, в принципе, не стоит знать о том, насколько на самом деле поехали его мозги. Зато он принёс бы стакан тёплой воды с капелькой мятного экстракта, которая успокаивала Какаши. И болтал бы без умолку, пока мужчина крохотными глотками цедил бы содержимое своего стакана, тем самым очень помогая отогнать прочь липкие остатки ночного кошмара. Вопросов Наруто уже не задавал. Попытался несколько раз, но быстро сообразил, что если наставник и врёт о том, что совершенно не помнит свои сны, то точно в этом не признается. И это была ещё одна неоценимая черта характера нового повзрослевшего Наруто, который не уставал с каждым днем всё больше и больше удивлять своего бывшего наставника. Какаши был бы рад поступить так же: тоже отказаться от вопросов, отогнать их как можно дальше, запереть за тысячей дверей и никогда к ним больше не возвращаться, но разве это возможно? Можно ли вообще не думать о том, что происходит, если на горизонте явно проступают призраки безумия, и ты уже почти видишь, как они тянут к тебе руки? Можно ли отталкивать что-то такое? Откуда взялись эти сны? Почему они так сильно пугают, что осадок чувствуется едва ли не до самого вечера? И почему Какаши ничего не может запомнить, как бы сильно он не старался? Что не так с этими чёртовыми кошмарами? Или что-то не так уже с самим Какаши? «Ты за всё заплатишь!» — мужчина вздрогнул и лишь огромным усилием воли сдержал порыв лихорадочно оглядеться по сторонам, на всякий случай активируя жалкое подобие Чидори, которое он мог сейчас создать. «Это нереально, — напомнил он себе. — Нереально». Эта мантра ни капельки не помогала, пока он тонул в омутах сменяющихся один за другим гендзюцу, не помогла и сейчас. Даже если его голова прекрасно всё понимала, это не мешало сердцу биться о грудную клетку так, словно ему стало слишком тесно; так, словно оно хочет вырваться наружу и никогда больше не возвращаться. Какаши много раз за его жизнь бывало больно. Любой, кто хоть несколько лет служил в отряде вроде АНБУ, хорошо знаком с болью и ранами, которых на подобной службе не избежать. Они очень быстро становятся лишь мелкими рутинными проблемами, пока совсем не теряют важность. В конце концов ты просто учишься зашиваться и забывать. В чём же дело сейчас? Чем эти раны такие особенные? Почему это никак не отпустит и не забудется? Ведь зажило уже всё давно — осталось только устранить пару-тройку последствий, и тело будет слушаться почти как раньше. Или дело совсем не в теле? Может, неизвестный мучитель, которого Какаши даже не видел в лицо, нанёс ему куда более глубокую рану, чем кто-то мог бы подумать? Рану гораздо глубже и серьёзнее, чем физические увечья. Может быть, именно это и было его изначальной целью — не тело, вовсе не телесная оболочка. Ведь, если бы дело было только в этом, зачем тогда эти часы истязаний в карцере из собственных мыслей? Какаши мысленно чертыхнулся, вскакивая с кровати. Он ринулся к шкафу, намереваясь достать пару чистых полотенец, но едва мог справиться с защелкой на дверце — руки тряслись так сильно, что он лишь с третьего раза смог ухватиться за ключик, но только уронил его на пол, так и не сумев провернуть. Наплевав на полотенца, мужчина ринулся в душ и, включив самую горячую воду, которую только мог, как был — в одежде — шагнул под обжигающие струи. Тело протестовало, но мужчина подавил даже малейший порыв отойти в сторону или уменьшить температуру. Было больно, но он хотел этой боли, она была ему нужна. Только так, сосредоточившись на чём-то настолько насущном и простом, он смог хоть немного успокоиться. Успокоиться, но не перестать думать. «Чёрт», — мужчина впечатал кулаки в кафель, от чего по стене расползлась паутина неровных трещин. «Чёрт», — повторил Какаши, упираясь лбом в ноющие кулаки. Неужели он снова был просто марионеткой в чужих руках? Неужели всё происходящее с ним было лишь частью — крохотным звеном — чьего-то хитроумного плана? Неужели у него всё ещё осталась роль в этой постановке? «Не может быть», — мысленно простонал Какаши, но его разум упорно отказался отметать эту идею. Что если для него ничего ещё не закончено? Но что ждёт его в конце, в самой последней сцене? К чему ведут эти непонятные сны? К безумию? Не этого ли добивался неизвестный мучитель? Не для этого ли он так изощрённо и старательно копался в голове Какаши: в его воспоминаниях, в его самых страшных кошмарах и потаённых мечтах? Может быть, именно поэтому он и выбросил Хатаке прочь: чтобы искалеченное сознание само доделало его работу. Или чтобы вместе с собой Какаши утащил кого-то ещё? Чтобы отравил своим безумием. Кого-то, кому он по-настоящему дорог, и кто дорог ему. «Нет», — мужчина сполз вниз, медленно опустившись на колени. Если всё так, у него нет совсем никакого права отнимать у кого-то жизнь, нет никакого права привязывать кого-то к себе, чтобы потом утянуть следом за собой. У него нет права хоть как-то навредить Наруто, даже если для этого придётся полностью стереть себя из его жизни. Как бы больно ему не было и как бы сильно он не хотел бы быть с ним рядом, Какаши не мог себе этого позволить. Только не так. Вода в душе всё ещё была обжигающе горячей, но Хатаке вдруг стало невероятно холодно. Настолько, что его зубы отчётливо застучали друг о друга. Настолько, что, кажется, замерзло и никогда больше не оживёт что-то у него внутри. В безотчётной попытке согреться мужчина обнял себя руками за плечи, покачиваясь, словно пьяный. Лишь осознав, насколько жалко и нелепо он выглядит, Какаши смог более-менее взять себя в руки, хоть надвигающаяся паническая атака никуда не делась и всё ещё точила когти с громким скрежетом и ждала своего часа, ждала малейшей слабинки. Приложив все силы, которые у него оставались, Какаши с трудом сел и принялся стягивать с себя мокрую одежду, лишь чудом не изорвав её в клочья. *** «Добрый день». «Как ваши дела?» «Спасибо». «Тарелку мисо-супа со свининой, пожалуйста». «Наруто, прекрати, ты доставляешь неудобства соседям». Рука Какаши дрогнула и последнюю надпись безвозвратно испортила большая клякса, съевшая добрую половину фразы. Раздражённо цокнув языком, мужчина вырвал листок и, скомкав его, отправил в мусорную корзину к другим таким же бракованным страницам. Набралось уже не меньше половины ведра. А ведь этот блокнот предназначался для того, чтобы упростить Какаши жизнь, а не для того, чтобы в очередной раз напомнить, каким беспомощным и бесполезным он успел стать. Эта вещь могла бы неплохо помочь с тем, с чем теперь у Какаши были не абы какие проблемы — с общением. Ведь если непослушные пальцы он постепенно разрабатывал, всё лучше и лучше управляя ими, то голосовые связки ему, увы, пришлось бы отращивать новые. Если бы он умел, конечно. Идея была не самая удачная и никак не годилась для постоянного варианта, но пока что это было лучше, чем ничего. По крайней мере, до тех пор, пока Какаши не придумает что-то другое. Ну, или пока окончательно не сойдёт с ума, заимев куда более уважительную причину избегать социальных контактов, чем неспособность говорить. Мысли снова грозились ускакать не туда, и мужчина поспешно перевёл внимание на свою работу и на пальцы, заново выводящие на бумаге неровные буквы, лишь слегка походившие на его старый аккуратный почерк. Пока это помогало. Немного, но помогало. Впрочем, от мыслей о Наруто трудно было избавляться надолго. Ведь даже идея с этими треклятыми заготовками пришла Какаши, когда, гуляя с Наруто по деревне, он заметил, как герой деревни общается со слишком настырными фанатами, не умеющими уважать чужое личное пространство. «Всё хорошо», «и вам доброго денёчка», «я польщён» и «слопал Сусано Учихи» (бессменный ответ тем, кто спрашивал про оторванную руку) — Наруто почти всегда использовал одинаковые ответы. Эдакий «модуль дружелюбия», который мужчина теперь пытался перенести на бумагу и использовать по-своему. Ручка скрипнула и слегка согнулась, когда Какаши понял, что снова мысленно возвращается к тому, что произошло с ним в душе. Этот демон не собирался отступать так просто, и Хатаке знал, что рано или поздно ему придётся столкнуться с ним лицом к лицу. Знал, но пока не был к этому готов. Хоть немного, но он всеми силами пытался отстрочить эту встречу, выиграть время. Только не сейчас, когда Какаши действительно поверил в то, что в его жизни может быть что-то ещё, кроме всепоглощающего одиночества, кроме мрака, кроме холодных могильных плит, ставших ему и друзьями, и семьёй. Только не теперь, когда наконец-то, спустя столько лет, он сумел создать что-то действительно похожее на полноценную связь, крепкую и весомую. Связь, уже выросшую и укрепившуюся настолько, что скоро ей предстояло получить собственное название, имя. Последние буквы вышли особенно корявыми. Даже угадать смысл написанного можно было лишь с очень большим трудом. Так вместо «извините за беспокойство» на странице появилось что-то подозрительно похожее на оскорбление. Какаши со вздохом прикрыл глаза. Пальцы устали. Как бы Какаши ни старался, он не смог бы продолжать дальше. Особенно если не хочет испортить всю работу, от которой и осталось-то всего ничего. Мужчина отложил ручку в сторону. Рука уже начала немного дрожать, а кончики пальцев онемели, и их пришлось хорошенько растереть, чтобы вернуть им чувствительность. Не то чтобы этот приступ был сильнее и неприятнее, чем то, в каком состоянии были руки мужчины сразу перед началом реабилитации, но ведь в последнее время он почти сумел избавиться от этой досадной неприятности. Совсем скоро он хотел начать упражняться с палочками, так что возвращение дрожи было совсем не к месту. Особенно если об этом случайно узнает Шизуне. Женщина держала Какаши в ежовых рукавицах и совсем не давала ему поблажек. Однако стоило ей заметить, что мужчина испытывает малейшие болевые ощущения или неудобства при выполнении упражнений из её программы, как она сразу же старалась снизить уровень нагрузки или отложить выполнение нового этапа. Возможно, она не хотела перегружать его, а может, это была обыкновенная жалость, но Какаши такой подход решительно не нравился. Он уже несколько недель порывался начать тренировки, чтобы понемногу восстанавливать утраченную форму. Иллюзий по этому поводу он не питал: если в теперешнем состоянии ему повезёт побить самого начинающего генина — это будет не иначе как большая удача. Придётся здорово постараться, чтобы хотя бы вернуть свой предыдущий уровень. Но Шизуне в этом вопросе оказалась непреклонна. Женщина и слышать ничего не хотела о тренировках. Не позволила даже заняться банальным метанием кунаев, хоть легче этого упражнения было уже просто не найти. Она строго-настрого запретила Хатаке даже появляться на тренировочном поле раньше, чем она сочтёт его готовым к этому. Особым запретом удостоилась даже мысль о совместных тренировках с Наруто. Можно подумать, Какаши отважился бы сейчас на такое пойти. Времена, когда он мог спокойно наслаждаться чтением во время спарринга с кем-то из его учеников, давно прошли и покрылись пылью. Уровень бывших членов седьмой команды давно уже был выше уровня Какаши, даже когда он был в своей обычной форме — что уж говорить про теперешнее. Не то чтобы он не планировал в будущем исправить или хоть постараться исправить эту несправедливость. Но чем же ему в таком случае заниматься? Какаши рассеянно огляделся по сторонам, словно где-то под столом или на подоконнике его могла дожидаться какая-то интересная работёнка, но увы. Пол чисто вымыт, окна сверкают, обед приготовлен, и даже посуда девственно чиста и правильно расставлена по местам — Наруто постарался. Нет-нет, да и задумаешься, чем же ты вообще занимался раньше? Этот вопрос так и просится каждый раз, когда Какаши остаётся дома один. Каждый раз, когда, закончив с делами, обнаруживает, что у него появилось свободное время, с которым он, оказывается, совсем не умеет расправляться. Но ведь было же что-то раньше? Он ведь и раньше бывал свободен от дел. У него были выходные, было несколько отпусков, от которых не удавалось увильнуть. Так что же он делал? Помнится, раньше в его сумке всегда можно было найти один-два томика книг. Он не расставался с ними ни на мгновение, но ведь это не может быть единственным, что Хатаке может делать наедине с собой. Или может? И для чего вообще он столько читал. Понятно, когда речь идёт о свитках техник или о истории мира шиноби, но всё остальное… Это было только для удовольствия, или потому что он не мог выносить собственные мысли? А если это так, изменилось ли что-то с тех пор? Нет, ему опредёленно стоит поскорее приступить к тренировкам. Во-первых, физические упражнения здорово помогают проветрить голову, а во-вторых — надо же наконец-то проверить, насколько же на самом деле ухудшилась его физическая форма за время болезни. И осталось ли хоть что-нибудь от прошлых умений и навыков. Ведь теперь, когда он потерял шаринган Обито, ему остаётся надеяться лишь на себя: на своё зрение, нюх, на свою ловкость и свои техники. Ни тебе Камуи, спасающей в самые кризисные ситуации, ни копирования техник, за которые он и получил своё прозвище. «Никаких больше выходных в больнице», — неожиданно весело подумал Какаши. Да уж, у Камуи были свои минусы, и довольно существенные. Однажды он провалялся в больнице все летние праздники. А ведь это время фестивалей. К развлечениям он, конечно, всегда был равнодушен, но всё же яблоки в карамели и данго с фестивальной ярмарки куда вкуснее, чем питательный раствор по вене да пресное больничное желе без сахара. Если думать с этой стороны, то потеря шарингана выглядела избавлением. В конце концов, его тело так и не научилось справляться с этой силой до конца. Да и долг, связанный с эти глазом, который годами тяготил Какаши, теперь был выплачен. Чем не повод наконец-то вздохнуть полной грудью и начать жить своей жизнью? Чем не повод наконец-то отпустить прошлое, оставив его там, где и полагается быть прошлому? Да, если думать так, это определённо избавление. Подумать только, потерял что-то настолько важное, а даже не выходит расстроиться. «Чем же мне всё-таки себя занять?» — подумал Хатаке. Он встал, чтобы сделать себе чаю, и, прихватив с собой дымящуюся чашку, по старой привычке направился к книжным полкам. Просматривая корешки один за другим, мужчина так и не смог найти что-то интересное для себя, зато сумел вычислить книги, которые с этих полок недавно брал Наруто. Это было даже слишком просто — ученик не удосужился поставить их обратно так, как они стояли, и теперь его интерес предательски выдавала парочка выбившихся из строя томов авторства Джирайи. Довольно пикантных томов, надо заметить. Не удержавшись, Какаши вытащил один из них. Тот, который больше всех подавался вперёд и стоял слегка неровно, словно ему не хватало места на полке. На вид книга была вполне себе обычной — простая обложка без названия, но с именем Джирайи в самом верху, написанном большими красными буквами. Хатаке пролистнул несколько страниц и с удивлением понял, что ещё не был знаком с этим томом. Довольно странно, особенно если учесть, что он всегда питал особую страсть к творчеству жабьего саннина. Открыв первую страницу, мужчина быстро нашёл строчку с датой и удивился ещё больше: если верить записи, то эта книжка была последней, которую успел написать Джирая. Вероятно, он сделал это незадолго до своей смерти. К тому же, судя по неважному качеству печати и паре правок от руки, которые заметил Какаши, работа была даже толком не окончена. Едва ли эта книга дождалась полноценного издания. Скорее всего, мужчина держал в руках финальный черновик последней истории своего любимого писателя. «Вот и книга на вечер», — решил Какаши, ещё раз пролистывая страницы, чтобы посмотреть, много ли ещё правок он сможет найти. Судя по всему, их хватало — на полях то и дело попадались знакомые закорючки. На последней же странице, куда мужчина заглянул особенно аккуратно, чтобы ненароком не узнать финал раньше времени, красовалась аккуратная подпись от руки: «Написано по просьбе моего дорогого ученика». Это заинтриговало ещё больше, чем осознание того, что этот томик единственный в своём роде, и никто другой никогда не узнает этой истории, если, конечно, Какаши не решит ею поделиться. Он как раз собирался сесть на свой любимый диван для чтения и приступить к изучению находки, когда громкий вопль, донёсшийся за его окном, заставил Какаши позорно подпрыгнуть на месте, лишь чудом не залив таинственную книжицу чаем. Ох, какая же это была бы потеря. — Привет тебе, мой вечный соперник! — взревел кто-то голосом Майто Гая. — Как поживает твоя весна юности?! Какаши покосился на окно, прикидывая, насколько высоки его шансы избежать общения с Зелёным Зверем. Не то чтобы ему хоть раз это удавалось, но чем чёрт не шутит. В конце концов, Хатаке может просто не быть дома. Мало ли, вдруг он вышел за покупками или прогуляться. Он ведь не обязан открывать всем, кто орёт под его окном. Ход его мыслей прервал очередной крик: — Я знаю, что ты ещё не помер, старая развалина! Открывай, или я залезу в окно, и коляска меня не остановит! Хатаке фыркнул. Настроение неожиданно скакнуло на несколько отметок вверх. Хорошо, что в Конохе всегда есть что-то неподвластное изменениям: верность учеников — ладно, одного конкретного ученика, — задания о поимке кошек для генинов, размер груди Цунаде и, наконец, жизнерадостность и самоуверенность Майто Гая, который ни перед чем не остановится, если решил с кем-то пообщаться. Какаши поспешно схватил клочок бумаги из мусорной корзины и нацарапал на чистой стороне не очень вежливое, но достаточно большое, чтобы Гай мог мог прочесть на таком расстоянии — «вали отсюда». Посмеиваясь, он открыл окно и, наполовину высунувшись наружу, протянул другу записку так, чтобы он рассмотрел каждую букву. Какаши имел редкую возможность наблюдать, как Майто Гай, гордо восседавший в своей коляске, сделался сначала красным, словно мак, а после — не прошло и минуты — позеленел от злости. — Ты чего вытворяешь?! — заорал он, хотя Какаши прекрасно мог слышать его и без этого. — Ты как с друзьями обращаешься? Едва сдерживая смех, Какаши сделал повинное лицо и посторонился, вежливым жестом приглашая Гая войти, как он и грозился, через окно. Зелёный Зверь, который теперь вполне оправдывал свою кличку, взбесился ещё больше. Впрочем, он быстро успокоился, когда заметил как подрагивают плечи Хатаке от беззвучного смеха. — Думаешь, это весело? — взревел мужчина. — Да я тебя на раз-два сделаю, если не испугаешься со мной соревноваться. Я, между прочим, летаю на этой красавице, как тебе и не снилось. Выходи и покажи, что у тебя ещё есть чем похвастать, мой вечный соперник. Подумав секунду, Какаши залез на подоконник и, прежде чем Майто Гай успел спасовать, или заявить, что просто пошутил, выпрыгнул прямо на него. *** — Да что же это делается-то?! — закричала какая-то случайная прохожая. Пара собак, греющихся на солнышке, в панике убежала прочь, а птицы даже не рисковали садиться на ближайшие деревья и теперь беспокойно кружили вокруг, то и дело заполняя небо недовольными возгласами и трелями. Какаши лишь мельком глянул на женщину, чтобы убедиться, не пострадала ли она, но на такой скорости увидел только большое размытое жёлтое пятно. Если бы он мог говорить, он непременно крикнул бы даме что-то извиняющееся, но, увы, ей придётся простить его и так. В конце концов, останавливаться он точно не станет. — Я размажу тебя, Какаши, — голос Майто донёсся откуда-то справа, вроде как спереди, и Какаши поспешно поднажал, работая руками ещё активнее. Так, что отвыкшие от нагрузок мышцы взвыли от ужаса. «Ещё чего», — подумал он, стараясь сделать эту мысль материальной и направить её в сторону Майто, вложить ему в голову, чтобы он знал и не забывался, кто тут номер один. Дорога под колёсами сменилась, когда они выехали на главную улицу. Коляска пошла куда проще, когда ухабы и камни, на которых она со стоном подскакивала, едва не теряя управление, оказались позади. Скорость увеличилась настолько, что Хатаке едва мог различить дома, ровными рядами стоящие вдоль их полосы препятствий. Майто Гай закричал что-то ещё, но теперь его голос точно доносился откуда-то сзади и Какаши возликовал. Надо сказать, сделал он это поспешно, ведь ему пришлось срочно вывернуть свой необычный транспорт влево, делая крутую дугу, когда прямо перед ним выпрыгнула и застыла на месте большая рыжая кошка с розовым бантом. Гай, воспользовавшись случаем, вылетел вперед, успев ещё и громко заулюлюкать. — Смотри, смотри, — закричали детские голоса, но Какаши не дал себя отвлечь. Слегка сменив направление, он нацелился на бельевые верёвки. Разогнав коляску до такой скорости, что очертание домов совсем смылось в бесформенное нечто, он подогнул ноги под себя, тем самым крепко фиксируя коляску, и, наехав на доску, кое-как перекинутую через таз с водой, использовал её как трамплин, чтобы взлететь в воздух и зацепиться за чью-то мокрую простынь. Держась за неё, как ребёнок держится за ивовые ветки, Какаши перелетел через небольшой домишко, а заодно и через своего друга, снова занимая место ведущего в гонке. Безумно хотелось проорать что-то едкое, чтобы подколоть Гая и полюбоваться его реакцией. В уме крутилось несколько остроумных фразочек, на которые Гай непременно вышел бы из себя. Эх, всё-таки жаль, что вместе с голосом Какаши потерял ещё и неплохое преимущество перед своим соперником. Аккуратно, чтобы не вылететь с дороги, Какаши завернул коляску за угол, где в самом конце улицы уже реял большой зелёный флаг — их условный финиш. Крутя колёса со всех своих сил, Хатаке в этот момент даже не думал ни о руках, которыми потом несколько дней не сможет пользоваться как следует, ни о Шизуне, которая наверняка уже знает о его выходке, ни о программе реабилитации, в которую точно не входили бешенные гонки на колясках. В мыслях была только дорога да флаг, развевающийся на ветру. — Я догоню тебя! — прокричал Гай, но в этом уже не было никакого смысла. Потому что Какаши, резко сбросив скорость и вывернув колеса под прямым углом, уже финишировал прямо под меткой, которой неожиданно оказался вовсе не флаг, а один из зелёных облегающих комбинезонов Зелёного Зверя. — Ну ничего, — прохрипел мужчина, безуспешно стараясь восстановить сбившееся дыхание. — Я обязательно побью тебя в следующий раз. Вот увидишь, я выиграю. Какаши никак ему не ответил. Да и к тому же он тоже бы занят тем, что пытался отдышаться. Ведь хоть он и получил от этой небольшой шалости знатную дозу адреналина и хороших — просто восхитительных — впечатлений, никто не мог отменить тот факт, что его тело давно уже отвыкло от соревнований и гонок на скорость. Тем более таких экстремальных. — Ну что, получше тебе? — спросил вдруг Майто, вмиг сделавшись серьёзным. Какаши кивнул, ощущая, как заполняется изнутри тёплой благодарной преданностью. Друг наверняка задумал всё это нарочно, ориентируясь на свои, чисто гаевские, нормы дружеской поддержки. Как ни крути, а он сделал всё, что мог. Чтобы отплатить, да и хоть немного порадовать товарища, Какаши выставил перед собой кулак, по очереди показывая ножницы, камень и бумагу. Лицо Майто просияло. *** «Нет!» — мысленно завопил Какаши, вскакивая с постели. Ноги запутались в простыне, и, не удержав равновесия, мужчина с грохотом упал на пол, больно приземлившись на выставленные для защиты руки. После дневного заезда на колясках пальцы слушались плохо, да и к тому же Какаши так сильно трясло, что он едва сумел вытащить ногу из петли, в которую за ночь превратилось его постельное белье. А когда справился, ото сна не осталось и следа. Он только что трясся, как мокрый щенок на ветру, но даже не мог вспомнить причину. Не знал, откуда взялся этот удушающий страх, что, казалось, заморозил ему внутренности. И это, оказывается, очень страшно — бояться чего-то неизвестного, непонятного. Страшно осознавать, что ты понятия не имеешь, как выглядит твой страх, чем именно он тебя берёт. Ты никогда не будешь готов, если даже не можешь запомнить причину, по которой скулишь, как побитая собака. Какаши подтянул колени к груди и обхватил их руками. Мужчина был искренне рад, что никто не видит его позора, не знает, насколько на самом деле он далёк от понятия нормальности, насколько он далёк до отметки удовлетворительно, которую, смилостивившись, поставил ему психолог после приёма. И так должно оставаться. Никто не должен об этом знать. Если это выйдет наружу, Какаши никогда уже не сможет от этого избавиться. Он и так уже урод: по деревни вовсю бродят слухи один другого бредовее. Одни обсуждают его потерянный голос и то, как именно это могло случиться. Другие — шрамы на теле Какаши. И каждый, каждый уверен, что видел их воочию. Есть те, кого интересует будущее деревни, если к власти придёт такой неполноценный Хокаге. Особо извращённые однажды обсуждали, является ли Какаши ещё мужчиной, или враг был достаточно зол на него, чтобы лишить и этого? Какаши хорошо это знал. Порой он явно слышал эти разговоры, словно шёпот разносился совсем близко, словно шептали прямо ему в уши. Какое-то время он ещё мог уверять себя, что этого не может быть, что это нереально, но ведь и железная выдержка рано или поздно подводит. Как же он устал. Если безумие наконец-то избавит его от этой вселенской усталости, он был согласен сойти с ума. Он был согласен навсегда остаться в больнице под присмотром врачей. В конце концов, у него и нету того, что можно потерять. Кроме, разве, Наруто. Из горла Какаши вырвался короткий злой смешок. Пусть и беззвучный, этот смех всё равно имел зловещий оттенок. Любой бы понял это, окажись он рядом. Кое-как поднявшись, Хатаке поплёлся к своему письменному столу. Он вслепую нашёл перо и вырвал чистый лист бумаги из своего блокнота. Руки болели, но Какаши не мог сейчас отступить. Он знал — если даст слабину сейчас, больше уже никогда может не решиться на это. Сжав зубы, чтобы хоть немного обмануть боль, вгрызшуюся в каждый сустав, он старательно вывел на листе: «Не приходи сюда больше. Никогда». Не включая свет, чтобы не передумать, когда готовая надпись встанет перед его глазами. Ненавидя и кляня себя, он перевернул листок. Во второй раз пошло легче, хоть мужчина пытался усилием воли остановить свою руку. Удивительно, но вторая надпись получилась ещё и куда ровнее. Её можно было прочитать совсем без проблем, даже несмотря на то, что в комнате было совсем мало света. Эта записка понравилась Какаши куда больше, хоть он и понимал, что не имел права о таком просить. Коротко всхлипнув, мужчина снова опустился на пол, буравя взглядом лист, на котором сам только что написал: «Пожалуйста, оставайся со мной навсегда».