Тайное и явное

      После того как все необходимые исследования были проведены, Спок вернулся в каюту. Оставшись наедине со своими мыслями, он попытался найти успокоение в медитации, но не преуспел. Поведение капитана упорно не желало поддаваться логическому объяснению. Его слова и действия с высокой долей вероятности отражали скрытые стремления Кирка, прорвавшиеся наружу из-за ослабления контроля под влиянием инопланетного цветка.       Капитан определенно видел в Споке не только друга. Однако вулканец не мог вспомнить в поведении Кирка по отношению к себе паттернов, используемых тем для соблазнения своих многочисленных сексуальных партнеров. Их взаимодействие никогда ранее, на взгляд Спока, не выходило за рамки дружбы. До происшествия на Омикрон Орвис VII не было даже поводов в этом усомниться.       Следовательно, если Джеймс Кирк и испытывал по отношению к Споку чувства романтического характера, то либо сам не осознавал их, либо счел необходимым скрывать от вулканца. Или же Спок был в недостаточной мере сведущ в земных ритуалах ухаживания и не заметил изменений в поведении капитана.       Больше всего он был обеспокоен тем, что не мог предсказать, вспомнит ли Кирк на следующий день свои действия или же нет. Если не вспомнит, то всё равно оставалась вероятность того, что доктор Маккой введет капитана в курс дела. В противном случае также было два варианта развития событий: Кирк мог проигнорировать произошедшее на планете и продолжить дружеское общение со Споком, что тот счел бы оптимальным, но мог и захотеть прояснить ситуацию и попытаться уточнить, не желает ли вулканец вступить с ним в романтическую связь. Оценить влияние отказа на их дружеское взаимоотношение с капитаном Спок уже не мог, как и солгать ему.       Перебирая варианты, Спок поймал себя на мысли, что потерять возможность близкого общения с Кирком вне смен было бы прискорбно. Только сейчас, углубившись в размышления, вулканец сумел оценить, как много значила для него дружба с капитаном. Безмолвное понимание в критических ситуациях, ощущение надежного плеча рядом, полное доверие и искренняя поддержка стали уже привычными. Останется ли отношение к нему Кирка прежним в случае отказа? Будет ли для самого Спока служба на звездолете столь же психологически комфортной, как и раньше? Ведь немалую часть этого комфорта обеспечивало как раз теплое отношение капитана. Будет ли приемлемой и продуктивной работа в изменившихся условиях? Уходить с Энтерпрайз Споку не хотелось. Неизведанный космос, запланированные на месяцы вперед исследования, привычные ритм работы и обстановка, сплоченный экипаж — всё это успело стать важными составляющими жизни. Теперь же его с таким трудом уравновешенный быт мог рухнуть из-за непредсказуемых земных эмоций. Нелогично и несправедливо.

***

      На следующий день капитан был бодр и свеж, и ничто не напоминало о произошедшем. Исследование Омикрон Орвис VII продолжалось, в лабораториях Энтерпрайз ставили опыты над образцами Idvarp Actorovis, и именно там Спок провел большую часть альфа-смены, пока на мостике дежурство проходило в штатном режиме. Только случайно пойманные вулканцем взгляды Кирка показались ему несколько более задумчивыми, чем обычно. Судя по этим косвенным признакам, капитан сохранил воспоминания, что вызвало у Спока абсолютно нелогичную и даже недостойную вулканца досаду. Когда же Кирк по завершению смены пригласил старпома к себе для личной беседы, тот окончательно уверился, что неприятного с вероятностью восемьдесят семь целых и три десятых процента разговора не избежать.       Войдя в условленное время в каюту капитана, Спок обнаружил его сидящим за столом, за которым обычно проходили их шахматные баталии, и с крайне задумчивым видом рассматривающим находящуюся у него в руках фигурку черного короля. Поприветствовав вулканца и жестом предложив ему занять ставшее для Спока уже привычным место напротив, Кирк поставил короля к остальным убранным фигурам и отодвинул шахматное поле к краю стола, чтобы оно не мешалось. Когда вулканец сел на предложенное ему кресло, капитан выпрямился на своем и переплел пальцы, неосознанно скопировав позу Спока. Нечитаемый взгляд, устремленный на лицо вулканца, и напряжение, в котором находилось тело Кирка, ясно показывали, что тот также испытывал определенный дискомфорт от сложившейся ситуации.       — Что ж, я думаю, не имеет смысла оттягивать неизбежное, — с легкой усмешкой произнес капитан и откинулся на спинку кресла, не теряя, однако, при этом зрительный контакт со Споком. — Вы наверняка уже догадались, что я хочу обсудить произошедшее на планете и после возвращения оттуда.       — Я пришел именно к этому выводу, — подтвердил вулканец. — И для начала хотел бы осведомиться о вашем самочувствии. Я понимаю, что доктор Маккой не позволил бы вам покинуть медотсек в случае, если бы требовалась медицинская помощь, но хотелось бы узнать, успели ли вы полностью восстановиться?       — Утром Маккой сказал, что все мои показатели вернулись к норме, так что сейчас я вполне «в здравом уме и твердой памяти», — с легкой иронией заметил Кирк. — Причем память не подводит и касательно вчерашнего дня, — после короткой заминки капитан продолжил: — Поэтому начну с извинений: я вчера явно позволил себе лишнего, особенно учитывая специфику вулканского отношения к прикосновениям.       — Вы были не в себе, Джим, — напомнил Спок. Обвинять в потере контроля человека, не по своей воле подвергшегося практически наркотическому воздействию, определенно было бы неразумно. — Извинения в данном случае нелогичны, но если для вас это имеет значение, то они приняты.       Чтобы повысить степень комфортности разговора хотя бы для одного из собеседников, вулканец использовал предпочитаемое капитаном в неформальной обстановке обращение по имени. Неизвестно, подействовал ли этот ход Спока или же полученное прощение, но Кирк едва заметно расслабился.       — Благодарю вас, Спок, — землянин чуть склонил голову, а затем вновь выпрямился и сделал глубокий вдох, видимо, решаясь приступить к наиболее беспокоящей его части разговора. — Теперь позволю себе перейти к сути. Вчера под воздействием дурмана местных цветов я вслух признал, что испытываю к вам не только дружеские чувства, а на планете, поддавшись этим самым чувствам, осмелился вас поцеловать, — взгляд капитана переместился на долю секунды на губы вулканца, но затем Кирк восстановил зрительный контакт. — Это влечение зародилось не вчера, осознанным оно тоже стало довольно давно, но я не хотел себя выдавать, боясь потерять вашу дружбу. Но теперь, когда сказанного и сделанного уже не воротишь, я не вижу смысла отрицать очевидное. Я люблю вас, Спок, — пристальный взгляд капитана обжигал своей открытостью. — Для меня бесконечно ценно ваше дружеское ко мне отношение, я готов довольствоваться тем, что вы можете мне дать, и не смею просить невозможного, но если у меня есть хоть малейший шанс на взаимность… — Кирк прервался, то ли подбирая слова, то ли посчитав продолжение очевидным, каким оно, собственно, и являлось.       Спок не отрывал глаз от выразительного лица своего капитана, на котором отражался целый спектр эмоций, но периферическим зрением не мог не заметить, что пальцы того сжимали подлокотники с такой силой, что костяшки побелели, да и всё тело Кирка было напряжено, как взведенная пружина. Вулканец ошеломляюще сильно жаждал снять это жуткое напряжение с тела и облегчить душу друга, но не мог этого сделать. Он позволил сожалению отразиться на своем лице, и по тому, как прикрыл глаза, пряча боль, Кирк, стало ясно, что тот уже осознал, что именно скажет вулканец.       — Джим, дружба с вами — величайшая ценность для меня, но большего я вам дать не в состоянии, — тихий голос Спока был пронизан сопереживанием, и если бы не нуждающийся в эмоциональной поддержке капитан, то вулканец не позволил бы себе так явно выражать свои чувства.       — Что ж, этого следовало ожидать, — выдохнув, Кирк вновь откинулся на спинку кресла. Взгляд его, несмотря на очевидную боль, был тверд. — Мне жаль, что нам обоим пришлось оказаться в такой ситуации.       Их разделял стол, не было прямого касания, но даже так через ментальные щиты Спок все равно ощущал жуткий эмоциональный дисбаланс, в котором находился землянин. Бесчеловечным казалось заставлять испытывать такую боль того, кто успел стать столь дорогим и важным. Но вулканцы не лгут. Да и была бы эта ложь во спасение?       — Мне тоже жаль, — признался Спок, с беспокойством оглядывая друга. — Простите, Джим, я не хотел причинить вам боль.       — Сердцу не прикажешь, — грустно усмехнулся Кирк. Затем его лицо приняло серьезное выражение, и он чуть быстрее, чем обычно, заговорил: — Я надеюсь, что не разрушил своими чувствами слишком многое. Я понимаю, что у вулканцев эйдетическая память, но могу ли я попросить вас забыть об этом разговоре и моем наркотическом бреде? Я не хотел бы терять всё это, — капитан неопределенным жестом обвел руками себя, вулканца, сдвинутое шахматное поле на столе между ними.       — Я постараюсь исполнить вашу просьбу, Джим, — так мягко, как только мог, ответил Спок.       — Тогда, может, вы согласитесь на партию в шахматы? — поинтересовался с явным облегчением капитан. Судя по всему, он хотел сделать вид, что ничего особенного не произошло, и весь визит вулканца затевался ради ставших уже привычными шахматных баталий.       — Разумеется, — Спок передвинул шахматное поле на центр стола и начал расставлять фигуры.       Кирк тоже занялся подготовкой к игре, и лишь устанавливая черного короля на его исходную позицию, как-то неуловимо горько улыбнулся, но вскоре взял себя в руки. Он завел беседу о перспективах колонизации Омикрон Орвис VII, которая после перетекла в разговор о предложенных мистером Скоттом усовершенствованиях двигателей Энтерпрайз и касалась еще многих корабельных, и не только, тем. Но, несмотря на внешне бодрый вид капитана, вулканец чувствовал, что Кирк рассредоточен, ощущал, как ментальные щиты дрожат от близости эмоциональных вспышек землянина.       После третьего поражения подряд капитан признал тщетность попыток скрыть свое истинное состояние и, извинившись, предложил продолжить игру в другой раз, на что Спок, разумеется, дал свое согласие. Покидая каюту Кирка, вулканец хотел было как-то поддержать его, но тот мог принять наверняка неловкую попытку Спока выказать участие за жалость, что еще более усугубило бы ситуацию. Поэтому вулканец не стал корректировать свое обычное поведение, и, если он правильно интерпретировал взгляд Кирка, тот был за это благодарен.       В тишине и полумраке своей каюты, сидя на коврике для медитаций и безуспешно пытаясь обрести покой, Спок, несмотря на выбор единственно верного пути и претворение в реальность далеко не самого худшего варианта развития событий, ощущал, что непривычное гнетущее чувство никак не уходит из груди.