Фотка — здесь я с друзьями

      По Флорентийскому парку в воскресенье нельзя было сказать, что на дворе уже двадцать третий век: студентота усыпала собой все лавочки вокруг центрального фонтана, будто и нет занятия интереснее в мире, чем глазеть на журчащую (или как будто трещащую?) явно токсичную воду. Оно и понятно, никому не охота торчать в сорокаградусную жару в тесных общежитиях, под сенью жухлой листвы хоть какой-то свежий воздух… Был. Лет двести назад. Ну или хотя бы часа в четыре утра, когда здесь еще не толпилась такая уйма народу.       «И всё же этот день не должен стать плохим», — с неизменным оптимизмом думал Чарли, принимая от продавщицы перевозного магазинчика два рожка крем-брюле с шоколадной крошкой. Конечно, любой, кто знал этого смуглого брюнета, мог бы с уверенностью сказать, что хорошее настроение всегда присуще ему, но это не так. Никто физически не может быть в добром расположении духа постоянно. Но сегодня был повод.       Хотя начало этого дня едва ли можно было назвать приятным. Чарли разбудили, Эмма, одна из его самых близких подруг, ворвалась в его комнату ни свет, ни заря, напрочь наплевав на то, что он, вообще-то, очень даже любит поспать в выходные до полудня.       — Ой, ты такая сова! — с этими словами Эмма раздвинула плотные шторы, солнечные лучи раннего июльского утра больно ударили по векам. — Окстись, сегодня не время эволюционировать до ленивца!       — Скорее уж тогда деградировать, — Чарли уже сидел, осоловело хлопая глазами и жмурясь. — Кстати, а что, сегодня праздник какой?       — Ну, ты скажешь тоже… Разве то, что мы трое в кои-то веки не в смене, да и занятий нет, — не достаточный повод для праздника?       Вопрос, конечно, был риторическим. Эмма притащила Чарли во Флорентийский парк, где их уже ждала Эйприл. Сердце поневоле вздрогнуло, когда взгляд заприметил знакомый силуэт с узнаваемым каре каштановых волос.       — Вы в курсе, что я тут уже битый час торчу? — на опоздавших моментально обрушился гнев, однако, Чарли заметил, что недовольство Эйприл выражала только в сторону Эммы. Видно, и её вытащили из дома против воли.       — Ой, да ладно вам, чего вы такие скучные! — рассмеялась Эмма и мельком глянула на циферблат часов, которых никогда не носила. — Ой, вы знаете, а ведь я уже опаздываю. Совсем забыла, совсем! Сегодня же последний день распродажи, когда я могу урвать ту самую сумочку от…       — Нафиг она тебе сдалась? Она такая дорогая и непрактичная! И вообще, ты серьёзно вытащила нас, чтобы постоять в очереди? — голубые глаза Эйприл потемнели до цвета грозовых туч. Ещё немного и кого-то поразила бы молния.       — Ой, ну вам же совершенно не обязательно идти со мной. Погуляйте тут. Я быстро!       Чарли поперхнулся от такой неприкрытой «подставы», но Эмма, кокетливо высунув язычок на прощание, уже испарилась.       «И о чём она только думала? Эйприл же обо всем догадается!» — думал он, косясь на оставшуюся из подруг.       К счастью, она была слишком занята бурчанием себе под нос, чтобы трезво анализировать происходящее. Чарли расслабился.       Они сделали пару кругов вокруг фонтана, огибая корпящего над картиной художника, болтая о том, о сём. Он рассказывал ей о тех сладостных утренних сменах, когда вместо дешевого пойла клиентам заваривались самые дорогие сорта индонезийского кофе, появившиеся в их общем месте работы кафе «Артишок» будто по ошибке: их начальник Стэнли не очень любил тратить деньги. Куда больше он любил их «жмотить».       Она делилась идеями для картины, которую планировала написать для выставки.       — Я думала о чём-то в жанре современного реализма, но честно говоря, не уверена, что потяну. Понадобится уйма времени, чтобы отработать технику и передать не просто картинку по типу… ну, знаешь «как в жизни», но и заложить посыл. Да и непонятно, какой посыл я могу заложить, — Эйприл на мгновение замолкла, чтобы состроить важную гримасу и пафосно продолжить: — «Куда катится наш мир»! Или «эта тонкая грань между бедностью и нищетой в пригородных районах Ньюпорта»! Картина, которая обязана привлечь внимание к низкому качеству жизни студентов, будущего нашей страны. Вот же бред! — она нарочито громко засмеялась, смахивая с шеи прилипшие мокрые от пота локоны.       Поддерживая веселье, Чарли тоже заливисто захохотал. «Ей жарко. Впрочем, как и мне. И что за глупые мысли?» — стыдливо подумал он, когда заметил тот самый прилавок с мороженщицей.        Глядеть на девушку издалека уже не казалось таким нелепым, Чарли поневоле замер, как дурак с этими рожками мороженого в руках, наблюдая за точеной фигуркой. Оставшись одна, Эйприл присела на краешек только что освободившейся лавочки, она задумчиво ковыряла носком кроссовка камешек на мостовой и казалась такой оторванной от реального мира. Чарли был уверен, что если именно в такие минуты заглянуть ей в глаза, то в голубых радужках можно было бы увидеть те самые чистые пруды в провинции недалеко от Гринвейла, о которых он совершенно ничего не знал. Такая хрупкая иллюзия, которая легко разрушается от неловкого движения неопытного танцора. Или неверного взмаха кисти неумелого художника. Или проходящей мимо пустой оболочки торчка, сидящего то ли на аматине, то ли на какой другой гадости. Словно заметив его краем глаза, Эйприл вся подобралась, вцепилась в край лавочки и провожала тень настороженным взглядом исподлобья. Чарли удовлетворённо кивнул самому себе.       «Можно вывести девушку в большой город, — улыбаясь, думал он про себя. — Но невозможно заставить её чувствовать тут как дома. Да и не нужно».       — Вот, держи, — подойдя, он протянул ей рожок подтаявшего мороженого и виновато заметил, что прежде острая верхушка моментально округлилась на жаре и пустила маленькие капельки по вафельным стенкам.       — О, спасибо! — Эйприл оживилась. Слизнув полужидкую смесь шоколада и молочной лужицы, она довольно зажмурилась. — Чувствую себя снова школьницей. В нашем возрасте ведь принято освежаться свежим пенным.       Чарли засмеялся, падая на пластиковые доски сидения рядом.       — После тех помоев, что разливаю в «Артишоке» по вечерам, я уже не могу наслаждаться алкоголем так, как раньше.       — И то верно, — протянула Эйприл.       Они некоторое время молчали. Мороженое из синтетического молока оказалось куда более безвкусным, чем можно было предположить. Зато оно не было таким липким и сладким, как натуральное, благодаря чему куда лучше справлялось с утолением жажды. «И где там черти носят эту Эмму!» — думал каждый из них, испытывая непонятную неловкость.       — Знаешь, — Эйприл заговорила поспешно, словно не могла позволить этой паузе и дальше продолжаться, — я и сама не очень-то люблю запах алкоголя. От первого глотка всегда блевать тянет. А потом, как градус в голову ударит, уже тупо всё равно.       Улыбка испарилась с её лица, оставив еле заметные морщинки-ямочки.       — В общем-то, оно и понятно. Мой папаша мог к чему хочешь привить отвращение, а этот запах… постоянно напоминает его, — она сделала упор на последнем слове и замолчала. Между бровями образовалась складочка.       — Я тебя понимаю.       Чарли спешил вытянуть подругу из неприятных воспоминаний, но тоже очень быстро замолк, не зная, какие слова будет правильно подобрать. Он совсем не хотел вываливать на Эйприл истории из своего тяжёлого детства, да и не любил он говорить о себе.       Но как иначе он мог подбодрить девушку, которую любил?       — Я тебя понимаю, — повторил он, едва коснувшись пальцами девичьего запястья. — Мы столько неприятного вынесли от своих предков. Но только благодаря этому мы можем в полной мере испытать счастье теперь.       — Да, наверное… — голос Эйприл все ещё дрожал. — Знаешь… Обычно я не верю, когда кто-то говорит, что понимает меня. Это такое тупое утешение, ведь как кто-то может меня понять, он же никогда не был на моём месте! Даже если и испытывал что-то подобное! Но тебе, — Эйприл на миг стушевались, подняла взгляд, чтобы столкнуться с Чарли взглядами. — Но тебе я верю.       И от этих слов у Чарли потеплело на сердце.       — Ну вот, — засмеялся он, пытаясь скрыть непрошенную радость и смущение. — Я пытался утешить тебя, а выходит, что ты меня утешила.       Лицо Эйприл покрылось красными пятнами.       — Да иди ты! — она толкает его локтем в бок, и, смеясь и сгинаясь от удара, Чарли выранивает мороженое. — Ой. Извини…       К образовавшейся лужице моментально подъехал робот-садовник и, ловко орудуя щёточками, размазал мороженое по каменной дорожке в причудливую рожицу. Эйприл с Чарли поспешили ретироваться, не ровён час, их привлекли бы за нарушение общественного порядка. Объясняй потом полиции, что это всего лишь случайность, а не спланированная акция по предумышленному доведению несчастных прохожих до падения с летальным исходом. Так они шутили, прекрасно понимая, что в мире, где генетический материал сдаётся каждым при рождении и представляет собой основу для идентификации личности, их найдут, будь они кому нужны.       Но кому могут понадобиться пара студентов, даже не разъезжающих на скейтах?       Уже в четвёртый раз заглядываясь на полупустой холст всё того же неутомимого художника, Эйприл шумно вздохнула.       — Ты чего загрустила? — ласково и как можно непринуждённее спросил Чарли.       — Вот скажи, — Эйприл взволнованно облизнула губы, — мы тратим с тобой столько времени на работу, просто для того, чтобы свести концы с концами. Ты работаешь почти без выходных, и это только для оплаты обучения! Занимаешься уже по ночам, занятия приходится пропускать… А ты думал, что будет, если наши мечты не сбудутся?       Чарли поморщился. Сама того не ведая, она наступила на больную мозоль. Стоило отдать должное её проницательности, подруга сразу это поняла и попыталась свести всё к шутке:       — Представь, — тонкие девичьи губы расползлись в ироничной улыбке, — а что, если твои заслуги в кафе вдруг окупятся… И ты станешь его владельцем?       Чарли прыснул.       — Ну а что? — Эйприл ожесточённо пыталась оправдаться. — Ты уж лучше справишься с нашей кафешкей, чем Стэн.       — Ты же понимаешь, что это будет совсем не то, о чём я мечтаю, — он продолжал добродушно улыбаться. — Ты верно подметила, я столько пашу только для того, чтобы прокормить себя и оплатить обучение. А всё, что у меня остаётся, я отдаю мечте. И знаешь, у меня совершенно не остаётся времени думать о том, что будет потом!       — Завидую тебе, — Эйприл снова вздохнула. — А я постоянно об этом думаю.       Сзади послышался торопливый цокот каблучков.       — Сюрприз! — кто-то накинулся на них сзади, удушающим движением ухватив за шеи.       — Чёрт, Эмма! — вскрикнула Эйприл.       Чарли быстро высвободился из некрепких объятий Эммы, эта несерьёзная хохотушка даже не заметила этого, пока отбивалась от нападок его любимой подруги. Любимой и такой… недоступной. Разбередённые её словами сомнения вновь всколыхнулись в душе.       А действительно, что их ждёт?       В Венеции столько амбициозных людей, что легко можно забыть: успеха достигают единицы. И пусть Эмма права, и он — куда лучший вариант для Эйприл из всех, но что он мог ей дать в том далёком будущем, что рисовало ему воображение? И пусть в этих фантазиях он ухватил удачу за хвост и возвращался домой с любимой работы, завершив свой танец со сцены в одном из элитных клубов, а дома его будет ждать Эйприл, протягивая вчерашний ломоть хлеба и стакан ржавой воды. Кого сегодня вообще волнует искусство? И не приходится надеяться, что кто-то заметит их с Грендель Авеню и начнёт спонсировать, это всё равно, что на полном серьёзе собираться выиграть в лотерею. И вот на такую жизнь он её обречёт? Жизнь, где приходится выбирать между последней крошкой и мечтой.       — Эй, глядите, я притащила с собой Маркуса, — шебутная Эмма, наконец, представила им своего спутника, высокого парня в дешёвом пиджаке.       — Эй, а как же сумка? — Эйприл была всё ещё недовольна поведением подруги.       — Ой, да она дорогая и непрактичная, — отмахнулась та и снова цепко ухватила рукав футболки Чарли, притягивая его к себе. — У меня идея получше. Маркус, сфотографируй нас!       Все сдались после непродолжительного пререкания, в котором Эйприл сопротивлялась, утверждая, что «недостаточно фотогенична» и вообще сегодня не помыла голову (и что бы не говорила, оставалась всё также мила), а Маркус изображал важного дельца, не считающего дружескую фотку достойным поводом расчехлять агрегат. Но вот, объектив наведён, и троица друзей замерла, Эмма, подбоченясь, вышла вперёд, слегка повернув голову. «Я всегда лучше получаюсь на фотках в профиль!» — твердила она. Эйприл неловко застыла справа от неё, Чарли — слева, не решаясь ни на миллиметр нарушить собой же установленные границы.       «Эмма скажет, что я дурак, и… она права. Я — величайший дурак из всех!» — размышлял он, бездумно уставясь прямо в блестящую линзу.       Именно в тот день Чарли принял решение никогда не признаваться Эйприл в своих чувствах.