Темно.
________
Открывать глаза тяжело. В горле пересохло, ресницы покрылись омерзительной коркой; насквозь мокрая рубашка липнет к спине, а свинцовая голова никак не желает оторваться от подушки. Себастьян смотрит в потолок и осознаёт, что привычная белизна его комнаты, от которой по утрам всегда глаза свербило, куда-то исчезла, сменившись пылью и…это что, паук? Воспоминания о произошедшем накрывают вместе и разом, и он в ужасе таращится в пустоту. Губы внезапно начинают дрожать. Он…ушёл. Навсегда. Он ушёл и не обернулся, и сейчас он- — Чес, — хрипит он, не узнавая собственный голос, — боже, позор какой… Обжигающая волна стыда вынуждает стиснуть зубы и зажмуриться. Он проводит рукой по лицу, и что-то белое мельтешит перед глазами. Бинт. Рука забинтована. Уголок губ против воли дёргается вверх. Надо же, а говорил, что нет бин- Он в ужасе замирает, когда до мутной головы наконец-то доходит запоздавшее осознание. Он видел. Не только видел, а еще трогал и мог детально рассмотреть, звенит в подсознании отвратительный ехидный голосок, и Себастьян закрывает лицо рукой; ненавистный запах спирта бьёт в нос, лишний раз напоминая о случившемся. Он старательно прятал ото всех напоминание о своей никчёмности. Это было бремя, от которого ему не суждено было избавиться, и он не хотел, чтобы кто-то кроме него его лицезрел. Обязательно начались бы расспросы. Себастьян знал: Чес бы не оценил. Да зная Чеса, нетрудно было догадаться, что он захочет сделать с его дражайшим отцом. Чес был лишён всяких манер, а в подобных ситуациях — здравого смысла. Несмотря на то, как яростно он оберегал собственную мать от любого намёка на дурное слово, едва ли он бы принял оправдание на этот счёт от Себастьяна. Он просто не хочет, чтобы я опозорился, сказал бы ему Себастьян, и тотчас получил бы кулаком по зубам. Целое лето пропотел в проклятых рубашках, а в итоге всё покатилось к чертям. — Зомби, я уж реально переживать за тебя начал, — он вздрагивает от неожиданности и тут же сетует на собственную невнимательность. Чес стоит в дверном проёме, держа в руках две кружки, и улыбается. Не без труда он садится, прислонившись спиной к стене, и опускает глаза на колени. Что это на мне надето? Кровать рядом прогибается, и Чес, раскинув ноги, суёт ему под нос кружку. — Пей давай, — он делает глоток из собственной и расслабленно откидывается назад. Себастьян послушно отпивает, тут же скорчившись. — Омерзительно, — беззвучно выдыхает он, и Чес громко фыркает. — Ну извините, месье, мы, простые смертные, пьём преимущественно дождевую воду. Несколько месяцев назад его бы серьёзно побеспокоили такие слова, но сейчас он уже научен отличать то, что Чес по недоразумению называет юмором, от правды.________
Чес с ним не разговаривает. Дежурное «прости», обычно спасавшее в подобных ситуациях, почему-то на него совсем не действует. — Почему около тебя опять ошивалась эта примитивщина? — звенит в голове презрительный голос Лидии, и Себастьян качает головой. Чес — одно из самых сложных созданий, которые ему довелось повстречать. Как может кто-то столь добрый быть таким беспощадным? — Чес, пожалуйста, — обессиленно бормочет он, глядя, как тот дёрганными движениями перебирает пальцами струны на своей гитаре. Кажется, это один из его способов выпустить пар. Чес впервые за полтора часа, проведённых в гнетущей тишине, смотрит на него, а затем откидывает в сторону свою драгоценную гитару и взлохмачивает волосы. — Ты придурок, Глэм, — серьёзно отвечает он, и сердце Себастьяна трепещет от внезапной радости. Он бездумно кивает, готовый на что угодно, лишь бы его простили. — Значит так, вундер, — начинает он, садясь напротив, — слушай меня внимательно. Ты, — он демонстративно тычет ему пальцем в грудь, — никогда больше не будешь от меня такое скрывать. Ты, — вновь тычок, от которого он невольно ойкает, — теперь живёшь здесь, и- так, заткнись и слушай, — обрывает он не успевшие начаться возражения, — через всё дерьмо мы пройдём вместе, и это не обсуждается. Меня не мурыжит, что там спизданул твой папаша, ему походу виднее. А макет… Я тебе помогу. Новый смастерим как нефиг делать! Только это, — его тон, наконец, смягчается, — не плачь больше, ладно? Невероятно. Вопреки всему здравому смыслу глаза снова начинает щипать, и он совсем ничего не может с собой поделать. Себастьян неуклюже закидывает руки вокруг шеи Чеса, тщетно пытаясь спрятать лицо. Чес издаёт неопределённый звук и, помедлив, неловко хлопает его по спине. — Прости, — гнусаво бормочет Себастьян, — это на самом деле необъяснимое явл- — Ладно, зануда, не начинай. Когда Чес отстраняется, его лицо почему-то красное. Возможно, его тоже пробило на слёзы? Он не успевает озвучить свои мысли: Чес в два прыжка оказывается у выхода и покидает комнату. Дверь хлопает довольно громко, но через минуту открывается вновь. Чес, уже успокоившийся и, кажется, необычайно довольный собой, подходит к сидящему Себастьяну. — Дай-ка руку свою. Да не ссы, давай. Окончательно сдавшись ему на милость, он всё же вытягивает подрагивающие пальцы вперёд и в изумлении наблюдает, как белизна бинта сменяется чем-то чёрными. — Крутые, а? Эт напульсники. Для тебя дебила откопал! Он восторженно вертит рукой, уже не пытаясь сдержать улыбку, и не верит собственным глазам. Несколько синяков вызывающе торчат по краям, но когда они пройдут... Они… пройдут. Теперь пройдут. Он на мгновение прикрывает глаза, не справившись с нахлынувшими чувствами. — Ну и славно, — провозглашает Чес, не отрывая от него взгляда, а затем валится рядом на кровать, и Себастьян, ойкнув, скатывается в центр прогнувшегося матраса. Чес фыркает, придержав его рукой во избежание столкновения, и в комнате вновь становится тихо. — Мне не нужен новый макет, — внезапно для самого себя выдаёт Себастьян, и Чес удивлённо ловит его взгляд. Слова даются как никогда легко, и внутри отчего-то тепло. — Я благодаря тебе весь город узнал, Чес. Мне больше не нужно ничего представлять и додумывать, ведь ты мне показал. Кажется, Чесу не по плечу такая искренность. Он отворачивается и падает на спину, закрывая лицо рукой, и Себастьян обеспокоенно склоняется над ним. — Никогда так больше не делай, вундер, — бурчит он сквозь пальцы, и Себастьян с любопытством наблюдает, как красные пятна с его лица медленно сползают вниз по шее. Не делать чего? Но этому вопросу суждено остаться без ответа: из-за двери раздаётся шум, а затем недовольные причитания, и Чес в одно движение оказывается в вертикальном положении. — Ну что, пошли объявлять, — невесело провозглашает он, протягивая ему руку, чтобы помочь встать, и он беспомощно улыбается. — Я в чистейшем ужасе, Чес. — Не дрейфь, амиго, — а затем с усмешкой добавляет: — я тоже. Глэм крепко хватается за протянутую руку.