.
16 мая 2021 г. в 12:00
Немец, этот гребанный робот сказал, что поможет только чудо, а значит все, блять, конечная. Спешиваемся, господа.
Денис не помнил, когда в последний раз ночевал дома. Там стены из него всю дрянь высасывали, забирали боль, но взамен требовали чего подороже — правды. А этого себе Титов позволить, увы, не мог.
Не мог, глядя в глаза Максу, сказать, что у него в голове злоебучая опухоль, которая каждый день становится все больше и вытесняет собой мозги, выдавливая те утренними носовыми кровотечениями.
Когда это случилось впервые, Максим был дома и пиздец как напрягся. Будто чувствовал, знал, но прикидывался дурачком, чтобы ещё немного пожить счастливо, как жили дни, месяцы до этого. Но Денис упрямо молчал, оправдывался, мол такое было уже и вообще, это он вчера за компом пересидел-переработал. Хуйня, одним словом, пройдёт.
Как на собаке заживет.
В своих собственных глазах Денис был той ещё псиной. И не потому, что человек херовый или жизнь какую-то не такую прожил. У него-то из грешков — ну максимум травка и вождение в не совсем трезвом. А ещё он Макса любит и когда тот сзади.
А вот то, что он зассал рассказать Кольцову о том, что умирает, его личный суд присяжных в лице совести и здравого смысла простить не смог. И при каждом удобном случае макали лицом в грязь и держали в этой жижице подольше, мол, приятно тебе, сука, а каково Максу будет, когда ты в один прекрасный день просто упадёшь замертво и истечёшь кровью?
Титов наедине с собой рыдал до икоты. Сидел под ледяным душем часами, закуривался так, что пол мягким под ногами становился и недавно съеденный обед вылезал обратно.
Аппетит, к слову, тоже пропал. Оттого вес в минус, очаровательный тон лица оттенка ноль-ноль «могильная плита» и рёбра веером под кожей.
— Денич, твоя талия, блять, аномалия, — Макс сжимал руки под нижним рядом рёбер и большие пальцы ныряли под острые кости. — Песочные, нахуй, часы ...
— Не сломаешь, не ссы, — смеялись, для обоих игра в угадай мелодию с приятным бонусом после, а потом Макс на бок и до утра не шелохнувшись, если только чуть посапывая, а Денис снова в душ, чтобы вода всхлипы заглушала.
В какой-то момент Титов перестал ночевать дома. Приезжал утром, закрывался в душе, переодевался, пытался впихнуть в себя что-то съестное и снова уезжал на работу. А как пора было бы возвращаться, отмаз всегда один и тот же: прости, Макс, работы дохуя, ты ложись без меня, ладно, а я потом приеду.
Не врал, приезжал, но когда уже Кольцов на пороге полностью одетый стоял. Деловой, его сейчас порталы на части трепали, а Денис гордился.
Макс пару раз пытался заговорить с ним, выяснить, что за хуйня происходит в их жизни, может, он в чем виноват, но Титов отнекивался, лез целоваться и разговор как-то сворачивался до следующего раза, когда Кольцов снова догонит, что что-то всё-таки не так.
Журналист-сука-расследователь.
А в ту ночь все как-то по накатанной было: утром разбежались, обменявшись смазанными поцелуями, на протяжении дня ещё парой смс-ок наверстали упущенное, Денис даже на смайлик с сердечком расщедрился, а вечером заезженной пластинкой — прости, пойми, но не отпускай, буду поздно, ты так и знай.
Кольцов тогда ничего не ответил, хотя прочитал, и у Титова что-то где-то екнуло.
Похуй, все равно ничего не поменяется, если только эта дрянь в голове по щелчку пальцев не рассосётся. Чудо, хули.
Денис успел свернуть какой-то левый сайт секундой раньше, чем поймал себя на странном ощущении постороннего присутствия. В офисе в этом время никого нет и не бывает, кроме него, но какие-то звуки смутно напоминали шаги и те стремительно приближались.
— Ты чего это ... Здесь? — он должен был сказать что-то другое, но не смог, от вида Кольцова на пороге кабинета голова стала тормозить ещё больше привычного.
— А где, блять, с тобой разговаривать? — что-то в интонации вильнуло не туда и Титов догадался, что Макс к нему не с чистой совестью пришёл.
— Ты бухой, что ли? — вопрос ни к чему, только чтобы побить предыдущий.
— Да какая, нахуй, разница, — Кольцов рявкнул и хлопнул стеклянной дверью до звона.
— Разница есть вообще-то, — Титов изо всех сил держался ровно. — Ты не в адеквате. Езжай домой, я утром ...
— Что? — Макс с издевкой хмыкнул. — Приедешь и мы поговорим, да? Ты же это хотел сказать?
— Именно это, — блеск крышки ноута помог спрятать взгляд, но опустить ее Денис не успел.
— Да чё ты мне пиздишь-то постоянно, а? — Кольцов оказался возле стола в два больших шага и захлопнул ненавистную железяку.
— Да хули я ... — Денис успел только дыхание перевести.
— Потому что пиздишь и упираешься, как баран, блять, — Макс срывался каждой новой репликой все больше. — Я-то думаю, чё не так-то, может, я хуёвый или ты нашёл себе кого-то ...
— Что ты несёшь ... — Титов закрыл лицо руками, пряча пятна на щеках
— Тогда какого, блять, хуя, Денич? — стол протаранили обе тяжёлые ладони Максима и Титов подскочил на ноги, ошпаренный злостью. — Что, блять, присходит, а? Ты если чё не так, ты говори! Говори! Давай, сука, правду-матку, как на духу, а?
Денис жался к книжному шкафу, морщась от крика, но Кольцов моментально среагировал, отрезая пути к отступлению обеими руками.
— Надоел тебе? Внимания мало тебе? Может, трахаю хуёво или тебе романтики не хватает в нашей дерьмовой, сука, жизни? Что, блять, Денич? Не молчи, ну! — пальцы впивались в плечи, застывая горячими следами на коже. — Давай!
— Макс ... — это была не первая попытка дозваться и не последняя увернуться от взгляда.
— Или ты ссышь мне в лицо сказать, что я тебе нахуй не нужен, а? Ссышь, да? — Кольцов таранил своим лбом чужой, уже не сдерживая крик и слёзы. — Не молчи, сука, Денич, пожалуйста, нахуй ... Я же ...
— Макс ... — Титова колотило от макушки до кончиков пальцев. — Макс, я не ...
— Я люблю тебя, блять, еблана, сука! — Максим не слышал, впирался лбом и носом, мазал своими губами по тонким и жмурился. — Люблю тебя, блять ... А ты меня своим молчанием на изнанку, сука, выворачиваешь, понимаешь? Скажи ... Денич, скажи, если я тебе стал нахуй не нужен, а. Скажи, пожалуйста. Я не могу так больше, блять ...
— Макс, Макс ... — Денис захлебывался немыми рыданиями, запихивая их обратно в глотку и отделываясь нервозными обрывистыми вздохами, подставляя лицо горячим бормочущим губам. — Макс, я ...
— Я не хочу без тебя, слышишь? Я без тебя, блять, не хочу ... — у Кольцова заплетался язык, выписывая слова на впалых щеках и линии челюсти. — Я люблю тебя, Денич, люблю, блять, так сильно ...
— Макс ... — он его не услышит, можно и не пытаться дозваться, а слова и без того теряют смысл, когде Макс поцелуями сползает к шее и плечам.
Целует жестко и мокро, от мочки уха вниз по шее и полукругом над ключицами снова к уху, зарываясь в волосы на затылке носом и снова вниз к плечу. Сдвигая горловину, рыча от нетерпения и сдирая свитер полностью, тут же припадая влажной властной лаской к груди и медленно сползая ниже, вылизывая каждую из ложбинок выступающих рёбер.
Опускаясь на колени без стыда, пальцами впиваясь в бедра и сминая грубую ткань джинсов, пока губы заняты дорожкой редких волос от пупка и вниз. А когда подбородок упирается в пояс, пальцы быстро и ловко справляются со всеми застежками, и джинсы вместе с трусами тянутся вниз по ногам, обнажая требующий внимания член.
Макс не даёт Денису очнуться, закрывает головку губами, активно посасывает и успевает с силой подхватить Титова под бёдра, не давая тому сползти по книжному шкафу вниз.
Дениса от возбуждения ломает. Уязвлённое болезнью тело, как один оголенный нерв, резонирует каждому вздоху и движению языка, до дрожи и капель испарины на лбу и груди. Пальцы ищут поддержки в пышных кудрях, путаются в них, как путается язык во влажных петлях вокруг мошонки и ствола, обсасывая его целиком, особенно глубоко пропуская в глотку и сжимая изнутри мягким небом.
У Титова земля уходит из-под ног, мышцы сворачиваются и ломают суставы, заставляя существовать только потребностью чувствовать Кольцова так близко, впитывать его в себя, как в последний раз. И Макс это чувствует даже сквозь толщу злости и отчаяния, возбуждения и желания, оседающих свинцом внутри.
Макс поднимается на ноги, грубо цепляя зубами кожу на рёбрах, тянет Дениса за бедра к себе, но, едва ли соприкоснувшись щеками, роняет грудью на стол, небрежно скидывая ноутбук на пол.
— Поднять? — Денис затылком чувствует — усмехается.
— Похуй, новый куплю, — этим он даёт согласие на все, что только Макс может захотеть.
А Макс его пиздец как хочет. Потому не теряет ни секунды времени и нетерпеливо справляется со своими штанами, но пока руки заняты застежками — цепляется губами за плечи и лопатки, суетливо дотягиваясь рукой до линии позвоночника и нажимая, заставляя проснуться, свести крылья лопаток вместе. Худоба подчеркивает изгибы и Макс скулит от обожания этого блядски прекрасного тела, соблазняется на ещё один рейд мокрых прикосновений по всей спине и пояснице, оставляя метки-засосы то тут, то там и особенно сильно стискивая губы в момент, когда Денис прогибается и требовательно выставляет бедра.
— Потерпи, мелкий, потерпи ... — уговаривает обоих Макс и опускается на колени снова.
Сминает в пальцах ягодицы, разводит в стороны, пропускает каплю слюны между и следом мажет языком, толкаясь твёрдым кончиком внутрь. Денис прогибается в спине глубже, ведёт бёдрами навстречу горячему языку и хрипло вздыхает, незаметно поджимая пальцы на ногах.
— В ящике ... — растекаясь по столу, Титов каждой клеточкой тела ощущает секундное промедление. — В правом ...
Максим не переспрашивает, движением языка внутрь благодарит за подсказку и слепо шарится по ящику, выуживая оттуда смазку.
— Потерпи, мелкий ... — отрывисто выдыхает и целует ягодицы, выдавливая гель не пальцы. — Потерпи ...
Денис кусает губы и терпит, но о его нетерпеливости кричит тело, переминаясь с ноги на ногу, поджимая колени и теснясь грудью к прохладному столу все сильнее.
— Потерпи ... — Кольцов чередует укусы и поцелуи, не оставляя на ягодице живого места, и ныряет одним пальцем внутрь, быстро добавляя к нему ещё один и уже толкаясь третьим. — Тихо-тихо-тихо ...
Титов растекается, упирается бёдрами в стол, методично вжимается лбом в сгиб локтя и почти хнычет, тяжело дыша сквозь приоткрытые губы.
— Макс, блять ... — срывается, когда Кольцов задевает простату.
— Ты узкий, пиздец ... — Макс оправдывается, самого трусит в предвкушении большего, но продолжает двигаться пальцами внутри.
— Похуй... — Денис закусывает кожу на предплечье, протяжно воет и силится свести колени вместе. — Похуй, блять, Макс, п-пожалуйста ...
— Денич, сука ... — Максим рычит, больно кусая ягодицу, след на глазах наливается краской. — Порву же, блять...
— Похуй ... — Титов трется щеками о руки, вытирая слёзы, и всхлипывает, почти умоляя. — Похуй, Макс, пожалуйста ... Тебя хочу ... Тебя хочу чувствовать внутри, а не твои пальцы, блять, пожалуйста, Макс...
Кольцов себя ненавидит, но поддаётся. Он будет себя ненавидеть вдвое больше, если сейчас не сделает то, что Денис просит, дрожа всем телом.
— Ты, блять... — Макс шумно втягивает воздух и напоследок выдавливает смазку на ладонь, раскатывая ее по члену и смазывая промежность. — Ты, блять, невыносимый ...
Невыносимый, но пиздец какой любимый и желанный. Максим не верил во всю эту любовную лабуду до тех пор, пока не встретил Дениса. Не верил в то, что от желания могут дрожать колени и темнеть в глазах, не верил, что одного взгляда на человека ему хватит для того, чтобы опуститься перед ним на колени. Не верил ни во что человеческое, ни в себе, ни в людях. А потом появился Денис. И все, что было до него — испарилось нахуй.
— Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя ... — Кольцов обещал, признавался, угрожал, умолял каждым словом, врезаясь своими бёдрами в другие, узкие и покрытые пятнами, требующие ещё движением навстречу. — Люблю тебя, люблю ...
Титов стонал в голос, извивался и вверял себя в плен сильных горячих рук, оплетающих со спины и вокруг груди, к плечам, слишком крепко, чтобы вырваться. Невозможно крепко, так просто невозможно.
И им не нужно было трахаться всю ночь, чтобы почувствовать то, чего не хватало, что успели растерять за те дни молчания, пока Денис прятался в офисе. И сейчас, упираясь затылком в сильное плечо и безвозвратно уплывая слишком далеко, чтобы вернуться, Титов забывал обо всем, верил в ебучие чудеса и любовь, что по сути-то одно и то же.
Макс кончал с громким стоном, кусал обратную сторону шеи, а после мучительно долго вылизывал ее, путаясь носом в волосах, жадно вдыхая запах и размазывая рукой сперму по промежности. Так он любил. Мокро, жестко, пиздец властно и в то же время до исступления нежно.
Нежно зализывал следы и собирал языком и губами белёсые капли с бёдер и живота, обнимал и прижимал к себе, не оставляя шанса сбежать хоть куда-либо. А Денис жался лбом к губам, выклянчивая поцелуй, пока коротко подрагивающие пальцы изучали плечи и ключицы будто впервые или в последний раз.
Максим засыпал, скользя кончиками пальцев по волнам рёбер и улыбаясь в лохматую макушку. А Титов жался к груди щекой, едва ли не взбираясь сверху, и сквозь полуприкрытые веки незаметно ни для кого, а главное — для Макса, неслышно плакал.
Без всхлипов и соплей, даже без слез практически. Одинокими, случайными. Теми, что остались.
Он жил мгновениями рядом с Максом и умирал секундами неумолимого времени.