— Кембридж, 1910-ые гг. Профессор Андерсон — классический пример хорошего преподавателя и того, как легко похоронить молодость под книжной пылью. Он строг, справедлив и не позволяет ничему нарушить рационализм своего рассудка, отвергая всякий хаос, что может принести в его жизнь чувство. Искреннее, яркое, по-юношески дерзкое и даже неудобное, но тем и необъяснимо притягательное — танцующее бликами сентябрьского солнца в темных глазах того, кто впервые переступил порог его аудитории.

Опытный МЧС-ник Антон переживает серьезную психологическую травму: на особой странице его личного дела записано первое имя – имя того, кого спасти ему не удалось. И плевать бы на бумажки – что с сердцем и совестью делать? Теперь Шастун обязан пройти курс терапии со штатным психологом Арсением, если надеется ещё хоть раз надеть форму спасателя. Но мужчины не плачут, а ещё – не ходят к психологу и не разбирают себя на клеточки боли и опыта.

Том готовил революцию. Он готовил переворот. Он метил на прежнее место, не в составе, так не бёдрах Пиццорно, и глубоко похуй, что по-хорошему этим обоим было бы полезно судом запретить приближаться друг к другу на пушечный выстрел.

Мейган только сейчас, как никогда ясно осознал, [ч т о] произошло на самом деле. Что произошло с ним, с ними, с их группой, их детищем. «ИМПЕРИЕЙ» — орал внутренний голос Тома, когда он сам даже не сразу поймал себя на мысли и ощущении, что перекрикивает толпу, перекрикивает сам себя, но все равно не звучит громче Сержа. Он не звучит с ним, рядом, в нем, блять, он больше не звучит.

Несколько слов, которые могут изменить все. 'У меня будет ребёнок'. 'Я стану отцом'. 'Диаша беремена'. Как он тогда сказал? Не так важно, важна суть. Слова, которые изменят все. А изменят нас?