Дерзость тут неуместна

      Громкий дикий лаз свистом пронзает слух. Перед глазами плывет, и едва удается разглядеть источник шума. В момент я ощущаю, что не могу дышать. Легкие сдавило тяжелым грузом, вот-вот грудная клетка переломится, не выдерживая напора. В лицо тычется нечто влажное, опаляя меня неприятным горячим дыханием. Противно. Свинья, с огромным вздутым жировым пузырем, придавливает меня сильнее. Ее зрачки темнеют, она кричит так громко и так мерзко, что мой тихий крик теряется в этом вороте отврата и я жмурюсь, будто могу избежать этого.       Открывая глаза в следующий раз, я уже не нахожу больше перед собой ужасного зверя. Может, он притаился под кроватью? Ждет, когда я опущу ноги, чтобы вгрызться в них? Или ожидает в шкафу, чтобы напасть неожиданно из-за спины? Несколько минут недвижно лежу, пытаясь убедить себя, что это все не более, чем ужасный сон. Я в безопасности, мне ничего не угрожает? Увы, я не могу себя утешить этим, потому что не представляю, где нахожусь.       Попытка приподняться на локтях проваливается, потому что руки что-то удерживает. По бренчанию, последовавшему после еще нескольких скурпулезных движений, понимаю, что это цепь. Прочищаю горло и пробую позвать: — Я проснулась, — выходит глухо и приходится прокашляться еще, чтобы голос звучал громче. — Эй, не притворяйтесь, будто вас там нет.       Долгое время я больше не слышу шорканья сапогов и тихих переговоров. Дымный миражный морок окончательно спал, давая мне возможность осмотреть помещение. Обычная камера, в подобной держали Эрена, до выяснения обстоятельств, но удобств здесь было все же больше. Кровать мягкая, одеяло теплое, цепи почти не чувствуются, да и умывальник есть — не у каждого кадета так обустроена комната, как вражеское заключение. Но стоит признать, шкаф казался зловещим в этой темноте и серьезно меня настораживал. Неяркий свет от лампы утопал во тьме комнаты. Удивительно, но это не керосиновая лампа, в ней нет огня, какая-то веревочка тянется от нее, пропадая за стеллажом. Впрочем, если бы я была в подземной сырой камере в Стохесе, я чувствовала бы себя спокойнее. Перед ними я и правда провинилась и должна понести наказание. Хотя возможно судьба решила наказать меня пленом врагов.       Наконец я слышу звуки приближающихся шагов в коридоре и отдаленное свечение. Перед моей камерой возникает два силуэта, один из которых кажется военный, а второй в белом халате врач. Громкий звук отпирания замка и две фигуры приближаются ко мне. — Пришла в себя значит? — говорит женский голос, приближаясь ко мне. В один миг комната освещается светом второй лампы, находящейся где-то над изголовьем кровати. Я инстинктивно тяну руку, чтобы спрятаться от слепящего свечения, но меня останавливают все те же цепи.       Лицо женщины, которое теперь я хорошо могу видеть, искажается в гримасе отвращения, стоит ей прикоснуться к моему лбу. Она хмыкает на мою попытку поднять руки, поворачиваясь к военному: — Жар спал, — резкий щелчок по лбу, заставляет меня сморщиться и тихо замычать. — Думаю, она готова к встрече. — Может хоть представитесь? — перебегая взглядом от врача к военному, я надеюсь услышать разъяснения.       Однако меня игнорируют. Военный подходит ко мне и, выуживая из кармана ключи, начинает отстегивать наручники. Врач семенит позади, я слышу как открывается шкаф и она что-то оттуда достает. — Эй, ну будьте хоть каплю дружелюбней, — бормочу я, глядя как мужчина копошится с замком.       Когда он заканчивает, тот тут же хватает меня за волосы и сбрасывает на пол. Я стукаюсь подбородком о каменный пол, прикусывая язык до ржавого вкуса во рту. Запястья не успевают порадоваться свободе, их тут же скручивают за спину, наматывая какую-то ткань на ладони. Я не могу и пальцем шевельнуть, меня снова дергают за волосы назад, заставляя встать на колени. Неясные глухие звуки доносятся сзади и на руки взгромождают тяжелую ношу, заставляя почти упасть. — И так вы встречаете гостей? Нельзя ли быть чуточку добрее к своей … — закончить мне не дают, отвешивая сильный удар по лицу. Удар приходится куда-то в висок и понимаю я это только когда чувствую как нечто стекает по щеке. Боль пульсацией захватывает всю голову.       Как ни странно, но ударила меня именно женщина. Она снова хватает меня за пряди волос, заставляя взглянуть наверх. — Ты не гостья, а пленница, поэтому закрой рот, демон, — злобно выцеживает она, награждая меня презрением. — И все же… — хватает секунды, чтобы она вновь отвела руку для удара, но в разговор влезает военный. — Госпожа Сумо, остановитесь. У нас приказ, — голос звучит более мягко и мне кажется, что его обладатель тоже девушка. Увы рассмотреть ее я не сумела как следует, лишь успела заметить, что она довольно высокая и худая блондинка. Солдат поднимается и дергает меня за скованные руки, чтобы я тоже встала. — Попрошу сохранить комментарии и вопросы на потом, — обращается она уже ко мне.       Врач, явно недовольная таким отношением напарницы, берет с тумбочки еще один кусок длинной белой ткани и плотно завязывает мне глаза. Ухудшить и без того не лучшую ситуацию своими едкими замечаниями, я не решаюсь. Все же, я не в форме, да и ни к чему это не приведет. Стоит последовать совету солдата, и приберечь слова для выше стоящих.       Блуждая в слепую, мои кисти успевают оттянуться и затечь от той тяжелой колодки за спиной. Еле как волоча ноги, ощущаю сквозняк, морозящий мои голые плечи. Как я поняла, все мое обмундирование изъяли, потому что та одежда, в которой я теперь, имеет больший размер, чем требуется. Но я беспокоюсь только об УМП, который был при мне во время захвата, и который мог попасть во вражеское владение.       Бесчисленное количество ступеней и поворотов, во время которых я слышала отдаленные голоса людей, и вот, меня привели наконец куда-то, усаживая на пол. Колодки перевешивали меня назад, и я с большим трудом пыталась удержать равновесие. — Снимите повязку, — сторонний человек дал указ и повязка тут же спала с моих глаз. Ресницы еле разлепились между собой, не то от долгой темноты камеры, не то от яркого дневного света, просачивающегося в цветные окна.       Роспись рисунков тянулась от потолка на стекле большого окна зала, в котором мы находились. Передо мной стояло несколько человек в строгих черных костюмах, позади них несколько солдат с ружьями за спинами. Убранство было скудным, лишь длинный широкий стол, за которым сидели некие люди, представляющие, по-видимому, начальство. — Для начала мы хотим с тобой поговорить. Представься, — сказал один из них, сложив руки перед собой, скучающе смотря на меня. — Для начала? А что потом? Пригласите на обед? — тяжело вздыхаю, пытаясь уложить тяжелые кандалы на пятки, чтобы хоть как-то облегчить страдания. — Отвечай на вопрос, — хмуро сводя брови, молвит все тот же человек. — Как давно ты владеешь силой Прародителя?       Имя, сила прародителя, что дальше? Неужели у них нет рапорта от Энни, которая бы все подробным образом изложила о "нашем человечестве" и обо мне? К чему этот допрос?       На мое безмолвие реагирует моментально женщина медик пиная меня в бок, из-за чего я валюсь на пол. Картинка перед глазами плывет, и сидящие за столом люди смешиваются, объединяются в размытые точки. В груди резко режет — старая рана напоминает о себе. Почему же пуля не прошла чуть ниже, поражая в сердце…       Щедрость этого народа просто запредельная, потому мне отвешивают еще несколько затрещин. Звон в ушах заглушает любые новые фразы, но, по прежнему лежа на полу, мне удается расслышать через пелену глухоты скрип двери и стук каблуков. Прижимаясь щекой к холодному камню, я вижу, как военные настороженно порываются схватиться за ружье, но после один из сидящих людей, вытягивает руку, останавливая их.       Одна пара рук ложатся мне на плечи, помогают принять сидячее положение, а другая приподнимает колодки. Когда шум в голове затихает, я вижу, как к столу идет пожилой лысый солдат. — Командир Магат, вы уверены, что вам нужна еще одна проблема? — Вы не имели полномочий вызывать ее сюда. Эта девушка собственность общества биологического исследования титанов. Какое вы имели право без разрешения совета вызывать ее на допрос?! — Это обычный разговор, — усмехаясь отвечает мужчина, разводя руки в стороны. — Да, мы можем видеть как душевно вы пообщались, — говорит кто-то за моей спиной и я поворачиваюсь, чтобы рассмотреть говорящего.       Краем глаза успею заметить лишь молодого парня со светлыми волосами и желтой повязкой на плече. — Не беспокойся, — шепчет мне на ухо другой парень и я тут же оборачиваюсь на него. Видя его я удивленно застываю. Те же короткие светлые волосы и брови, карие глаза и грубые черты лица — он так похож на Райнера, но только намного моложе.       Поразмышлять о родстве моего друга и нового знакомого не успеваю. Парни помогают мне подняться, снимая колодку с моих запястий. Довольный стон переходит в болезненный, стоит им развести мои руки, укладывая их себе на плечи. Они медленно шагают со мной к выходу из зала. После той взбучки, устроенной врачом, мне становится дурно при передвижении, что голову тяжело поднять. Разум оживает ненадолго, напоминая о том, что стоит озаботится тем, чтобы понять где вообще я нахожусь, кто все эти люди и что мне делать.       Одни руки, одни ружья и разные лица — все люди, которые находятся здесь это враги. Я в опасности, с самой первой минуты своего пробуждения. Неважно кто и куда меня заберет, отныне я тоже враг для всех вокруг. Есть ли дорога домой? Есть дом? Стоит ли пытаться вернуться? Мне нужно попытаться, я ведь могу стать той, кто спасет человечество от титанов. Найти командующего Смита, доложить ему все о себе. Нужно исполнить свой долг, быть полезной для родины, сохранить кому-то жизнь, даже если погибну сама. Я кадет, я знаю на что иду. Я поклялась стать разведчиком, пройти за стены и уничтожить всех титанов. Исполнить желание, быть полезной, быть оружием, быть целью. Я отдам свое сердце и исполню свой долг, свое обещание данное всем, кто погиб, защищая нас за стеной. Жить, стоит ли жить, будучи не способной помочь ближнему? Моя вина, моя и только моя. Умереть, нужно умереть, вместо них. Я снова не справилась, не спасла их, и никто не простит, не обнимет, я не увижу их никогда. Домой, хочу домой. — Ты теперь живешь здесь, поэтому теперь можешь считать Марли своим новым домом, — эти слова провожают меня снова в страну морфея.

***

      Очухаться я смогла лишь когда почувствовала на своей коже что-то холодное и мокрое. Ощущения слишком реальны для кошмара, поэтому отодвигая страх, я, собирая все мужество в кулак, распахиваю веки, бью перед собой. Костяшки врезаются во что-то мягкое и упругое, но, вместе с тем, твердое. Резкий прилив сил обманчиво пьянит, позволяя думать, что я могу просто спрыгнуть с кровати и убежать, но вот только выставленный передо мной ствол моментально гасит весь порыв. — Сука, — отзывается знакомый злой тон Энни, когда она вновь оборачивается ко мне, вытирая кровь с разбитой губы. — Стоило все же оставить колодки, — говорит парень, наставивший на меня оружие, поразительно маленького размера. — Чертенок все же разбушевался. — Это был первый и последний раз, когда я проявляла жалость.       Леонхарт, бросает покрасневший бинт в тазик с водой, отходя к изножью кровати. Опираясь руками на металлические балки, она ежится от его холода. Я веду рукой по груди, чувствую в этом районе морозную влагу. Ранение, кажется, снова открылось, из-за чего малость саднило предплечье. Да еще и замах вышел мощным и именно с той стороны, куда пришлась пуля. — Жалость? — проговорила я, рассмеявшись, не взирая на дикую сухость во рту.       Энни Леонхарт сейчас меня жалеет? Боже милостивый, в кадетстве она мне сломала как-то руку, но не остановилась и продолжила бить. Почему же сейчас пулевое ранение заставило ее проявить человечность. Почему она не вспомнила о ней, когда давила разведчиков? — Как дорого стоит твоя жалость. Где она была, когда ты топтала людей, — я готова потратить последние силы, чтобы ударить Энни еще раз. — Давай отложим этот разговор, пока ты не станешь чувствовать себя лучше, — холодно отзывается она, даже не чувствуя ни малейшего укола вины. Чертова машина для убийств. — Зачем мне ждать, когда я могу разнести ваш город одной своей мыслью? — я скучающе оглядываю свои пальцы, разминая их после долгой дремы. Звучит щелчок, напоминающий снятие ружья с предохранителя, а следом дуло приставляется к моему лбу. — Порко, не нужно, — Энни подходит ближе, заставляя парня отступить, но не снять меня с прицела.       Хватая меня за подбородок не слишком грубо, она поворачивает мою голову влево и указывает пальцем на окно. За стеклом виднеется серая постройка с окнами. — В этой школе обучается свыше трех сотен детей. Через пару минут у них закончится урок и они выйдут на перемену на улицу, чтобы поиграть. Хочешь присоединиться к игре?       Дети. Погибшие за стеной разведчики тоже были детьми. Вовсе юные, они вынужденно шли на войну, в которой почти не было шанса победить. Шли, не взирая на недолгое время, оставшееся на жизнь, хотя, можно ли назвать постоянные нападения титанов и экспедиции, жизнью? Должна ли я скорбеть хотя бы по одной жизни ребенка за окном, когда на нашей земле гибли тысячи ежегодно?       Продолжая смотреть за стекло, резко дергаюсь и кусаю Леонхарт за пальцы, что все еще держали мой подбородок. — Твою ж мать, — выпаливает она, притягивая кисть к себе.