Радикал

Пролог. 01.01.2011. 00:15. США. Штат Массачусетс. Броктон-Бей.       Во тьме ночной, превосходно скрывшей всю грязь и слякоть узкого проулка, брёл мужчина. Истощенный от продолжительного недоедания и затянувшейся простуды, он часто падал и спотыкался, но продолжал идти, снова и снова поднимаясь на негнущиеся ноги.       Импровизированный проулок, по которому он с переменным успехом шагал, появился на карте города после кризиса, вызванного появлением Левиафана на противоположной стороне карты мира, и состоял он в основном из различных контейнеров, какое-то время служивших единственной крышей над головой многим жителям, в разное время оказавшимся на улице. Друг от друга они отличаются лишь расцветкой, узорами ржавчины на истончившемся металле и общим качеством металла, а также длинной. Подобных «заброшек» ранее немало было разбросано по городу. И двигаясь на север от даунтауна, взгляд, как жителя города, так и редкого в этих местах туриста, невольно начнет выхватывать из общей картины все больше контейнеров, одиноко стоящих либо организованных в целые дворы и улицы на загаженных пустырях.       Дойдя до конца одной из таких улиц, мужчина пошатнулся и рухнул, утопив колени в грязной луже. Уставший мозг не обратил внимания на сигналы, посылаемые онемевшими от холода ногами, когда вода стала просачиваться сквозь слипшиеся от грязи рваные джинсы, видевшие еще начало тысячелетия.       Он больше не чувствовал холода в ногах, или вернее, холод больше не властвовал над ними.       Покрытые струпьями от заросших язв руки опустились в воду, когда мужчина, не по воли разума, но автоматикой борющегося за существования тела, принял решение вылезти из лужи. Пальцы погрузились в грязь и обняли её. Сильный холод колючей проволокой сковал опухшие суставы до того как мужчина выполз из грязи и со второй попытки все же поднялся на ноги, покинув ловушку, в мутной поверхности которой отражался свет далеких фонарей, освещающих улицы, населенные более удачливыми жителями города.       Мужчина не заметил, что опасно приблизился к границе депо, которую нередко патрулировали полицейские и герои Протектората — люди, наделенные сверхчеловеческими способностями, зачастую противоречащими всем законам не только физики, но и простого здравого смысла.       Не видя дороги под ногами, он побрел вдоль этой границы, не зримой ночью, но явной днем. Его ноги вели его вперед, но сам он не имел никакой цели. Им двигали голод и боль в изможденном теле.       Где-то вдали раздавались взрывы фейерверков и доносились отголоски громкой музыки. Мужчина этого не слышал. После зрения стал сдавать и слух, но на его счастье, а может и не счастье, он уже не мог оценить даже столь важных изменений в своем организме. Разум покинул его до того как деградация организма добралась до органов чувств. Он плохо видел, почти ничего не слышал и уже целую вечность ни с кем не говорил. И не стал бы никто говорить с заросшим грязью безумцем, открытые ветру лицо, руки и ноги которого покрыты местами уже засохшими, но в большинстве все еще гниющими язвами.       Мужчина, следуя давно заученному пути, свернул в очередной проулок. Где-то вдали нарастали звуки празднества, принявшего еще большую значимость после появления третьего Существа несущего гибель человечеству, и от осознания неуязвимости его и двух его собратьев. Не так много лет прошло с тех пор как людей вновь заставили ценить такие моменты.       Еще один год прожит и это повод для радости. Ведь с наступлением Эпохи Вымирания с каждой новой атакой Губителя находить поводы ценить жизнь и радоваться новому рассвету становится всё сложнее, от этого такие редкие моменты стали цениться еще сильней. Новый год — редкий повод на секунду забыть об угрозе, нависшей над всем человечеством.       Мужчина, еще несколько раз споткнувшись, но так больше и не упав, добрался до очередного грязного переулка, отличного от других только узкой полоской света, отбрасываемой мощным прожектором, установленным на стене неизвестного мужчине здания в квартале восточнее. В той части города, в юго-западной его части, жили люди, жили не богато, но и выживанием их существование назвать было нельзя, чего нельзя было сказать об обитателях заброшенного железнодорожного депо. Но мужчина давно не задумывался над этим. Его расколотый безумием рассудок давно уже не заботило то, что когда-то процветающий город теперь расколот на две части. На северо-востоке цвели беззаконие и смерть, на юге и юго-западе бал правили жизнь и порядок.       Мужчину давно не посещали столь сложные мысли, в его голове и мыслей то не было, лишь голые инстинкты, присущие скорее избитой собаке, загнанной и голодной, нежели человеку.       Мужчина съехал спиной вниз по освещенной прожектором стене, пальцы нащупали тряпьё, служившее ему покрывалом. Оно было не менее грязное чем то, что висит на нём. Давно задубевшее, негнущееся в слабых пальцах, но все ещё способное защитить кожу от промозглого ветра, гуляющего по руинам депо и грязным улицам бьющегося в агонии жилого массива.       Раньше, там, немного в стороне от убежища мужчины, в заброшенных жилых домах, жили семьи рабочих депо и доков. Сейчас, тут, в грязных сырых контейнерах, умирают люди, опустившиеся на самое дно по самым разным причинам.       Помутневшим взглядом мужчина смотрел в темноту, в которой узнавались очертания очередного контейнера. Яркий свет прожектора, бьющий по глазам, больше не мешал ему. Слабое зрение уже год как не тревожили подобные раздражители. Мужчина смотрел в черноту, будто сковавшую тисками единственный источник света на ближайшую сотню метров. Раньше темнота пугала его, давила, не давала спать. Потом он нашел этот островок света во мраке ночи, и стало легче. Он больше не боится темноты. В этом месте она неспособна дотянуться до него своими склизкими щупальцами. Возможно, поэтому он не испугался, даже не шелохнулся, когда тень перед ним зашевелилась.       Черная клякса отделилась от поверхности контейнера, вырвав часть безопасного пространства, освещенного прожектором.       Мужчина не дрогнул, когда оторвавшись от рифлёной поверхности, эта клякса стала принимать очертание и форму. Будь он более разумен, он бы узнал в продолжающей расти тени длинную собачью морду и длинные уши, стоящие торчком, чувствительные к каждому шороху. Затем на траву, прибитую легкой поземкой, ступила тонкая длинная лапа. Нос пса дрогнул, узкая морда повернулась в сторону мужчины, когда вторая лапа черного, будто поглощающего свет, пса ступила на асфальт. Два чернеющих провала на месте глаз задержались на мужчине на краткий миг, собака глухо рыкнула, оскалилась и чихнула, дернув мордой. Третья лапа собаки высвободилась из кляксы, когда, сначала длинный нос, а затем и голова собаки, стали обретать краски.       Последняя лапа пса сформировалась вместе с длинным хвостом, который тут же закрутился в барашек, стоило длинной кляксе отделиться от сырой поверхности контейнера. Обнюхав случайного свидетеля, бледно-рыжая гончая тут же потеряла всякий интерес к отмучившемуся безумцу. Она унеслась на восток, к границе с доками, такими же полузаброшенными, как и весь остальной север портового города, еще каких-то пятнадцать лет назад ширящегося от горизонта до горизонта.