Touch Sight Tastes Like Fire

Наполеон хлопает его по плечу в Стамбуле, и Илья чуть ли не бьёт его в ответ. “Чуть ли не” – потому что когда Наполеон хлопает его по плечу в Стамбуле, он не издаёт ни единого звука. Одной только неожиданности уже достаточно, чтобы спровоцировать незамедлительный ответный удар от настолько натренированного на жестокость человека, как Илья. И тем не менее, когда он оборачивается с сжатыми кулаками и готовностью броситься в драку, он видит не противника, которого ожидал увидеть, а Наполеона, который смотрит на него с сияющими глазами и предвкушающей ухмылкой. Илья не привык к тому, чтобы его трогали. Сильные, но всё же ласковые руки отца на его плечах далеки настолько, что теперь уже являются скорее сном, чем воспоминанием, а редкие проявления нежности от матери иссечены резкими словами, которые она метает, словно ножи, и синяками, которые она оставляет в истерических припадках. В КГБ ему показали самые разнообразные способы, которыми прикосновение можно превратить в оружие, и опыт его знакомства с близостью всегда шёл вкупе с жестокими намерениями, где каждое касание – это прелюдия к боли, или даже хуже. Когда его личное пространство резко нарушает неожиданное прикосновение, первый инстинкт говорит ему, что это нападение. В голове с щелчком происходит момент узнавания, Илья хмурится, разжимает кулаки и передаёт всё своё недовольство одним тяжёлым взглядом. Из-за этого Наполеон лишь довольно щурится и дразняще приподнимает уголки губ, и это действие каким-то образом одновременно умудряется и обезоружить, и вывести из себя. Злость ускользает из хватки Ильи, пока он пялится в голубые глаза Наполеона, оставляя за собой только необъяснимое смятение. – Я собираюсь обратно в отель, – говорит Наполеон, пока Илья недоумевает, как же Ковбой снова умудрился подкрасться к нему незамеченным. Илья кивает головой, а затем отворачивается, когда ловит себя за тем, что глядит Наполеону вслед. Этот американец похож на кота, чрезвычайно бесшумен и в той же мере склонен к разрушению и провокациям, только чтобы понаблюдать за твоей реакцией. Только вот когда он смотрит на тебя тем особенным взглядом и слегка обиженно надувает губы, злиться на него оказывается практически невозможно. Илья считает, что он ненавидит этого американца всеми фибрами души. Габи же, когда узнаёт об этом, говорит ему, что он просто злится на то, что не может злиться на Наполеона. *** После удачно завершённой миссии в Лондоне Габи с Наполеоном решают устроить праздничную вечеринку в эту честь в номере отеля. В кои-то веки никого не застрелили, не напичкали наркотиками, и ещё ни разу они не заканчивали миссию так гладко. Для его напарников этого факта достаточно, чтобы оправдать недостаточное количество еды и чрезмерное количество алкоголя. Наполеон передаёт Илье до краёв наполненный бокал виски и после этого осмеливается пихнуть его плечом с широченной ухмылкой на губах. Илья застывает на месте в тот же момент, как ощущает прикосновение, так и вытянув руку с напитком неловко перед собой. Та сторона его тела, где тепло от плеча Наполеона мимолётно коснулось его, горит каким-то непривычным ощущением. Странная пустота мгновенно разрастается в его сердце, как будто из него грубо вытащили что-то идеальное. А лицо Наполеона в это время озаряется радостью успеха, и это выражение заполняет те самые пропасти внутри него чем-то лёгким и причудливо игристым. Илья пялится на Наполеона немного дольше приличного, пока у него не остаётся иного выхода, кроме как признать, что это именно этот американец является причиной данного незнакомого чувства. Он ничего не говорит и вместо этого принимается за алкоголь, осушая целый бокал, даже не осознавая этого. Американец ничего не замечает и начинает серию поздравительных речей в свой адрес. Илья слушает голос Наполеона, позволяет этому плавному, мягкому тембру омывать его успокаивающей волной. Он бы пожаловался, что Ковбой слишком из себя нарцисс, если бы не тот факт, что его гордость, наверное, полностью оправдана. Только благодаря его быстрому мышлению они сумели выбраться из нескольких передряг, и в один момент Илья даже согласно кивает на его слова, потягивая свой виски, когда Наполеон принимается хвалить Габи за её меткий прицел. Илья никогда не скажет этого вслух, но этот американец совсем не такой уж ужасный шпион, каким его называет Илья. Кожу до сих пор покалывает в том месте, где его пихнул Наполеон. *** В Брюсселе происходит один момент, когда Наполеон касается руки Ильи. На один момент Наполеон подступает слишком близко, а затем снова исчезает, и при этом ведёт себя так непринуждённо, что Илья считает это случайностью, хотя он не может сказать наверняка. В том месте, где его коснулся Наполеон, кожа словно горит огнём, и он по кругу проигрывает в голове тот момент, когда пальцы Наполеона задели его, зацикливается на едва ощутимом соприкосновении кожи, которое абсолютно ничего не значит. Когда то же самое вновь происходит в Осло, Илья практически начинает подозревать, что Наполеон делает это специально, хотя он понятия не имеет, чего американец может добиваться мимолётными прикосновениями в случайные моменты. Они же взрослые мужчины, а не вредные дети, которые стали бы дёргать друг друга за косички, в конце концов. Илье хочется схватить Наполеона за руку в следующий раз, как тот сделает это снова, и он принимается ждать. Он ждёт и ждёт, но такой момент попросту не наступает. К тому времени, как шанс предоставляется на миссии в Нью-Йорке, Илья его упускает. В одну секунду рука Наполеона прижимается к его, в следующую секунду уже нет, и Илья не выныривает из состояния шока достаточно быстро, чтобы успеть отреагировать. Позже Илья грозно зыркает на руку Наполеона, а затем на свою за то, что это странное покалывание никак не исчезнет. Его вдруг осеняет, что он наверняка просто надумывает себе лишнего. Прикосновение Наполеона никоим образом не является особенным. *** Он не намеревается привыкать к этому. И всё же что-то в Наполеоне – в ощущении контакта, в тёплом давлении, в неожиданных точках соприкосновения – просачивается сквозь его защитную броню и достаёт его где-то глубоко, где-то там, где сам Илья никогда не видел нужды возводить стены. Илья не знает, как это можно объяснить – то странное состояние, в котором он обнаруживает себя каждый раз, когда Наполеон без задней мысли задевает его рукой. Илья не доверяет лицу этого американца, не доверяет искре в его сияющих глазах, не доверяет острой линии его челюсти, не доверяет изгибу его высоких скул. Физическая красота Наполеона отражает тот же самый яркий окрас, которым природа наделяет существ достаточно опасных, чтобы уничтожить тело и душу человека. Илья не доверяет человеку, который использует свои слабые места как щит, усыпляя бдительность окружающих до состояния безмятежности с помощью эмоций радости и разочарования, которые слишком искренни, чтобы их можно было подделать, и слишком преувеличены, чтобы являться всей правдой. Каждый элемент своей сущности, который проецирует Ковбой – это ложный след и намеренное заблуждение; комплекс гиперболизированных черт, похожих на маски актёров древнего театра. Ковбой использует экспрессивную грандиозность, чтобы замаскировать детали и недостатки, а это значит, что язык его тела – это что-то совершенно иное. Его не заслуживающие доверия улыбки отвлекают от говорящих сами за себя физических жестов, которые рассказывают о его состоянии больше, чем когда-либо смогут рассказать его выражения. Когда Ковбой что-то скрывает, он всегда зажат и собран, руки спрятаны в карманы, а плечи зафиксированы в положении, которое другие люди интерпретируют как расслабленную уверенность. Однако когда он счастлив, Ковбой занимает много места, его движения более броские, его паузы более драматичные. Когда Наполеону больно или грустно, он уделяет как никогда особое внимание своему окружению и другим людям, внимательно выискивая одновременно и угрозы, и способы отвлечься. Когда Наполеон прикасается к Илье, эти моменты каким-то образом кажутся незапланированными крошечными проблесками искреннего интереса среди бесчисленных моментов фальши. Возможно, у Ильи уходит слишком много времени, чтобы осознать, что эти касания случаются, потому что он, похоже, нравится Наполеону, и – что ещё больше ставит его в тупик – потому что Наполеон, видимо, ему доверяет. Для таких людей, как они, сражающихся с противоположных сторон железного занавеса, такая слабость опасна, но Илья не может заставить себя противиться этому, не может остановить эти неуместные признаки растущей близости. И поэтому он не ставит под вопрос небольшие электрические разряды внутри, которые он ощущает, когда Наполеон тянется к нему, или совершенно излишнюю теплоту, которая разливается по его телу, когда он ловит одну из его редких искренних улыбок. Илья понимает понятие личных границ, понимает, чему он может, а чему не может позволить повлиять на себя. Он не намеревается привыкать к этому, только вот почему-то он всё равно начинает ожидать близости Наполеона после хорошо выполненной работы. Что ещё хуже – он даже не осознаёт, как начинает от неё зависеть. *** На поезде до Лиона Наполеон засыпает у Ильи на плече. В момент, когда вес напарника опирается на него, Илья забывает все слова, что прочитал до этого. Он пустым взглядом пялится на страницы книги, печатные строки сливаются вместе, а весь его мир сужается до Наполеона, на его твёрдом присутствии, на лёгком щекотании его мягких кудряшек о подбородок. Илья переводит взгляд на Габи в поисках помощи, но она растянулась на противоположном сидении купе и глубоко спит под слоем двух пиджаков, и не подозревая о критическом состоянии Ильи. Оставшись в одиночестве и безнадёге, Илья снова опускает взгляд в книгу, хотя по какой-то причине не осмеливается перелистнуть страницу – воображаемый им шелест бумаги слишком опасен, слишком разрушителен для этого момента. Поезд уверенно движется к месту своего назначения и обволакивает их мягким шумом. Илья сидит, не двигаясь, застыв на месте, и ждёт, пока Наполеон не проснётся, хотя ему не хочется терять ощущение веса напарника, ведь это доказательство того, что на него полагаются, ему доверяют, и эта успокаивающая тёплая точка соприкосновения фиксирует Илью на месте, как ничто другое в его жизни. Мысль о том, чтобы разбудить Наполеона, даже не проскальзывает в его сознании. *** В Мадриде их расследование в местной квартире резко обрывается, когда безошибочный звук открывающейся входной двери поднимается по лестнице и добирается до них двоих. Они не могут рисковать и дать их объекту понять, что на него собирают информацию, и под угрозой приближающихся шагов они оба вмещаются в небольшой шкаф в поисках укрытия. Места здесь слишком мало для двух очень немаленьких мужчин, и их тела чуть ли не полностью прижаты друг к другу, лишь локти и колени торчат во все стороны, словно они два неподходящих друг другу кусочка пазла. Забраться в шкаф лицом к лицу было просчётом. Илья направил дуло пистолета на дверь шкафа, готовый нажать на курок, если кто-то её откроет и обнаружит двух шпионов. Он должен прислушиваться к тому, что происходит снаружи, но присутствие Наполеона невероятно сильно его отвлекает. Всё происходящее – начиная с критического количества точек соприкосновения и заканчивая тихим дуновением тёплого дыхания по шее Ильи – заставляет Илью напрячься, а его колени слегка подкоситься. И что хуже всего, так это то, что Ковбою, кажется, совершенно комфортно в этой ситуации, и он просто глядит на Илью этими своими сияющими глазами, прищурившись от веселья. Ни один из них не решается заговорить, боясь привлечь к себе ненужное внимание, и Илья только и может, что метать грозные взгляды в ответ. Губы Наполеона изгибаются в довольной улыбке. Когда они наконец вываливаются из шкафа после того, как все уходят, кожа Ильи горит от холода в тех местах, где он касался Наполеона. Всю оставшуюся неделю Илье как-то неспокойно и недовольно. Он ловит на себе взгляд напарника как минимум пять раз, и каждый раз, когда их глаза встречаются, что-то вспыхивает у него в груди; что-то очень похожее на желание. *** Одно неудачное происшествие ведёт к другому неудачному происшествию, и в швейцарских Альпах они умудряются потерять и своё снаряжение, и свой объект. Илья проваливается под тающий лёд и чуть ли не тонет. Их единственная небольшая удача заключается в том, что это весна, и воздух не такой холодный, как был бы в самые жестокие зимние месяцы. И всё же холод просачивается глубоко в вены Ильи, окутывает его кости и протыкает мышцы, заставляя его чувствовать себя так, будто он больше никогда не сможет согреться. Они добираются до укрытия в лесной хижине на чистом упрямстве, и Наполеон затаскивает запинающегося Илью внутрь, крепко закрывает за ними дверь и идёт развести огонь. Илья же, который едва соображает из-за обжигающего мороза, принимается стягивать с себя одежду несгибающимися дрожащими пальцами, подбираясь как можно ближе к разрастающемуся огню. Слои ткани сходят один за другим. Наполеон исчезает, а затем на обнажённые плечи Ильи падает тяжёлое одеяло, и он крепко оборачивает его вокруг себя. Он сворачивается прямо на полу, не в силах вымолвить ни слова из-за онемевших губ. Пламя разгорается оранжевыми языками, и до ушей Ильи доносится шорох одежды и звук расстёгивающейся молнии. Он неуклюже поворачивает голову и распахивает глаза при виде раздевающегося Наполеона. – Ч-что ты д-делаешь? Наполеон даже не смотрит на него и принимается снимать ботинки. – Не радуйся раньше времени, мне тоже нужно согреться. Илья мельком ловит взглядом бледную кожу, когда Наполеон стягивает майку одним плавным движением. Он пулей разворачивается обратно и пялится на огонь, обожженный этим видом. Одежда Наполеона практически насквозь промокла от снега, и его желание согреться совершенно логично. Мысли Ильи текут вяло и неохотно, и он глядит на огонь и хмурится, зациклившись на мысленной картине того, как Наполеон раздевается практически догола. Одеяло принимается куда-то убегать, и Илья машинально закутывается в него ещё плотнее. – Большевик, отпусти. Илья поворачивается и моментально отодвигается, когда видит перед собой обнажённое тело. На Наполеоне из одежды только лишь боксеры и носки, так что воображению тут даже не разыграться. Из-за шока Илья выпускает одеяло из рук, и Наполеон пользуется этой возможностью, чтобы проскользнуть в его кокон и укрыть их обоих. Он прижимается к Илье всем телом и шипит от того, насколько холодная у него кожа. Илья сглатывает и моментально каменеет. Он проходил тот же самый курс выживания, что и Наполеон, если не лучше – он знает, как важно сохранить тепло в теле, и как необходимо согреваться всевозможными способами. Но… – Это н-необязательно, – говорит Илья пересохшим горлом. – Слушай, мы оба знаем, что это лучший способ согреться нам обоим, – спокойно отвечает Наполеон. – Кроме того, я бы не хотел навлекать на себя гнев Уэйверли, когда он узнает, что я позволил своему партнёру умереть от гипотермии. – Всё со мной будет нормально, – говорит Илья, хотя при этом не предпринимает никаких попыток оттолкнуть от себя Наполеона. Затем он добавляет, как будто ему пришла запоздалая мысль: – Уйди. В ответ Наполеон обнимает Илью руками и утыкается подбородком в изгиб его шеи. Илья едва ли может сфокусироваться на чём-то, кроме жара от мускулистого тела Наполеона и ощущения тёплого дыхания на своей коже. Ему должно быть некомфортно, но всё же единственное, что он чувствует – это ощущение тепла и безопасности. Оно проникает ему под кожу и топит лёд, в котором он, кажется, застыл целую вечность тому назад. В конце концов, усталость одерживает над ним верх, и он падает в приятные сны в руках Наполеона. *** В закусочной в Сан-Франциско что-то касается Ильи под столом. Илья пинает в ответ, зная, что это снова нога Наполеона. Наполеон ёрзает на месте и опускает глаза на стол, прежде чем нахмуриться и снова поднять на него обвинительный взгляд. Кабинка слишком мала, и места в ней недостаточно, чтобы вместить слишком длинные конечности их обоих. Но это единственное место, из которого они могут безопасно подслушивать разговор их объекта, не привлекая внимания его телохранителей. Илья запихивает в рот одну соломинку картофеля-фри, прожёвывает и намеренно отводит взгляд от своего напарника. Он до сих пор не понимает, зачем им обоим находиться здесь, если с этой задачей может справиться и один из них. А ещё ему не стоило заказывать бургер, его невозможно съесть и не заляпать всё вокруг. Наполеон хватает губами пластиковую соломинку, торчащую из его ванильного молочного коктейля. Его нога снова придвигается ближе, и Илья пинает его во второй раз. Наполеон невозмутимо устраивается поудобнее, переплетая их ноги вместе. Ощущение ног Наполеона, прижатых к его, слегка отвлекает, но это не так уж и плохо. По крайней мере, они больше не наступают друг на друга. Илья фокусируется на разговоре их объекта и через какое-то время совсем перестаёт ощущать это чем-то инородным. *** В Англии Илья играет роль телохранителя Наполеона, который в свою очередь играет роль какого-то мелкого английского лорда, чтобы попасть в секту конца света. Натуральную секту конца света – Наполеон смеётся над этим несколько часов подряд, когда они только-только получают приказ. Илья не находит эту ситуацию забавной по той простой причине, что лидер этой секты способен мобилизовать своих богатых приспешников и приказать им похищать и убивать невинных людей. Убивать грязные массы – это “очищающий” процесс, который обеспечивает человеку дорогу в рай. Ни один из них этого не понимает, но Наполеон отыгрывает свою роль с наслаждением, отдавая секте всего себя без секунды промедления, когда этого требуют их ритуалы. И тем не менее что-то как-то выдаёт их, и Наполеон снова попадает в плен. Буквально за несколько минут ситуация вырывается из-под их контроля, их разделяют, и сектанты преследуют Илью с пулями и ножами, но ни один из них не доходит до своей цели. Илья же в своей целеустремлённой ярости нейтрализует всех сектантов, отделяющих его от напарника. Когда Илья добирается до камеры Ковбоя, американец вяло лежит на койке, бледный и без сознания. Илья трясёт его, зовёт по имени снова и снова, ищет на нём какие-нибудь раны или повреждения, ничего не находит и начинает искать снова. Сердце бешено бьётся у него в груди, а вихрь паники поднимается всё выше и выше. Он находит небольшой порез от иглы в сгибе локтя, потемневший от засохшей крови. Яд. Это осознание бьёт Илью, словно пуля в сердце. Звуки шагов, крики – враг их обнаружил. Илья усиливает хватку на пистолете. Он хватает Наполеона на руки, сжимает его крепче, чем когда-либо раньше, и больше не отпускает. *** Позже, когда Наполеон восстанавливается в больнице, Уэйверли даже не спрашивает Илью, что заставило его стрелять на поражение. *** Месяц спустя Уэйверли усаживает их обоих у себя в офисе и начинает говорить с ними о личных отношениях. Он ничего не говорит прямым текстом, но делает тонкие отсылки к известным ему напарникам с “близкими личными отношениями” и комментирует инклюзивную политику А.Н.К.Л., после чего выдаёт намеренно двусмысленную речь о доверии и взаимоподдержке. Илья пялится на него с пустым выражением лица, застряв в каком-то состоянии между удивлением и унижением. Наполеон выглядит как ребёнок с разбитым сердцем, которого отчитывает директор школы за что-то, чего он даже не делал. – Хоть я… – говорит Наполеон, бросая взгляд на Илью, – мы… ценим ваше участие. Я всё же не совсем понимаю причин для этого собрания. Я не сплю с Ковбоем, хочет сказать Илья. Он прячет эти слова за сжатой челюстью и не углубляется в абсурдное чувство, которое вздымается внутри него при этой мысли, которое слишком сильно похоже на сожаление. Уэйверли смеривает их обоих взглядом, в котором сквозит смирение вместе с усмешкой. – Я пытаюсь сказать, джентльмены, что хоть мы и не поощряем интимные отношения между нашими агентами, мы будем оказывать им поддержку независимо от общественных предрассудков. У Наполеона чуть не падает челюсть, и Илья бы засмеялся, будь он в этот момент в состоянии подумать хоть о чём-нибудь, кроме слов интимные отношения. С… Наполеоном? И вот так просто его голову заполняют воображаемые сцены того, как он целует Наполеона, прикасается к нему, обнимает, когда ему захочется, кожа к коже. – Но, – продолжает Уэйверли, – я бы предложил немного попридержать коней в окружении ваших коллег, ведь вокруг достаточно ограниченных индивидов, которые не будут думать дважды, прежде чем испортить вам жизнь хитрыми путями, с которыми мы не можем так просто бороться. И вдруг Илья резко задумывается, может, та враждебность, что он чувствует со стороны некоторых других коллег, была порождена не только тем фактом, что он советский агент. Чувствует ли Наполеон себя таким же лишним среди них, как и он? При этой мысли внутри него просыпается злобный порыв защитить, и Илья думает, что ему пора прекратить эту ахинею, пока он не обрёк себя на вечные муки. – Мне кажется, здесь произошло серьёзное недоразумение, – осторожно начинает Наполеон. – Я не сплю с американцем. *** Они оба прекращают все излишние прикосновения. Только когда Илье приходится совершить осознанное усилие, чтобы остановить себя, он осознаёт, как просто ему стало быть с Наполеоном близко, и как же комфортно ему было с ладонью Наполеона на своей руке или своём плече, или когда они периодически толкали и пихали друг друга в дружеской манере, или в те редкие моменты, когда Наполеон закидывал ему на плечо аж всю руку. Эти моменты заземляли его и не раз оттаскивали от края пропасти с гневом. Они стали для него уютом и покоем, в которых он никогда раньше даже не догадывался нуждаться, которых даже не догадывался хотеть. Только когда это всё пропало, Илья осознаёт, насколько сильно он жаждет внимания Наполеона. Он чувствует себя опустошённым, отчаянно недостающим какой-то важной части себя самого, которую не так-то просто заменить. Его руки чешутся взяться за что-то, но ничего вокруг даже близко не подходит к желанному, ничего из того, что ему можно трогать, не обладает тем же самым теплом. Илья не хочет ощущать холод ветра на своих плечах, он скучает по жару ладоней Наполеона и по его телу рядом со своим. Раньше Наполеон стоял так близко. *** И всё было бы хорошо, всё бы закончилось, только вот Наполеон продолжает глазеть на Илью. Они больше не прикасаются друг к другу, и это приносит значительные перемены, потому что те слухи, о которых Илья раньше даже не знал, начинают стихать. Но Наполеон продолжает пялиться на него, и разлетаться начинают уже новые слухи – о любовной размолвке, о предательстве – и уничижительные насмешки и презрительные взгляды преследуют Илью, куда бы он ни шёл. Он вырвался из Москвы, убежал от ошибок своего отца, и всё равно его угораздило найти новый повод для стыда на свою голову. Илье стоит поговорить с Наполеоном, стоит сказать ему прекратить, потому что между ними ничего нет и никогда быть не может. Подобные вещи попросту невозможны. Они на противоположных сторонах, они оба мужчины, подобные вещи неприемлемы. Но при этом он так и не останавливает Наполеона. Потому что когда Наполеон отворачивается, Илья прожигает его взглядом в ответ. И боже, как же он хочет. *** В джунглях Аргентины Илья начинает заходиться кашлем, игнорируя при этом обеспокоенные слова и взгляды Наполеона. Он стойко держится три дня, прежде чем окончательно падает за двадцать миль от лагеря, из которого они едва сумели сделать ноги. Он помнит душащий его жар, туман изнеможения, отчаянные попытки восстановить дыхание, агонию от горящих лихорадкой и болью нервных окончаний. Свет, затем тьма, затем снова свет. Холодная вода на его губах. Ласковые, мягкие пальцы на его лбу, смахивающие мешающие пряди волос назад, прослеживающие линии его лица. – И что же мне с тобой делать? – в знакомом, тихом голосе проскальзывает сломанная нотка. Илья мычит в ответ и прижимает ближе то блаженно прохладное что-то, лежащее у него на лице. Кто-то тихо смеётся рядом и бормочет что-то, что Илья не в состоянии расслышать. Над ним раздаётся прерывистый выдох, одновременно звучащий и как смех, и как всхлип. Позже вокруг него крики, движение, громкий шум лопастей вертолёта. Позже Илья вспомнил, как проснулся и обнаружил Наполеона, свернувшегося рядом с его постелью и тихо дышащего во сне. *** Канун рождества они проводят вместе в номере отеля в Дублине и ждут, пока Уэйверли не свяжется с ними и не передаст новые указания. Илья сидит в углу, уткнувшись в книгу, пока Наполеон переключает каналы с бокалом в руке. Одна прочитанная Ильёй страница превращается в двадцать, один выпитый Наполеоном бокал превращается в три, пока он пялится в мерцающий экран телевизора. Когда Илья находится посреди страницы двадцать четыре, Наполеон поднимается на ноги и выключает телевизор, затем пересекает комнату и выходит на балкон. Леденящий поток воздуха влетает в открытый проём, и Илья со вздохом откладывает книгу. Он ждёт целых десять секунд, прожигая взглядом двери, прежде чем сдаётся и направляется к ним с намерением запереть Ковбоя на холоде. Наполеон стоит снаружи и опирается на перила, вглядываясь сквозь нависающие сверху ветки на звёзды. Их отель – это небольшое трёхэтажное здание, окружённое берёзами, и голые переплетения ветвей над ними позволяют разглядеть какую-то часть неба, что было бы невозможно в летнее время. Наполеон одет слишком легко, чтобы стоять на улице, и когда Илья замечает, что тот дрожит, его первоначальное намерение испаряется из его головы. Он поддаётся своему необъяснимому новому порыву выйти на холод, и через несколько шагов Илья уже стоит возле Наполеона и опирается руками на перила, всматриваясь в небо и гадая, что же там видит Ковбой. – Смотри, – едва слышно говорит Наполеон. Прямо над ними висит какое-то тёмное сплетение, отличающееся от самого дерева. Птичье гнездо. Илья смотрит на него и хмурится, не совсем понимая, что в этом такого. Он чувствует тепло от тела Наполеона рядом с собой, дрожащее от холода, и пытается сложить в голове предложение, способное заставить его зайти обратно в номер. Следующее, что он понимает, это что лицо Наполеона прямо рядом с его, его глаза скрыты тенью, а губы изгибаются в озорной ухмылке. Илья с удивлением поворачивается к нему лицом, распахнув глаза. Затем Наполеон поднимает руки и запускает пальцы ему в волосы. Их губы соприкасаются, и Илья забывает, как дышать, его мир сужается до искр и ощущений. Наполеон прижимается ближе с довольным стоном, и затем остаётся только горящий жар его тела рядом с его. Это должно ощущаться неправильно, и тем не менее ничто в жизни ещё не ощущалось так правильно. Илья никогда не знал, что вкус мяты и виски может так хорошо лежать у него на языке. Его руки находят талию Наполеона, и он прижимает его ближе и крепко обнимает, именно так, как всегда мечтал. Наполеон целует его, и реальность Ильи с щелчком встаёт на место, да, да, именно так всё и должно быть, всегда. Только когда они отстраняются друг от друга, чтобы восстановить дыхание, прижавшись друг к другу лбами, Илья наконец осознаёт кое-что очень важное. Он поцеловал Наполеона в ответ. – Почему сейчас? – слышит Илья собственный голос и пытается справиться с неуместным желанием захихикать. – Над нами омела, – отвечает Наполеон. Затем он целует его снова, и всё остальное моментально забывается. *** Они перестают глазеть друг на друга и не возвращаются к открытыми прикосновениям на виду у других. Слухи затихают, и Уэйверли смотрит на них с одобрением. А что касается того, что происходит наедине, то это касается их двоих и больше никого. *** Теперь Илья знает, что прикосновение может быть чем-то великолепным и потрясающим, чем-то, что согревает и исцеляет, а также поддерживает тебя в самые тяжёлые времена. Прикосновение, как оказывается, может принести неописуемые удовольствия, о которых он даже не знал, удовольствия, которые теперь Илья научился как давать, так и принимать. Теперь Илья привык к тому, что его трогают. Сильные, но всё же ласковые руки отца на его плечах далеки настолько, что теперь уже являются скорее сном, чем воспоминанием, а редкие проявления нежности от матери иссечены резкими словами, которые она метает, словно ножи, и синяками, которые она оставляет в истерических припадках. В КГБ ему показали самые разнообразные способы, которыми прикосновение можно превратить в оружие, но Наполеон показывает ему близость, которая приходит с любовью, где каждое касание – это прелюдия к прекрасным, неописуемым вещам. В Лондоне, когда личное пространство Ильи резко нарушает неожиданное прикосновение, первый инстинкт говорит ему притянуть нападающего ещё ближе. *** В Барселоне Илья просыпается, скованный и не в силах пошевелиться. Наполеон мирно спит у него под боком, его грудь ровно вздымается и опускается. Их конечности просто до невозможности переплетены. Как будто Наполеон замечает пробуждение Ильи, его дыхание сбивается, веки медленно открываются. Он сонно моргает на Илью голубизной своих глаз. Губы Ильи растягиваются в улыбке, и ответная улыбка медленно освещает лицо Наполеона. – Доброе утро, – говорит Наполеон хриплым от сна голосом. Илья целует его в ответ и притягивает к себе ближе. *** Местность в диких лесах Бразилии по суровости сравнится не с многим количеством мест, а Илья много где побывал. Непрерывный дождь, который шёл последние несколько дней, наконец остановился, оставляя после себя неприятно влажный воздух и мокрую скользкую почву. В процессе протаптывания пути до места назначения, подошвы их ботинок теряют цепкость со слипшейся листвой и мягкой землёй. На половине пути к вершине холма Наполеон поскальзывается и начинает съезжать вниз по склону с резким ругательством, и его руки в перчатках взлетают в воздух и хватаются за ствол дерева, благодаря чему он наконец останавливает свой путь вниз. Илья перестаёт подниматься, нахмурив брови, и дожидается, пока Ковбой не догонит его обратно. Когда Наполеон наконец возвращается ему под бок, Илья протягивает руку и берёт ладонь Наполеона в свою. Тот застывает на месте и опускает взгляд на их соединённые руки, затем снова поднимает на Илью. – Мы не успеем дойти вовремя, если ты постоянно будешь съезжать, – объясняет Илья. Несколько секунд Наполеон просто пялится на него. Затем он улыбается, как будто узнал какой-то секрет, и сжимает руку напарника в ответ. Илья же усиливает хватку покрепче, не пытаясь отрицать сладкий трепет сердца в груди, и тянет Наполеона выше. Даже когда путь впереди выравнивается, никто из них не пытается разжать рук.