смотрел "паразитов", сан-и?

Когда член Сана в очередной раз входит в Уёна, вызывая типичную довольно громкую реакцию (что может быть лучше протяжных стонов твоей любви под тобой после тяжёлого дня, полного рабочих разъездов из пункта А в пункты В-С-D? Ах да, давно отбившее пальму первенства милое мяуканье Бёль может), он вспоминает кое-что. Не член. Сам Сан вспоминает те предостерегающие слова Хонджуна-хёна, которые были сказаны им с Уёном после того, как они признались в факте своих отношений всем мемберам. Это было сумбурной и прохладной весной двадцатого года, незадолго до вспышек вируса-который-мог-бы-пойти-нахуй-навсегда-уже. Тот нелёгкий разговор несколько изменил внутренний микроклимат группы. Не в плохую сторону, нет. Даже наоборот. Были удивление («чёрт, ну я догадывался, но не думал, что всё настолько серьёзно»), обеспокоенность («а из менеджеров кто-то в курсе? а будет? нам с этим аккуратнее всё же надо») и поддержка («я люблю тебя любым, Уён, с самого начала и до конца», «как будто могло быть иначе, амикусы вы наши»). Может, были и другие нюансы, но Сан их уже и не помнит. Факты есть факты: у них с Уёном отношения, всё пиздато, мемберы знают, единицы из компании тоже. Это и есть лучшая жизнь. В ней случается дерьмо, падения и гематомы, недосып, проигрыши в голосованиях, загруженность и недооценённость, нечастые встречи с родными, но она всё ещё остаётся лучшей. Она продолжает быть лучшей особенно тогда, когда под ними сминается простынь и поскрипывает кровать. Именно эти звуки (параллельно со сладкими стонами Уёна) вынуждают Сана вспомнить слова лидера (и его лицо, разумеется, тоже). Сан помнит это как вчера: они втроём на тесном балкончике общаги, снаружи ночь, а внутри — небывалое облегчение от того, что скрываться больше нет надобности. И трепет, трепет, трепет, потому что рядом стоял Уён. Самый красивый и горячий парень на свете, готовый идти с Саном через всё, что только ждёт на пути. — Не хотел обсуждать этот момент при всех, хотя мог бы. Можете догадаться, к чему я клоню? — осторожно спросил Хонджун-хён. — Про то, что не надо палиться, мы знаем и так, — ответил Сан. — Помнить о рамках, держать себя в руках. — Гетеросексуальность и только она, так и победим, — подхватил Уён. — Не-а, я не об этом, — покачал головой Хонджун. — А кое о чём более… Деликатном. Сан и Уён смотрели на Хонджуна. Хонджун смотрел на них. Шли секунды, в самой общаге стоял рутинный гул. Отовсюду шумел Сеул, редкие люди рассекали улицу внизу. Все вроде бы всё понимали, но никто не мог двинуть диалог дальше. Здоровые, двадцатилетние, мать их, лбы. Пережившие сто стрессов, переездов и дохуя бессонных ночей во имя труда. Не могли и всё тут. — Деликатном, ты сказал? — решил возобновить ни разу не неловкую беседу Уён. — Именно это и он сказал, — кивнул Чхве. — Блять, да, именно это я и сказал, — Хонджун даже начал массажировать виски. — Вы в романтических отношениях, так? — Не знаю, романтик из Сана пока так себе, — Уён решил включить режим подъёбов. — Четыре с половиной из десяти. Та пожилая аджумма из мясного магазина ухаживает за мной лучше. Я собираюсь дать ей свой номер совсем скоро. — Эй! — шуточно ударил его Сан. — Я лучший в ухаживаниях, это знают все. — Кроме меня, милый. — Вот как? — Наша с тобой химия и рядом не валялась с той, что между мной и аджуммой. — Просто она ещё не видела меня. — Не вздумай отбивать её у меня, Чхве Сан. — В романтических, — не обращал внимания на их бессодержательные реплики Хонджун-хён. — Но я ни в жизни не поверю, что вы собираетесь довольствоваться только поцелуями и объятиями. Потому что я знаю натуру каждого из вас и… Сеул продолжал шуметь. В общаге по какому-то поводу вопил Минги. Рейтинг их задушевного балконного разговора возрастал. — О, ты так боишься слова «секс»? Так оно совсем нестрашное, хён! Только вслушайся: секс, секс, секс, секс! — естественно, в своём репертуаре Уён стал горланить это на всю округу. — Секс! — Я не боюсь слова «секс», господи, Уён. Я всего лишь пытаюсь понять, что вы собираетесь с ним делать. Сан помнит, какая тогда повисла пауза. Было забавно, потому что он и Уён не собирались ничего делать с бедным сексом, а вот друг с другом — в перспективе много-много чего. — Пиздец, я теряю способность нормально выражать свои мысли, и всё это из-за вас, — устало сказал Хонджун. — Хён, не грузись, — похлопал его по спине Сан. — Мы прекрасно понимаем, о чём ты. Ты хочешь понять, планируем ли мы… М-м, заниматься им в общаге? Потому что это о вопрос о границах, я прав? — Да, ты прав, мой умный Сан-и. К этому я и веду. Я не собираюсь выпытывать подробности вашей интимной жизни. Это ваше и только ваше, но так как мы все делим одно жильё с не самыми толстыми стенами, то всё тайное в нём может стать явным. Понимаете, о чём я? — Стены действительно тонковаты, — заметил Уён. — Всегда почему-то отчётливо слышу Юнхо. А ещё как-то раз я слышал, как дрочит Мин- — Да, а все твои внезапные возгласы прекрасно слышны даже нам с Сонхва, — быстро перебил его Хонджун. — В общем, нужно найти какое-то решение. Я никто, чтобы вам что-либо запрещать. Но я лидер, который заинтересован в нормальной атмосфере нашего дома. Я рад за вас больше всех на свете, правда. Но не то чтобы я хочу возвращаться усталым из студии, например, и слышать, как… — Решение есть, — прервал хёна Сан. Обсуждать этот тонкий вопрос было очень и очень странно (хотя чего только за всё время их восьмёрка не успела обсудить, начиная детско-подростковыми позорами и заканчивая реально личными вещами), но решить его было просто необходимо. В конце концов, они были взрослыми людьми, умеющими в конструктив. — Было бы прекрасно в будущем переехать в помещение с более качественной звукоизоляцией, но поскольку сейчас мы здесь и имеем то, что имеем… — Так легко об этом рассуждает, бесстыдник, — потрепал его по щеке Уён. — Мы все об этом рассуждали, когда затрагивали вопрос вероятных будущих отношений, если ты вдруг забыл, — сказал Хонджун. — Всё нормально. Продолжай, Сан. — Чтобы никого не смущать, мы будем делать это максимально тихо или в ваше отсутствие. Да, такое из-за расписаний бывает нечасто, но… Чёрт, только такой расклад видится мне реальным. — Или вообще где-то вне общаги, раз уж на то пошло, — решил добавить немного кринжа Чон. — Притормози, пожалуйста, — попросил Сан. Сказанное Уёном его завело, но надо было держать серьёзное лицо. — Так, а вот эти детали мне докладывать точно необязательно, — Хонджун делал вид, что ему неприятно, а они делали вид, что не видят сдерживаемую им ухмылку. Ухмылку под названием: «Какие же вы всё-таки придурки. Любимые придурки». — А делать вас руммейтами — значит и вовсе забыть о тишине. Точно нет. Поэтому ловлю вас на слове. Любите друг друга, дети мои, но так, чтобы ни я, ни мемберы не слышали. Проявите воспитанность и благоразумность. — Будет сделано, наш капитан, — отсалютовал ему Уён. — Будет сделано, — заверил Сан. А потом все трое в голос поржали с одновременной комичности и серьёзности ситуации. Как ни крути, именно возможность обсуждать всё на свете и делала их семьёй. …Сан вспоминает этот диалог спустя месяцы и сам не понимает, зачем. Тогдашний договор они давным-давно нарушили: неизвестно сколько (может, один, может, десять) раз они с Уёном оказывались услышанными, но зато ни разу — замеченными. Они и сейчас играют с огнём, пусть и находясь в общаге совершенно одни. Прелесть в том, что с минуту на минуту должен вернуться Сонхва-хён («думаю, приду ровно к восьми»), а потом и все остальные. Эта игра на опережение не лучше их спокойного, если можно так выразиться, секса вне привычных общажных стен, но она всегда оказывается шумной, мокрой и невероятной, она взрывает в голове цветные дымовые шашки. Перестаёт существовать и быть видимым вообще всё, кроме Уёна, который хнычет. Хнычет из-за Сана. Всему виной только он. «God is love». Сан видел эту надпись на одной из стен каждый раз, когда приходил на занятия в церковный хор. Она въелась в память настолько, что стала чем-то вроде приятного знака из прошлой жизни, ярким визуальным воспоминанием. В настоящей жизни Сана нет Бога, он не мыслит всеми этими религиозными категориями, но в ней точно есть любовь. Он честно не думал, что любовь эта будет проявляться в виде коленно-локтевой (и не только) с участием Уёна, который в палеозойский период их знакомства вообще считал его скучным. Скучным другом, точно скучнее Ёсана и остальных. Как хорошо, что все эти палеозои, мезозои и что там ещё, остались позади. В текущей эре им просто кайфово друг с другом, даже несмотря на то, что возможность от души потрахаться выпадает реже, чем проводит свои трансы милашка Чонхо. Да, не так часто, как хотелось бы, но зато никогда не пресно и не скучно. В моменты открывающейся входной двери или внезапного телефонного звонка (или просто звонка в дверь от курьеров, которые обожают заявляться не вовремя) их сердца начинают биться даже сильнее, чем сердце героини Умы Турман из «Криминального чтива», в которое вкололи адреналин. Тогда Сану приходится увеличивать темп, спешить, думать не только о собственной разрядке, но и об Уёне тоже. В таких обстоятельствах шум в голове становится громче обычного, а связь с реальностью практически теряется. Но всё-таки обычно они успевают (за)кончить до того, как в общагу врывается воодушевлённый Юнхо с какими-нибудь новостями или Ёсан с картошечкой из ближайшей фастфудни. Обычно. В девяти случаях из десяти. Но сегодня, прямо, блять, сейчас, тайминг идёт по тому месту, которое ни Сана, ни Уёна не интересует. Тайминг идёт по пизде, потому что кто-то возвращается в общежитие на целых пять минут раньше, руша такую сладкую идиллию. И хоть это несмертельно — оказаться застуканными мемберами, любимыми мемберами, с которыми пройдены огонь и вода — лучше всё-таки этого избежать. Никому не хочется видеть, как занимаются сексом их собственные родители (а если и хочется, то это как-то не очень). Сан и Уён — не родители, и остальные далеко не дети, но аналогия всё-таки уместна. Есть те грани, о которых всегда нужно помнить. Элементарная этика. Уважение и бла-бла-бла. — Блять, — только это вырывается из Сана, который учащает движения. Уён, не имея длинных ногтей, всё равно впивается ими в бёдра Сана так, что игнорировать эти локальные вспышки боли у Чхве не получается. Не в отместку, а потому, что Уёну это нравится, Сан хватает его за волосы на затылке. В каком-то смысле это решение возмутительно, потому что дёрганье волос = абсолютно всегда бесстыдные стоны. Именно они и вырываются из Уёна, как бы он ни пытался быть тихим. — Он рано или поздно зайдёт сюда, просто чтобы убедиться, что мы здесь, — рвано произносит Сан, даже не зная, кто именно вернулся домой, Сонхва-хён или кто-то другой. Или все сразу. — Нам нужно сворачиваться, детка. Не у всех парней есть привычка стучаться прежде, чем войти. Ты же знаешь. — Я-то близок, а вот что насчёт тебя?.. — интересуется Уён. Его влажная шея гипнотизирует Сана, заставляет зависнуть и забыть обо всём сущем. Но растворяться в Абсолютной Пустоте нельзя, это воспрещено, потому как по их жилплощади перемещается кто-то третий. Этот факт возбуждает на какой-то процент. Но это маленький процент. Может, это десять процентов. Или пятнадцать. Двадцать пять. Но точно не пятьдесят, Сан не настолько испорченный. Даже когда их с Уёном слышали или могли слышать, он чувствовал вину или вроде того. Может, это было ощущение приносимых неудобств. (Если взглянуть с другого ракурса, прямо сейчас им тоже приносят неудобства). Даже стремительное изменение позы на их самую любимую глаза в глаза не помогает ему. Она помогает Уёну, который вполне себе замечательно и совсем не тихо кончает. Сан пытается догнать его и выбить свой заслуженный оргазм, но он только ходит вокруг да около. Всё содержимое его головы представляет собой один путаный пиздец, весомую часть которого составляет беспокойство. Хотел огонька — получай, Сан! — Давай, хённим, сделай это для меня, — подначивает Уён. Все эти его грязные, но работающие фразочки. Эта не становится исключением. Пульсирующая дрожь в теле Сана усиливается с каждой секундой, он выбирает вариант кончать не в Уёна, а куда-нибудь на него ради разнообразия, двигая рукой так быстро, как никогда до этого… За грёбаную секунду до ключевого момента он слышит шаги по коридору и голос Сонхва. Хён спрашивает о чём-то, скорее всего о том, на месте ли они и заняты ли, но Сан даёт себе право капитулировать из этой ситуации — просто не отвечает ни на что, спихивая вопрос коммуникации на Уёна. Когда Уёну удаётся отмахнуться от Сонхва, Сан в бессилии падает ему на грудь. Произошедшее Уён считывает моментально. — Оргазм так себе, да? — спрашивает он. — Да, — у Сана даже нет сил и желания полноценно кивнуть. Ощущения средней паршивости вперемешку со слабенькими приятными. — Я кончил, но как будто бы и нет, понимаешь? А такое бывает очень редко. И это ни в коем случае не из-за тебя. Обожаю Сонхва, но сейчас это он всё испортил. Уён тяжело вздыхает. Он начинает трепать волосы Сана, говоря о том, как хорошо провёл время и всё в таком духе. Сан любит эти разговоры после секса, потому что они чуть ли не самые искренние. Но ещё больше он любит Уёна, который после нескольких минут ленивых лежаний встаёт с кровати и невозмутимо говорит: — Я компенсирую тебе этот недооргазм. — О, да что ты? — Можешь быть уверен.