О сладких мальчиках и вампирских разборках

***

Минхо просыпается от ощущения дыхания на своей коже и чьего-то крепкого стояка у себя в районе копчика. То, что будет происходить дальше, он знает слишком хорошо, а потому в нем теплится слабая надежда, что он сможет уснуть до того, как это начнется. Некоторые вещи лучше переживать во сне. О некоторых вещах лучше не знать. Некоторые вещи, честно говоря, не должны с тобой происходить вообще. Но все это не случай Минхо. Поэтому ни уснуть, ни забыться он не успевает. Острые клыки вонзаются ему в шею, и это, черт возьми, совсем не нежно. Стояк проезжается по его копчику снова — теснее и навязчивее, и это, черт возьми, не то, как он хотел бы провести это утро. Но у Минхо никто не спрашивает. — Блять, — вздыхает он, автоматически запрокидывая голову назад. Он знает — так удобнее. Он знает — так будет меньше боли. — Я думал, ты спишь, — с причмокиванием шепчет вампир за спиной, — это веселее, когда ты спишь, — и он снова вонзает клыки в его шею. — Ну может стоило тогда сделать это ночью, а не утром? — шипит Минхо, крепче сжимая одеяло. Пока с ним не закончат, одеяло — все, на что он может рассчитывать. — Но я голодный, — вампир снова отрывается от шеи, и это, если честно, противнее всего. Эта его привычка болтать во время еды, из-за которой клыки снова и снова вонзаются в плоть. Да, вампир довольно умел и не промахивается мимо собственных следов, но это все равно больно. Как жаль, что до этого есть дело только самому Минхо. — Настолько, что у тебя аж встал? — без энтузиазма уточняет Минхо. Клыки снова входят в шею. — Да блять, ну можно поаккуратнее?! — Ты был такой аппетитный и красивый, — вампир смеется. — Не смог решить, чего хочу больше. И собираюсь получить все. И он вонзает клыки так резко, что Минхо охает и крепче стискивает зубы. Его крепче обнимают со спины и чуть меняют положение, чтобы было удобнее. Вампир сосет кровь с причмокиванием и в моменты наибольшего удовольствия трется стояком о его зад. Его движения становятся все быстрее и резче, а давление на шею все усиливается. — Ты слышал что-нибудь о концепте согласия? — спрашивает Минхо. Но ему не отвечают. Вампир за ним сейчас — больше чудовище, чем человек. Им движут звериные инстинкты. Он хочет только есть и трахаться. И ему очень повезло иметь под рукой человека, от которого можно получить и то, и другое. Он хватает Минхо одной рукой за шею, слегка придушивая, что означает — он близок. Но Минхо это бы и так понял по тому, насколько беспорядочными стали его движения бедрами. И по тому, как знакомо начинает звенеть в ушах — явный признак того, что крови опять взяли слишком много. И Минхо было бы страшно, будь это первый или хотя бы десятый раз. Но он слишком хорошо и слишком давно знает, что звон в ушах — это еще не смерть. В среднем из взрослого здорового мужчины можно пить кровь целых 13 минут прежде, чем последствия будут летальны. Прошло от силы 7. Вампир трется об него яростно, наконец переставая сосать кровь. Ранки слегка кровоточат, но это сейчас не главная проблема. Точно не для вампира. Он сыт, а теперь он хочет кончить. И он кончает спустя какое-то время, простонав Минхо в ухо какую-то неразбериху. Минхо на этом моменте жмурится и слегка отворачивается. Он просто ждет, когда вампир закончит. Его наконец отпускают. Вампир перекатывается на спину, шумно дыша, и посмеивается. Минхо не надо смотреть, чтобы знать наверняка, что он сейчас облизывается. Минхо дурно. В ушах по-прежнему звенит, и картинка двоится перед глазами. От такой потери крови он не умрет, но сегодня до обеда на ноги точно не встанет. Да и следующие пару дней за автобусом не побегает. Взять бы выходной в универе, думает он. И теряет сознание, так толком и не проснувшись. Сложно сказать, сколько он провалялся в отключке, а сколько проспал, но, когда он снова открывает глаза, вампира рядом нет. На часах около двух, что значит — выходной он свой уже просрал. Вот тебе и сходил на выставку. Вот тебе и отвлекся от экзаменов. Он садится на постели, хоть и выходит это у него не с первой попытки. Комната вращается. Пустой желудок больно сокращается то ли от голода, то ли от укачивания. — Джисон, — слабо зовет он. Ответа нет. — Джисон! — громче кричит он, зажмурившись. — Сука, какой толк от вампирского слуха, если ты никогда не слышишь?! Приходится встать самому. Самому осмотреть шею, чтобы убедиться — укусами Джисон не ограничился, мастерски скрыв их под засосами. Все как обычно. С Минхо сейчас можно писать портрет последних дней жизни. Белый как полотно. Лицо высохло, будто мокрый листок под прямым солнцем. Губы потрескались от недостатка влаги. И взгляд человека, повидавшего некое дерьмо. Ну и шея, да. Шея для несведущих выглядит так, будто его страстно душили стальным прутом. Для него это все уже слишком хорошо знакомо, он лишь ждет, привыкнет ли когда-нибудь к тому, что выглядит вот так минимум раз в неделю. Пока не выходит. Уже много лет не выходит. Он бредет на кухню, опираясь буквально на все, что попадается по пути. В коридоре предпринимает попытку сползти на пол, и это в общем-то был бы не такой плохой план, если бы он не знал, что на кухне будет Джисон. И что эта человеческая слабость сильно его позабавит. Доставлять ему такое удовольствие он не собирался. Джисон и правда обнаруживается на кухне. В наушниках. Танцует, черт его подери. А на плите горят панкейки. Минхо не знает, откуда в нем внезапно столько сил появляется, но к плите он подлетает очень быстро. Хватает сковородку, благо та совсем легкая, и швыряет ее в затылок вампиру. Панкейк отлетает по пути, а вот сковородка достигает цели. Джисон скулит и хватается за затылок. Там на секунду виднеется расколотый череп, но, учитывая, что он лишь совсем недавно поел, рана затягивается за долю секунды. Минхо только надеется, что боль он чувствует подольше. Джисон оборачивается и смотрит на него самым невинным взглядом на свете. — Детка, — тянет он. — Мне сломать тебе ногу? — так удивленно, будто Минхо сам его об этом попросил. Сейчас это пустая угроза, но Джисон мог бы. Правда мог. Стоит Минхо его выбесить достаточно сильно — и у Минхо из целых костей останется разве что череп, да и то только пока Джисону не надоест его голос. Однако Минхо такая вероятность уже давно не пугает. В ответ он только шипит, дотянувшись до лопаточки, испачканной в тесте, кидает ее следом за сковородкой. Следом отправляется пакет муки и кружка с водой. Кружки в этом доме вообще долго не живут. Их сюда можно вагонами завозить — за неделю эти двое их точно разобьют. Все это, конечно же, тщетно. Сковородка — это еще ладно, но, когда Джисон видит летящие объекты, ему даже напрягаться не надо, чтобы увернуться. Да и если бы Минхо и попал — толку-то? Все равно ведь не сдохнет. Вампир за долю секунды преодолевает разделяющее их расстояние и подхватывает Минхо за бедра, прижимая к стене. Минхо больно бьется затылком, но у него нет сил даже поморщиться. — Ты же знаешь, тебе нельзя вставать после того, как я поел. Я же о тебе забочусь, — ласково тянет он. — Ты зачем встал? — Потому что ты не слышал, как я зову, — шипит Минхо. — Я бы там сдох, а ты бы и не заметил, пока Блэкпинк бы не допели. — Ерунда, — усмехается Джисон. — Я всегда слышу стук твоего сердца, детка. — И он тянется за поцелуем, но Минхо уворачивается. — Я хочу есть. Джисон хватает его рукой за подбородок, разворачивая его лицо к своему. Глаза блестят нехорошо, блестят как у охотника, наконец добравшегося до жертвы. Джисону все сопротивления Минхо — забава, невинные шалости, только распаляющие интерес и улучшающие аппетит. Минхо это знает, но сопротивляться перестать не может, даже когда Джисон уже целует его, пытаясь пробиться сквозь стиснутые зубы. Минхо сдается, пуская чужой язык внутрь, но лишь затем, чтобы с силой его прикусить. Джисон слабо стонет и удовлетворенно хмыкает. Минхо даже не прокусил. Смелости, как всегда, не хватило. — Ты только что уничтожил свой завтрак, — напоминает Джисон, оглаживая его бедра. — Я не собираюсь жрать твое горелое гавно, — закатывает глаза Минхо. — Мне нужен сахар. И нормальный вкус. Закажи доставку. — Тебя разнесет с сахара, любовь моя, — скалится Джисон. — Я сдохну однажды от твоей несдержанности. Это тебя не волнует? — Мертвый парень лучше толстого парня. А… — Джисон осекается. — Как это там у вас называется? Фэтшейминг? — Это называется «гандон». Ты гандон. — Я был голоден, — Джисон говорит это тоном «ну ты ведь сам знаешь». — Почему ты не поел вчера? Ты же уходил на охоту. — А… Это… В общем, у меня для тебя новости. Но сначала поешь. Ты злой, когда голодный. Весь в меня, — вампир давит человеку на голову и быстро целует в лоб. А затем за те же доли секунды перемещает его за стол. Задвигает стул так сильно, что Минхо с трудом помещается между спинкой стула и поверхностью стола. — Двинешься — сломаю ноги. Я серьезно. Не хочу, чтобы ты пострадал. Логика железная, не правда ли? Иногда Минхо было интересно, все ли вампиры размышляют так же, но сравнивать ему было не с кем, ведь Джисон был единственным вампиром в его жизни. Единственным другом. Единственным любовником. Минхо так сильно это ненавидел. — Кстати, — спрашивает Джисон, набирая номер доставки. — Что такое «концепт согласия»? — Кое-что очень бесполезное в твоем случае, — бурчит Минхо. Он еще не знает, насколько прав. — Ты совсем рехнулся, — Минхо даже не сразу подбирает слова, увидев «сюрприз» Джисона. Джисону что-то около 500 лет. Насколько Минхо мог судить, это не тот возраст, когда вампиры впадают в маразм и творят всякий беспредел. Но его вампир, кажется, исключение. — Это человек, Джисон. Ты украл человека. И… Твою мать! — Минхо пробует подойти к парню, который валяется на полу гостевой комнаты в отключке, но Джисон резко останавливает его. И это лучшее подтверждение тому, о чем подумал Минхо. — Ты его обратил, — шепчет он. — Ты обратил человека. — Да. И к нему сейчас лучше не подходить. Он конечно в цепях и под моим контролем, но новообращенные — народ сложный. — Ты его обратил, — повторяет Минхо, хватаясь за голову. — Ты рехнулся? — Я его обратил — да. И нет — я полностью в своем уме благодаря регулярному питанию и общению с внешним миром. — Давай тут еще повыпендривайся! — шипит Минхо. — Это же запрещено! Это нарушение твоего договора! Ты… Ты сам мне рассказывал, что за это бывает! — Рассказывал, — соглашается Джисон. — Зачем тебе вообще неофит? Ты должен был его сожрать, а не обращать! Забыл, как это делается? «Сожрать» — это, конечно, сильно сказано. Не убивать, не обращать, не брать больше необходимого — три «не», благодаря соблюдению которых Джисону позволяли беспрепятственно охотиться в городе и более чем свободно здесь же и проживать. Нарушишь любое… — Я сделал то, что сделал. Он теперь моя ответственность. А значит — и твоя. — Я на это не подписывался. — Я сам тебя на все подписал, — Джисон обнимает его за талию. — Брось! Неофит — это почти как завести ребенка. Будет весело. — Я не хотел заводить с тобой ребенка! — Значит, так распорядились боги. — Так распорядился ты! — А я что — хуже бога? — Ты… Ты… — у Минхо и слов нормальных не находится. Он высвобождается из объятий и уходит. Ему надо на воздух, несмотря на то, что ноги его еще держат слабо. — Не переживай, — с заботой обращается Джисон к парню в отключке. — Он только кажется букой. Он полюбит тебя как родного через пару… Ну, лет, возможно. Зависит от того, каким человеком ты окажешься. Но в целом он душка. И меня очень любит. Минхо жмурится и ускоряет шаг. Пойти ему особо некуда, поэтому выходит на задний двор. Это все глупость, это бред, это… Это блажь. Зачем ему неофит? Чего ради? Он ходит кругами, пытаясь успокоиться. Не убивать, не обращать, не брать больше необходимого. Столько лет Минхо слышал эти правила. Слушал так, будто это ему надо охотиться на людей, чтобы выживать. Слушал так, будто это у него могли бы быть проблемы, реши он рассказать кому-то о том, что «не брать больше необходимого» — это вообще не про Джисона. Не убивать, не обращать. С первым проблем не было давно — Джисону это просто было неинтересно. Не обращать. Одно правило. Он не смог соблюсти одно гребаное правило. И что теперь? Бежать? Скрываться? Снова? Минхо придется бросить учебу? А что если они уже знают? Уже заметили пропажу. Уже ищут? Он идет к сараю и достает топор. Находит бревно, что поудобнее ложится в ладонь и быстро стесывает один край. Джисону хватает хлопот и без того, чтобы следить за своим истеричным человеком, а потому, когда он слышит оклик — подвоха даже не предполагает. А Минхо бьет быстро, целится в самое сердце. Джисон от неожиданности даже позволяет зажать себя у стенки с этим орудием, но цели оно, конечно же, не достигает. — Ты чего это, детка? — удивленно спрашивает Джисон, скорее смеха ради удерживая кол прямо у своей груди. Ему не составит труда вырвать его у Минхо, но этот порыв так трогателен и невинен, что не хочется разрушать момент раньше времени. — Я тебя сам убью. А потом смету твой пепел и развею над помойкой, — шипит Минхо. — Детка. — Они за тобой придут. — Детка. — Они придут и заберут тебя. — Минхо. — Они заберут тебя у меня! — кричит Минхо и оседает, роняя и кол. Джисон садится рядом и гладит его по голове. — Я лучше тебя сам… Чем они там… — Тш-ш-ш-ш… — Я что буду без тебя делать? Ты обо мне подумал? — Я всегда думаю о тебе. Я же слышу… — Тебе со мной скучно что ли? Зачем этот парень? Новая игрушка? Его трахать теперь изволишь? — Во-первых, — Джисон звучит возмущенно. — Я предпочитаю, когда трахают меня. И ты это знаешь. Во-вторых, мне никто, кроме тебя, не нужен. Но этот парень будет жить с нами, ясно? Он мой неофит. А ты мой человек. Тебе придется с ним поладить, ясно? Тут нечего обсуждать. Все уже сделано. — Так и они скажут, когда придут за тобой, — шепчет Минхо. — Детка, — усмехается Джисон. — Это моя вина. Я рассказывал тебе столько страшилок об охотниках, что ты, кажется, забыл, — он снова гладит парня по голове. — Они — почти как люди. Слабые. Забывчивые. Они не смогут убить меня за то, о чем даже не узнают. А как они узнают, если я принес его сюда, а не бросил где-нибудь? — Они узнают. — Не узнают. — Ты говорил — они всегда узнают, — напоминает Минхо. — Ты говорил — когда тебя обратили, они явились тут же. — Это было четыре века назад, детка. Охотники с тех пор сильно испортились. — Зачем он тебе? — переводит тему Минхо. — От неофита нельзя кормиться. Семью ты не хочешь — ты сам говорил. Зачем тебе этот парень? — Я не обязан тебе об этом рассказывать, ты ведь знаешь? Я старше. Я принимаю решения сам, — нежно отвечает Джисон. На самом деле, эта эмоциональная беседа его уже утомила, но каким парнем он бы был, реши он заткнуть Минхо прямо сейчас? Тот, в конце концов, болтливостью не отличался с самого детства. Другие дети что-то вечно кричат, бегают, орут «почему», «а где», «а как». А Минхо всегда спокойным был. Видеть от него столько эмоций — редкость. Его тревоги забавляли Джисона. А еще — трогали до глубины души. Ему попался очень заботливый человек. Таких надо ценить. — Я от тебя уйду, — заявляет Минхо. — То жить без меня не можешь, то уйти собираешься. Ты уж определись. — А тебя, можно подумать, это заботит. — Конечно. Мне надо знать, пора ли ломать тебе ноги, — Джисон складывает губы в трубочку и тянется за поцелуем. Минхо бьет его в подбородок и отползает подальше. — Ты этими губами елозил по шее того сосунка. Даже не думай ко мне лезть, — шипит он. — А если я почищу зубы? Святой водой? — Джисон невинно хлопает глазами, но ползет вслед за Минхо. — Я так тебя ненавижу. — Ты любишь меня, детка. Мой сладкий малыш, — сюсюкает Джисон и, наконец, кидается на Минхо, целуя его. У Минхо нет сил сопротивляться. Поставить Джисона раком так, чтобы он бился головой о стену — единственная форма обладания, доступная Минхо. Наверно, если бы Джисон предпочитал быть сверху, Минхо бы вообще давно сломался и поехал крышей. Ему нужен был хотя бы иллюзорный контроль. Ему надо было чувствовать, что хоть в чем-то он лучше, сильнее и главнее. Он понимал где-то в глубине души, что это не так. Но предпочитал об этом не думать. Оттягивая Джисона за волосы так, чтобы грубо впиться в его губы — он этот контроль ощущает. Так же явственно, как привкус крови. Это, конечно же, всего лишь игра воображения, но Минхо уверен — это вкус не его крови. Это бесит. И чертовски возбуждает. — Детка, я больше не могу ждать, — скулит Джисон. — Трахни меня. — Заткнись, — шипит Минхо и шлепает его по заднице свободной рукой. Вторая — растягивает вампира изнутри. На самом деле, в этом нет такой уж необходимости, но Минхо рад возможности помучить Джисона. Очень-очень рад. Джисон воет и скулит, но послушно ждет, когда Минхо наиграется. Ему, на самом деле, ничего не стоит поменять их местами. Он может хоть сам Минхо трахнуть, хоть просто оседлать его и попрыгать на его члене, пока оба не кончат. Но Минхо надо выпустить пар, и Джисон это знает. Потому что Джисон невъебенно облажался и не может этого не понимать. Он обещал Минхо не кусаться до экзаменов и во время них — и обещание нарушил. Он сам пугал его рассказами о зверстве неофитов и суровых охотниках — и теперь навлек на их дом сразу двойную угрозу. Объяснять ничего не стал. О, Минхо в ярости — тут и знать его не надо, чтобы понять. А Джисон знал его очень хорошо, как знал и то, что есть только один способ его успокоить — дать ему учинить какое-нибудь бесчинство. Например, выдрать себя так, как ни один смертный бы не выдержал. Это — преимущество Джисона. С ним можно быть таким грубым, каким только захочется. В нем возможно что-то треснет и сломается, но мигом соберется обратно — они проверяли. Поэтому Джисон послушно терпит грубую растяжку и шлепки. Минхо вкладывал в них больше злости, чем страсти — и это Джисон точно чувствовал. Он бы, может, был помягче, но Джисон был слишком сыт, а потому ягодицы от ударов даже не краснели. И Минхо это бесило еще больше, ведь он хотел причинить боль. Хотел, чтобы Джисон хотя бы на капельку стал ближе к человеческой боли, которую причиняет. Только Джисон не почувствует раскаяния. А Минхо — не успокоится, пока не устанет. Таковы все люди — пока жертва не кричит и не истекает кровью, даже жалости к ней они не испытают. Вампиры, впрочем, едва ли были лучше. Жалость их не останавливала. — Да! Блять! — визжит Джисон, когда головка члена Минхо наконец проникает внутрь. — Трахни меня, детка! Покажи, кто здесь главный! Это всего лишь иллюзия, но Джисон дает Минхо в нее верить. А Минхо верит. — Тебя услышит твой неофит, — шипит Минхо, хватая вампира за волосы. — Пусть наслаждается, если так, — смеется Джисон. — Следующие две недели будут самыми ужасными в его жизни. В обеих жизнях. Глубже, детка! Минхо засыпает быстро, в отличие от Джисона, который, как и любой вампир, не спит вообще. Он бы ушел к себе, но тогда он нарушит еще одно соглашение — не уходить после секса, чтобы Минхо не чувствовал себя «пользованной шлюхой». И это не то соглашение, которое стоит нарушать, только не его. Этого Минхо ему не простит. Джисон и сам был таким, хоть и давно. Несдержанным, грубым. Временами истеричным. Взрывался из-за любой мелочи и все сводил в драматизм. Как там говорят? Первые сто лет после обращения самые тяжелые?.. О, он сделал много плохого. Многих убил. Многих покалечил. Разругался со своей семьей, затем помирился. Снова разругался. Если честно, он сейчас едва ли помнил, в каких они теперь отношениях — так много раз они ссорились и мирились. Он не мог осуждать Минхо, потому что тот был его точной копией после обращения. С той лишь разницей, что был человеком. Минхо спит беспокойно — Джисон знает, почему, и даже не удивляется, когда Минхо просыпается. — Джисон, — шепчет Минхо. — Тут кто-то есть. — Конечно есть. Мой неофит. Забыл? — Но он ведь на цепи! Почему у меня такое ощущение, будто… — Будто за тобой следит дикий зверь? — улыбается Джисон, открывая один глаз. — Первобытный инстинкт, детка. Твое тело чувствует угрозу, с которой не сможет совладать. Это значит, что наш неофит пришел в себя. И он чувствует твой запах. Хочет тебя сожрать. Но я ему не позволю, — Джисон придвигается ближе и обнимает Минхо. Того страхом практически парализовало, так что он даже не сопротивляется. Слышится грохот. Минхо вздрагивает и ближе жмется к Джисону. Джисон про себя верещит от восторга. Минхо так к нему не жался лет с шести. — Тихо, не бойся, — шепчет он. — Он пытается вырваться, но у него не выйдет. А даже если и выйдет — я сильнее. Он не успеет тебе ничего сделать, я сверну ему шею раньше. — Почему бы тебе не сделать это прямо сейчас? — у Минхо от страха, кажется, даже зубы стучат. — Потому что это наш ребенок, забыл? Какой из меня отец, если я убью свое чадо? А теперь, — Джисон берет его двумя пальцами за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза, — спи. Минхо, разумеется, тут же отключается. Действие гипноза пройдет часов через шесть. Этого времени как раз хватит на то, чтобы человек выспался и не опоздал в универ. А раз Минхо до этого проснулся — значит, Джисону теперь можно вылезти из постели и найти неофиту еды. — Надо будет кстати узнать, как его зовут, — вслух вспоминает Джисон, поправляя одеяло Минхо. Разве он не самый заботливый парень на свете?!