О сладких мальчиках и вампирских разборках

***

— Никогда не слышала о семье Хван, — вообще-то госпожа Ли говорит спокойно, но у Хёнджина все равно поджимается все, что только может. Если бы у Хвана спросили, кого бы он точно не хотел видеть родителями Минхо, он бы назвал именно семью Ли. В мире Охотников Ли были даже не семьей — скорее брендом. Пару поколений назад они решили расплодиться до промышленных масштабов, и теперь примерно половина высоких должностей была занята каким-нибудь Ли. Их власть огромна, их ресурсы практически ничем не ограничены. Да и, насколько было известно Хёнджину, как Охотничьи единицы Ли тоже были весьма хороши. — Мы из южных провинций, — отзывается Хёнджин, стараясь унять дрожь в коленях. Госпожа Ли неторопливо разглядывает его кабинет, игнорируя и предложенное кресло, и принесенный стажером чай. — Какое поколение? — Пятнадцатое. — Вот как? — женщина смотрит на него так удивленно, что Хёнджин сам засомневался, не врет ли. — Я семнадцатое. Выходит, вы давно в наших рядах. Почему же до столицы добрался только ты? Ага, Минхо, значит, будет восемнадцатым. Четыре поколения — это считай уже сейчас можно звать его старшим. И почему только всяким придуркам так везет?.. — Традиции, — сконфуженно признается Хёнджин. — После обучения мы возвращаемся в родные края. Дедушка, как и его дедушка, и дедушка его дедушки, убежден, что дома от нас больше пользы. — А ты, значит, нарушитель?.. — Нет, я… — Хёнджин прочищает горло, чувствуя, как прежняя бледность сменяется на его лице пунцовостью. — Я лучший в своем выпуске. Отправлен в добровольно-принудительном порядке. — У кого тренировался? — У Банов. — Баны закрыли тренировочный центр, — скептично отвечает женщина. — Что-то неладное там с… — Крис-хеном. Да, — кивает Хёнджин. — Я был его последним учеником. — Я так понимаю, у тебя талант попадать в гущу событий, а? — усмехается женщина, наконец садясь в кресло. Дышать становится ощутимо легче, хотя все равно хочется слегка вспороть кожу на горле, чтобы не так давила. — Склоняюсь к аналогичной мысли, — признается Хёнджин. Женщина смотрит на него, и Хёнджин не сразу понимает, чего она ждет, но, сообразив, подходит ближе и, переминаясь с ноги на ногу, отчитывается: — По моему запросу был проведен поиск среди пропавших детей, особое внимание было уделено случаям среди Охотников, так как при допросе Ли Минхо были выявлены способности и отличительные черты… — Шрам? — перебивает женщина. — Присутствует. Я сравнил со своим, но потом специально покопался в материалах — и сомнений не осталось. Мы позвали Вас, чтобы Вы проверили… — В этом нет нужды, — снова перебивает женщина. — У него нос его отца. Я когда-то в этот нос влюбилась, так что ни с чем не перепутаю. Странное сочетание эмоций слышится в ее голосе. Так мало радости, хоть и очень много уверенности. Грусть и отчаяние, которые скрыты под облегчением. И во взгляде под толстой коркой льда проступает надежда. — В таком случае нам надо… — Он свидетель? — в третий раз перебивает госпожа Ли. Хёнджин начинает к этому привыкать. — Что? — Он свидетель по какому-то делу? Мне не сообщили, при каких обстоятельствах он попал в поле твоего внимания. — А… А. То есть, где я его нашел, Вы тоже… — Посмотри на мое лицо, Хван Хёнджин, — снисходительно говорит женщина. — Как думаешь, люди часто говорят неприятные вещи в это лицо? — Думаю нет… — признает Хёнджин. — Верно. Обычно они поручают это несчастным первогодкам. Так что расскажи мне все. Ох, думает Хёнджин, и прав же был дедушка. Нечего семье Хван делать в столице. Когда Хёнджин пришел, Минхо лежал на диване в выделенных ему апартаментах, прижимая к затылку лед. Болел не только затылок: болели лопатки и несколько позвонков — так сильно женщина припечатала его к стене. Женщина. Госпожа Ли. Мать. Минхо в последнем, конечно же, никак не мог быть уверенным. У него не было матери, не было мачехи, и он понятия не имел, что должен испытывать, оказавшись рядом с той, кто дал ему жизнь. Спроси у Минхо кто-нибудь, почувствовал ли он хоть что-то, он бы сказал — да. Страх. Потому что эта бешеная сука явно могла и убить. И вместе с тем Минхо почему-то сразу принял мысль, что эта женщина — его мать. Она была на голову ниже. Полновата и широкоплеча, с очень мощными руками и просто убийственным взглядом. Косметикой не пользовалась. Волосы были собраны в тугой хвост. На ней были зауженные штаны, высокие сапоги и пиджак с рубашкой — почти что скромная офисная сотрудница, если игнорировать небольшой кинжал, что выглядывал из-под подкладки пиджака. Минхо не знал, какими матери должны быть. Не знал, что дети испытывают при взгляде на матерей. Но понимал — эта женщина далека даже от самых скудных его фантазий о ней. Не соответствует ни одному его представлению о том, какой она должна быть. Он думал об этом и… Не чувствовал ничего. Не было разочарования. Не было предвкушения. Даже интереса не было. Лишь слабое раздражение от факта встречи и облегчение — когда Хёнджин увел ее в кабинет. Дело было не в том, что он не хотел ее знать. Он просто никогда не думал о том, что может с ней однажды познакомиться. Она была смущающим обстоятельством, неучтенным фактором, и он понятия не имел, что с ней делать. Да и не хотел ничего делать. У него были проблемы поважнее. — Она хочет встретиться, — первым делом говорит Хёнджин, садясь без приглашения. Вид у него потрепанный. — Хочет сама опросить на предмет твоей жизни с Хан Джисоном. — Надеюсь, ты не утаил ни одной сальной подробности, — хмыкает Минхо, но тут же морщится и снова прикладывает к затылку лед. Через силу садится, потому что лежать перед Хёнджином как-то не хочется. — Вообще-то я и сам не знаю никаких сальных подробностей, так что сам ей о них и расскажи, — Хёнджин копирует его ухмылку. — Не мне рассказывать самой госпоже Ли о том, что ее сын кувыркается с кровососом. — Сосет он не только кровь. — Вот так ей и скажи, — Хёнджин закатывает глаза. — Ты вообще, знаешь, начинаешь меня сильно бесить. Мало того, что ты из семьи Ли, так еще и из главной ветви! Ты хоть в курсе, кто твой отец? — Серьезно? — скептично уточняет Минхо. — Ты правда задаешь мне этот вопрос? — Ладно, это было тупо, извини. В общем, твои родители — чисто Бранджелина от мира Охотников. Твоя мать из о-о-очень, я повторю, о-о-о-о-о-о-очень знатной семьи, но отец — это вообще. Ты золотой мальчик, Ли Минхо. И я тебя нашел, — последнее Хёнджин говорит с нескрываемым удовольствием. — Так что пообедай с мамой, а я получу премию. И дополнительный отпуск возможно. — Нет. — Что? — Не обязан, — Минхо пожимает плечами и откладывает пакет со льдом. Тот растекается лужицей по дивану. — Но… — Ты обязан был меня найти — ты нашел. Ты обязан был сообщить — ты сообщил. Дальше — мое право. И я предпочту не знать эту женщину. — Но ты… — Хёнджин хочет сказать что-то грубое, что-то очень логичное, что-то правильное, что-то профессиональное, но говорит: — Она же твоя мама. Неужели ты не хочешь узнать ее? — Ах, — Минхо усмехается. — Вспомнил свою маму, да? У Охотников есть чувства, вот это новость. — Не надо язвить только, — цокает Хёнджин. — Я думал, ты поэтому и ушел от Джисона. Потому что хочешь нормальной жизни, хочешь семью… — Он был моей семьей, — резко отвечает Минхо. — Тебе этого не понять, но он был моей семьей. Он меня кормил, водил в школу. Учил завязывать шнурки, пользоваться телефоном, включать плиту — это все он. Он не держал меня закованного в подвале, он меня вырастил и воспитал. Он… Я… Мы были вместе много лет, и я никогда не представлял себя ни с кем, кроме него. Пытался, но просто не мог. Хочешь сказать мне, что все это было ложью? Может и так, я не знаю. Может, на самом деле он измывался надо мной и морил голодом, но я этого не знаю. И не чувствую. Он лжец, он мог делать что угодно со мной — и я не могу жить с ним дальше, потому что не понимаю, как верить ему теперь. Но еще я не могу просто вычеркнуть из памяти свою семью, потому что появился вариант получше. И меня достало слушать, какие вампиры бесчувственные и что мы для них лишь свиньи на убой, и я больше не буду это слушать. Точно не от того, кто радуется, что за мою пиздецовую жизнь ему дадут блядскую премию. И я больше не хочу говорить с тобой, если только это не касается жизни Феликса. На Хёнджина словно вылили ведро ледяной воды. Минхо с самого начала казался ему холодным, отстраненным человеком, циничным и наглым. Он бы никогда не подумал, что Ли может отреагировать так на шутку, но теперь… Кто из них на самом деле был отстраненным и циничным? Кто все это время проявлял наглость? А кто на самом деле был сострадательным и пытался помочь ближнему? — У меня нет ответа по Феликсу, — говорит Хёнджин, опустив взгляд. — Но скоро будет. Меня вызывают через час. — Значит, возвращайся после. Проваливай. — Я уйду, — соглашается Хёнджин. — Но я хочу знать, почему тебе так дорог Феликс. — Он мне не дорог, — морщится Минхо. — Просто он не виноват в том, что Джисон его обратил. Будет несправедливо, если все повесят на него. — Но почему тебе не все равно? Я знаю, что вампиры делают с неподготовленными психически людьми. Ты должен жутко бояться его. — Так и было. Поначалу, — Минхо улыбается краешком губ. — Но он такой… Нелепый, — он хмыкает. — Это самое нелепое существо из всех, что я встречал. И он… Добрый. И очень открытый. Джисон велел ему меня не обижать, я знаю, но он искренне не хочет мне навредить. И если я что и знаю о системе — именно на таких она и нападает. Хёнджин молчит какое-то время, решаясь уточнить. Но, в конце концов, он отвечает за этого человека — он должен задавать ему нужные вопросы. — Может ли быть так, что Джисон повлиял не только на Феликса? — Ты теперь каждый мой поступок будешь объяснять гипнозом? — Минхо хмурится и закрывает лицо руками. — Гипноз в данном случае необязателен, — качает головой Хёнджин. — Джисон — твоя семья, ты сам сказал. Стало быть, и Феликс тоже. — Вот уж нет. — Но если с ним что-то случится, что-то плохое, то, что ты мог бы предотвратить, Джисон будет тобой недоволен. — Срать я хотел на его недовольство. — Это разобьет ему сердце, — Хёнджин победно улыбается. — Так же, как если бы Феликс не смог защитить тебя. — А, то есть теперь ты веришь, что Джисону на меня не плевать? — Я верю, что ты в это веришь. Минхо закатывает глаза и отворачивается, давая понять, что разговор окончен. Хёнджину тоже больше нечего сказать. К тому же он соврал. Встреча у него через 15 минут. Вообще-то Минхо не был уверен в том, что делает, но Хёнджин наконец-то был занят чем-то, не связанным с ним, так что это был единственный шанс — думать было особо некогда. Он понимал, что факт его отсутствия зафиксирует пропуск и камеры наблюдения, но это было не страшно — он просто хотел уйти так, чтобы Хёнджин точно не пошел следом. Был шанс, что Хван попросил кого-то еще присматривать за Минхо, но на этот риск Минхо был готов пойти. Писать Уёну тоже пришлось быстро: Минхо знал, что идея дерьмовая, поэтому уловил минутку, когда чувства были сильнее разума — и написал. Почему-то он был уверен, что Уён ответит согласием: наверно потому что Уёну в этой ситуации было терять нечего. Вероятно, их клан и так знал, что Джисон остался один. Вероятно, они и устроили все так, что Феликс оказался у Охотников. Даже не вероятно — весьма и весьма наверняка. Вопрос был в том, знает ли он кем является Минхо. Эта мысль пришла ему в голову случайно, но он никак не мог от нее отделаться. Был шанс, очень хороший шанс, что Минхо пожалеет об этом. Был шанс, что Уён наврет. Но если нет… Пузырек Хёнджина все же пригодился: Минхо не мог позволить себе забыть то, что Уён расскажет, а Чон наверняка захочет, чтобы Минхо ничего не помнил после. Впервые с момента, как Минхо узнал, кем является его «друг», он чувствовал свое превосходство. Кажется, есть все же плюсы от того, чтобы общаться с Охотниками. Хорошо бы Джисон не узнал, что Минхо так думает. Уён и правда согласился. И, вот же мудак, выбрал кафе недалеко от их института. — Ты один? — первым делом спрашивает Минхо. — Конечно, — удивленно улыбается Уён. — Ты же просил, чтобы я пришел один. Выглядит он… Обычно. Кажется даже чуть обычнее обычного. Минхо не так уж много вампиров знал, но из всех Уён меньше всего был похож на того, кто убивает ради пропитания. — Сколько тебе лет? — спрашивает Минхо, сев напротив. — Семнадцать, — Уён играет бровями. — Я серьезно спрашиваю. — Серьезно — скучно, — Уён пожимает плечами и откидывается на стуле. О, вот теперь Минхо видит вампира. Все-то им вечно скучно, все-то им от людей нужны какие-то развлечения. — Мне сто пятьдесят восемь. Вроде бы. Может, лет на десять поменьше. После сотни считать неинтересно. — Скучно? — хмыкает Минхо. — Ага, — Уён опять улыбается. — Ты не представляешь, как быстро приедаются человеческие штучки. — Да-а-а… Штучки вроде «не убивать»… Такая скука, — Минхо складывает руки на груди и качает головой. Уён скалится. Стало быть, убивал. Ну, этого стоило ожидать. — Ты позвал меня поболтать о еде? — спрашивает вампир дружелюбно. — Я не против, но мой парень… — У тебя есть парень? — удивляется Минхо. — Вообще-то даже два, — Уён мечтательно смотрит в потолок. — Ну, или один… Не знаю, с Саном мы, вроде как, скоро поженимся, а с Ёсаном еще вообще не обсуждали наш статус… Блин, не говори им, что я назвал их обоих своими парнями, ладно? — Я могила, — качает головой Минхо. — Точно, — Уён поджимает губы. На секунду в его взгляде мелькает что-то очень грустное, но быстро пропадает под прежней непринужденностью. — Так о чем мы? — Ты знал? — Что? — Ты знал, кто я? — Эм… — Уён чешет подбородок. — Я не… Ты можешь чуть поконкретнее? Мы уже вроде выяснили, что я не просто так с тобой подружился, и я немного не понимаю, чего ты хочешь. — Я говорю про… Сэндвич с ветчиной и айс латте, пожалуйста, — Минхо нервно улыбается официантке, и та, не успев дойти до их стола, кивает и разворачивается обратно к кухне. Минхо провожает ее тревожным взглядом. Уён это, конечно же, замечает. — Боишься подпускать ко мне людей? — Уён улыбается так, будто тронут. — Я вообще-то ни на кого не кидаюсь. — Да ну? — Ну только по ночам, — Уён понижает голос и морщит нос. — Иногда. Но вообще-то я хорошо воспитан. — Да ну? — повторяет Минхо, изобразив изумление. — Ну да. Мы так-то приличный клан. Это из-за Хан Джисона у отцов резьбу сорвало. Не говори им, что я так сказал, — добавляет он. — Могила, — напоминает Минхо. — В общем, мы не такие уж и плохие. И не такие уж и хорошие. Мы вампиры — вот и все, — Уён пожимает плечами. — Но нас прервали. Что ты имел в виду? Что я должен был о тебе знать? — Мое происхождение. — Хм… С тобой общался Сонхва, так что я не очень в курсе… Но он был недоволен, когда мы забрали тебя в первый раз. Сан тогда хмыкнул, типа, а чего он ждал? Ты же живешь с вампиром, естественно у тебя блок в памяти. Но мне показалось, что дело не в этом. — Когда вы забрали меня в первый раз? — Хм… Через месяц после того, как приехали? Ты, кстати, вообще-то понравился Сонхва. Он думает ты красивый. Хан Джисон разрешает тебе спать с другими? — «Разрешает»? — переспрашивает Минхо. — Эм… Не то слово?.. Извини, я не уверен, насколько ваши отношения… Ну знаешь… Насколько длинный у тебя поводок. С одной стороны, это могло значить, что Уён не в курсе того, что Минхо не во власти Джисона. С другой стороны, он прекрасно знал, что Джисон пользовался гипнозом, и вполне мог говорить о нем. Но этот Сонхва. Кажется, он был в курсе. А если в курсе он — значит, и Ким Хонджун тоже. То есть заранее клан Ким ничего не знал, но все еще было непонятно, что они сделали, когда узнали, и сделали ли хоть что-то. — У тебя экзистенциальный кризис? — аккуратно уточняет Уён. — Я слышал, ты больше не живешь с Хан Джисоном. Ну конечно же он в курсе. — Вроде того. Спасибо, — официантка оставляет заказ и, кивнув, уходит к другому столику. Есть не хочется совершенно. — Каким я был, когда ты меня встретил? — Хм… Угрюмым. Молчаливым. Много читал, часто ходил в наушниках. Знаешь, если бы я не знал, что ты сучка Хан Джисона, я бы все равно понял, что ты как-то связан с нашим миром. «Сучка» режет слух так, что в ушах шумит, но Минхо это проглатывает, запивая айс латте. По сути Уён прав. Весьма вероятно, что так называют всех людей, что живут с вампирами, потому что — а как еще? Питомец? Не сильно лучше. Хёнджин говорил — вампиры относятся к людям как к низшим созданиям. Теперь стало предельно ясно, что то, как к нему относился Джисон, было, пожалуй, самым уважительным отношением, что мог себе вообразить вампирский мозг. — Почему? — Потому что тебе все равно на людей. Ты их не видишь, даже когда смотришь на них. Тебе неинтересны их разговоры, неинтересно в их компании. Так себя даже психопаты не ведут. А вот те, кто связан с вампирами, почти всегда. Минхо подавляет смех. Да уж, вот к кому он точно не относил себя никогда — так это к обычным людям. Чувствовал, наверно. — А я… Говорил про Джисона что-то? — На учебе ничего. Нам — только что живешь с ним и что он тебя защищает. И что питается тобой иногда. Еще ты очень много матерился. Наш младшенький чуть с ума не сошел, пока тебя слушал — для него такое отношение к главе клана просто немыслимо. Очень пугливый ребенок. — Твой парень? — Что? Нет. Чонхо он… Ну, я не совсем уверен, зачем он нам, но так захотел Ёсан, и мы его взяли. Нет, Уён совершенно точно не был в курсе, что Минхо сейчас с Охотниками. Даже мысли такой не допускал — иначе бы не стал болтать. Он был уверен, что Минхо выйдет отсюда с вычищенной памятью — а значит, даже не думал о том, что Минхо может как-то от этого защититься. А значит — это отличный шанс для Минхо. — Вот как? Тебя тоже кто-то захотел? — Вроде того, — Уён смущенно улыбается. — Меня взял Сонхва. Я типа любимчик. — Врешь, — Минхо хмыкает. — С чего бы мне? — Я тебя плохо знаю, но все равно заметил, что ты надоедливый и… — И? — Въедливый. Знаешь, как… Бензин. Как запах бензина. Иногда с тобой побудешь немного — а потом весь день от тебя отделаться не получается. — Обидно, — Уён дует губы, — но справедливо. Я, кстати, не пил твою кровь, если это твой следующий вопрос. У меня есть принципы. — А этот… Сонхва? — Эм… — Уён вздыхает. — Знаешь, у него нет таких принципов. Он замечательный, правда, он великолепный, он очень заботится о нас всех, но… Ты не из наших. Я думаю, он делал с тобой… Всякое. И возможно не только он. Во рту пересыхает так быстро, что Минхо даже не сразу понимает, а, поняв, уже не может ничего сделать. Уён, все еще сидящий напротив, будто оказывается далеко-далеко, отгороженный каким-то стеклом. Минхо слышит свое сердце и дыхание. Слышит звон в ушах. Лицо горит. Ладони вспотели. — А ему что… — Минхо кажется, что он контролирует голос, но тот все равно становится сиплым. — Больше трахать некого? — Вампирам всегда есть, кого трахать. Гипноз, помнишь? А, не помнишь. В любом случае думаю, Джисон так тоже делал. Сколько вы там с ним живете?.. — Довольно давно, — Минхо даже вопрос с трудом понимает, о том, чтобы посчитать, речи и не идет. — Ты, знаешь, ты не думай об этом сейчас, — Уён вытягивает руку и хлопает его по запястью. — В этом вряд ли было что-то личное, просто… Стресс. Хан Джисона тяжело было найти, а уж добраться до него… Уф! — Уён смеется. — Правда, не переживай об этом сейчас. Сонхва стер твою память, Джисон тоже. И я сотру. Через час ты об этом даже не вспомнишь. — Это… Милосердно, — выдавливает из себя Минхо. — Спасибо. — Без проблем, — отмахивается Уён. — Мы же друзья. Кажется, что он издевается, но Минхо знает, чувствует, что… Нет. Уён не издевается. Уён действительно не видит ничего такого в том, о чем говорит. Прежде слова Хёнджина казались грубоватой страшилкой, которая существует лишь для того, чтобы разделять всех на своих и чужих, на «нас» и «их». Но это не было страшилкой. Хёнджин все время давил на слово «просто». Просто так они устроены. Просто такая у них природа. И все действительно было настолько просто. Просто Уён не видел проблемы в том, о чем говорит, как и в том, что его клан сотворил с Минхо — просто потому что Минхо ничего не вспомнит. В его представлении дело не в том, что произошло, а в том, удалось ли сделать так, чтобы Минхо об этом не узнал. Выключить свет, вынеся из дома все ценное. Для Уёна пользоваться людьми было абсолютно естественно, и он не считал это чем-то плохим. Это было просто. И вероятно, хоть Минхо и было ужасно тошно и больно от этой мысли, Чон Уён был действительно хорошим. Просто не в мире Минхо. — И, раз уж мы говорим по душам, хотел сказать, что мне жаль, что с Джисоном у вас так вышло. Я знаю, ты многое для него сделал. Убирался в доме, водил жертв, когда это было нужно. Это было ложью. Джисон никогда об этом не просил, а Минхо предложил лишь однажды. — … кормил его собой. Я по себе знаю — это не очень-то приятно, — Уён морщится. — Когда тебя едят — это… Опустошает. Не только физически, но и морально. Я имею в виду, я-то хоть точно знаю, кого и зачем кормлю, а для тебя все кончено… Блин, ты даже на врача учился, чтобы было легче кровь доставать, да? — Нет. Я учился… — Минхо облизывает пересохшие губы и вдруг, совершенно непредсказуемо для самого себя, улыбается. — Я учился, потому что однажды Джисон дал себя разрезать. Я маялся бездельем, не хотел учиться дальше. А он… Настаивал. Я пошутил, что пошел бы на врача, да вот не знаю, вынесу ли вид органов… Он вернулся с ножом. Лег на мой письменный стол — и дал нож мне. — Фу, — Уёна передергивает. Минхо снова улыбается. — А мне понравилось. — Тогда Хонджун был прав — вы друг друга стоите, — Уён качает головой. — Правда оба долбанутые. — Он не первый, кто так говорит. — Ты хотел еще что-то спросить? Не хочу тебя торопить, но Сан сильно разозлится, если мы будем вместе слишком долго. — Ревнует? — Как безумный, — Уён мечтательно улыбается. — Думает, раз я хочу тебя обратить, то хочу и трахнуть. Хотя… — Уён хмурится. — Ладно, теперь мой аргумент, почему это не так, не работает. Так что нам правда лучше закончить побыстрее. — Ты хотел меня обратить? Ты? — Да. — Меня? — Ага. — Сам? — Мне нельзя, — Уён качает головой. — Не факт, что получится. — То есть ты хотел меня в свой клан? — Конечно! — Уён вскидывает руки к потолку. — Мы же друзья, але. Мне нравится, когда мои друзья присоединяются к моему клану. Ну, к нашему. Ты понял. Не говори, что я так сказал. И я опять тебя перебил, прости. — Я… У меня была жизнь? — В каком смысле? — Я… Мне кажется, был только Джисон. И, может, даже учеба была, потому что Джисон все же так захотел? Вдруг… Я думаю, он мог написать всю мою жизнь за меня. И ты единственный, кто хоть сколько-то знал меня, потому что, кажется, я сам себя не знаю, а Джисон ни за что не признается, где правда, а где гипноз. — Хм… А почему это важно? В смысле, просто не думай об этом. Даже если все, что в тебе есть — это гипноз, тебе не обязательно об этом помнить. — Но это… Моя жизнь. — Ты живешь с вампиром, — напоминает Уён. — У тебя нет «своей» жизни. Он позволяет тебе жить. Он решает, что с тобой будет и когда. Странно, что ты сам этого не знаешь. Обычно вы знаете. Перед глазами встает образ Пак Чимина. Таким Уён видит его?.. В этом все дело? — И все же… Во мне было что-то человеческое? Или все было от Джисона? — Ну если тебе это так важно, то ты правда много плохого про него наговорил. Прямо… Очень. Хонджун хохотал как проклятый. Если бы я накладывал гипноз, я бы ни за что не позволил тебе говорить про меня такие вещи. И вообще ты многовато болтал, как по мне, хоть ничего полезного и не сказал. Не знаю, отвечает ли это на твой вопрос, мы кроме Джисона ни о чем и не спрашивали. Но и ты ни о чем больше не говорил. И если это все, то я пойду, ладно? Мне правда нельзя быть с тобой так долго. — Да. Конечно, — Минхо натягивает улыбку. — Спасибо. — Славно, — Уён придвигается ближе. Лицо почти как у святого, но в глазах… В глазах Минхо видит недобрые искры. — А теперь забудь о том, что видел меня. Все, что тебе надо помнить — Джисон был плохим-плохим вампиром и многим причинил вред. Даже тебе… — он закусывает губу. — Ладно, тебе он причинял вред, но не так много, как другим. Понял? — Понял, — Минхо старается даже не дышать, чтобы не выдать себя. Он понятия не имеет, как должен выглядеть во время гипноза, поэтому просто копирует то, что видел в кино, надеясь, что получается не совсем уж отвратно. — И тебе кажется, что он правда тебя любит. Да? Минхо бы и жизни не хватило, чтобы ответить на этот вопрос. — Да, — говорит он. — Хан Джисон — плохой-плохой вампир, но он меня любит. Это безумно глупая идея — снова. Но когда Уён уходит, внутри становится так пусто, что Минхо едва не складывает пополам. Уён улыбался и почти что светился от счастья, но Минхо смотрел в лицо настоящему злу. Безжалостному, эгоистичному животному, которого совершенно не волновали ни человеческая этика, ни мораль. Он жил в другом мире. Своем собственном, и в нем Минхо, хоть и был его другом, был лишь расходным материалом. Как любимое полотенце или тарелка. Но не Уён был тем, из-за кого Минхо попал в этот мир. Не Уён сделал его таким. Уён сам был лишь продуктом этой системы, ее воспитанником. Его научили так пользоваться людьми, ровно как Хван Хёнджина научили видеть в вампирах животных, которыми, как теперь понимал Минхо, вампиры и являлись. Когда-то давно, когда он родился, он получил шанс узнать об этих животных. Научиться защищаться от них, смело смотреть во мрак. Шанс не жить как все, но жить с открытыми глазами и ясной головой. Шанс держать карающий меч. А он стал десертом, и в голове у него вместо мозгов одно желе из чужих хотелок и ограничений. Он должен был стать светом, но упал в самую темную яму, и чем больше ему сейчас светили сверху, тем сильнее он понимал, как глубоко упал. Ему не выбраться. Он ушел от Хан Джисона, но не вышел из мрака, в который Джисон его забрал. Уён прав — он вампирская сучка, и единственное, что защищало его все эти годы — возможность стереть ему память. Он вовсе не был особенным человеком, просто Джисон был деликатным. Деликатнее даже Уёна. Он не станет Охотником. Может, мог бы, но совершенно этого не хочет. Ему не стать обычным человеком. И вампиром ему не быть, потому что пошли они к черту, эти вампиры. У него нет будущего. Он никем не станет. Он знает слишком много о том, что ничего не знает. Этот мир, такой сложный и мрачный… Он больше не потянет его. Мысль глупая, он знает. Он ведь как-то справлялся раньше, и наверно выход был и теперь… Но он так устал. Чертовски устал бороться с тем, что заведомо сильнее его. Ему не выбраться, потому что выбираться некуда. Он совершенно один. У него ничего нет. Мысль глупая, но такая верная, что ее нельзя просто выкинуть из головы. Минхо словно наконец решил уравнение, которое так долго не поддавалось. Перенес переменную в нужную часть и вывел знаменатель. Он нашел свой икс. Но так вышло, что он был равен нулю. И думать тут было больше не о чем. Хотя кое о чем он все же думает. Позвонить Джисону, например. Сказать хэй. Я тут с моста прыгать собираюсь, потому что мне с этой жизнью уже все предельно понятно и мне она больше не нужна. Но если вдруг она все еще нужна тебе — приезжай и забирай. Только так, чтобы я больше никогда не очухался. Никогда не пришел в сознание и умер, когда ты пожелаешь, но в полном неведении. Я умру сегодня так или иначе, но если тебе нужно — забери меня. Прямо сейчас. Но мысль писать бывшему уж точно глупая. Совершенно глупая. Поэтому Минхо крутит в руках телефон, раздумывая, с какой бы стороны перелезть через перила. И трубку берет чисто на автомате. — Все повесят на Феликса. Я забрал его из Центра и везу в безопасное место, — чеканит Хёнджин. — Я знаю, что очень тебя бешу, и знаю, что сам в этом виноват, но ты мне нужен. Я один это не вывезу. Вот же черт.