abstractum pro concreto

      Можно смотреть бесконечно на три вещи: как льется вода, как горит огонь и как Нанами курит HQD. Вкусные и всегда разные. Держит большим и указательным прямо у губ, спокойно наслаждается ритуалом. Нанами всегда делает это со спокойным лицом, обычно сидя в телефоне и ни с кем не разговаривая. Его это устраивает.       Но вместе с этим, как бы Нанами не отнекивался, Годжо не может насладиться этим ритуалом. Как именно Нанами делает это: держит, курит, выдыхает, не отвлекается. Простые действия курящего человека, которые Годжо готов наблюдать бесконечно. Больше, чем течение воды и горение огня. Просто электронная сигарета и просто раслабленный Нанами.       Годжо сидит напротив, кофе пьет. Сидят у Нанами на квартире после бурной ночи с элементами эротического; в себя приходят. Нанами скролит ленты, кого-то лайкает, комментарии читает. Годжо наблюдает за всем этим великолепием в домашнем халате.       — Ты просверлишь во мне дыру, — отзывается Нанами, не поворачивая голову. — Если ты пришел чисто поглазеть на меня, то ты тратишь время впустую.       — Все время с тобой нельзя назвать «потраченным впустую», — улыбается Годжо, закинув ногу на ногу. — У тебя заниженная самооценка?       Нанами молча повернул голову, отложив телефон на колено.       — Ты не устал?       — От чего?       — Смотреть как я курю. Тебя же раздражает, когда рядом с тобой курят. Ты за это Сугуру причитаешь. Как не вспомню, всегда говоришь ему бросать эту гадкую привычку. Что поменялось?       Многое, раз Нанами об этом заикнулся.       Годжо ухмыльнулся, но скрыл ухмылку за чашкой кофе.       — Вижу по лицу, что ты об этом не хочешь говорить.       — Гето курит нормальные сигареты. От него несет ужасно: все пальцы, одежда и волосы пропитаны этим смрадом. Боюсь представить, что у него в квартире творится: везде пепельницы и окурки. Его даже не обнять. Я ничего не имею против этой привычки: я имею против сигарет.       — Звучит, как одно и то же.       — Нет. Меня не раздражает привычка ни его, ни твоя. Ты куришь ненавязчиво и сексуально и не так часто — это твой предлог уединиться, — как он. Мне нравится этот ритуал и как он выглядит, поэтому люблю наблюдать со стороны. К тому же, курящие имеют привычку что-то особое скрывать. У тебя есть травма, которую ты закуриваешь?       Нанами сделал глубокую затяжку задумавшись.       — Не думаю. У меня вполне стабильное детство и юность, чтобы были какие-то «травмы»       — Плохая компания?       — Я не был из таких. Ни плохой, ни хорошей.       Годжо отпивает кофе, но Нанами не понимает странной, многозначительной улыбки на этом идеальном лице и его искру в глазах. Они выглядят не лучшим образом: убитые прически и сонный вид. Эти нюансы не мешают Годжо взглядом заползать Нанами под халат и засматриваться на его пальцы.       Ведь, кажись, он всегда мог найти другое применение такой привычке. Как и взъерошенному виду Нанами, его рукам, рту или еще чего поинтересней.       — То есть, ты куришь по какой-то другой причине? — Годжо опер голову на руку; руку поставил на подлокотник. — Просто потому что?       — Можно и так сказать. Я сам к этому пришел, когда коллеги в офисе на курилках стояли. Мне нравится на это тратить время.       — И деньги?       — Верно.       — Ох, так ты стал жертвой социума, — Годжо не моргает — смотрит за каждым равномерным движением его губ и HQD. — У тебя нет своей воли?       Нанами прищурился, но на дешевую провокацию не повелся.       Годжо вытянул руку с жирным намеком, согнув пальцы пару раз.       — Ты не куришь. Зачем тебе?       — Увидишь.       Нанами знает: если Годжо что-то просит, то нужно дать. В любом случае он возьмет и неважно, силой или харизмой. Поэтому молча, без лишних вопросов и взглядов искоса, протягивает электронку Годжо. Он не курит, и, возможно, даже не пробовал, но эта странная просьба должна быть выполнена.       Просто потому что.       Просто потому что Годжо всегда был таким — неоднозначным. Всегда был, есть и будет. Даже когда берет электронку, прикладывает к своим губам и затягивается так, словно курит по три пачки в день: спокойно, равномерно, без кашля. Курит две секунды и выпускает — ветер уносит за собой пар и вопросы Нанами, откуда такие умения. Может, и с Гето такое проделывал. Кто его, мать его, знает?       Нанами скопировал ухмылку Годжо. Да, его мало кто поймет и мало кто знает так же хорошо, как он сам.       Годжо делает глубокую затяжку. Задерживает его и протягивает Нанами. Тот делает затяг следом.       Но потом делается то, ради чего все и делалось: Годжо берет Нанами за затылок грубо, страстно, чтобы идентично впиться в поцелуй. Чтобы идентично углубить, повести головой в сторону, сжать блондинистые волосы и выдохнуть весь сладкий черничный пар, ни капли себя не ущемляя в таком удовольствии. Потому что Нанами, непоколебимый маг и греза страданий, у которого явно нет особых причин курить, ни капли Годжо не уступает. Он всегда был тем мужчиной, который даст все, стоит только попросить. Необязательно словами — Годжо это уяснил после стольких лет знакомства.       Нанами первый рвет поцелуй пропитанный черникой и слюнями Годжо. Его райского перелива глаза, отражающие солнце, смотрят именно тем огнем, на который можно смотреть бесконечно. Который загорается в одно мгновение и пылает пожаром. Годжо целует и снова, и снова, и снова, пока не заползает Нанами под халат, ощущая напряженные кубики пресса. Следит за собой и при этом курит — апогей непонимания Годжо, но здесь, на балконе, понимание излишне.       Даже когда этот огонь в глазах оказывается у Нанами перед лицом.       Даже когда Нанами падает в эту пропасть с головой. Даже когда Нанами дает этому случиться в свои двадцать восемь. Даже когда голова смотрит в небо. Даже когда эти шаловливые ручки и рот раскрывают халат Нанами и принимаются гулять по рельефным мышцам, нагоняя возбуждение в кровь и мозг. Нанами держит Годжо за волосы, сжимает, не стесняется. Годжо проходит языком по соскам, груди, кубикам. Чтобы почувствовать этот вкус. Чтобы почувствовать Нанами на своем языке. Чтобы Нанами сжимал его волосы и не сопротивлялся. Чтобы Нанами сдерживал стоны.       Чтобы потом оторваться.       — Да, я определенно не могу на это смотреть бесстрастно, — заключил Нанами, оттягивая Годжо от живота.       — А я и не говорил, что ты не можешь. Ты в принципе ко мне относишься не бесстрастно, Кенто. При чем со студенчества.       — Какой ты проницательный. Поэтому пошел в учителя?       — Не ты ли по той же причине?       — Никак нет.       — Мы такие разные.       — Не льсти себе.       — Я просто оттягиваю момент.       — Дразнишься.       — Никак нет.       Именно по этой причине они вваливаются обратно в спальню. Именно по этой причине Годжо на кровати, Нанами напротив. Его квартира минималистичная, небольшая и пиздец какая уютная. А еще здесь пахнет черникой. А еще здесь чертовски удобная кровать. А еще чертовски сексуальный хозяин.       Годжо берет руку Нанами, тянет к себе и облизывает средний палец — как оригинально — со всех ракурсов. Обильно слюнявит, позволяет уйти дальше по языку, позволяет Нанами слегка царапать язык и внутренние стенки щек. Следом за средним Годжо пропускает безымянный, Нанами — давит на челюсть, вынуждая Годжо вскинуть голову и посмотреть в глаза. Держит за запястье, вылизывает, ведет по щекам. Нанами возбуждается в геометрической прогрессии, теряется на этом дне, трахаясь со своим семпаем.       Как любовники.       Так просто, аж абсурдно. Непристойно и запретно. Возможно, все это снимается в спальной комнате, когда Годжо берет в рот два пальца, сняв с себя домашние — отжатые у Нанами — брюки; когда Годжо с особой жадностью облизывает пальцы, не глядя в глаза, как самый сладкий десерт на Земле. Нанами от ощущений ведет, он хочет сорваться, но последние нотки самообладания оказываются сильнее.       Или нет?       Потому что Нанами уже на коленях.       Потому что шаловливые руки Годжо уже зарылись в волосы Нанами, оттягивают и помогают взять в рот.       Дурная привычка всегда играет на пользу Годжо.       Дурная привычка, способная заставить Годжо закатить глаза и от удовольствия шипеть: брать в рот именно так, что хочется потерять грани, умеет не каждый. Тепло, влажно, ахуенно. Нанами кладет одну руку на бедро Годжо, второй хватает член у основания и принялся облизывать, специально проводить языком по венам от самого основания. Простые движения, но такие, сука, многострадальные для похоти Годжо, что тот не сдерживается и шумно дышит. Грудь вздымается, пальцы сильнее сжимают корни, — и тут Нанами начинает понимать, когда Годжо переходит на стадию «я хочу больше»       «Я хочу больше» — значит, Нанами нужно отнестись к делу по-взрослому. Взять член в рот наполовину и сосать, пока эта сессия не закончится кульминацией. Вести рукой за губами, заставлять Годжо стонать на собственной кровати и изливаться желанием. Нанами делает это ритмично, не сбиваясь, зная, где слабые точки: делает вакуум, подключает круговые движения рукой, забавляется. Совсем немного, чтобы градус возбуждения не терять.       — Кенто… Не томи.       И Кенто берет до основания, тупо по самые яйца, не томя. Как и попросили с придыханием: член погружается полностью. Рвотный рефлекс Нанами чудом подавляет не задевая язык. Годжо от передозировки ощущений умирает, громко стонет, слишком громко, так же сжимая силой волосы и помогая Нанами в движении головой: оттаскивает за волосы от своего ахуенно вкусного члена, чтобы еще раз помочь насадить до упора, пока не начнет захлебываться. Чистый секс. Кристально чистый секс. Легальный наркотик, после которого можно поехать не в ту сторону.       В кювет.       Как сейчас.       С членом по горло. С громкими похабными стонами Годжо. Со звуками глубокого горлового.       Годжо пиздец как хочет закурить: взгляд Нанами исподлобья и не такое может вызывать в людях.       Эти чертовы блондинистые волосы, торчащие сквозь длинные пальцы, умоляют быть сжатыми до треска. Что, собственно, Годжо и делает: сжимает, стягивает, тянет, упивается их гладкостью и густотой. Ни капли краски — сугубо генетика и хороший уход. Никакой стеснительности — сугубо Нанами в глубоком минете своему семпаю с капризами. Потому что этот член, который капризами от Годжо не отличается, нуждается в усовершенствованных ласках: ускориться, задевать языком уздечку, не смотреть в глаза. Забавляться. Дразнить животное и не получать отпор.       Нанами терпит боль в корнях и глотке, но то, как Годжо кончает, перекрывает весь дискомфорт умиротворением.       Годжо, со всеми своими разносторонними нюансами, всегда в сексе громкий: показывает, что нравится. Что не зря Нанами простоял на коленях и сейчас вытирает слюну с уголков рта, проглотив все до блядской капли. Карий взгляд, вечно прячущийся за очками, смотрит со жгучим угнетением внутри: взять идентично хочется, но, кажется, они и так уже опаздывают на пары.       Годжо падает спиной на кровать, протирая губы тыльной стороной руки. Нанами молча встал, завязал халат, поглядел в зеркало в полный рост, дабы волосы поправить и посмотреть на свои покрасневшие губы. На языке странный привкус, а нос чувствует… чернику?       Нанами развернулся — непонятно как, но Годжо зажал зубами HQD, натягивая обратно брюки.       — Знаешь, Кенто, порой я до ужаса ненавижу привычку людей курить: считаю, что это никого не красит, — покосился, не вставая с кровати. — Но я не могу перестать смотреть на тебя и на твою гадкую привычку. Потому что то, как куришь ты, меня возбуждает.       — Вот в чем был весь фарс на балконе? У тебя встал?       — Ага. Именно.       — Ужас.       Годжо в одно мгновение телепортируется к нему впритык, делая глубокую затяжку, и ворует в глубокий поцелуй резко, словно выстрел.       — Знаешь, можно смотреть на три вещи: как льется вода, как горит огонь…       И приближается к его уху:       — И как сосет Нанами Кенто.       Годжо необходимо отрезать его черный язык.       Точно так же, как и все остальное.       Даже когда он силой впечатывает Нанами в стену, вновь целуя с привкусом черники.       Даже когда они делают это в сотый раз.       Потому что сделают и в тысячный.       Опаздывая на гребаную работу.