***
Она открывает дверь, ступая в привычную темноту, и слышит грозное дыхание Солдата. Прошел месяц с их первой встречи. Дни превратились в сплошное тягучее ожидание, как карамель, которую однажды удалось попробовать, неприятно склеивающая зубы. Девочка нетерпеливо ступает к нему, присаживаясь немного поодаль. Кончики ее пальцев загораются алым, немного освещая уголок, который они занимают. Солдат наблюдает за ней беспрерывно, изучая каждое движение, чтобы в случае чего устранить угрозу. В этом освещении он выглядит еще более диким, ускоряя ритм ее сердцебиения. Но она смотрит глубже, выискивая усталость, выгравированную на его лице, призрачное мерцание личности, похороненной под слоями пережитых травм. — Привет, Солдат, — звонко говорит она, широко улыбаясь, борясь с нервозностью и нерешительностью, зудящими под грудной клеткой. Он скалится, демонстрируя белые крепкие зубы, почти сияющие, как его металлическая рука. — Они усовершенствовали твои зубы? — с воодушевлением замечает она, наклоняя голову набок с искренним любопытством. — Ты нарушаешь правила, — низко произносит Солдат, настороженно глядя исподлобья. — Но я не попалась, в отличие от тебя, — гордо заявляет она, являя свою ребяческую натуру. Солдат хмурится, и уголок его губы злобно дергается. Теперь она может рассмотреть его вблизи, подмечая каждую черту лица, все хищные детали. Он невероятно красив в своей угрожающей честности. Комната еще хранит эхо его болезненных криков, преследующих ее даже сейчас. — Как ты скрыла одежду с моей кровью? — прищурившись, скептически интересуется Солдат, пропуская колкость. — Я не скрывала, — пожимая плечами, отвечает она. — Я заставила F5 поменяться со мной костюмом, а затем вынудила ее порезать себя, чтобы на одежде было больше ее крови. — Она мертва? — он умело утаивает удивление и отвращение, даже не моргнув. Девочка злится, чувствуя его подавленные эмоции. Ей не нравится, когда он активирует фильтр правильного поведения, словно ничем не отличается от людей в белых халатах. — Я не интересовалась, — уязвленно фыркает она. Он переводит пустой взгляд на стену позади нее, устало откидываясь назад. Его голос звучит безразлично и глухо, а плечи сутулятся под тяжестью бесчисленных сражений и непостижимой вины. — Что тебе от меня надо, F7? — грубость в голосе остается ею незамеченной, придавленная тяжестью внезапного восторга. Она невольно улыбается, услышав свой код из его уст. Значит, он узнавал о ней, нарушая устав, интересовался. Ее брови взлетают вверх удивленно и радостно. — А как мне называть тебя? — присаживаясь удобнее, скрещивая ноги в позе лотоса, спрашивает девочка. — Что. Тебе. От меня. Надо? — цедит Солдат, но без обычной ярости. — Я хочу помочь! — торопливо отзывается девочка, не спуская с него острого взгляда, копируя его мимику. Он прищуривается, заметив очевидную имитацию. У девочки есть базовые навыки манипулирования и построения правильных коммуникаций. Очевидно, из-за отсутствия эмпатии у этих юных созданий психологам приходится обучать их этому с раннего возраста. Он анализирует ее слова, возможные скрытые мотивы — Солдат привык к миру, полному обмана и злых умыслов. — Мне не нужна твоя помощь, ребенок, — резко отвечает он. В голосе ощущается горечь. — Зачем ты сюда пришла? Слабая улыбка озаряет лицо девочки, когда она наклоняется немного вперед, полная решимости и нежности, которые кажутся неуместными в тяжелой мрачной обстановке. Мгновение она колеблется, пока разум изо всех сил пытается распознать незнакомые эмоции, чтобы дать правильный ответ. — Я не знаю… Я просто… Я что-то чувствую рядом с тобой. Это не покидает меня ни на минуту, вечно отвлекая и не позволяя сосредоточиться на чем-то другом. Не могу сконцентрироваться, и это меня убивает. Словно вижу что-то за тобой, там, внутри, за пределами твоего сознания, что-то яркое и сильное. Это как… как… Обрести что-то давно потерянное и знакомое, но ты не можешь понять, что… Я хочу понять это, обуздать. Понять тебя и помочь, — бессвязно лепечет она, заикаясь. Голос дрожит от смеси искренности и уязвимости. Скептицизм и понимание омрачают его черты. Он давно привык к одиночеству и отрешенности, рассматривая любую личную связь как потенциальную угрозу. Мысль о том, что кто-то ищет истину под закостенелой личиной Зимнего Солдата заинтриговала и даже напугала — он сам тайно не прекращал попыток. Он морщится, наблюдая за ее активной жестикуляцией. Это напоминает о чем-то. Ее красные кудри слегка подпрыгивают от движений, и это становится отправной точкой. Призрачные воспоминания о ком-то таком же маленьком и полном необузданной невинной энергии, хранятся в ретроспективе его мозга. Беспощадная лавина из них причиняет боль, и он громко шипит, пряча голову в ладонях. Холод металла немного помогает, но только на мгновение, и он прикладывает все силы, чтобы остановить эту лавину и абстрагироваться, выплывая наружу. Не помогает. F7 тянется к нему. Ее маленькая ладошка обращена вверх, словно приглашая довериться ей. — Я могу помочь, если ты позволишь. Могу снять боль на некоторое время, как в прошлый раз. Избавить тебя от кошмаров этой ночью, — наседает она, переживая, что он поднимет тревогу, заупрямится, воспротивится. А ей необходим контакт, важно познавать уникальное, отличительное. Он молчит, но не отстраняется, и она воспринимает это как согласие. F7 приподнимается на коленях, подползает к нему и воодушевленно подносит руки к его лицу. Солдат рефлекторно дергается в сторону, но, стиснув зубы так, что проступают желваки, подается к ее рукам. Щетина колет нежную кожу ее ладоней, и теперь она четко видит разницу в их габаритах. Девочка прикрывает глаза и выпускает немного силы, позволяя ей огибать, впитывать и наполнять. Уже знакомая тьма несется по ее бледно-фиолетовым венам, обволакивая протестующие силки с милосердным поклонением. Его хмурое лицо обретает безмятежность, пока ее зубы скрежещут от волны большей амплитуды, что с трудом удается выдерживать. Блики чужих воспоминаний мелькают в ее сознании, отвлекая от неприятных ощущений, однако удерживать фиксацию долго не получается. Он лежит без сознания, когда она пораженно отдергивает руки от его лица. Вкус невиданного доселе мягкого фрукта, что когда-то пробовал Актив, ощущается теперь у нее во рту, и она морщится от приторности и сочности. «Персик», — думает девочка, выискивая название в куче чужих воспоминаний. Перед глазами стоит образ светловолосого щуплого мальчишки, протягивающего «персик» Активу со смущенной улыбкой. В ушах еще звучит шум ночного города, звуки автомобилей и оживленных прохожих. Их так много, что они смешиваются в единый водоворот, создавая давящий гам. Она так привыкла к тишине, что сердце набатом стучит в груди. Именно это заставляет ее отпустить лицо Солдата, не закончив процесс. А может, сочувствие, испытанное Активом к светловолосому мальчишке, породило страх. Эмпатия. Вот оно. То, чего ей полагалось никогда не узнать. Однако ему было достаточно и этого. Он мирно спал, откинувшись на сырую стену камеры. Девочка взглянула на свои ладони, пытаясь переварить украденное. Нет, не украденное — она только взглянула, но не забрала, позволила себе маленькую шалость, о которой Актив и не догадывался. Руки дрожали от использования сил, от жизни, когда-то принадлежавшей Солдату. Неужели там так много места? Неужели там все такое открытое и вольное? Мистер Стракер говорил о людях вне Гидры как о примитивных мешках с мясом и костями. Он вещал о глупости и иррациональности людской природы и их действительности. Это было фундаментально, неоспоримо, а этот эмоциональный всплеск — только наивные суждения прошлого Актива. Его мозг раскрашивал бесцельные будни прожитого, чтобы сбить Актива с верного пути, паразитируя и ослабляя, заставляя цепляться за нечто несуразное.***
Она вошла в комнату, и поступь ее была нетерпеливой от жадности. Книги и занятия перестали приносить даже малое удовлетворение. Ей требовалось доза его воспоминаний. Девочку лихорадило, как человека, погрязшего в скверне зависимости. Пальцы привычно озарились рубиновым свечением, прокладывая путь, и через пару шагов она беззастенчиво упала на колени, наклонив голову набок, пока глаза анализировали лицо Солдата. Актив не проявлял ни капли человеческих эмоций, равнодушно глядя ей в глаза, не моргая вовсе. Безумная улыбка озарила лицо, когда она разглядела свежие рубцы от пулевых ранений на его живой руке и обнаженной груди. Мысль, что ему теперь необходима помощь и она сможет вновь погрузиться в пучину его прошлого, воспользовавшись его состоянием, была тому причиной. Солдат не испытывал неловкости от своего вида — ребенок считал его ничем иным, как причудливым источником необходимых знаний. Она сглотнула, но голос все равно звучал как воронье карканье: — Здравствуй, Солдат. Ее кудри на этот раз были собраны в тугой пучок, и открывшееся несправедливо невинное лицо резко контрастировало с нечеловеческими выражениями. Он никак не отреагировал, но словно бы слегка помрачнел. Неужели это будет его вечным приветствием? Он продолжал молчать, беспристрастно наблюдая. — Скоро наш отряд начнут обучать боевому искусству, — начала она, нетерпеливо делясь радостным известием. — Мы сможем видеться чаще. — Ваш отряд? — заносчиво приподняв бровь, уточнил уставший Солдат. — Насколько я знаю, мне поручено обучать сильнейших, а ты в этот список не входишь. Ноздри девочки раздулись от возмущения и гнева, но внезапное осознание, что он искал ее в списке сильнейших, пробудило хитрую улыбку. Он задумчиво нахмурился, ища причину быстрой смены ее настроения. — Список устарел, — пожала плечами она. — Я старалась не выделяться, но приоритеты теперь другие. Он продолжал безмолвно смотреть ей в глаза, абсолютно незаинтересованный этим диалогом и уж точно не впечатленный ответом. Девочка сжала губы, слегка покраснев от неловкости. — Я пришла помочь, — смущенно пробормотала она. Его челюсть слегка выдвинулась вперед. Он прищурился, прежде чем презрительно ответить: — Ложь — оружие слабых. Ты пришла помочь себе, но я пока не понимаю, что именно тебе нужно от меня. Она возмущенно приоткрывает губы, пытаясь придумать что-то грубое и колкое, но слова теряются в ворохе раздраженных мыслей и проницательности Актива. Нелепо было полагать, что Актив не поймет настоящих мотивов. Поэтому она просто часто дышит, цепляя заусенец на указательном пальце. Неприятно быть лгуньей в его глазах. — Ты держишься почти в самом конце списка, очевидно, на безопасных позициях. Но это не продлится долго. Вскоре начнется настоящее обучение и тебя просто ликвидируют. Чего ты добиваешься? Пытаешься доказать себе, что лучше остальных, намеренно сдавая позиции? — спросил он только с намеком на любопытство, словно выказывая одолжение. Она незамедлительно вскакивает, гневно глядя на него сверху вниз, сжимая кулачки, пока ее трясет от обиды. — Сегодня ты так словоохотлив, словно и в самом деле разумное существо! — ядовито бросила она, пока кровь стучит в ушах. Он медленно моргнул, снисходительно посмеиваясь, и поморщился, когда ранение дало о себе знать, стоило мышцам пресса слегка напрячься. Девочка представила, как вдавливает палец ему в рану, с наслаждением визуализируя боль, отчего дыхание слегка успокоилось и она перестала смотреть на него волком. Она уселась обратно, педантично поправив и так идеальный пучок. Имитация манер взрослых вызывала в нем неоднозначные эмоции. Эти дети — абсурд. — Я приношу извинения за свой выпад. Не стоило себя так вести, — мягко сказала она, пока ее черты обретали прежнюю нежность. — Ты начал вспоминать, верно? Странное поведение ничуть его не смутило, только упоминание опасной правды. Актив на долю секунды показал страх, выразительно дернув челюстью, но быстро скрыл это за натянутым хладнокровием, привычно глядя исподлобья. — Ты отвечаешь неодносложно, реагируешь иначе, даже взгляд стал яснее. Если заметила я — заметят и они. Я могу помочь, — в сотый раз повторила девочка. — Помочь стабилизировать состояние, когда память будет возвращаться, сделать так, чтобы ты смог держать это внутри, не раскрывая себя. Ты же не хочешь быть обнуленным опять? Он с пугающим спокойствием оттолкнулся от стены, сцепляя руки, и наклонился к ней, все еще держа дистанцию. — Что ты берешь взамен, девочка? — уточнил Актив, ухмыляясь так, словно контролирует ситуацию. — Мне нужны твои знания, — издалека начала она, и он недовольно цокнул, но раздражение приходится сдерживать. — Я говорю правду! Мне нужны твои знания, опыт, воспоминания. — Все, что у меня есть, дала Гидра, — неохотно ответил Актив. — Если бы я хотела сдать тебя, сдала бы в самом начале. Мы оба знаем, что твои воспоминания возвращаются, и не самым приятным образом, но вместе мы сможем сделать все, как надо, — она продолжала гнуть свою линию. Он покачал головой каким-то своим мыслям, сжимая пальцами переносицу, и тяжело выдохнул. Девочка подползла ближе, мучительно ища подсказку, не зная, что еще сказать, чтобы он позволил ей получить желанную дозу. Угрожать? Заставить? Внушить? Умолять? — Я знаю твое имя, — неожиданно выдохнула она, напряженно глядя ему в лицо. — Баки, верно? Время замирает, утихает даже звук его дыхания, когда он медленно убирает руку от лица, с изумлением и суровым любопытством глядит на нее. Пытается уличить угрозу в словах, но, на ее удачу, не находит и медленно кивает. — Ты борешься с тем, кому передали управление, и только я смогу вернуть тебе контроль, — без тени хитрости сказала девочка. — Позволь облегчить твою физическую боль, а после решишь, доверять мне или нет, хорошо? — Ты путаешь роли, ребенок. Взрослый здесь я, — отчеканил Солдат, поднимая металлическую руку, и движущиеся пластины неприятно лязгнули. F7 рефлекторно отшатнулась, прикрываясь локтем, ожидая удара, но он всего-навсего коснулся ее пальцев холодом своего металла, поднес их ближе, рассматривая рубиновое свечение. Его живая рука безвольно висела, неспособная двигаться из-за наложенных уродливых швов. Ощущение, что накладывал их сам Солдат сразу после сражения, так как врачи Гидры были профессионалами своего дела. Она сидела тихо, позволяя ему изучать, и ждала, когда он сам поднесет ее ладонь к голове. — Кому это принадлежало до тебя? — спросил Актив, поднимая глаза. Она резко попыталась пальцы из его хватки, так, что плечо издало тихий хруст, но он даже не дернулся. Свечение померкло, и в комнате сгустилась тьма. Актив моргнул и сам выпустил ее пальцы, не понимая недовольства. — Это моё, — сухо ответила она, потирая пальцы и возвращая свет. — Ты еще не прошла процесс абсорбции? — удивленно спросил Актив, выразительно приподняв брови. — Поэтому сдаешь позиции? Неужели в тебе теплится сострадание? — Во мне ничего не теплится, — поспешно отозвалась девочка. — Просто не считаю нужным поглощать жалкие крохи чьих-то сил. Я — цельное создание, во мне есть все необходимое, чтобы служить Гидре. Солдат кивнул, но мимика отражала неверие. Он задумчиво убирая с лица мокрые пряди и тихо сказал: — Ты не беспокоишься, потому что знаешь, что поглотить тебя не смогут. А зря. Если не будешь следовать системе, они избавятся от тебя другим способом. — Они не посмеют. E11 связана со мной. Я ее единственный ингибитор, — заверила его девочка, убеждая и себя. — Твоя сестра и есть цельное создание, а иллюзии приведут тебя к гибели, — покачал головой Актив. — Значит, у нас все-таки есть что-то общее, — процедила она.***
Наши дни Он грациозно прокрутил руль открытой ладонью, демонстрируя тонкие красивые пальцы. Эффи нравилось наблюдать за его вождением, за руками, за тем, как уверенно и расслабленно он управляет автомобилем. Однако сейчас ее мысли хаотично кружили вокруг самых разных зловещих догадок. Она грызла щеку изнутри и дергала заусенец на пальце, как нашкодивший ребенок, бросая на него боязливые взгляды. — Когда я только нашел тебя в той лаборатории, — вдумчиво начал он, — на полу у твоих ног была надпись, сделанная кровью и, очевидно, тобой. Слово «Эгида», которое в то время ни о чем мне не говорило. Какая-то часть меня решила стереть ее к черту, пока никто не обратил внимания, сам не знаю, зачем. А потом я приступил к поискам. Порой помогал Вижн, чаще Пьетро. Даже удалось узнать адрес, с которого было отправлено сообщение о твоем местонахождении в тот день. Я направил Пьетро разузнать любую информацию и, к счастью, ему удалось. Это был номер в дешевом отеле Сиэтла, снятый в те дни на имя какого-то не самого известного рок-музыканта. Максимофф его нашел и допросил. Парень долго не мог сообразить, чего от него хотят, и явно не был тем, кого мы искали — позже я проверил лично. Однако появилась маленькая зацепка, и мы вышли на Элис Ноам. Эффи слушала Сержанта внимательно, подавляя нервную тошноту. Произнесенное им «Эгида» пустило по телу обжигающие мучительные импульсы. Подавить легче, чем раньше, достаточно выкинуть шкатулку с воспоминаниями вглубь подсознания. Неужели все это время он искал ответы и информацию о ней? Неужели Пьетро был занят тем же каждый раз, когда исчезал из зоны ее досягаемости? Они молчали, потому что не доверяли ей? Но в то же время никто из Мстителей не знает об этом, потому что они не доверяют и им, боясь за нее? Эффи сидела неподвижно, молчаливо анализируя каждое слово, но услышав знакомое имя, удивленно распахнула глаза. Она обернулась к нему так резко, что шея неприятно хрустнула. Перебивать или задавать вопросы Эффи не решалась, поэтому ждала продолжения. — Воспоминания возвращалась ко мне достаточно долго, и есть много всего, до чего я еще не сумел добраться. Но я более чем уверен: кое-что у меня забрали, и это длинный отрезок, смею предположить, связанный либо с этой организацией, либо с тобой. Тебе известно больше, чем мне. Не вздумай отнекиваться, я не намерен сидеть в блаженном неведении, как это делает Тони. Ты расскажешь мне все, Эффи, и это не обсуждается. Эффи сглотнула горький комок горле и подняла на него мокрые жалобный взгляд: — Мы можем поговорить об этом потом? — Нет, — строго и без раздумий ответил он, не отрывая глаз от дороги. — Завтра? — с надеждой спросила она, незаметно смахивая слезы. — Нет! — взревел он, сжимая руль. — Я не собираюсь отклады… — Тогда вечером, пожалуйста! — умоляла девушка, подняла руку, чтобы прикоснуться к нему, но быстро отбросила эту идею. Ей необходимо хотя бы несколько мирных часов. Для него. Она не хочет испортить сюрприз, который готовила так тщательно и усердно, не может позволить ее истории украсть его радость от предстоящего, обезобразить собой хорошее. Хотя бы раз… Барнс раздраженно мотнул головой и желваки на его лице проступили ярче. Он боролся с мягкостью, которую она пробуждала в нем. Эффи нервно грызла внутреннюю сторону щеки, наблюдая за его мимикой. — Вечером, Эффи. Она облегченно закивала и поправила волосы, проводя пальцами по тусклым прядям, пытаясь успокоиться. Барнс чувствовал ее состояние и, тяжело выдохнув, нежно спросил: — Расскажешь, куда мы направляемся? Теперь она боялась. Боялась и раньше — его реакцию предсказать сложно. Но сейчас он зол, на взводе и мог вспыхнуть снова от неправильных слов. — Мы едем в потрясающий ресторан рядом с озером, вдали от городского шума, встретиться с замечательными людьми. Баки неоднозначно хмыкнул, приподняв брови то ли в недоумении, то ли в неверии. Он знал, что Эффи не любитель делиться им с кем-то еще. Она скорее предпочтет побыть с ним наедине, а тут с таким воодушевлением заявляет о компании. — Не люблю сюрпризы. Кто там будет? — нервно спросил Сержант. — Обещаю, этот тебе понравится, — неуверенно ответила Эффи, включая плейлист, составленный для Барнса. Она отвернулась к окну, скользнув пальцами по лицу, физически чувствуя, что вновь изуродована. Обугленная, кровоточащая, багровая кожа отслаивалась и исчезала, словно танцующий в воздухе пепел. Эти баги реальности стали более терпимыми и привычными, а может, она просто примирилась. Воли не хватит поднять взгляд на боковое зеркало, лучше не рисковать нервами лишний раз. Эффи выравнила учащенное дыхание и пульс, что не осталось незамеченным Барнсом. — Бандаж давит? — мягко спросил он, повернув голову, пытаясь разглядеть ее лицо. — Угу, — невнятно промычала она, не оборачиваясь. — Я видел записи с камер на испытании. Ты достойно сражалась. Я определенно не потратил время напрасно, — похвала в стиле Сержанта заставила Эффи усмехнуться. — Боялся, ты не сможешь быть командным игроком, но ты доказала обратное. Я рад. — Мог сказать коротко и мило: «Я горжусь тобой», но сделал по-своему, сухарь, — возмущенно фыркнула Эффи, все еще скрывая лицо у окна. — Только не могу уловить момент, когда ты так сдружилась с шайкой Дмитрия, — чересчур равнодушно говорит Барнс, не слишком скрывая заинтересованность. — Даже готова была умереть ради Адама, приняв удар на себя. — Кстати, хотела поблагодарить тебя за подарок. Он невероятный. Давно заглядывалась на него, думала даже выкрасть у тебя, — не самым умелым образом перевела тему Эффи, кусая внутреннюю сторону щек. — Ты заслужила, — пожав плечом, мгновенно отозвался Барнс. — Незаметно выкрасть мой лучший нож? Барнс позволил уйти от темы, это факт. Она наконец оборачивается к нему и расслабленно хихикает, завидев его фирменный «я могу быть забавным» прищур. Он изучает ее лицо немного дольше положенного, и Эффи нервно заерзала на сидении, поправляя волосы. — Из-за замедленной регенерации выгляжу не очень здорово, но это скоро пройдет, — неловко произнесла она. Он все не сводил с нее глаз, будто бы осознав что-то важное и жадно пытаясь найти подтверждение в ее лице, но безрезультатно. Она более чем уверена, что уже пришла в норму, поэтому не может понять, что его так волнует. — Пора записаться к косметологу? — шутливо поинтересовалась она, прищурившись и приблизившись к нему достаточно близко. — Моя память хранит тебя в другом обличии, — шепотом ответил Барнс, отворачиваясь к дороге. Эффи моргнула от неожиданности, нервно сглотнула и вернулась в удобное положение, подтянув колени к себе и обняв ноги, принялась равнодушно разглядывать мелькающие мимо деревья. Он знает? Догадывается. Неужели вспомнил? Не мог. Она бы почувствовала, да он и не сидел бы так спокойно. Он очень умен, но хитрость — не его сильная сторона. Дождь словно заново набирал обороты, безжалостно полируя окна, мешая обзору. Эффи проверила уведомления и написала пару сообщений нужному человеку, затем убрала гаджет и решила подремать до конца пути.***
— Как ты посмела? Какого черта возомнила о себе, раз думаешь, что можешь вторгаться в мою жизнь? — взревел Барнс, с силой толкнув ее к стене и сжав живую руку вокруг тонкой шеи, стоило им покинуть ресторан и завернуть за угол. Его лицо выражало ужас, панику, гнев, растерянность, горечь. Ее глаза выражали упрямство. Она осознала, что совершила глупость, стоило Барнсу увидеть компанию за столом. Он все понял тотчас и чудом выдержал до конца ужина, не разнеся все вокруг, в том числе и Эффи, на мелкие щепки. Его потряхивало еще за столом, но теперь трясло так сильно, что при желании она с легкостью могла сбросить сжавшую шею руку и ликвидировать Сержанта. Она впервые видела его таким уязвимым, впервые он был раскрыт нараспашку. — Я лишь хотела помочь, Баки. Я хотела… — потрясено прошептала Эффи. — Помочь?! — с издевкой уточнил Барнс, яростно обнажив зубы, вновь ударяя ее о стену. — Ты перешла все границы. Я не твой проект, который нужно исправить, а ты не мой спаситель. Кем ты себя возомнила?! — Я понимаю, что это сложно, но ты заслуживаешь знать свою семью, заслуживаешь покоя, заботы… — промямлила она, пытаясь ослабить его хватку. — Ах, так это забота? — он наклонился так близко, что можно было увидеть пульсирующую венку на его виске и почувствовать частое дыхание. — Я на декады старше, а ты думаешь, что мне непонятны твои настоящие мотивы? Думаешь, ты — единственная из моих близких, кто догадался позаботиться о моем воссоединении с семьей? Твое эго что, не позволило мозгу задаться вопросом «почему»? Привычная сталь показалась бы патокой в сравнении с этой ледяной ненавистью, сквозящей в голосе. Ярость искрилась даже в его пальцах, сжимавших ее трахею с приличной силой, набирающей обороты. Они внутри бились в конвульсиях, принимая наказание как должное, усиливая ее боль. — Баки! — в панике пропищала Эффи, чувствуя опасное давление. — Особенная, глубокая Эффи… Стив и в подметки тебе не годится, конечно же. А Кэтрин? Куда ей, — лучший практикующий психотерапевт! Ей бы и в голову такое не пришло, верно? — зарычал Барнс, в третий раз ударяя ее о стену. Эффи прикрыла глаза, болезненно застонав. По щекам потекли слезы. От обиды? Или это из-за швов, разошедшихся от второго удара? Нужно сказать что-то разумное, и как можно скорее. Она не будет с ним драться, не будет защищаться физически, но это пора остановить. — Я просто переживала! Ты значишь для меня больше, чем можешь себе вообразить. Я хотела показать, что есть нечто большее, чем груз боли и вины, — всхлипывая, прохрипела Эффи, перестав бороться за кислород. — Я единственная, кто попробовал! — Ты эгоистичный, лживый и нарциссичный ребенок, игнорирующий чужие чувства. Это все. Я с тобой закончил, — разочарованно рявкнул Барнс, резко отпустил ее и развернувшись, зашагал к машине. Эффи чувствовала, как лицо искривляется в гримасе отчаяния, когда она медленно сползла по стене и, рыдая, уселась на землю, обнимая себя за плечи. Сделать вдох тяжело до сих пор, и истерика все только усложняет. Она наблюдала за его удаляющейся спиной, пытаясь набраться смелости остановить. Слова, брошенные напоследок, ранили остро и глубоко. Подавленная и ужаленная его разочарованием, она хотела послать все попытки к черту и принять роль жертвы. Но демоны внутри злобно скребутся, требуя ползти к хозяину. — Баки, пожалуйста! — в отчаянии закричала она, тяжело приподнимаясь на ноги, держась за стену. — Я облажалась! Я абсолютная идиотка! Но я хотела как лучше, клянусь! Можешь отталкивать меня, обзывать, причинять боль, но я не откажусь от тебя. Никогда не откажусь, Баки, даже если сейчас ты меня ненавидишь! — Ненависть — слишком сильное слово для того, что я чувствую, — отрезал он и, не оборачиваясь, сел в машину. Рев двигателя и скрип колес отрезвил Эффи. Барнс уехал, оставив ее одну. Уголки губ приподнялись в болезненном осознании, а подбородок задрожал от очередной наступающей порции слез. Она неохотно задрала толстовку, проверяя бандаж и стирая кровавые дорожки, стекающие к низу живота. — Ну, и куда мне, блять, теперь идти, а? Чего вы замолчали? Унизились достаточно, да? — язвительно закричала она на внутренних демонов. — Как я устала от этих увечий! Гребанные раны! Может хоть один день пройти без этого?! Эффи ожидала чего угодно, но не такой реакции, не такого результата своих трудов. Он обесценил, растоптал, вывернул наизнанку все ее старания, извратив их на манер Стива. Отказался от нее. Глупец! Ноги шатко, но целенаправленно понесли ее к дороге, пока мысли вихрем кружили в голове. Она так долго искала хотя бы мизерную информацию о его семье, так старательно изучала и расследовала все возможные следы, ведущие к его любимой сестре… Ребекка Барнс. Призрак. Бесследно исчезла с радаров в 1947 году, два года спустя после «смерти» своего старшего брата. Какие только ресурсы Эффи не использовала, чтобы проторить дорогу к ее новой личности! А все было так просто: она взяла имя своей матери и фамилию Стива. Уиннифред Роджерс. Она надеялась, что Баки жив, надеялась, что он будет искать ее и найдет. Это была попытка оставить ему хлебные крошки, которые он предпочел обойти. Она умерла пять лет назад, оставив двух дочерей и шесть внуков. У Баки есть семья, родная кровь. Какие такие причины могут останавливать его от знакомства с семьей? Возомнил себя великим мучеником, вот какие. Она переехала в Париж в том же году, как сменила личность. Отучилась на врача, закончила престижный университет своими силами, познакомилась с замечательным человеком — профессором литературы, и удачно вышла замуж. Ее история ничем не примечательна, но Ребекка прожила хорошую жизнь. Он не успел встретиться с ней, но она умерла со знанием, что он жив. Все новостные каналы трубили об этом и Ребекка немного успокоилась. Стив будет рядом, даже если весь мир будет против ее брата. Ужин прошел напряженно. Баки не вымолвил больше нескольких предложений за весь вечер, пока племянницы делились добрыми эпизодами из жизни их матери. Милые, вежливые и совсем не настойчивые, Анна и Изабелла. Они не давили на Баки, показав себя веселыми, открытыми и даже чересчур доверчивыми. Они изначально были расположены к нему и с завидным терпением относились к замкнутости и нежеланию идти на контакт. Эффи отвыкла от таких людей, отвыкла от общения без подвоха и угрозы. Анна с жадностью разглядывала Баки, и Изабелле часто приходилось незаметно толкать ее локтем в бок, чтобы напомнить о манерах. Эффи не заметила между ними и Баки ничего общего. Совершенно чужие люди, если не знать. Анна определенно фанатка своего дяди, несмотря на возраст, все еще по-детски непосредственная. Барнс не выдержал, когда они начали рассказывать о последних минутах Ребекки перед тем, как она покинула их. Он встал из-за стола, пробормотав извинения, и вышел из ресторана, оставив наличные на барной стойке. Эффи пришлось коротко объясниться, поблагодарить за возможность узнать их и пообщаться, а затем побежать за Баки. Она полагала, что он расстроен, но все оказалось куда хуже. Джеймс никогда раньше так не злился на нее, никогда не причинял боли намеренно. Это страшно, неожиданно. Это предательство. Он привел в пример не только Стива — он заговорил о Кэтрин. Значит, она пыталась уговорить Барнса встретиться с семьей? Какая, к черту, разница, если в итоге что-то сделала только Эффи? Хреновый из нее психотерапевт. Хреновая девушка! И что подразумевалось под «Я с тобой закончил»? Закончил что? Быть ее наставником? Доверять? Общаться с ней? Паника снова захлестнула с ног до головы, пока Эффи шла вдоль трассы, выискивая попутку, чтобы добраться до города. Тело трясло от стресса, потери крови и от колючего холода. Заслужила. Она и дня без него не сможет. Ни минуты без его расположения, не говоря уже о «Я с тобой закончил». Ничего не закончено, никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Она потеряла счет времени. Тело начало тянуть к земле от усталости и слабости, но свет фар вдруг осветил пространство и Эффи обессилено обернулась, поднимая руку в попытке остановить проезжающий автомобиль. Машина затормозила. Эффи доковыляла до нее на удивление быстро — все-таки перспектива умереть от обморожения придавала мотивации. Водитель опустил стекло, и Эффи узнала официантку из ресторана, в котором они с Баки распрощались так несладко. Блондинка широко распахнула глаза, увидев Эффи в таком ужасном виде, и потянулась к дверце пассажирского сидения. — Мисс, вы в порядке? Вам плохо? Садитесь в машину скорее! Вы, должно быть, замерзли! — с жалостью сказала девушка, поднимая мощность обогревателя на максимум и включая подогрев сидений. Эффи облегченно выдохнула, запрыгивая внутрь, и только тогда осознала, как холодно было снаружи. Кожу начало приятно жечь от разницы температур, но тело отказывалось расслабляться, непроизвольно дрожа. — У вас руки в крови! Вам нужно в больницу! Что стряслось? Где ваш спутник? — испуганно спрашивала девушка, заводя машину, то и дело оборачиваясь. — Неужели вы провели все это время на улице? — Я… Я… Можете отвезти меня домой? — севшим голосом попросила она, стыдливо пряча руки в карманы толстовки. — Просто разошлись швы после операции. Не стоило прогуливаться, пока не прошел реабилитационный период. Блондинка явно не повелась и обдумывала, как лучше поступить, но сдалась под напором жалобных глаз. — Уверены, что вам не нужно в больницу? Разве швы не нужно наложить заново? — уточнила девушка, боязливо поглядывая на бледное лицо Эффи. — Мой парень — хирург, он меня подлатает. Только довезите до дома, пожалуйста, — сказала Эффи, прижимая руку к животу. Все силы были направлены на то, чтобы не потерять сейчас сознание. Это точно напугает официантку, и та отвезет ее в больницу. Только этого не хватало. — Где находится ваш дом? — спросила она, нервно пытаясь включить навигатор. Эффи была уверена, что Барнс не поедет в таком состоянии в академию. Не поедет в бар, к Кэтрин или Стиву. Он захочет побыть в одиночества, а значит, у себя дома. Она продиктовала адрес блондинке и слегка откинулась на сиденье, фокусируясь на голосе девушки, чтобы не вырубиться. Из ее щебетания Эффи поняла, что официантку зовут Чейсити и она недавно переехала в Нью-Йорк. Ей двадцать три и она хочет стать актрисой. Дальше слушать ее речь стало утомительно, и Эффи попыталась сконцентрироваться на чем-то другом. К примеру, на ее внешности. Чейсити была довольно симпатичной — копна окрашенных светлых волос, дешевый загар, очень выгодно подчеркивающий зеленые глаза. Пухлая нижняя губа искусана и на ней еще оставались следы от блеска. Редкие веснушки на лбу и кончике носа и осыпавшаяся тушь создавали иллюзию испачканного лица, но это ее ничуть не портило. На ней была розовая блузка с глубоким декольте и черный бюстгальтер, неприлично выглядывающий из-под одежды. Она была хорошей девушкой, слегка глуповатой и наивной, но добродушной. Нью-Йорк очень скоро ее поменяет, не говоря уже о кастинг-директорах. Интересно, задумывалась ли она когда-нибудь о других вариантах, другой жизни? Хотелось ли ей заняться чем-то более важным и серьезным? Хотя, может ли Эффи судить о важности чего-либо? У нее, к примеру, не было выбора — из нее растили послушного жестокого воина. А если бы был? Возможно, она, как и Чейсити, сбежала бы из своего маленького города в Нью-Йорк за розовой мечтой. Мечты — это прекрасно. Она бы хотела иметь розовые мечты. Эффи взглянула на официантку иначе и вдруг поняла, что испытывает зависть. Зависть к ее легкости, наивности, мечтательности и беззаботности, ее юному духу, неиспорченности. Чейсити с улыбкой посмотрела на нее, но поймала тяжелый взгляд и Эффи смущенно отвернулась, прикусив губу. Ну что за вздор! Завидовать ей я бы ни за что не стала.***
Чертова лестница… Еще одна ступенька — и я размозжу череп, распластавшись на полу. Сознание мутнело, а желудок исполнял кульбиты вместе с вестибулярным аппаратом, пока она делала последние шаги к нужной двери. Чейсити рвалась проводить, чуть не хватала ее на руки, но навряд ли смогла бы, да и необходимости нет. Очень даже есть… Руку повело в сторону, но Эффи серьезно настроена постучать в эту долбанную дверь, поэтому, спустя две провальные попытки, несмело стукнула несколько раз кулаком и привалилась к косяку в ожидании. Она уже хотела осесть на пол — ноги не держали совсем — но услышала быстрые шаги, приближающиеся с той стороны, и испуганно дернулась назад. Дверь распахнулась и Барнс напряженно оглядел Эффи с ног до головы. Время словно потекло иначе, то ускоряясь, то замедляясь. Он взял ее на руки, и Эффи в тот же миг расслабилась, прижалась к его груди, обмякнув, как неживая. Его сердце стучало, как бешеное. Кажется, он что-то спрашивал у нее — откуда раны и почему не позвонила. Кажется, так. — Мои вещи остались… остались у тебя… в машине, — сдавленно промямлила она. — Черт, — выдохнул Барнс, будто его окатили ледяной водой. Он замер, превратившись в абсолют напряжения, так, что Эффи почувствовала это сквозь футболку. Она потеряна в пространстве, поэтому не знала, когда он пришел в себя, но звучание его голоса успокаивало. — Прости меня, — ласково, но надломленно прошептал Барнс, занося ее внутрь. — Я ужасный человек. Не следовало оставлять тебя там одну. Мне так жаль… Черт, я был так зол, так зол на твою глупость, что сам повел себя во сто крат хуже. Ты вся мокрая, вся в крови. Ледяная, как труп. Черт! Он принес ее в спальню, пытаясь уложить в кровать, но она не позволила, прижимаясь крепче и из последних сил несвязно хрипя: — Надо в ванную. Швы. Кровотечение. Барнс вскочил с ней на руках и буквально влетел в ванную, открыв дверь ногой. Он чувствует вину, обеспокоен и зол, но не закончил с ней. Нет. И это самое главное. Она даже рада, что он причинил ей боль, что швы разошлись и она чуть не умерла от обморожения и потери крови. Теперь он не откажется от нее. Это привяжет его крепче. Эффи глуповато улыбнулась, слабо соображая, что делает, и он поменялся в лице, чувствуя жуткую ненависть к себе. — Позволь мне? — виновато попросил он, бережно опустив ее в ванную и коснувшись грязной мокрой толстовки, попытался ее стянуть. Эффи заторможенно кивнула. Она позволила бы ему все, даже смерть, лишь бы от его рук. Доверие к нему прописано в ДНК. От необходимости поднять руки Эффи болезненно скривилась, протяжно выдохнув. Не стоит так реагировать, ему и без того тяжело. Он отбросил толстовку в сторону и с мучительной тщательностью принялся разглядывать ее окровавленный живот. Она знала, что все не так ужасно, как выглядит, это из-за бандажа столько крови, но успокоить его сил нет. Не могут же это быть слезы? Разум совсем помутнел. В памяти только обрывочные отрывки, ее кряхтение и стоны, когда он снимал бандаж и заново накладывал швы. Глухие извинения. Горячая вода. Такая горячая вода… Неприятно, больно. Но он не позволял ей вылезти, выползти, помогал держать голову над водой, потому что она не могла сама. Гладил по волосам, гладил лицо, с такой гремучей виной глядя ей в глаза. Она не помнила, как очутилась в кровати под одеялом, как проглотила пару таблеток, но отчетливо помнила, как попросила его остаться и как он обнимал ее полночи, пытаясь сбить жар холодными полотенцами. Помнит райский холод его тела напротив своего, особенно холод бионики, как прятала лицо на его шее и шептала извинения, помнит каждое слово, обрамленное сожалением, нежностью, помнит его заботу, близость и запах — самый лучший запах на свете, его убаюкивающий голос, полный любви. Он полагал, она в бреду, она и была, но все это будет выжжено в ней клеймом. На улице светало, когда глаза ее распахнулись, и сознание было кристально-трезвым. Стало неестественно холодно, пусто. Пошарив рядом, убедилась, что Барнса рядом нет. Эффи вскочила, пожалев об этом мгновенно. Жгучая острая боль стрельнула от пупка до груди. Она положила руку на живот в утешающем жесте и огляделась. — Баки! — слабо позвала она севшим голосом. Барнс появился через секунду, вмиг заполнив пространство спальни своим громоздким силуэтом. Он держал у уха телефон, но вопросительно приподнял бровь, сканируя ее взглядом на предмет новых припадков. Его волосы были распущены и в беспорядке ложились на плечи, прикрывая правую сторону лица. Привычный жест рукой открыл совершенное лицо, позволяя ей насладиться любимыми чертами. Живот блаженно потянуло, будь он неладен, напоминанием о свежих швах. Она потянулась к нему, умоляя вернуться в постель, но он сосредоточенно слушал кого-то на другом конце и отрицательно покачал головой, кивнув, чтобы спала дальше, и убедившись, что она в порядке, ушел, закрыв за собой дверь. Она разочарованно закатила глаза и вернулась в горизонтальное положение, смиряясь с холодом и временным одиночеством.***
— Обещай, что не отвернешься от меня, — грозно потребовала Эффи, нервно кусая круассан. — Доедай уже и не смей торговаться со мной, — рявкнул Барнс, домывая кружки. — Я тоже не все вспомнила, так что не требуй больше, чем я могу дать, — недовольно пробормотала она, с явным страхом глядя исподлобья. — Будет еще выступление? — теряя всякое терпение, уточнил он. — Помнишь воспоминания, которые транслировались на экране, когда меня только привезли? Так вот — это была организация «Эгида». Бесконечное количество дыр в памяти не позволяют составить полную картину, но я точно знаю, что они заманили меня обманом и пытались выжечь личность, уничтожить во мне абсолютно все и слепить заново. У них получилось. Моя внешность — комбинация множества разных женщин, показанных мне в моменте «рождения». Так они называли процесс, когда надевали на меня раскаленную маску, сжигая лицо и волосы, пока передо мной мелькали фотографии лиц незнакомых девушек. Я более чем уверена, что даже мой рост стал намного больше, чем был изначально. Они знали, что я сосуд, и им потребовался год, чтобы опустошить и наполнить его тем, что требовалось, — с набитым ртом тараторила Эффи, изредка поглядывая на Баки. Он молчал, не показывая эмоций, продолжая вслушиваться в ее речь. Опять не моргал, что не могло не тревожить. — Они вербовали меня на удивление долго. Мой мозг подвержен программированию и это не должно было доставить так много хлопот, но проблема заключалась в полной перепрошивке. Они кроили меня против моей природы, поскольку организация создана для борьбы с такими, как я, мутантами и сверхлюдьми. «Эгида» приводила в пример индейцев, которые воевали с американцами. У американцев было огнестрельное оружие, тогда как индейцы сражались только с луками и копьями. Они говорили, что не будут такими же глупыми, используют все ресурсы, даже нас, чтобы победить в этой войне. Ответом было долгое молчание. Барнс анализировал информацию с холодной рациональностью, фиксируя на воображаемой доске факты и детали, проводя между ними нити связей. Эффи не могла спокойно усидеть на месте, нервно теребя рукав его рубашки, которой он любезно поделился утром. Только после его замечания она заметила, что дергает ногой, создавая раздражающий стук, не замечая даже давления на швы от беспокойных движений. — Почему Элис тебе помогла? Она связана с «Эгидой»? Ты ее знала? — наконец нарушил тишину Барнс, пытаясь подметить любое изменение мимики на ее лице. — Я никогда не встречала ее до той потасовки с охранниками в коридоре, — ответила Эффи, и Барнс прищурился. — По крайней мере, в той форме, которую она носит сейчас. Он кивает, на время довольный ответом. — А что было до «Эгиды»? Откуда знаешь Дмитрия? — наконец он задал главный вопрос, и по коже Эффи словно прошла колючая волна тревоги, поднявшейся, как цунами, изнутри.