Темнейшая мечта

Тэхен После ухода Чонгука я ещё долго сидел, пялясь в никуда пустым взглядом, и все ещё не мог поверить, что наконец открыто признался ему в том, что люблю его сестру. Которую, вопреки всем законам этого мира, любил и он, и в своём желании защитить её и навсегда оставить для себя одного, был готов абсолютно на все. Я видел, как вспыхнули его глаза, когда он услышал слова, что, как я думал, никогда не произнесу, и как его взгляд затопила жидкая сталь, но он все же заставил себя остаться невозмутимым, спустя мгновение прикрыв веки, словно просто смирился с тем, что я тоже люблю Лису, и принимая это, как данность. Я же просто не видел больше смысла это скрывать, ведь он уже и сам обо всем догадался. Тем более, что мы оба прекрасно помнили наш разговор в машине, когда я привёз его из аэропорта после возвращения из Гонконга. Я тогда сказал ему, что не собираюсь переходить ему дорогу, и это была правда. Моё обещание, данное мною тогда с лёгким сердцем, не изменилось, но теперь оно стало просто неподьемным грузом, давившим мне на плечи. Я любил Лису. И если раньше я был настолько самоуверен, что думал, что смогу с лёгкостью забыть и отпустить её, ведь никогда не испытывал недостатка в поклонницах и женском внимании, то теперь я понимал, каким болваном оказался на самом деле. Лиса не выходила у меня из головы, засев глубоко в сердце и занимая все мои мысли, и, хоть я и продолжал играть роль её верного друга , желая казаться беззаботным, чтоб никто даже не заподозрил, какая буря бушевала в моей душе, скрывать эту любовь становилось с каждым днем все сложнее. Да ещё и все родственники, включая вездесущую пронырливую кузину, везде сующую свой любопытный нос, словно сговорились, допытываясь, почему Лиса так редко бывает у нас дома, и почему я почти с ней не вижусь. Я отмахивался, выдумывая байки о том, что мы слишком долго встречались тайно и нам непривычно теперь выходить в свет, как пара, и что мы все ещё не растеряли свои навыки шпионов и ниндзя, поэтому даже если мы видимся, об этом никто не знает. Ещё одной шуткой, на которую мама уже откровенно закатывала глаза, была версия о том, что у моей любимой просто очень строгий старший брат, охраняющий её честь и доброе имя от пылких посягательств жениха и решивший не выпускать её из-под своего крыла до самой свадьбы. Но только я знал, что он не собирался выпускать её из своих рук вообще никогда, навсегда оставив её для себя одного, и его любимая пленница была вовсе не против. Ведь именно старший брат был для неё всем - целым миром, небом и всеми звездами вселенной, светившими в бархатной тьме летних ночей для неё одной. Она не нуждалась во мне, и я все чаще чувствовал себя третьим лишним рядом со своими друзьями, с которыми мы раньше так непринуждённо общались и делились абсолютно всем, ничего не скрывая. Но теперь я впервые думал о том, что эту тайну предпочёл бы не узнавать никогда. Но мы были не властны над тем, что произошло. Кто-то звал это судьбой, кто-то списывал все на случайное стечение обстоятельств, но факт оставался фактом--мы трое были слишком крепко связаны, и наши жизни переплелись настолько тесно, что мы буквально проросли друг в друга, добровольно опутав себя невидимыми неразрывными нитями. И, оглядываясь назад, я понимал, что никто из нас не мог поступить иначе в сложившихся обстоятельствах, начавшихся с непонятного желания отца Лисы срочно выдать её замуж, хотя в этом не было никакой необходимости. И именно его решение навсегда изменило наши судьбы. Вспоминая заплаканные стеклянные глаза и абсолютно опустошенный взгляд Лисы, которым она смотрела на воды реки Хан, после того, как рассказала мне об этом навязываемом ей отцом браке, я понял, что не позволю ему так с ней поступить. Не позволю никому причинить ей боль и заставить её делать то, чего она не хочет. Даже если бы я не знал в тот момент, что её нежелание выходить замуж лежит гораздо глубже обычной капризности избалованной принцессы мафии и кроется в запретной невозможной любви к старшему брату, я бы все равно поступил точно также. Укрыл бы её собой от всех бед и волнений, защитил от всех тревог, даже если бы это означало, что мне самому придётся подставиться под удар. В отличие от отца Чонгука и Лисы, мои родители всегда были ко мне на удивление лояльны, не требуя от меня ничего, кроме верности клану, но это я и так готов был им дать. Но меня никогда не торопили с женитьбой, позволяя жить так, как я хочу, а отец и вовсе часто закрывал глаза на мои выходки, списывая это все на мою молодость и бурлящие в крови гормоны, милостиво позволяя прожигать жизнь за его счёт. Когда я стал старше и занял место его правой руки во главе нашего клана, обязанностей добавилось, но и свободы тоже. И он вовсе перестал меня контролировать, полностью мне доверяя и предоставляя полную свободу действий. Я подозревал, что таким образом он решил позволить мне самому пройти школу жизни, набить собственные шишки и сделать выводы из собственных ошибок, и за это я был ему действительно благодарен. Я ещё не знал, чем оправдаю исчезновение моей невесты перед самой свадьбой, но мне было откровенно плевать и на мой имидж, и на репутацию в криминальное мире, лишь бы Лиса была счастлива и свободна. Наша семья стояла слишком высоко и никто не смел открыто бросать нам вызов и даже шептаться за спиной, и уж тем более я никому бы не позволил копаться в моей личной жизни, выясняя, почему моя невеста сбежала от меня накануне свадьбы. В крайнем случае, можно было создать для всех версию, что мы просто поняли, что слишком молоды для того, чтоб вступать в брак и расстались по обоюдному согласию. Ведь я знал, что вскоре о ней будет заботиться только её любимый старший брат, и ей не будет никакого дела до того, что говорят о ней в мире, навсегда оставшемся позади. И точно так же в прошлом навсегда останется ее друг, готовый бросить весь мир к её ногам, но ей это было уже не нужно, так как был другой, кто сделал это раньше меня. А вскоре они вообще исчезнут из моей жизни, и я навсегда потеряю их обоих. И лучшего друга, и любимую девушку. Но я прекрасно видел, что Лиса любила Чонгука так сильно, что просто не замечала больше никого и ничего вокруг. Он был её солнцем, её ночью, закатом и рассветом и всеми временами года. Она во всем видела только его. И если в её сердце и было место для меня, то она все так же видела во мне просто давнего друга, и даже простые объятия и поцелуи в щеку заставляли её напрягаться и замирать в моих руках, ведь она привыкла чувствовать на себе совсем другие руки и жаждала только их. Даже в те редкие моменты, когда мы оказывались наедине, когда она приходила к нам домой, я чувствовал, что все её мысли были далеко, с ним, и её рассеянный взгляд блуждал по комнате, ни на чем не останавливаясь. Сохи тоже это заметила, словно невзначай ехидно обронив после ухода моей невесты, что Лиса вовсе не выглядела безумно влюблённой, но я списал это скорее на попытку поддеть вредного несговорчивого кузена, не давшего ей превратить наш дом в клуб. Но впредь я взял себе на заметку быть более осторожным с этой не в меру наблюдательной и проницательной мелочью. Зато когда речь даже вскользь заходила о старшем брате моей «девушки», Сохи превращалась в восторженную пятиклашку, без конца поющую оды своему кумиру. Она прожужжала мне все уши просьбами устроить им встречу или пригласить Чонгука к нам домой, но я лишь отмахивался, отшучиваясь тем, что она была слишком мала для него и его не интересовали маленькие девочки. Но Сохи была упряма. На неё не подействовали даже мои (довольно-таки правдивые) истории, из которых я все же убрал самые откровенные детали о наших с Чонгуком похождениях, включавших в себя зависания в ночных клубах, где мы за ночь могли опустошить весь бар, цепляя красоток, чтоб потом кувыркаться с ними в постели до самого утра, и мои чистосердечные признания в том, как во времена нашей бурной молодости и буйства гормонов мы меняли девушек каждую ночь, иногда даже не ограничиваясь одной, и устраивали самые настоящие оргии, за которые мне до сих пор было стыдно. Но все это было до Лисы. И теперь я понимал, что променял бы всех своих бывших пассий на одну её улыбку. Но своими красочными описаниями нашей с Чонгуком разгульной молодой жизни, вовсе не предназначавшимися для нежных ушек юной девушки (а я точно знал, что мама меня бы поколотила за такие разговоры при «детях», ведь она все ещё считала Сохи малышкой, хоть я прекрасно видел, что она давно уже ею не была) я, похоже, лишь сильнее разжег интерес этой своенравной девчонки, поставив Гука на недосягаемый пьедестал, и в её глазах он стал чуть ли не героем — любовником и настоящим Казановой. Я лишь качал головой, не понимая эту тягу маленьких наивных девочек к плохим парням, ведь лучше других знал, что в этом не было ничего романтичного. Все эти фильмы про мафию, которые зачастую и снимались на деньги мафии по её заказу, были призваны облагородить образ бандита, сделав его похожим на современного Робин Гуда, грабящего богатых и помогающего бедным, но это было так же далеко от истины, как земля от неба. Плохие парни, как правило, плохо заканчивали, и их вылавливали из реки Хан с пулей в голове. Но Сохи все ещё жила в мечтах о прекрасном принце, которым, судя по всему, для неё мог стать только мой лучший друг. Я не вникал в перипетии его бурной личной жизни, так же, как и он в мои, и мы никогда не спорили из-за девушек, и самая горькая ирония судьбы была в том, что единственная девушка, на которую мы оба захотели предъявить права, оказалась его сестрой. Такое не могло присниться мне даже в самом кошмарном сне. И я проиграл этот бой ещё до его начала, ведь Лиса любила Чонгука намного дольше, чем я её. У меня никогда не было шансов. С приездом кузины наш дом превратился в настоящий балаган, и я каждый день сбегал из него чуть ли не с рассветом, лишь бы не встречаться с приставучей родственницей, так некстати свалившейся на мою бедную голову, и без конца засыпавшую меня расспросами о Гуке. Я уже стал тихо ненавидеть и его, и ее. Но Сохи продолжала просто боготворить его и, похоже, всерьез вознамерилась заполучить. Всё же ей уже было восемнадцать ,и хоть я по - прежнему видел в ней свою маленькую озорную кузину, пусть она теперь и косила под гота, одеваясь во все чёрное и щеголяя пирсингом и вызывающим макияжем, но судя по тому восторженному блеску, который появлялся в её глазах каждый раз, когда речь заходила о Чонгуке, я видел, что она была просто одержима им. Я знал, как это не понравится Лисе, даже если он не обратит внимания на флирт моей кузины, ведь помнил, как она расстроилась уже от одних разговоров и юношеских мечтаний Сохи о свадьбе с ним. Глупая наивная девочка… Если бы она только знала, что герой её грёз так отчаянно влюблен в собственную сестру, что решился пойти против отца, семьи и клана, и против самих устоев мафии ради той, которую любил больше жизни… Я втайне даже восхищался им, ведь не представлял, смог ли бы поступить так же, окажись я на его месте. Но тайна, невольным хранителей которой я стал, была слишком опасной и тяжёлой. Их запретную любовь никогда бы не приняли, поэтому их единственным выходом был и оставался побег. И, как бы то ни было, я бы никогда не смог предать их доверие, не стал бы действовать у него за спиной. Чонгук доверил мне свою тайну, которую я поклялся хранить всеми силами, и самое дорогое, что у него было--свою любимую сестру, и я бы никогда себе не простил, если бы они пострадали по моей вине. Я понимал, что Лиса никогда не посмотрит на меня так, как смотрела на старшего брата, который был всем её миром. Луной, солнцем, звёздным светом. Её тоской и болью, и самым большим счастьем. Ведь с тех пор, как они признались друг другу в своих чувствах, Лиса словно преобразилась. Исчезла та ледяная пустота, сковывавшая её взгляд долгие годы, которую она безуспешно пыталась спрятать за фальшивыми улыбками. Она словно стала светиться изнутри, стала тёплой и живой. Лучезарной. И я не мог позволить этому драгоценному золотому свету угаснуть. Тем более, по моей вине. Поэтому просто продолжал молча любить её издалека и оберегать, хотя Чонгук и сам прекрасно справлялся с этой работой. Но все же, отправиться на встречу с Крисом в одиночку было верхом глупости и безрассудства. Я не представлял, что стало бы с Лисой, если бы с ним что-нибудь случилось. Я так мечтал прикоснуться к ней так, как это делал он, обнять и прошептать в сладко пахнущие цветами волосы, как сильно люблю её, но все, что мне оставалось - это лишь наблюдать издалека, изредка позволяя себе дружеское объятие и поцелуй в щеку. Но, вспоминая, как отшатывалась и невольно напрягалась Лиса, когда я оказывался ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, горечь переполняла моё сердце, а руки опускались. Я все понимал, она любила другого, и, к тому же, моего лучшего друга, и не мог её винить. Но мне все равно было больно. Я сам не понял, как влюбился в неё, когда это началось, и как я позволил своим чувствам взять надо мной верх и зайти так далеко. Когда упустил этот момент и не заметил, как стал зависим от её улыбки, как мне стало не хватать наших шутливых перепалок и как дрожали мои руки, когда я сжимал в своей хватке её тонкие пальчики, а Лиса даже ни о чем не подозревала, продолжая относиться ко мне, как в другу и верному хранителю всех тайн её брата, которые я иногда «нечаянно» выбалтывал, чтоб вывести его невозмутимое высочество из себя. Но я бы никогда всерьёз не пошёл против него, ведь мы были практически братьями, хоть и не по крови, но по духу. Но по мере того, как мы взрослели, отношения в нашем кругу становились не такими лёгкими и беззаботными. Нам на плечи давил груз обязанностей и негласных титулов, вес фамилии и престиж семьи и клана, и Чонгук все чаще надевал маску ледяного принца, а в светлых глазах Лисы появлялась затаённая тоска и грусть, переплетаясь в её ясном взгляде с отголосками давних кошмаров, о которых знали только я и он. Когда друг обратился ко мне с просьбой помочь его сестре, он был в полном отчаянии и не знал, что делать, и я сам очень переживал за неё, когда узнал о тяжёлой депрессии Лисы, чувствуя, что Чонгук не рассказывает мне и половины правды о её состоянии. Достать сильные антидепрессанты и снотворное не было для меня проблемой, но я понимал, что все это должно остаться в строжайшей тайне. К моему облечению, малышке стало лучше, но с тех пор, как убили их мать, в Лисе словно что-то сломалось, и она закрылась в себе и почти перестала выходить из дома, находя спасение лишь в старшем брате, и я почти перестал её видеть... ... А затем мы стали взрослыми и отдалились друг от друга, беззаботное детство и юность закончились, и Чонгук взвалил на себя долг и обязанности наследника, так же, как и я, а Лиса осталась совсем одна. И когда она начала звонить мне и спрашивать, где её брат, что с ним и почему он не ночует дома, я понял, что что-то бесповоротно изменилось в их отношениях, что-то сломалось, и взгляд Лисы стал пустым и далёким, а она сама превратилась в безжизненную тень прежней себя. Я понимал, как ей больно, когда говорил о том, где проводил время её брат, вместо того, чтоб быть дома, с ней, но лгать не мог,ведь она не была глупой и сама давно обо всем догадывалась. А догадываться было о чем... ... Бордели, клубы, ночные гонки… Чонгук словно слетел с катушек, полностью потеряв берега, но для меня его поведение больше всего походило на отчаянное желание сбежать. От кого или от чего, я долгое время не догадывался, думая, что это юность и вседозволенность ударила ему в голову. Лишь намного позже я понял, что он сбегал из дома, лишь бы не видеть потухших глаз своей сестры, к которой начал испытывать совсем не братские чувства, а спал с новыми девушками каждую ночь по той же причине… чтоб забыть её лицо, которое хотел видеть в своей постели на месте всех его пассий. И тогда я понял, как сильно они любят друг друга, хоть и пытались бороться с этой запретной любовью, а Лиса навсегда потеряна для меня, недосягаема и недоступна, ведь её сердцем и душой владел лишь один человек. Владел безраздельно. Я не знал, почему все так вышло, почему родные брат и сестра влюбились друг в друга и стали друг для друга всем, никого больше не пуская в свой мир, но я был бы последним, кто посмел бы их осудить. Я не имел на это права. И когда Чонгук сам сказал мне, что любит младшую сестру, открыто и твёрдо глядя прямо в глаза, я отчётливо увидел в его взгляде отчаянное бесстрашие и решимость идти до конца, каким бы он ни был. Поэтому и отреагировал так спокойно на его признание, ведь знал, что если он принимал какое-то решение, никто и ничто не могло его переубедить и лучше было никому не становиться у него на пути. Я теперь даже не мог открыто проявить свои чувства к Лисе, ведь точно знал, что её сердце уже занято. Поэтому продолжал играть роль беспечного и беззаботного прожигателя жизни и повесы, которого ничем не проймёшь, хотя моё сердце сжималось от нежности, когда я смотрел на неё. И тоски оттого, что я видел, как тепло она улыбается ему. Не мне. Когда я все же позволил себе сорваться один - единственный раз и спросил, переспали ли они, по её потрясенному взгляду и красноречивому молчанию я все понял без слов. Я не имел права это спрашивать и лишний раз старался не думать о том, чем они занимаются по ночам, когда остаются наедине, но это было тяжело. И потому, чтоб не думать об этом, чтоб забыть, я все чаще зависал в клубах, но теперь уже в одиночку, ведь Чонгук каждый вечер летел к ней, а во взгляде Лисы больше не было той всепоглощающей пустоты и тоски. Теперь, когда её любимый брат снова был рядом с ней, в её глазах плескалось безграничное счастье и спокойствие, умиротворение. И она светилась, когда он был рядом. Родители действительно спрашивали меня, когда же им готовиться к моей свадьбе с, как они думали, любимой девушкой, но не давили, ведь помолвка могла длиться годами, так как считалось, что после официального заявления о ней мы уже обещаны друг другу и практически женаты, так что теперь с этим не было смысла спешить. Я и правда не знал, что будет, если Гуку и Лисе удастся сбежать, какой переполох поднимется, и что я буду говорить родителям, но сейчас меня это не волновало. Я привык жить одним днем, ведь в нашем мире каждый мог преспокойно не дожить до следующего рассвета, так что глупо было волноваться о том, что ещё не случилось. Сейчас же у меня в приоритетах был контроль за организацией вечеринки и слежка за тем, чтоб Сохи не разнесла весь дом в попытках выпендриться перед моими друзьями. И, хоть я уже позвал в гости Гука и Лису, я уже предвидел, чем это обернется. Сохи повиснет на объекте своего обожания, едва он переступит порог нашего дома, и не отлипнет от него весь вечер, и мне, скорее всего, придётся её от него отдирать, а нам с Лисой снова нужно будет играть влюбленную пару, причём делать это намного более убедительно, чем до этого. Но, к сожалению, ни у кого из нас больше не было выбора, так как наш обман зашёл слишком далеко и единственное, что нам оставалось - это двигаться вперёд и положиться на судьбу.