Шерлок - декабрьские фиклеты (2017)

***

Мой добрый друг мистер Шерлок Холмс представляет миру довольно суровое лицо серьёзного человека, у которого не хватит терпения на глупости. (Я подозреваю, что он сказал бы, что на самом деле это мои «каракули» представляют его миру таким образом. Я позволяю ему это.) Честно говоря, несмотря на моё описание Холмса, он испытывает почти детское восхищение некоторыми аспектами своей уникальной профессии. Хотя, вероятно, только тот, кто делит комнату с этим человеком и, таким образом, наслаждается определённой близостью, будет свидетелем этой стороны его натуры. Одним из примеров этого восторга является то, как Холмс наслаждается теми делами, когда он может надеть ту или иную маскировку, и чем та абсурднее, тем лучше. Для этой цели он держит целый дополнительный гардероб на чердаке 221Б. Не раз я был совершенно сбит с толку, когда мой друг появлялся передо мной в облике грубого моряка или легкомысленного викария. Почти так же, как он любит наряжаться, Холмс также наслаждается теми делами, когда ему и мне (потому что я никогда не могу отказаться от приглашения сопровождать его) приходится прятаться в каком-нибудь тёмном переулке или поселиться в каком-нибудь не самом приличном отеле в ожидании того, чтобы задержать преступника или даже стать свидетелем преступления. По правде говоря, я и сам испытываю определённое удовольствие, разделяя такие приключения с Холмсом, возможно, даже больше, чем следовало бы. Но большая часть этого удовольствия теряется, когда речь идёт о ночи первого декабря, то есть о зиме. После почти двух часов, проведённых за тележкой, которая в тот день никуда не добралась и поэтому всё ещё была заполнена довольно зловонным мусором, ужасный запах и влажный холод истощили весь мой прежний энтузиазм по поимке Кеннингтонского Отравителя. Даже закутавшись в самое тёплое пальто, я продрог до костей. Я хотел свой халат и тапочки, трубку, набитую махоркой, и стакан прекрасного тёмного портвейна. Чтобы сделать всё это ещё более совершенным, можно было бы надеяться, что будет звучать успокаивающий тон скрипки. Мой вздох, конечно, привлёк внимание Холмса. − Ваше терпение на исходе, − мягко сказал он тем тоном, который, кажется, всегда приятно резонирует в какой-то скрытой части меня. − Я приношу свои извинения, − сказал я, хотя за что именно я извинялся, мне было неясно. − Нет, нет, − ответил Холмс. − Вина полностью лежит на мне. Очевидно, я недооценил, сколько времени потребуется Берку, чтобы заняться своими делами этим вечером. − Ну, − ответил я, − отравители, как известно, ненадёжны. Холмс одарил меня лёгкой искренней улыбкой. Затем он сунул руку в карман пальто, и я услышал шорох бумаги. − Протяните руку, − попросил он. Естественно, я повиновался без колебаний. Время от времени мне приходило в голову, что моя склонность следовать за Холмсом так безоговорочно может однажды привести меня к горю, но если бы это было также его целью, я бы не хотел быть в другом месте. Единственным моим реальным страхом было то, что глубина моих чувств к нему в какой-то момент станет очевидной, особенно для самого наблюдательного человека в мире. Теперь, однако, он не прокомментировал привязанность, которая, я был уверен, иногда должна быть видна в моих глазах, даже в бледном лунном свете, который освещал переулок. Я не мог не заметить, что серебристый свет смешно подчёркивал его черты. Вместо того чтобы заговорить, он просто вложил мне в руку два маленьких предмета. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, на что я смотрю. − Мятные леденцы! − удивлённо воскликнул я. − Я помню, что вы питаете к ним слабость, − пробормотал он, стараясь смотреть не на меня, а на дверь. Это было так, но было удивительно, что он потрудился сохранить такой тривиальный факт в своём энциклопедическом мозгу. Я хорошо помнил случай, когда предложил Лестрейду подобный леденец, но получил выговор за то, что позволил себе такое легкомыслие в разгар расследования. Я положил один леденец в рот, и мгновенный прилив мяты, казалось, улучшил моё настроение. − Спасибо, Холмс, − поблагодарил я. Я знал, что ему не нравится этот вкус, так почему же тогда он таскает в кармане всякую ерунду? Могла ли быть какая-то другая причина, кроме того, что он носил их для меня? Какой вывод я должен был из этого сделать? Однако прежде чем я успел продолжить эту мысль, дверь внезапно открылась, и появилась наша запоздалая жертва. Я сунул второй леденец в карман и достал пистолет, на случай, если тот понадобится. Последовала короткая и удовлетворительная погоня, которая закончилась тем, что негодяй оказался в руках людей Лестрейда, а мы с Холмсом в удобном экипаже направились на Бейкер-стрит. В темноте кабины я мог наблюдать за Холмсом, который, казалось, был полностью погружён в свои мысли. Что касается меня, то мои мысли были довольно беспорядочными. Казалось слишком вероятным, что настанет день расплаты, и мои тайные размышления (осмелюсь ли я озвучить желания?) было бы невозможно спрятать от моего друга. Это осознание принесло мне только отчаяние. Разумно было бы удалиться с Бейкер-стрит, спасая и Холмса, и себя от неизбежной катастрофы и горького отчуждения. Когда мы снова благополучно оказались в гостиной, Холмс предложил мне стакан портвейна, которого я так жаждал раньше. Но я чувствовал, что мне необходимо на какое-то время отлучиться. Притворившись уставшим, я медленно поднялся по лестнице в свою комнату. Только когда я улёгся в постель и уставился в темноту, я положил в рот второй леденец. Мне стало интересно, навсегда ли сильный вкус мяты заставит меня думать о таком Холмсе, каким тот предстал в лунном свете. Если бы это всегда делало мои тайные желания слишком осязаемыми. Из-за дверей моей комнаты, поднимаясь по лестнице, до моих ушей донёсся мягкий звук скрипки. Мелодия была меланхоличной.