небо, как его глаза

– ну как ты? – звучит мягко и нежно. Сережа улыбается, чем-то шуршит прямо около динамика телефона – наверняка открывает новый пакет с кормом для Бубука. он на редкость прожорливый малый. Бубук. не Сережа. – я же писал, что мы девятые, – Миша валится спиной на кровать и смотрит в потолок. белый и идеально ровный. – а я не об этом тебя спрашиваю, балда, – в трубке слышно, как Муравье насыпает корм в металлическую миску, как Бубук вертится рядом и поскуливает от нетерпения, как Сережа сюсюкает с ним. Миша переворачивается на бок, кладет телефон на ухо и вытягивает руку вперед, разглядывая стену. такую же идеально белую и ровную. перед глазами у него его собственная ладонь в черной полупрозрачной перчатке, что держит другую – поменьше и потоньше, в белой и блестящей. вот Миша держит чужую руку, а через мгновение уже обхватывает руками тонкое, но крепкое, натянутое в нерве и изяществе тело и поднимает его наверх, раскручивает и на несколько секунд они так и замирают – она где-то высоко, почти в воздухе, и он, держа ее крепко-крепко. музыка взрывной волной разлетается по арене, отражаясь тут же от стен и вновь устремляясь к девушке и юноше, проникая внутрь, там и оставаясь. Миша досчитывает три секунды, подбрасывает Катеньку, и они катят дальше. 72.83 – цена их трудам. – Мишель, ты здесь? – Сережа наконец-то перестает отвлекаться на всякую ерунду и обращает внимание на то, что Миши здесь нет. Миша там, до сих пор сидит в кисс энд край и смотрит на оценки. 72.83 – Миша здесь, свернулся калачиком во втором обруче тройки и лежит там, скуля погромче Бубука, только не от предвкушения, а от разочарования, внезапно упавшего на плечи. – извини, – телефон немного сполз по щеке, но Бестужев не предпринимает попыток пододвинуть его. сил нет даже на то, чтобы глубоко дышать. все силы сосредоточились на кончике указательного пальца вытянутой руки. – сегодня из меня не лучший собеседник, – рука начинает дрожать. голос тоже. – Мишель, пожалуйста, – Сережа не говорит, но Миша и без того знает, что пожалуйста. пожалуйста, не убивайся ты так. пожалуйста, не грусти. пожалуйста, не плачь. пожалуйста, не принимай близко к сердцу. пожалуйста, перестань постоянно думать об этих оценках. пожалуйста, пойми, что жизнь на этом не заканчивается. и еще миллион других пожалуйста, которые обычно говорит ему Сережа. – не могу я, Сереж! – Бестужев зажмуривается и чувствует, как по щеке, словно с укатанной снежной трассы, покатилась слеза. маленькая такая, потому очень быстрая и незаметная. он согнул руку и также быстро, одним рывком стер ее, схватил телефон и сел на кровати. – как ты не понимаешь! не могу я спокойно смотреть на то, как нас уже второй сезон сливают! мы, черт возьми, с катка не вылезаем! мы каждый твиззл, каждую дорожку, каждый, блять, взмах руки по сто часов отрабатываем сначала на льду, потом в зале, а они нам – 72.83! ты хоть понимаешь, что это за оценки такие, а? нам – 72.83, а американцам, которые только три сезона назад в пару встали, – 76.53. три балла, Сереж! три чертовых балла они им отдали, и за что? за грязные шаги? за непопадание в ритм? а может за километровый разбег во время твиззлов? и как ты, блять, себе представляешь, что я буду спокойно смотреть на это и радоваться, когда это вся моя жизнь, а ее вот так сливают… Миша надавил пальцами на глаза, только чтобы не видеть в зеркале напротив олимпийку, раскрашенную в цвет российского триколора. – не стоило тебе звонить сегодня. я… я не могу отвлекаться, поэтому давай потом договорим, – и сбросил звонок, не дав Сереже сказать и слова. зашедший в номер Романов тактично сделал вид, будто ничего не слышал и не стоял под дверью последние пять минут. // когда через четыре дня Бестужев вошел в квартиру, с ног его сбила тишина. он поставил чемодан и кинул ключи на полочку. показалось, будто даже звон упавших ключей был поглощен густой патокой тишины. в их квартире не бывает тихо. Бубук был очень шумным псом и постоянно или болтал на своем собачьем, или похрапывал во сне, или громко терзал свою любимую резиновую игрушку в гостиной, а в спальне Сережа учил слова для нового спектакля или на кухне готовил ужин, подпевая песням Земфиры и пирокинезиса. а тут вдруг полная безжизненная тишина. Миша стягивает кроссовки и проходит вглубь. дома чисто и еще едва уловимо пахнет молочной кашей – Сережа считает, что завтрак обязательно должен быть полезным. на кухне с вымытой вручную посуды стекает вода. в ванной включен свет, а в гостиной на столе стоит раскрытый ноутбук, оставленный заряжаться. спальня пропахла весенним ветром, что проник в комнату через открытое на проветривание окно. Сережа наверняка был в театре, но Бубук-то где? – алло, мам, – Бестужев только открыл рот, не успел задать вопрос, как мама вывалила на него свое взволнованное щебетание – как долетели? хорошо ли себя чувствует? отдохнет хотя бы пару дней или завтра уже на тренировку? – да нормально, все как всегда, мам. конечно, завтра уже на каток. через две недели командник. ты это… – мама опять начала говорить-говорить-говорить, и Миша готов ее выслушать, но только попозже. когда у него перестанет болеть голова, и перед глазами не будет появляться эта змеиная восьмерка напротив его и Катиной фамилий. он позвонит ей еще раз вечером. – мам, мам, послушай, я позвоню тебе попозже, сейчас вещи надо разобрать и просто… отойти охота, в тишине побыть, – ласковое и искреннее понимающее «как скажешь, сынок» почти снимает спазм в голове. – я только спросить хотел, ты не знаешь, где Бубук? захожу домой, а тут тишина и никого. – ой, а Сереженька тебе разве не сказал? – с того дня они так и не разговаривали. у Миши не было сил и желания говорить с кем-либо, а Муравьев, видимо, обиделся. звонить обиженному Сереже не хотелось еще больше, поэтому Бестужев малодушно пустил все на самотек, сосредоточившись на восьмом месте, которое они кое-как вырвали у канадцев. правда была в том, что все тело Бестужева устало от бесконечно повторяющихся мыслей о восьмом месте, американцах, нечестном судействе и прочее. но думать о ссоре с Сережей было нельзя, потому что здесь переложить всю ответственность на третьих лиц не получится. Сережа был милейшим человеком, и можно было по пальцам одной руки пересчитать те ссоры, которые затевал именно он. – они же в Ярославль уехали. с гастролями. а Бубук у нас вон, по улице с отцом бегает. – точно, я… – Миша хмурится, вспомнить пытается, когда это Сережа говорил ему об этом, потому что не сказать не мог. расписание гастролей дают заранее. – я забыл, видимо, – трет лоб, умоляя его то ли подкинуть тот день, когда Муравьев радостно сообщил, что их труппу пригласили в Волковский, то ли перестать ныть. голова болела от перелета и непонятного сна (читай: от насилия, которое над ней учинил Миша, только чтобы не чувствовать себя виноватым). – ты главное напиши ему, что добрался. и приляг, отдохни, а то голос у тебя какой-то уставший, еле-еле слова выговариваешь. – да, конечно. я позвоню вечером. – буду ждать, сынок. он вздохнул, кинул мобильник на диван в гостиной, протащил сумку до ванной комнаты, чтобы позже постирать все вещи, и ушел в спальню. закрыл окно плотными коричневыми шторами,которые Муравьев купил, потому что «напоминает цвет твоих глаз, поэтому берем» и упал на кровать. подушки еще пахли сережиным парфюмом. Сереже он в тот день так и не написал. // выходные прошли в каком-то однообразном беспамятстве. Миша даже удивился, когда ключ провернулся в замке, и Сережа вошел в квартиру, шурша своей курткой и какими-то пакетами. Бестужев не знал, стоит ли ему выйти навстречу и принять из замерших рук – Муравьев не уважает никакие виды перчаток – сумки или лучше трусливо остаться сидеть на диване, делая бесконечно лживый занятой вид. Миша решил, что он довольно вел себя как ребенок, поэтому как-то тяжело поднялся на ноги и прошел к прихожей. – привет. Сережа вздрогнул и поднял взгляд на Бестужева. в его глазах не было ничего определенного – ни обиды, ни удивления, ни злости, ни равнодушия. все как-то крепко смешалось. – привет. не знал, что ты уже дома, – конечно же, он врал. Сережа, в отличие от Миши, всегда слушал своего партнера и помнил его расписание. к тому же Полина не могла не сказать, что они прилетели еще два дня назад. – брось, Поля наверняка тебе сказала. – но ты-то нет, – он разулся, взял пакеты и прошел на кухню. Миша взял сумку с вещами и, оставив ее у входа в гостиную, тоже направился на кухню. – ты не забрал Бубука. – я просто… боялся забыть про него. скоро командник, и мы почти не вылезаем со льда. – вас заявили в состав? – Сережа к нему не поворачивался. он мыл руки, разбирал пакеты, наполненные всякими сладкими подарками от зрителей, видимо, и не смотрел на него. – да. у первой пары травма… или просто устали. – понятно. когда улетаете? – в конце недели. Сережа ушел в спальню. переоделся там и вернулся на кухню, чтобы попить чай – он щелкнул чайник, и тот громко зашипел. Миша вспомнил, как боялся этих звуков Бубук будучи щенком и как он прятал свою слюнявую морду с трогательно влажными глазами в сережиных ладонях. – Сереж, – Бестужев позвал тихо. Муравье его не услышал. или сделал вид. Миша встал со стула и подошел ближе. он не знал, можно и нужно ли было трогать парня, поэтому только осторожно, едва ощутимо прикоснулся своими пальцами к сережиным. те до сих пор были холодными. – давай поговорим. – а есть смысл? – Муравье сжал ладонь в кулак, и Миша отпрянул. – что? – он поднял глаза от их рук и посмотрел на уставшее лицо Сергея. – мы уже столько раз оказывались на пороге этого разговора, столько раз говорили об этом, но проходит пару месяцев, и все повторяется. Миш, я уже очень давно хочу задать тебе вопрос – ты уверен, что тебе вообще нужны отношения сейчас? – что ты имеешь в виду? – Сережа взмахнул рукой и устало сжал переносицу. его плечи был скрючены, будто несли какую-то тяжесть, а уголки губ опущены. Бестужев сделал шаг назад, найдя опору в подоконнике. – послушай, я совершенно не упрекаю тебя и ни в коем случае не хочу вызвать чувства вины или чего-нибудь еще, я просто… ты правильно сказал мне, что спорт – это вся твоя жизнь. это действительно так, ты, может, не замечаешь, но ты живешь от тренировки до тренировки, а когда не тренируешься, в голове прокручиваешь программы, поддержки, дорожки. и я честно понимаю почему так. ты ведь двадцать лет тренируешься, и это действительно вся твоя жизнь, и… я примерно так себе это и представлял в самом начале, но ты? ты никогда не задавался вопросом – а нужно ли тебе что-то еще? мы с тобой почти неделю ни одним словом не обмолвились, и я очень скучал по тебе, все думал, как ты там. а ты думал? ты… ты хотя бы заметил, что меня дома нет? – на последних словах Муравьев улыбнулся, но улыбка была вызвана отнюдь не весельем. – Сереж… – нет, я не пытаюсь упрекнуть тебя в том, что ты не уделяешь мне внимание, мне, конечно, хотелось бы большего, но и это меня устроило бы, если бы я был уверен в том, что то, что происходит между нами, тебе вообще нужно. я просто хочу сказать, что, если для тебя будет лучше отказаться от наших отношений, я все пойму и не буду устраивать истерик, обвинять тебя или еще какая-нибудь ерунда… Миш, я же люблю тебя, а это значит, что я готов тебя оставить, чтобы не отвлекать тебя, чтобы ты мог сосредоточиться на своей жизни, а так как для тебя эта жизнь есть спорт, значит… – Сереж, ты чего говоришь такое? – Бестужев сделал два шага вперед и взял мужчину за запястья, потом осторожно скользнул ладонями вниз, переплел их пальцы, крепко сжав холодные руки в своих. одну из них поднес к лицу и поцеловал. – прости меня, пожалуйста. я понимаю, как ужасно веду себя… Господи, какой же я дурак был все эти дни, Сережа. прости меня, пожалуйста, у меня просто до сих пор стоят перед глазами эти оценки, эти цифры, я все никак не могу перестать думать об этом… Сереж, прости меня, я… мне очень жаль, но я не могу, я не могу оставить тебя, – Бестужев еще несколько раз поцеловал сережину ладонь, держа обе в своих руках, а потом подошел еще ближе и уткнулся носом куда-то в плечо. он почувствовал, как Муравьев пытается выпутать свои пальцы из хватки, и замотал головой. – я обнять тебя хочу, балда, – прежней улыбки в голосе не было, но все равно повеяло теплом. Миша отпустил только одну руку. она сразу же легла ему на спину и начала медленно гладить его. – я думаю, мне надо сходить к психологу. Сергей Петрович давно предлагает. – у вашей школы есть свой или нужно искать кого-то? – есть свой. – хорошо. – прости меня, – Миша положил руку на плечо Муравьеву и сжал его. лицо Бестужева все еще было прижато к груди мужчины. – я все это время думал, будто ты несерьезно относишься к моему фигурному катанию, будто ты не понимаешь, как это важно для меня. а ты такой хороший, ты все знал с самого начала. – мне жаль, что у тебя сложилось такое мнение. стоило сказать все словами раньше. – нет, все хорошо, – помолчав некоторое время, он произнес. тихо, но уверенно. – я тоже тебя люблю, – Миша поднял голову, чуть вытянулся и достал губами до щеки Муравьева. потом осторожно взглянул ему в глаза, будто спрашивая, можно ли было так сделать. Сережа нахмурился, перестал его гладить, и внезапно рукой провел по мишиным волосам. – мне было важно это услышать, – его рука осталась на русом затылке, а губы тоже нашли чужую щеку. Миша привстал на носочки и чмокнул Сережу в кончик его красивого носа. – давай попьем чай и потом заберем Бубука. я соскучился по нему. – хорошо. Миша еще раз прильнул к Сереже, сжав его в объятиях и, почувствовав такое же давление на свое тело, немного расслабился. – присаживайся, я налью, – Муравьев еще раз провел по светлым волосам и присел за стол, наблюдая за тем, как Бестужев засуетился. – как Ярославль? Волковский цветет и пахнет? Сережа улыбнулся и начал рассказывать о том, как провел последние пару дней. // когда загорелись их оценки за короткую программу, Миша не смог сдержать смешка, но он попытался спрятать его, уткнувшись в полотенце. не хватало еще потом получить предупреждение за неспортивное поведение от ису и люлей от отечественной федерации. 74.99 – американцы не приехали, и сразу два балла откуда-то нарисовались. в итоге они привезли команде десять баллов из двенадцати возможных. Романов неожиданно для всех зацепился за второе место, так как один из японцев собрал все косяки на льду и упал на шестую позицию. Пестель с Муравьевой выдали второй за месяц прокат жизни и принесли высший балл. девочки как всегда на высоте. поэтому первый день соревнований выдался очень даже удачным. пятьдесят шесть баллов – хороший задел для чемпионского титула. – я успел посмотреть во время антракта. вы выглядели очень уверенно! – спасибо, – Миша вздрогнул, когда услышал, как что-то с грохотом упало в ванной, и последовавшие за этим маты Пестеля. последнее время Мише везло, и он делил гостиничный номер с Романовым, который всегда бил тише воды, ниже травы – ходил будто по воздуху, и сам жил в вакуумном пузыре, не пропускающем ни одной звуковой волны. а вот Пестель создавал шум из неоткуда. еще и храпел, когда спал, подхрюкивал, когда заходился хохотом. – я поговорил с Трубецким. прилетаем в понедельник, а в среду уже буду разбираться со своими тараканами. – а во вторник? тренировка утром, днем и вечером? – нет, во вторник мы сначала валяемся в кровати до… скажем, до двенадцати. потом я выгуляю Бубука, куплю в пекаренке твои любимые булочки, мы позавтракаем и к вечеру соберемся в ресторан. я заказал столик на пять. Сережа помолчал некоторое время. Бубук гавкнул где-то неподалеку. – а почему на пять? – голос прозвучал как-то глухо. Миша решил, что Сережа неправильно зажал телефон между ухом и плечом. – потому что в девять мы идем на вечерний сеанс «Человека паука», – при всей тонкой творческой организации сережиной души он почему-то очень любил вселенную марвел. иногда это даже пугало – в их спальне на комоде стояла небольшая коллекция небольших фигурок мстителей, а в самом комоде лежала целая коллекция красно-оранжевых носков. да, фаворитом был железный человек. – у тебя же выходной? – да, – какая-то странная пауза. Миша даже посмотрел, не прервался ли звонок. – и эти булочки ты тоже трескаешь будь здоров, поэтому не надо все сваливать на меня, Мишель. Бестужев рассмеялся звонко и неожиданно даже для себя. он приподнялся на кровати и снова взглянул на себя через зеркало. на нем была футболка с триколором и самая искренняя улыбка. они проговорили следующие минут десять, прежде чем расстаться на пожеланиях доброй ночи. и не важно, что у одного из них день в самом разгаре. – не знал, что ты умеешь вести себя как влюбленный идиот. лыбишься вон, аж солнцезащитные очки хочется надеть. в вытирающего белым отельным полотенцем лицо Пестеля прилетела такая же белая подушка.