Origin

      Это было огромное серое здание, которое находилось на краю города. Оно напоминало коробку из камня, в которой проделано множество дыр-окошек. Вверх тянулись закопченные дымовые трубы. Огромным титаном над зданием возвышалась колокольня. Потемневший деревянный крест тянулся к небу, будто намекая на свою святость и близость к богу. Приют Пресвятой Августы казался с виду отнюдь не дружелюбным местом.       Серость и промозглость приюта угнетали Диппера. Сидя в общей столовой, он оглядывался на окружающих. Бродяжки, девочки постарше в рваной вульгарной одежде, скорее всего, проститутки, хмурые выросшие раньше положенного дети — настоящие отбросы, как сказала бы мать, если бы сохранила в себе хотя бы капельку достоинства при жизни. И теперь они находятся среди них. Среди всех этих бедолаг, которых потрепала жизнь. Не уже ли он станет таким же?       Он тупо уставился в тарелку с жидкой кашей, в которую упала тяжелая капля дождя с протекающей крыши. Перед глазами ясно стоял тот ужас, который он увидел, когда вышел из комнаты в ту судную ночь. От воспоминаний по коже пробегали мурашки, а левый глаз нервно подрагивал. Но самым странным был тот голос, который прозвучал в голове Диппера. Он обещал вернуться. Но кто он? Кто вернется? Возможно, это было помутнение из-за болезни или из-за страха? Недаром же доктор Эванс нанял им с Мэйбл психолога. Причем, это был прекрасный специалист, которого знали в Пьемонте — мистер Чапель. Странно, что именно доктор утроил детей и оплатил им психолога, будто был им родным человеком, который отказывается от родства. Видимо, и сам Эванс хотел избавиться от увиденного зрелища и спасти их. Как бы то ни было, эмпатия медика проявлялась не в полной мере в силу профессиональной привычки быть хладнокровным.       Но, в отличие от сестры, он не сразу поддался терапии. Мэйбл быстро переключалась, не могла долго думать о плохом и рефлексировать, но жестокое обращение матери оставило свой след. Это объяснялось постоянным флиртом с местными хулиганами, которые частенько называли вечно улыбающуюся Мэйбл ненормальной или слегка поколачивали. Она пыталась найти любовь, которой ей так не хватало. Чапель посоветовал ей завести домашнего питомца. Это вселило в нее надежду, но где в приюте она сможет содержать зверушку?       Только Диппер был не таким человеком. Он не был готов забыть произошедшее, а даже напротив, хотел выяснить природу этих странностей. Он начинал понимать, что зацикливается на произошедшем, что даже мистер Чапель не может выдавить из него хотя бы одного слова об улучшении его состояния. Едва ли Диппер мог чувствовать себя лучше. Он с подозрением относился к психологу. Но нервный тик, который появился у него после всех пережитых событий, намекал на то, что помощь ему была нужна.       В ту ночь он лежал, извивался в болезненных муках, сильно зажмурив глаза. Едва за дверью скрипнули половицы, как он сжался еще сильнее, на этот раз от страха. Неровное, возбужденное дыхание, вонь и тяжелые шаги не сулили тогда ничего хорошего. Кто-то стоял по ту сторону двери. Но маньяк не тронул его. Почему? Возможно, это была галлюцинация, но то, как маньяк нагнулся над ним, он ощущал достаточно хорошо.       «Интересно, каково было матери и ее дружкам, когда к ним вломился этот псих?» — Внезапно проскользнула в его голове мысль, но пронеслась мимолетным виденьем. О матери и о ее попойках больше и думать не хотелось. На душе было, как ни странно, легко. Возник логичный вопрос: а любил ли он ее? Выходит, что нет. Он даже отказался ехать на похороны. Не слишком-то хотелось наблюдать лицемерную прелюдию с деревянным ящиком, который зароют в землю. Была ли она достойна этого? Конечно же нет. Как бы сказал их далекий дядя: «Собаке — собачья смерть». Как бы Мэйбл ни уговаривала, он был зол на Меган (теперь он звал ее только по-имени), а того, что она с ними сделала, простить не мог.       Глаз слегка дернулся. Нервный тик, который значительно мешал, но жизнь откровенно не портил, вернул его в чувства, заставив вспомнить об остывшей каше. Дрожащей рукой, Диппер взял ложку, зачерпнул холодную жижу, которая пахла прокисшим молоком и с закрытыми глазами запихал себе в рот. Пресная субстанция вызвала только рвотный рефлекс, горло дрогнуло и сжалось. Глотать не хотелось. Не без особых усилий Дипперу удалось это сделать. — Эй, братишка, ты чего? — Спросила сидящая рядом Мэйбл, которая уплетала за обе щеки мерзкий завтрак. — Каша…дерьмо, — произнес Диппер, хватая стакан с водой. Судорожно запив проглоченную кашу, он схватился за живот. Мэйбл положила руку на плечо брата, но тот отстраненно посмотрел в пол и отдышался.       В стороне послышался громкий смех. Небольшая группа хулиганов подошла к Дипперу. Трое подростков нависли над беднягой. Один из них с выбитым зубом, второй с перевязанной рукой, и третий — главарь — одноглазый рослый паренек с широкими плечами. Все, как на подбор, сказали бы тек, кто увидел их впервые. — Ты только погляди, Бади. Он от местных харчей блюет, — усмехнулся мальчишка с порезанной рукой. — Ага, поди из богатых? Незенка, — прошепелявил беззубый, который, по-видимому, и был Бади. — Не уважаешь нас? Мы едим такое раз в месяц, еды практически нет, а ты еще смеешь сблевывать такой подарок, неблагодарный ты ублюдок, — проговорил одноглазый крепыш. — Эй, мы и похуже видали похлебки, — вмешалась Мэйбл, пытаясь защитить брата. — Помалкивай, чушка. Пусть сам ответит, как мужик, — оскалился парень с перебинтованной рукой. — Сам ты чушка! — Диппер резко выпрямился и приблизился к банде. — Только попробуй еще раз так назови мою сестру! — А то что? Побьешь нас? Да у тебя ни силы, ни яиц, — усмехнулся главарь.       Наблюдавшие за перебранкой другие дети захохотали. — Посмотрим, что на это скажешь!       Не сдержавшись, мальчишка занес кулак над обидчиком и ударил его в челюсть. Но удар вышел слабым, что оскорбило бывалого сиротского хулигана. Мэйбл сжалась от страха за брата. — Вот сукин сын! — Крепкий парень схватил Диппера за грудки. — Давай, Родни! Врежь ему! Давай! — Раздались крики.       Диппер смотрел на Родни глазами полными страха. Он не думал, что его выходка будет стоить ему разбитого лица. Родни хмыкнул и со всей силы положил Диппера на лопатки. Огромная туша навалилась на него, а над лицом навис увесистый кулак. Пайнс вовремя успел схватить Родни, но тот вырвал руку и ударил в нос. Теплая кровь потекла из носа, капая по губам и подбородку. Он схватил Родни за пиджак и тоже ударил, но слабее. Опять неудача. Не уже ли он настолько слабый?       Родни нещадно бил его по лицу. Кровь пеленой застилала обзор. Диппер прикрыл лицо руками и застонал. Раздался визг Мэйбл. — Прекратите! Я прошу!       Родни слегка приподнялся и окликнул друзей: — Бади, Джо, угомоните эту сучку.       Диппер воспользовался отвлеченности и со всего размаху ударил обидчика в солнечное сплетение. Родни согнулся пополам и начал задыхаться. Пайнс кое-как сбросил с себя огромную тушу драчуна и встал на ноги. Лицо превратилось в кровавое месиво, под глазом синяк, а на рубашке триумфально отпечатались кровавые следы. Он дико смотрел на собравшихся, будто стал похож на лесного зверька, которого изрядно подрали охотничьи псы. Прихвостни Родни, державшие Мэйбл за предплечья обернулись в его сторону. Увидев корчащегося от боли их негласного лидера, отпустили ее и отступили назад. — Кто еще хочет схлопотать? — Огрызнулся Диппер.       Внезапно в голове раздался противный голос: — Похвально. Постоять за себя — это хорошо. Но что ты будешь делать с остальными?       Диппер будто бы очнулся и посмотрел так, будто бы не понимал, что натворил. Он посмотрел на руки и огляделся. Собравшиеся вокруг него сироты ошарашенно смотрели на него в ожидании, что будет дальше. Диппер схватился за голову. — Что стоите столбом?.. — Прохрипел Родни. — Вмажьте…ему.       Хулиганы в один момент набросились на Диппера. — Что за шум тут происходит? — Раздался громкий женский голос. В столовой показалась престарелая монахиня — сестра Анализа. Бади и Джо быстро отпрянули от Диппера, едва та приблизилась к месту драки. — Что вы тут устроили? — Ее голос звучал, как скрежет вилки по стеклу. — Все начал этот новенький, — сказал Родни, поднимаясь на ноги. — Это неправда! — Взвизгнула Мэйбл, помогая избитому брату подняться на ноги. — Рот закрыли! — Закричала, чуть ли не пищала Анализа. — Живо в кабинет Бернадетт.

***

      Настоятельница Бернадетт смиренно оглядывала провинившихся. Ее добрые, слегка поддернутые старческой пеленой глаза излучали некое подобие света. Но во всем ее виде чувствовалась некая слабохарактерность. Мрачность, холод, сварливые монахини и плохая еда — полный хаос под предводительством кроткой настоятельницы. Но, как ни странно, назвать Бернадетт тираншей было невозможно. Кончено, в ней теплилась та самая расточительность, которая была испорчена желанием угодить другим таким же нуждающимся, но почему-то на собственный приют она не действовала. Христианская мораль, извращенная стареющим мозгом, заставляла тратить большинство пожертвований на другие такие же приюты, как и их. По всей видимости, она считала, что они живут намного хуже, чем они. «Простота хуже воровства» — так можно было сказать про Бернадетт. И это не было бы оскорблением, а самой что ни на есть констатацией фактов. — Вот, настоятельница. Смутьяны какие. Не прошло и трех дней, как ввязались в драку, — затараторила Анализа. — Но это они напали на нас, — Мэйбл указала пальцем на Родни. Диппер поправлял окровавленную вату, торчащую из носа. — Дети, — её голос звучал, как овечье блеянье, но почему-то не сильно раздражал. Она погладила своими морщинистыми руками маленькую статуэтку Иисуса Христа, стоящую у неё на столе. — Вы же понимаете, что вы сделали что-то не так? — Этот… — Родни осекся, чтобы не высказать грубость. — Этот…мальчишка оскорбил нас. Он не доволен тем, что есть. Ведет себя, как неженка. А она, — это было адресовано Мэйбл, — его ещё и защищает. — Тем не менее, это не повод бить другого. Помните, чему учит нас Библия?       Дети недоуменно уставились на Настоятельницу. — «Возлюби ближнего своего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет». Если вы все думаете, что бить друг друга — привально, то мне вас очень жаль. Бог послал заповеди для того, чтобы этого не случалось, но за их исполнением должны следить именно вы сами. Если этого нет, так в чем их смысл? — Она окинула собравшихся своим тёплым, умиротворяющим взглядом. Всё присутствующие опустили головы. — Обещайте, что такого больше не будет. Иначе придётся прибегнуть к наказания, чего я очень не люблю, — сказала Бернадетт. — Вы меня поняли? — Да, настоятельница Бернадетт, — хором ответили дети. Дипперу почему-то казалось, что от этой беседы не будет никакого толку. Сколько бы она не говорила про Бога и религию, но все бы только делали вид, что понимают, после выхода из её кабинета вертели пальцем у виска. Диппер и Мэйбл поднялись со своих стульев и тоже двинулись к выходу. — А вас, двойняшки, я прошу остаться, — сказала Настоятельница. Диппер и Мэйбл остановились. — Я понимаю, что здесь вам не по душе, и мы это уже выяснили после нашей последней встречи, — Бернадетт глубоко вздохнула. — Я знаю, что произошло с вашей матерью и приношу искренние соболезнования. — Зачем нам ваши слова? — Взъелся Диппер. — Она не достойна этого. — Диппер, — Мэйбл положила руку на плечо брата, но тот резко отдернул ее. — Мальчик мой. Какой бы ни была ваша мать, она предстанет перед Страшным судом, где решится ее судьба. Гореть ли ей в Аду или наслаждаться в Раю. — Да пусть трижды в адских котлах маринуется! Она нам портила жизнь на протяжение двух лет с тех самых пор, как отец не вернулся. — Она была больна… — Мэйбл взглянула на Бернадетт своими грустными карими глазами. — Она всегда ревновала отца к женщинам. И даже письмо о смерти отца не могло ее переубедить. — Больные, немощные и убогие заслуживают прощения, — произнесла Бернадетт, сложив ладони. — Не думаю, — перебил ее Диппер. — Довольно. Вы об этом можете поговорить с вашим психологом. Я хотела поговорить с вами о другом.       Настоятельница Бернадетт присела за стол. — О чем же? — С замиранием сердца спросила Мэйбл. — Скажем так, сегодня решится ваша судьба. — Что это значит? — На этот раз не удержался Диппер. — На днях ко мне пришло письмо, касающееся вас. Некий граф Стэнфорд Филбрик Пайнс уверяет, что он ваш дядя. — Вообще-то, двоюродный дед, — перебил Диппер, но Мэйбл одернула его. — Вы знаете этого человека? — Не слишком хорошо. Когда-то он приезжал, но это было так давно. А какое ему дело до нас? Он живет в Орегоне, и это все, что мы знаем, — Диппер пожал плечами. — Как ни странно, у него есть претензии на ваше усыновление. — Что?       Двойняшки удивленно переглянулись. По крайней мере, Мэйбл, которая видела письмо от странного дяди, сделала вид, что удивлена. — Серьезно? — Да. Он планирует в скором времени приехать в Пьемонт и забрать вас. Он говорил, что имеет богатый особняк в развивающемся городке, что имеет бизнес. Если он решил приютить вас, то это что ни на есть золотой человек.       В комнате воцарилось молчание. — И вы так просто отдадите нас человеку, который, не факт, что наш родственник и не факт, что у него добрые намерения? — Удивленно вскинул брови Диппер. — У вас одинаковые фамилии, да и он писал о том, что знал вашу мать очень хорошо. И отзывается о ней нелестно. Все же, я могу быть честной: не место вам в этом приюте, как и всем этим бедным детям. В прочем, множество детей в этом мире несчастны. Война — суровое время, когда каждый страдает. Если он усыновит вас, то это даст всем сироткам здесь надежду на лучшее.       Она словно бредила от того, что слепо верила в какую-то субъективную надежду. Война и ужас тоже повлияли на нее. — Вы нас пришли поставить перед фактом? — Спросил Диппер, вглядываясь в ее блеклые зрачки. — Отчасти. Я прошу вас только потерпеть, пока дядя не приехал и не попадать в неприятности. Бог терпел и нам велел. Смирение поощряется. А теперь вам пора. Скоро молебен.       Диппер и Мэйбл поспешили покинуть кабинет набожной Настоятельницы. «Бог терпел, — думал Диппер. — Что если я не хочу больше так жить? Если этот дядя Стэн настолько богат и добросердечен, что решил взять на иждивение двух сироток, то терпеть больше не будет смысла. Только чего это нам будет стоить?» — О чем думаешь? — Спросила Мэйбл. — Как-то все быстро получилось. Сюда приезжает дядя, которого мы не помним. И почему-то объявился он только сейчас. Не странно ли это? — Думаешь, нам будет плохо с ним? — Меня просто-напросто пугает неизвестность, вдруг он будет хуже нашей матери? Но с другой стороны, нам больше не придется терпеть нищету, если уж он богат. Но Эванс? — Мы ему больше ничем не обязаны. Он сделал для нас все, что мог. Или ты настаивал на нечто большее?       Диппер замолчал на несколько секунд. Подумав, он выдал: — Я считаю его, все-таки, лицемерным. Доктор просто скинул на себя большую ответственность на приют и психолога. — А ты не думал, что если бы он взял нас, то у него прибавилось бы гораздо больше хлопот? Он принимает в своей квартире, если ты не забыл. У него не было бы на нас времени. А, если бы было наоборот: у него было бы куча времени на себя, и он бы усыновил нас, но не обращал бы внимания, словно мы с тобой мебель какая-то. Вот, где самое настоящее лицемерие — усыновить и не заботиться. Подумай об этом, братишка.       Диппер виновато опустил глаза в пол. Все сказанное им было одним большим гневом, который накопился за столь долгое время, и он вырвался сначала на Родни, а потом на обсуждение Эванса. В глубине души он знал, что не прав, а теперь он это услышал и от сестры. — Не надоело еще злиться? — Я не могу с этим справиться. Слишком сильна моя обида. Может, я хочу слишком много? — Забудь уже. Это закончилось. Судьба нам дает второй шанс, чтобы наконец-то зажить нормальной жизнью. Просто для счастья нужно найти особое место в душе.       Мэйбл ласково погладила брата по руке. — Надеюсь, что это не ложь.       Разговорившись с сестрой, Диппер не заметил, как столкнулся с мужчиной в дорогом костюме-тройке. — Эй, поосторожнее, сопляк! — Раздался скрипучий раздраженный голос. Видимо, тот человек был стариком.       Дети удивленно посмотрели на незнакомца.