The road within

— Тьери! Эй, твоюматьпростигосподи, — Диего чуть не поскользнулся на узкой дорожке, покрывшейся тонким предрассветным льдом, но удержал равновесие. — Нам нужно выехать заранее, чтобы не собрать все пробки и успеть на самолёт. — А? Я… пока не привык к этому имени. — Нам пора. Прости. Глаза Клауса были спрятаны за очками, а нижнюю часть лица закрывал высокий воротник-стойка наконец-то тёплого шерстяного пальто, подходящего канадской зиме, а не того недоразумения, в котором он заявился на порог Диего год назад. А несколько дней назад Ваня закупилась в магазине для парикмахеров и полвечера колдовала над вихрами Клауса, поэтому сейчас ветер трепал непослушные, осветлённые до желтизны кудри. Он провёл пальцами по ребру надгробного камня, сбрасывая налетевшие хлопья снега. «‎Светлая память Девиду Джозефу Кацу. Сыну, другу, честному человеку».‎ — Последнее, что я сказал ему… — Это неважно. Дейв знал, что ты его любишь. — Ты не понимаешь. После моих слов он лежал там с… — Он говорил тихо, почти шёпотом. Запнулся, коснулся ладонью груди. — Дейв умер страшной смертью и совершенно один. Я должен был быть с ним. Сказать, что всё не так и я люблю его больше жизни. — Девид бы точно не хотел, чтобы ты поймал пулю над его телом. И, наверняка, присматривает сверху не только за тобой, но и за Беном, спасшим твою задницу. В знак признательности. Клаус печально хмыкнул. Поднял очки на макушку и тёмные стёкла больше не спасали Диего от прямого, немного растерянного взгляда. — Я не хочу уезжать. — Ты должен. Хотя бы пока здесь всё не уляжется. — Но если у меня не получится? Если я снова сорвусь? — Не надумывай. Ты отлично справляешься. — Потому что здесь у меня есть ты, а там… Я даже не смогу тебе позвонить. — Найдёшь себе француза и будешь отвлекаться на соревнования по поеданию круассанов. И под круассанами я имею в виду выпечку, а не что ты там себе уже успел подумать. — Господи, — наконец улыбнулся. — Ты решительно не умеешь юморить на такие темы. Диего только отмахнулся. — Слушай, это правда. Максимум, что я смогу — посылать открытки сложными схемами через третьи руки, но у тебя, наконец, появился реальный шанс вернуть себе жизнь. Не проеби его. И... — долгая пауза прервалась шуршанием свертка, который Диего достал из внутреннего кармана. — Не знаю, насколько это хорошая идея, но… В общем, когда Девида начали подозревать в связи с картелем, службы забрали кучу вещей из его дома, надеясь найти что-то на него и сейчас возвращают всё обратно. Клаус перевёл взгляд на пакет в руках Диего и снова поднял лицо. Всё же его голос дрогнул. — Что это? — У Девида на домашней видеокамере было много записей тебя, его и вас вместе. В общем, я попросил наших техников перегнать всё на один носитель. Те поездки на побережье, прогулки, домашние видео ни о чём и ну, гхм, видео из спальни. Не знаю, сможешь ли ты это смотреть и не сделают ли записи только хуже, но, это всё, что осталось у тебя от Дейва и только тебе решать, что делать с этой кассетой. Свёрток перекочевал в руки Клауса и тот крепко прижал его к груди. Снова посмотрел на могилу под своими ногами. Медленно повёл головой из стороны в сторону, опустился коленями в снег и поцеловал холодный камень. Диего отступил на шаг, позволяя ему проститься ещё раз, теперь уже точно последний, и тихо напомнил, что пора ехать. Клаус опустил очки и послушно двинулся следом по петляющим дорожкам городского кладбища. Слушания по делу продолжались два изматывающих бессонных и безумных месяца. Глория Ронсон, допустив критичную ошибку на первом заседании, впоследствии не давала никому расслабиться, искала самые отчаянные лазейки и продолжала бороться за своего клиента, но это лишь отсрочило дату оглашения приговора, а не изменило его. Первой за решётку отправилась Миранда Жестьон или как её теперь называла общественность, Куратор. Следом, все от мало-мальски значимых лиц до водителей и шестёрок на побегушках. За приближёнными Дот и Гербом последовали Лайла, Леонард, Оскар. Хейзелу и хозяйке пончиковой Агнес удалось скрыться, они до сих пор в розыске. Производство и торговля наркотиками в особо крупных размерах, подлоги, фальсификация документов, убийства и покушения — все обвинения складывались в серьёзные и пожизненные сроки в тюрьмах строгого режима без права на обжалование и досрочное освобождение. По крайней мере, пока. Но даже, когда большая часть «Комиссии» оказалась в тюремных камерах, на свободе оставалось слишком много разрозненных бывших участников группировки, сочувствующих и других граждан, представляющих опасность для свидетелей. Шанель и Долорес с новыми паспортами и в неизвестном Диего направлении покинули Канаду на прошлой неделе. Их оформлением и сопровождением занималась Юдора, а ему предстояло отвезти в аэропорт теперь уже не Клауса ван дер Берга, а Тьери Марена. Во внутреннем кармане пальто лежали новые документы, а в чемодане, между страниц такого же нового дневника, файл с жизнью, которую ему придётся жить. Другое имя, дата рождения, родители и история взросления. Не осталось ничего, связывающего его с прошлым, кроме, разве что, татуировок на ладонях. Клауса приняли в Парижский колледж искусств, а Диего впервые в жизни воспользовался оставленными отцом деньгами, справедливо решив, что вряд ли найдёт им лучшее применение. Окольными путями и не оставляя следов, он арендовал светлую квартиру на ближайшие два года, где с лёгкостью поместятся десятки и десятки картин, комнатных цветов и безумных нарядов. Позаботился о том, чтобы у него было несколько проверенных кураторов-жандармов, а также специалисты, которые смогут вести терапию и помогать бороться с наркозависимостью. У Тьери будет новая жизнь, а Клаусу придётся умереть. Диего также рассказал Клаусу о поездке в Труа-Ривьер и о разговоре с родителями. В текущей ситуации не могло быть и речи о том, чтобы организовать встречу с ними, поэтому Диего предложил написать письмо, рассказать о реальном положении дел и его болезни, объясниться, но Клаус наотрез отказался. От этого знания родителям не станет легче, так пусть продолжают думать, что это он не справился. Он не хотел причинять им боль мыслью о том, как иначе могла сложиться жизнь их семьи. Особенно сейчас, когда Клаусу предстоит навсегда исчезнуть. — Ещё до того, как твой самолёт взлетит, в печать отправятся газеты с громкими заголовками о том, как наркоман Клаус ван дер Берг, упрятав верхушку опасной группировки на нары и защитив честь любимого человека, со спокойной совестью покинул бренный мир. А твой единственный друг провёл церемонию кремации… — Это ты, что ли? — Замедлил шаг и остановился. — Хорошо, единственный вынужденный друг и второй после барыги Бена. Так пойдёт? Клаус с улыбкой выдохнул облачко пара и догнал Диего. — Постой, у тебя дома будет стоять пепел какого-то случайного парня? — Нет, конечно, я развею его… где-нибудь. — Где? — Тебе не всё равно? — Это же я! — Это не ты, придурок. — А вот и я. И ты обязан достойно проститься с ван дер Бергом. Потому что, когда умру я, хоронить будут этого Тьери. — Произнёс имя смешно грассируя на французский манер и махнул пятернёй, очерчивая лицо. — Если только я на смертном одре не сообщу приёмным детям всю правду о себе. Слушай, а вообще никак нельзя было взять имя Шанель, а? — Нельзя. — Диего. — Нет, — он открыл дверь машины, — совершенно точно нельзя было взять это имя… — Диего, да стой же, — Клаус оказался совсем близко и сжал пальцы на его локте. Снова поднял очки, на щеках появились ямочки. — Я буду ждать твои открытки. Очень. Диего улыбнулся в ответ. — Запрыгивай. Мы уже опаздываем.