План говно, я не хочу в этом участвовать!

-Вернуться? — Герман слегка расфокусированным взглядом смотрит на нее? Готов ли он принять её обратно? Конечно, внутри себя он давно уже знал ответ на этот вопрос, но стоит ли оно того, чтобы преподать своей дочери урок? Она уже большая девочка, но чувство корысти и стремление во всем быть авторитетом и правым съедает изнутри. — Ты точно хочешь вернуться? — в голосе однако не прозвучало ни единой угрозы или насмешки. Он встает с табуретки, молча выискивая на микроволновке свои таблетки и, набрав стакан, возвращается обратно к дочери. Нанаба, потупив взгляд, не поднимает на него головы. Чувствует себя маленькой девочкой, как тогда, когда ей было лет пять и мир вокруг еще такой опасливо незнаком ей. Кивком отвечает отцу, наконец, распремившись, глядит тому в лицо. Одни только глаза выражают смятение у обоих. Герману тоже нелегко. Он уже однажды отпустил единственную дочь на вольные хлеба, а теперь, когда сложилась такая ситуация, приходится переворачивать свое привычное положение дел. Как же это сложно. Непривычно. Спустя столько лет они снова будут вместе? — Ладно, что с тобой делать, — рукой, дотянувшись до выключателя, включает свет, непривычно щурясь. Дочь неожиданно кидается ему на плечи с объятьями. Так неожиданно. Он уже и успел позабыть, какого это, когда твое сердце, сжимаясь, покалывает, а потом вновь продолжает свой ход, но теперь на душе отчего-то легче и дышится вольнее. — Эй, эй, а ну слезь с меня! — пытается отстраниться, разглаживая складки на своей любимой теплой рубахе в клетку, — Давай без телячьих нежностей, совсем уже…- смущенно отводит взгляд в сторону. Нанаба знала, что он не любил этого, но никогда не прерывал, боясь то ли обидеть, то ли просто мурзившись. Женщина, наконец, сняв куртку с плеч медленно проходит в зал, оглядывая там все так, будто была здесь впервые. Ну или почти. Шульц и в самом деле не была здесь очень давно, в отличие от нее здесь-то точно ничего не поменялось. Аккуратно присаживается на диван, ощущая, как пружины под ее малым весом все же прогнулись. Рукой проводит по узору на покрывале, спустя столько лет он даже не выцвел. У отца всегда было прибрано, он не любил беспорядку, хоть и был вдовцом, но никогда не позволял себе опускаться до уровня «холостяка», а вот готовить ни то, чтобы умел, скорее был непривередлив к еде. Нанаба еще с детства помнит, как отец мог наварить целую кастрюлю супа, литров так на пять и есть ее вдвоем дочерью целую неделю, только вот у женщины от такого рациона до сих пор, пожалуй, несварение на эти супы. В очередной раз пихает в себя этот жирный суп с зажаркой, перебиваясь куском черного хлеба. Поежившсись, прислушивается к мерному тиканью часов, аккуратными тихики шагами подходит к стенке, открывая ее, глаза в глаза встречаясь с портретом матери. Он был цветным, но пусть и монохромного зеленого цвета, черты чужого лица неизменно узнавались в своем. Ладонью касается, едва улыбнувшись. Воспоминаний с мамой, а, наверное, лучше, с мамочкой, у Нанабы было не много, но все они были исключительно светлыми и радостными, такими, какими в большинстве своем остаются воспоминания маленького ребенка. Если бы только она сейчас была здесь, на ее месте? Как бы поступила? Какой совет дала? — Что ты делаешь?! — коснувшись чужого плеча, разворачивая женский торс к себе, выхватывает рамку из ее рук, — Я сколько раз…- скрепя зубами, грозно произнеся, выдыхая нервно воздух, протирает рукавом рубахи стекло, — Сколько раз говорил тебе не трогать? Не доставать. А если уронишь? Ты могла ее разбить! — Герман, прижимая портрет к груди, отвернулся от дочери, но лишь для того, чтобы проверить всё на целостность. Возвращает супругу «на место». — Вот так, — закрыв со скрипом стенку, глядит на нее из-под стекла, — И больше не лезь туда без надобности… Что с тебя взять, — резко опал, а вместе с тем и вся его мужская агрессия куда-то подевалась, — Не знаю что с тобой делать. Сходи хоть, хлеба купи, — озадаченно смотрит на женщину, вздыхая. * * * Кенни сидел, закинув ногу на ногу, уставившись в потолок, пытался собрать свои мысли в кучку так, как он обычно это делает по утрам, но без бутылки пива у него это не всегда получалось, а здесь даже покурить нельзя. « Блядство» — думает про себя, — « Даже покурить тут нельзя», — устало надевает шляпу, подходя к стенду про туберкулез. Уж шляпу то ему здесь разрешат надеть? Хмыкает, перебегая глазами от строчки к строчке, когда его лицо застывает то в недовольстве, то в любопытстве. Складывает свое направление на рентген вдвое, обмахиваясь. Не очень помогает, зато хоть какая-то польза. От этого яркого, непривычного для его глаз света, засвербило. Несмотря на это, продолжает читать. Недовольно косится, понимая, что все это туфта для заучек, а когда он сам последний раз читал он и не помнит. -Вот Кушель, засранка, надо ей это…- вновь возвращается на место, достав телефон лишь для того, чтобы в пятый раз пройти тот самый уровень змейки на телефоне за неимением других игр на его кнопочном. Это сраная очередь когда-нибудь продвинется? Если бы не сестра, Кенни, признаться честно, и не пошел бы никуда, ровно до того момента, пока что-то не отвалилось и то врядли. Не считал эти вещи чем-то очень обязательным, а если не болит, то зачем ходить? Ох, как он ненавидел эти очереди! А еще больше Аккермана удручал тот факт, что пролезть без очереди, да хоть прикинувшись ветераном войны, ну ии пускай, что Чеченской или инвалидом все равно не получится. Двери лифта со звоном открываются. Ури чувствовал себя неловко. Улавливая аромат чужих духов, вперемешку со своим одеколоном, становилось уж вовсе душно. — Может Вы все же подумаете? — Энни, напирая на него с профессиональной хваткой, даже и не думала отставать. Идет за ним вровень, даже несмотря на внушительную разницу в росте между ними из-за чужих каблуков, чувствует себя жалким и забитым, прижимая кожаный портфель к себе за ручку явно сильннее, чем обычно. — Госпожа Леонхарт, — повторяет, пожалуй, уже раз в третий, — Вы меня, верно, не так поняли? — они выходят из лифта, но легче от этого не становится. Да эта женщина просто съедает его глазами, — Я никак не могу помочь Вам решить этот вопрос, к тому же, это моя племянница, я не могу ничего решать за её отца, — озирается по сторонам в поисках неведомой помощи, — Вопросы спонсортства такого масштаба это было не одного дня. — Я понимаю, — женщина буквально пригородила ему дорогу. Да что у нее за энергетика такая?! — Но и вы меня поймите…- гарнитура в ее ухе неприятно завибрировала и Энни, тряхнув головй от неприятных ощущений, раздраженно извинившись, отошла куда-то за угол, видно это был важный звонок. Ури с тяжестью присел на танкетку, до конца еще не осознавая, что наконец, отвязался. Облегченно вздыхает — Ну и баба, — Кенни, хищными глазами выглядывая из-под полы своей шляпы, разглядывает своего нового знакомого. Такого как Ури Аккерман сразу чует издалека. Его чуечка никогда его не подводила. Солидный дядечка при деньгах пытается в социализацию. — Не то слово, — опираясь спиной о стену, Рейс наконец выпускает из хватки свой чемодан. Руки вспотели. Кенни высматривает из-под ткани пиджака у него толстоплетенный золотой браслет на чужом запястье, — Я ее вообще впервые вижу. Не думал, что здесь всё так, — пытается подобрать слово, но Аккерман, по-хозяйски закинув руку на чужих плечи — А ты что, дядя, захворал? Ну ты смотри, смотри, бесплатная медицина она такая, — сильно содрогнувшись, отворачивается от него, закашлявшись, — Я то вот тоже… Чисто прогуляться зашел — Да у меня тут, как бы? — смотрит ему наконец в глаза, поднимая голову, — Я вообще хотел в гинекологию, — на выдохе произнес, — У меня там племянница, а я.- Кенни, замер на секунду. Внутри его черствой и отвратительной души тоже что-то содрогнулось. Осматриваясь, глазами ищет кого-то. У Кушель тоже в свое время были проблемы, как это говорят, «по-женски» — Слушай сюда, короче, — провел рукой по подбородку, — На лифте щас подымаешься на седьмой этаж, потом стеклянная дверь до конца коридора, — цыкнул, вспоминая тот неприятный для него маршрут заново, — Потом там дверь… И туда вроде… Там на посту потом спросишь че тебе куда, сейчас вроде как раз приемные часы, — глядит зачем-то на свой талончик, — Шуруй быстрее, а то останется твоя девчонка без грева. Тяжелая металлическая дверь открывется, и, похоже, сейчас наконец очередь Аккермана подошла. Блять! Как не вовремя! Резко хватает Ури за плотную ткань пиджака, когда тот еще не успел подняться — Ты мне это, циферки напиши, — мужчина просто не мог упустить такое знакомство, особенно с таким мягкотелым как этот. Пытается найти хоть что-то, на чем можно писать, хлопая себя нервно по карманам. Протягивает Рейсу руку и тот, странно на него посмотрев, все же вытащив ручку, написал те самые заветные цифры, после растворившись в толпе. — Вот это денек, — довольно кряхтит, отталкивая от прохода плечом какую-то бабку, которая уже наровила пролезть без очереди.